Встань да иди, Лазарь
— ▊умае▊▊, меня это о▊▊▊▊овит, ▊▊▊▊▊▊▊▊▊?
Слова даются неназвавшемуся мужчине с большим трудом. Его маска, сообразно законам природы, развалилась пополам и упала. Голова, точно так же рассечённая мечом-веером по диагонали, почему-то остаётся висеть почти целой, хотя лезвие насквозь прошло. И крови наружу брызнуло немерено — гораздо больше, чем вообще, по-хорошему, должно бы вместиться в человека. Пусть и такого внушительного роста.
Ещё и цвет какой-то странный — вроде красный, а вроде неестественно как-то отдаёт в розовизну.
— Даже я думаю, что это тебя остановит, — легонько похлопав его по плечам, говорит Марьям, подспудно вытирая ладони об оливковый китель. — Мне показалось, что ты очень не нравишься Сказителю.
Сказителем они называют первого сёгуна.
Вообще, вспоминает вдруг Юки, отреза́ть конечности ему уже приходилось.
Казухе. В их первую встречу здесь, в плане первого сёгуна, Нагиса случайно отрезал ему руку — и она, по воле нежнейшего из правителей, отросла обратно. Но вот Казуха никакими странными жидкостями в гротескных объёмах не фонтанировал.
— И что, теперь он умрёт на самом деле? — спокойно интересуется Юки. — В смысле, снаружи? Вне сна?
— Мы так не договаривались, — подаёт надломленный голос Отто.
— Нет, он не должен умереть, — говорит Марьям. — С чего вы вообще взяли?
— Он так сказал, — бормочет Отто. Кивает на Юки и скрещивает руки на груди.
— Мой лучший друг так сказал, — с гордостью оповещает Юки. — А ему сказал…
— Сказитель, — аватар Буер устало закатывает глаза. — Обычно люди просто просыпаются, когда во сне их убивают. И этот тоже вот-вот должен проснуться.
“Этот” безрадостно побулькивает розовой скорее-всего-кровяной пеной. Половина его головы почти отъехала, и у него не получается больше открывать и закрывать челюсти; остальное тело же его судорожно подёргивает, будто бы оно неудачно обнялось с Электро слаймом.
— Я ничего не понимаю, — признаётся Юки.
— Понимаю, — кивает Марьям. — Предлагаю вам договор: вы не помешаете нам перейти границу, а мы вдвоём расскажем больше о природе снов.
— Какую границу? — спрашивает Юки.
— А я тут при чём?! — одновременно с ним вспыхивает Отто.
Похоже, он не слишком рад. Нагиса на его месте тоже был бы недоволен, — если бы на его глазах, пусть и понарошку, убили его близнеца. Не то чтобы у Юки был брат-близнец; да даже просто какой-нибудь брат или сестра. В том, что двое пришельцев — близнецы, Нагиса почти что не сомневается, рассматривая их одинаковые полтора лица.
До тех пор, пока тело не опадает на землю и не начинает медленно сыпаться, подёргиваясь в судорогах.
Словно куколка, которой надрезали ниточки. Но не до конца.
— Ты намного лучше меня объясняешь, — говорит Марьям.
— Граница — это
граница, — невесело улыбается Отто, снимая с себя китель.
— Ну, спасибо большущее! — ворчит Юки. — Теперь-то сразу понятно стало.
— А я не больше тебя знаю! — Отто прикрывает кителем лужу крови и нелицеприятный срез.
Серая ткань мигом становится пурпурной.
— Может, мне вас лучше тоже “разбудить”, если понимаете, о чём я?
Марьям горько вздыхает и поднимает руки: сдаётся, вроде как.
— Извините меня, я неточно выразилась. Нам надо…
— Попасть в пространство, которое создал Сказитель с помощью гносиса, из того пространства, которое он не создавал… — нервно, прерывая свою спутницу, поясняет Отто. И тоже миролюбиво поднимает руки, вжавшись лопатками в ближайшее дерево.
Будто какое-то дерево может его спасти, если что.
— …До этого мы ходили неделю по кругу, но сейчас, судя по твоему прибытию, нас решили наконец или пропустить, или развернуть.
Юки сердито окидывает его взглядом с ног до головы: некогда чистые-чёрные, а теперь заляпанные розовой жидкостью ботинки, наглаженные, прямо по северной моде, стрелки на тёмно-серых брюках, серая жилетка, застёгнутая не на все пуговицы белая рубашка с завёрнутыми, заколотыми булавками рукавами. Над сбившимся от манипуляций с кителем ярко-красным шарфом, кое-как ещё закреплённым кольцом с Анемо Глазом бога, нервно подёргивается кадык, приводя в движение крыло крупной бордовой бабочки, врезанной вглубь кожи.
Сперва Юки не обратил внимания на татуировку, очень уж она сливается по цвету с шарфом; но сейчас, когда голой кожи показалось больше, оказалось, что и татуировка там не одна.
— Никогда в жизни не видел поваров-якудза, — цапнув Отто за предплечье, наконец заключает Нагиса.
— Я не “якудза”! — возмущается Отто.
Он даже не сопротивляется, когда Юки дёргает и выворачивает его руку, чтобы рассмотреть со всех сторон.
— А то не-якудза бьют себе синих драконов и прочих… гадов. Это что, плод порочной любви дельфина с единорогом?
— Это называется нарвал,
monodon monoceros, — уточняет Марьям. — Эти животные обитают только в морях крайнего севера, и вряд ли когда-нибудь войдут в список популярных сюжетов традиционной иназумской татуировки. Хотя, если рассматривать только технику исполнения, то это может ввести в заблуждение.
— Я четыре года в досинах куковал! Четыре. Знаю все эти ваши традиционные сюжеты. — неожиданно даже для себя самого возмущается Нагиса.
Хотя в начале этого нелепого разговора даже не помнил о себе этого — и тем более не понимал, почему татуировки на руках Отто так насторожили и даже разозлили.
— Ещё раз повторяю, я — не якудза, — он чуть ли не хнычет, вырывая запястье.
Нагиса отпускает его:
— Конечно. Я очень верю. Ты — этот… Госпожа Дендро Архонт, как называется такой процесс, когда люди из культур побольше заимствуют элементы культур поменьше, не задумываясь об их изначальном значении?
— Культурная апроприация?
— Вот, она. Ею ты и занимаешься, — улыбается Нагиса. — Кстати, госпожа, можете опустить руки.
Марьям опускает руки, раздосадованно вздохнув.
— Я — не якудза, — как заведённый, повторяет Отто, — но ты, согласно законам своей страны, можешь считать меня преступником и участником организованной преступной группировки.
— Господин Нагиса, мы можем закрыть эту тему? — взяв Отто за локоть, просит Марьям бинт Саид. — Всё, к чему мы можем прийти — к обсуждению вкусов моего спутника, и это будет очень неплодотворный разговор. Времени у нас достаточно, и всё-таки мы в нём ограничены.
— Ладно, — говорит Юки. И тут же не сдерживается: — Отто, а скат у тебя где-нибудь есть?
— Что? — переспрашивает Отто.
— Электрический скат. Животное такое. Я вижу осьминога, морского дракона, дельфи… прошу прощения, нарвала. Вижу продолжение осьминога.
— Нет и не будет, — очень миролюбиво отзывается Отто. — Ну, разве что в Фатуи новый Предвестник появится, который всех вокруг током бьёт.
***
Был на свете один мастер с золотыми руками и серебряными костями Астарот, которые получил от правительницы одного небезызвестного королевства.
Как, может, заметил для себя внимательный слушатель, у её адамантовых костей была удивительная возможность превращать мёртвое в живое. Но есть нюанс:
по-настоящему оживить они могут лишь то, что может поддерживать эту жизнь.
— Лучшее изобретение природы, которым можно вдохновиться, — как говорила принцесса, — это человек. Конструкция гибкая, продуманная и прочная. Проверенная временем.
— Ты никогда им не была, — с горечью заключил тогда мастер. — Откуда тебе знать?
В его глазах люди все — как и он сам — были довольно слабыми, хрупкими и чувствительными. Но кое-какую мудрость он всё-таки из её слов уловил: нет никакого смысла упрямиться и пытаться по второму кругу придумать то, что уже и так неплохо работает.
Люди в чем-то похожи на велосипеды.
Если понять, из каких частей состоит конструкция и как они взаимодействуют между собой, то можно исправить человека. Больше того — создать такое тело, которое служило бы не просто достойной заменой изначальному, но и превосходило бы его во всех отношениях.
Однажды мастер обнаружил, что пусть даже лояльность принцессы к нему была безграничной, то её мудрость, терпение и ресурсы — нет.
За годы мытарств, скитаний и поиска союзников в своей нелёгкой миссии он медленно, но верно отнимал от себя по кусочку, пытаясь понять, где заканчивается человек. Поэтому, когда на одной из проповедей? лекций? всё пошло не по плану, он был к этому готов.
В первый раз, его изначальное тело, убили во время бунта в одном из маленьких, незначительных поселений на самой границе леса и пустыни — сельскохозяйственными вилами в самое сердце, как какого-нибудь вурдалака или еретика, а его возлюбленной принцессы не оказалось рядом, чтобы предотвратить это или чем-то помочь.
Он рассыпал всё, что оставалось, под красивым раскидистым деревом. Принцесса прикоснулась руками к земле, и сквозь старую траву прорезались молодые ярко-синие розы.
***
— Как-то жутковато здесь, — отмечает Отто. — Заброшенно. По законам жанровой литературы в дряхлом дворянском поместье нас должен встретить призрак или что-то вроде того.
Мотая головой из стороны в сторону, он едва не спотыкается о крупный гранёный камень, ограничивающий своей безобразной тушей пустую клумбу.
Марьям вовремя придерживает его за локоть.
— И тебе тоже привет, Отто, — небрежно махнув ему рукой, кричит Рё, Куникузуши, Сказитель… да сколько у него ещё этих имён?
Поверх его белоснежной рубашки небрежно наброшено изумрудное кимоно, а длинные волосы заплетены в слабую косу. Отросшую чёлку придерживает заколка с задиристо торчащими вверх стеклянными листьями папоротника.
Единственный источник света, помимо тусклой луны, покоящейся на верхушках синих кипарисов — желтушная лампа, которой Рё светит на вязанье, устроившееся у него на коленках. Заметив гостей, он отложил спицы.
— Ещё и вы, Вашмудрейшество — я польщён таким вниманием, честное слово.
Нагиса за спинами Марьям и Отто неторопиво запирает ворота поместья. Когда сквозь них не просвечивает лес, Юки гораздо спокойнее.
— Рада с тобой познакомиться лично, Сказитель, — говорит Марьям бинт Саид таким тоном, как будто не была ничему рада последние лет семнадцать, и этот раз не стал исключением.
Обычно Рё очень чутко реагирует на интонацию. Этот раз не стал исключением тоже.
— Вы меня ненавидите, — кисло цедит он. — Чего вам надо? Сердце Бога? Я его не отдам. Если хотите войны со мной, по-настоящему, — приезжайте в Иназуму, будет вам вторая Война Богов-демонов. Но вы же из своих тесных лабораторных скорлупок не вылезаете!
Марьям и Отто косо переглядываются.
— Э-э, всё сложно, — говорит Отто. — Мы не от Дотторе. Все три.
— Зачем ты его убил? — наконец не выдерживает Марьям.
Нагиса безумно хочет крепко её ударить. За то, что она — ещё один не-человек, усомнившийся в его независимости от первого сёгуна. Но что-то подсказывает, что Рё будет недоволен, если сейчас её разбуд▊▊ить. И, что самое важное, недоволен будет Казуха, как только узнает об этом. И не по какой-то выдуманной причине, что, вроде как, девчонок и Дендро Архонтов бить нельзя. Бить, согласно Казухе, никого нельзя. А если дом вроде как его, то бить нельзя вдвойне.
— Да если бы он не убил Седьмого Среза,
этот бы не пролез! — вспыхивает Рё. — Такое условие. Сам не знаю, как так получилось.
Пока сёгун и пришельцы заняты своими высоковажными разговорами, Юки скрупулёзно фиксирует всё на бумаге, чтобы не забыть.
— Когда нам снятся реальные места, они часто сохраняют свойства мест изначальных. Воссоздавать дом, который был заколдован наяву — рискованная затея. Но мне нравится, — говорит Марьям.
И хлопает. Довольно медленно. Сложно понять, искренне она это делает или иронично.
— Мне не нужно ваше одобрение, — сплёвывает Рё, закидывает синенький кусочек вязанья вместе со спицами в корзинку с пряжей и поднимается на ноги.
— И всё-таки я одобряю, — по-птичьи склоняет голову Марьям.
— Так чего хотели-то? — нелюбезно интересуется Рё.
— Не пригласишь нас внутрь? — отвечает она вопросом на вопрос.
— Нет! — ощетинивается он. — Но если очень надо, заходите.
Отто, пользуясь тем, что на него преступно долго — несколько десятков секунд — никто не обращал внимания, подкрадывается к Рё и обнимает, бездушно пачкая розовой жидкостью. Рё не очень сильно сопротивляется.
