Девять лет назад
Богиня луны и мёртвых
Наш публичный дом популярен в Иназуме не в последнюю очередь благодаря тому, что любой — если, конечно, его кошелёк туго набит морой — может найти тут отдохновение, отвлечение от всякой мирской суеты.
Так сильно хочешь поговорить о политике? Поезжай на остров Рито. Пройдись по самым оживлённым улицам. Там в любом из многочисленных питейных заведений с живописным видом на океан тебе каждым будет рассказано, когда, почему и зачем уехал с родины. И, непременно, выльются водопады негодования на тему того, какой неблагодарной сволочью оказался их Архонт; ведь в Тейвате разговоры о политике — это разговоры о религии, а разговоры о религии — это разговоры о политике.
Ещё раз посмотри мне в лицо.
Кого ты там видишь?
Теперь понимаешь, почему в нашем доме избегают и того, и другого?
…
Приказываешь?
Ладно. Имеешь право.
Я не особо много знаю о том, что тогда происходило в Сумеру
на самом деле. История пишется победителями, а те, кто победил их, искажают уже искажённое. Сейчас принято говорить, что в один прекрасный день малая властительница Кусанали самолично, мановением руки, свергла узурпаторов, занимавших посты мудрецов Академии. Но есть нюанс. Много нюансов.
Во-первых, ты и сам помнишь ту знаменательную давку на главной площади у Академии, которая унесла жизни десятков человек, если не сотен даже. Скажи, прозвучало ли там хоть раз хоть одно из имён нового Дендро Архонта? Не Рукхадеваты, не аль-Ахмара?
Во-вторых, никто до сих пор не видел лорда Кусанали живьём, хотя все прекрасно знают, как она выглядит. Картинки и деревянные идолы же не врут никогда.
Она там всегда — прекрасная юная дева. Кожа белая, глаза жёлто-серые, кошачьи. Волосы зелёные, как свежая трава. Всё время на чём-нибудь восседает — или на троне, или на какой-нибудь жуткой фаллической структуре, которая должна изображать так называемое “плодородие”.
В-третьих, мне всё не даёт покоя та желтушная история из Фонтейна полугодовой давности. Один мужик, живший в Петрикоре, дюжину лет назад похоронил свою матушку под Порт-Ормосом. Однажды по работе ему пришлось вернуться ненадолго в Сумеру, на свою малую родину. Сразу после этого, вернувшись домой, он заявил в какую-то там мелкую газету, что одна из так называемых аватар Кусанали, мудрец даршана Вахумана, его скоропостижнувшаяся мать и есть. И не просто так сказал, простаки обычно куда раньше на лечение в храм Сурастаны отъезжают. Он ещё и свидетелей умудрился как-то убедить!
Руководство Академии, включая так называемую “мать”, немедленно подало иск в суд по месту жительства мужичка с обвинением в клевете, что привело лишь к большему резонансу в фонтейнской публике; тогда об этом случае написали в “Паровой птице”, и даже Гидро Архонт Фокалор, обитающая обычно в Оперном театре, пришла посмотреть на слушание.
А теперь, что называется, следи за руками. После первого же заседания дело перевели в столичный суд под закрытое слушание. Верховный судья Невиллет полоскал дело целых полтора месяца, буквально каждую неделю по одному-два заседания. В качестве эксперта в вопросе привлекли даже Предвестника Фатуи с учёной степенью, некоего
совершенно-точно-не-Скарамуччу.
В конце концов суд постановил, что матерью мужичку аватар Кусанали не является, но при этом состава преступления в его интервью для газеты обнаружено не было. В итоге народ из Академии уполз домой несолоно хлебавши, а мужик — в дом с жёлтыми стенами. Потому что людям находиться так долго среди богов и полубогов без вреда для мыслесварочного аппарата — невозможно.
Понимаешь, про что я всё это время твержу иносказательностями, мой крайне сообразительный человечек?
Как бы ни была сильна тоска по несбывшемуся, не возвращайся в Сумеру. Иначе твоя alma mater тебя убьёт. А потом, может быть, воскресит — и ещё разочек убьёт.
Оно тебе надо?
Спящие беззащитны
— Обувь снять не забудьте. Жилой дом всё-таки, — нелюбезно бросает Рёма.
Марьям, склонив голову набок, с вполне обоснованным подозрением рассматривает пол. Юки же рассматривает её мягкий изящный профиль, вырезанный лунным светом в дверном проёме, и ещё больше проникается смутным узнаванием.
Где-то он уже видел эту женщину — или кого-то очень сильно на неё похожего. В прошлой жизни, может. А может — просто слишком долго на неё пялится.
— Грязно тут у вас, — наконец отмечает Марьям, неохотно снимая сандалии. — Убираться не пробовал?
Её голые ступни даже не оставляют следов в белёсой пыли.
— Пробовал, без толку, — Рё обречённо разводит руками. — Даже ручками пробовал, не помогает. Стоит отвернуться, как обратно зарастает. Вся грязь — из головы, так-то.
— Ясно, — поджимает губы женщина.
— Что тут ясного? — спрашивает Отто.
Присев на корточки, он размахивает ладонью у самого пола. От его движений по ногам расползается сквозняк. Но пыли в воздухе от этого закономерно становится только больше.
Отто издаёт крайне недовольный крякающий звук, чем отчётливо напоминает выброшенную на сушу рыбу фугу.
— Мне ясно, что он не отдаст своё Сердце Бога Фатуи, потому что уже отдал его другому. Ха-ха.
— Не надо лгать! И тем более не стоит выставлять меня предателем, Буер, — надменно цыкает Рё, продвигаясь вперёд, по всей видимости в открытую комнату на второй этаж. — Сердце Бога Вельзевул принадлежит мне. Царица получит его, как только сможет собрать остальные кусочки пазла. А сейчас у меня дело важнее.
— Оно того стоило? — мрачно интересуется Отто.
Рё долго думает в ответ.
— …Не понимаю, о чём ты.
Останавливается почти перед самой лестницей.
Этой короткой заминки хватает несостоявшемуся якудза, чтобы схватить его за ворот, поднять и прижать к стенке:
— Не понимает он! Серьёзно? Синьора, если б не ты, могла быть жива!
— При чём тут я?! — выпучив глаза, верещит Рё.
— Погоди! — кричит Марьям. Но бросается останавливать при этом не Отто, а Нагису.
Ну, конечно.
Из-за её веса, разом обрушившегося на плечо, удар, который мог бы попасть нарушителю ровненько в висок, прилетает куда-то в шею — и слабо. Отто пошатывается, но на ногах стоит. И Рё из своих цепких лап не выпускает.
Тот нервно смеётся:
— Плохому танцору и ноги мешают. Чуешь?
Отто — а с ним и Юки — опускает взгляд в пол. По их лодыжкам медленно, но верно взбираются виноградные лозы из чистого изумрудного света. У Юки под штанинами, у Отто — над.
— Не провоцируй, пожалуйста, — просит Марьям Рёму. — Давайте придерживаться цивилизованных методов общения, иначе части из нас придётся вести переговоры в
немного связанном виде.
— Извините, — кротко опускает голову Юки. — Я не хотел. Возможно, это повторится.
— Хорошо, — вдумчиво кивает Марьям.
Её лозы приятными холодными змейками растекаются по коже, злонамеренно обходя особенно чувствительные места.
— Я, кстати, помощи твоей не просил, — тихо напоминает о себе Рё. — Ты не у себя дома, Буер.
Марьям бинт Саид не удостаивает его ответом.
Отто ойкает, а пальцы его разжимаются как-то чересчур резко. По потерянному выражению на лице Нагиса понимает, что… в общем, не от какой-нибудь там великой боли, физической или душевной, он ойкнул.
Когда лоза отпускает его, Отто хватается за ближайшую, казалось бы, закрытую дверь, чтобы не потерять равновесие; к его и Юки вящему удивлению, дверь оказывается незапертой — и со свистом распахивается.
Комната за ней невелика — и, как и та, на втором этаже, совершенно пуста.
— Ты как это сделал? — изумляется Нагиса.
Его зелёные ростки отпустили куда как уважительнее, почти незаметно.
— Можем остановиться здесь, — предлагает Рё.
Отто, молча фыркнув, садится на пол по ту сторону от сёдзи, поджимает под себя одну ногу и скрещивает руки на груди.
Рё садится рядом. По-ребячески тыкает пальцем в плечо.
— Не куксись, на обиженных воду возят. Синьора погибла от Мусо но Хитотати, проиграв на дворцовой дуэли — в Иназуме сложно найти более достойную смерть. К тому же, дураки, выступившие против небесного порядка, в любом случае умрут скорее рано, чем поздно.
— Утешитель из тебя так себе, — отмечает Отто.
Теперь настало время Юки растерянно фыркать.
Есть мнение, что за силы Архонтов, облачённые в форму Глаза Бога, люди платят кровавую пошлину. Избранники Баал платят своей кровью, избранники Барбатоса — чужой. Чужую проливать всегда больнее.
***
— А дальше что было? — Казуха, раскачиваясь на стуле в “своём” кабинете, растерянно листает записную книжку в тщетной надежде на то, что Юки просто нечаянно пропустил несколько страниц, а потом продолжил писать дальше.
— Ну… — Юки чешет в затылке, — меня попросили не записывать, когда они обсуждали дела Фатуи, а потом я… отвлёкся.
—
Отвлёкся, — повторяет Казуха.
На его лице появляется такое знакомое печальное выражение. Не упрёк, нет; но Юки давно уже научился определять это как упрёк, потому что высказывать напрямую своё недовольство ситуацией, на которую он не может повлиять, он не привык.
Сейчас, впрочем, в его насупленных бровях читается, что где-то там, в глубине коробки, Каэдехара уже умозрительно складывает сладкий бутерброд с начинкой из претензий, так, чтобы глотать их было не так обидно.
Особенно долго Казуха задерживает взгляд на последних листах. Говорит:
— При этом у тебя было время, чтобы написать фанфик о том, как некий ронин попал в, э-э, коварную ловушку Дендро Архонта и был вовлечён в сомнительно согласованную сессию шибари, которой, если верить заметке на полях, совершенно точно не было в реальности?
— Да, — кивает Юки. — Тебе понравилось?
Казуха подозрительно долго молчит. Наконец признаёт:
— Да. Это очень приятно написано. Если сравнивать с предыдущими черновиками рассказов, которые я читал, хм-м, до твоей смерти, то это безусловно шаг вперёд. Были бы обстоятельства немного другими, я бы даже смог, наверно, получить от этого текста удовольствие несколько иного толка.
— Но?.. — осторожно предлагает Нагиса.
— Безо всяких “но”. Ты молодец, — улыбается Казуха.
— Н-о-ооо? — настаивает Нагиса.
— Но я был бы рад, если бы ты потратил это время, описывая что-то другое, — наконец надламывается Каэдехара .— Теперь я просто сгораю от любопытства. С другой стороны, всё лучше, чем полное неведение. Спасибо тебе.
— Извини, — говорит Юки. — Если бы ты только видел, какая она красивая. Прямо как…
Как ты, милосердно подсказывает очень вовремя очнувшаяся зрительная память.
— Как луна, — в конечном счёте довершает он вслух.
— О, погоди, тут ещё одна запись есть!
Казуха радостно утыкается в запись на последнем форзаце, сделанную зелёными чернилами; впрочем, осознав смысл написанного там, очень быстро мрачнеет. С хлопком закрывает книжку. И исчезает, прям вместе с ней.
Стул, лишённый его веса, с невыносимым грохотом валится на пол. На этот раз Юки совершенно точно знает, где его можно найти.
***
— Ну ладно. Ты была права, — Рё, полусидящий-полулежащий на полу, растерянно разводит руками. — Довольна?
Казуха громко чихает. В носу и глазах у него такая пыльная пустыня, что этого просто недостаточно. Казуха чихает ещё раз, но громче и без всякого удовольствия.
— Вполне, вполне, — очень самодовольно улыбается женщина.
От её улыбки и голоса сердце мгновенно сваливается куда-то в желудок.
— В-вы… ма-а… а-апчхи! Ох-х…
— А мне всегда казалось, что “аллергия на прошлое” — это красивая метафора, — скалит зубы Отто.
У него очень забавный и милый иназумский акцент, оказывается. Такой, мяукающий.
— Это аллергия на пыль, — возражает Рё. — Ну и, да. Знакомься, Вашмудрейшество, это Казуха. Казуха, знакомься: эта подколодная змея когда-то была твоей матушкой. Что сейчас — не уверен.
Казуха ошарашенно чихает в ответ, прикрыв лицо сгибом локтя.
—
Правда, — на снежнийском, по привычке, говорит Отто.
