Новая дверь

      — Значит так, это не я. — провозгласил Феликс с верхней ступеньки лестницы.       — И не я! — дал петуха Бруно со второй ступени.       — Да и не я. — пожал плечами Августин с третей.       Все трое, такие разные ростом и внешностью, теперь стояли вровень друг с другом и смотрели совершенно одинаковыми взглядами на Альму. Испуганными и напряжёнными. Сеньора же беззвучно взирала на них в ответ, не шевелясь. Лицо её было скрыто в тени из-за яркого света за спиной.       Игра в гляделки всем давалась тяжело, но мучительнее всего её переносил Бруно. Сохранённый с детства страх перед матерью давал о себе знать, переполняя сейчас всё его существо первобытным ужасом. И чем дольше длилась молчаливая дуэль, тем страшнее ему казался чёрный силуэт напротив, тем невыносимей становилась тишина.       Севиче в пузе коварно булькнуло и запросилось наружу. Но тут на выручку пришёл Камило. Подняв руку, он коснулся пальцем кончика своего носа и произнёс со смешком:       — Чур не я. Пять лет назад мне было одиннадцать, так что меня из списка подозреваемых вычёркиваем. Нет, во взрослых я, конечно, превращаться умел, но они все, в силу моего возраста, походили тогда на умственно отсталых. Так что без шансов.       — Чул не я! — быстро повторил за братом Антонио и тоже приложил указательный палец к носу. — Пять лет назад я только-только лодился! — мальчик не до конца понимал что происходит, но искренне хотел поучаствовать.       — Птенчики мои, — бархатно отозвалась бабушка. — к вам вопросов никаких. А вот один из этих трёх, с позволения сказать, сеньоров... нагло врёт. — закончила она резко похолодевшим тоном.       Сеньоры заморгали, во все свои девять честных глаз.       — Альма, — быстрее всех нашёлся Феликс. — клянусь вам здоровьем Антонио, это не я. А если одних моих заверений недостаточно, то просто посудите сами — ни одна барышня в Энканто не рискует и заигрывать-то со мной, боясь этим вызвать гнев моей жены, всемогущей сеньоры Мадригаль. О какой интрижке тут может идти речь?       Супруга Феликса, тётя Пеппа, довольно хмыкнула и тряхнула сияющими серёжками. В городе у неё и правда была грозная репутация — её волшебный дар заключался в умении управлять погодой и чей дом сегодня пригреет солнце, а в чей прилетит молния, зависело полностью от неё. Ну или точнее, от её настроения, единственное, над чем Пеппа не всегда была властна.       Бабушка Альма одобрительно кивнула. Феликс ходил у неё в любимчиках и потому старушка охотно верила в его невиновность. А вот второго своего зятя она, мягко говоря, недолюбливала и всегда была рада поводу подпитать это чувство. Медленно повернув голову, Альма принялась сверлить взглядом Августина.       — Я считаю ниже своего достоинства что-либо доказывать. — произнёс он, заметив движение в свою сторону. Опыт подсказывал Августину, что любое его оправдание непременно попытаются обернуть против него самого. А потому, вознамерился давать свекрови минимум конкретики. — Я люблю свою жену и уже одно то, что вы допускаете мысль, что я ей якобы изменял, меня сильно оскорбляет.       — Я верю тебе, ми амор, всем сердцем! — нежно отозвалась Джульетта и влюблённо посмотрела на мужа. Августин тепло улыбнулся жене. Альма подозрительно сощурилась, но решила промолчать. Попытки подобраться сейчас к Августину неизбежно окончились бы ссорой с дочерью, а это в её планы пока не входило.       И вздохнув с досадой, она перевела взгляд на своего непутёвого сына.       — Мать, я последние десять лет провёл за стеной. — в лоб сказал Бруно. — Безвылазно. В нашем коттедже. Скрывался ото всех. Ползал по чердакам, да подвалам. Ну как, ну что ты, ну нет... в смысле, каким образом?       Уповая на то, что длинная ткань пончо скроет этот жест, Бруно обхватил себя за плечи, чтобы унять дрожь.       — Дорогие мои, — развела Альма руками, — но если вы все невиновны и чисты как ангелы, то откуда же тогда ребёнок? — и провокационно отошла в сторону, открывая мужчинам вид на дверь. Феликс, Бруно и Августин как по команде уставились на своего маленького палача, что улыбался им с деревянной поверхности. Старушка замерла и внимательно всмотрелась в лица, надеясь разглядеть в них хоть какой-то намёк. Но тщетно. У всех троих глаза были без дна, а у Бруно и вовсе один дёргался.       — Подождиииите-ка... — присоединился к обсуждению Антонио. — ... если я плавильно понял... то... этот Сантьяго... он может быть моим блатиком?       — Сплюнь, дурак. — сказал Камило. — И вообще, у тебя уже есть один брат, ну и хватит с тебя. А вот у Мирабель только две сестрички. Ей явно нужнее, так что давай, как настоящие мужчины, уступим сеньорите?       — Грасиас, конечно, за щедрость, — улыбнулась Мирабель невесело. — но давайте всё-таки надеяться, что Сантьяго нам всем кузен. Это наименьшее из трёх зол.       — Тоже здолово! — взвизгнул Антонио. — Мам, а можно я повешу втолой гамак у себя в комнате? Для совместной ночёвки?       — Антонио, а вот сейчас вообще не вовремя. — напрягся Камило и посмотрел на мать.       — Я ему покажу ягуала, капибалу... — суетился малыш. Он был так захвачен перспективами, что уже ничего не слышал вокруг. — ...будем тлавить жуткие истолии длуг длугу, есть вкусняшки тёти Джульетты и... ай! — Антонио прилетел подзатыльник от старшего брата и мальчик сразу смолк. Антонио всегда всё ловил на лету.       Альма, игнорируя болтовню внуков, продолжила, как будто её и не прерывали:       — Ну что ж, если вы отказываетесь поведать что-либо мне, тогда, может, спросите об этом друг у друга? Не стесняйтесь, задайте пару вопросов. А я постою, послушаю.       Бруно умоляюще заглянул в глаза матери. Он понимал, что сейчас начнётся и не верил, что она сама подталкивала их к этому. Адреналиновая волна в его теле постепенно сходила на нет, тремор с трудом, но затихал, да и лицо Альмы более не было скрыто в тени, отчего выглядело уже не столь угрожающе. Трёх этих простых факторов оказалось достаточно, чтобы придать Бруно моральных сил.       В попытке спасти ситуацию он подал голос:       — Может... кхм, может Касита просто решила по доброй воле наделить чужого ребёнка волшебным даром? — Бруно с надеждой обвёл взглядом лица окружающих. — Магия, ведь, и в нашу семью пришла внезапно, да и в целом, неисповедимы её пути, как верно подметил наш преподобный. И очень может статься, что вертикальное родство с Мадригалями, это вообще необязательное условие. А поэтому, прежде чем искать виновника, предлагаю сперва задаться вопросом, а не Касита ли... БЛЯДЬ! — сверху на Бруно упал горшок с кактусом.       Расколовшись надвое, горшок засыпал дядю с ног до головы сухой землёй и заставил того схватиться за голову. Августин и Феликс поспешно отскочили от Бруно в разные стороны.       — Кажется, Касита только что тонко намекнула нам, что она в этом не замешана. — спокойно отметила Альма, наблюдая за тем, как её сын, чертыхаясь, вытаскивает иголки кактуса из своего пончо. — И у меня нет причин ей не верить. Ну, ещё версии? Только прошу вас, говорите по делу. Не злите понапрасну дом, Касита тоже вся на нервах.       Однако, трое допрашиваемых упорно молчали. Говорила ли в них мужская солидарность или просто смутный страх выйти в ходе следствия на самих себя, понять было трудно.       Мирабель же, тем временем, втиснулась между стеной и Антонио. Положив ладони на его плечи, она приготовилась закрывать юному кузену ушки в случае необходимости. Старшая сестра Антонио, Долорес, напротив, сверкнув в полумраке алой брошью, подобралась поближе к перилам галереи. Облокотившись на них, она принялась во все глаза смотреть на своего отца и дядек.       Бабушка Альма задумчиво склонила голову набок. Ей уже было очевидно, что истину придётся тянуть щипцами, оставалось только выбрать с какого бока подойти к этому ответственному делу. Постояв так с минуту, Альма шумно вздохнула и повернулась к своей дочери:       — Прости меня, Пеппа. Я всегда боялась, что однажды этот день настанет. Когда я выбирала тебе жениха, я надеялась, что он будет так же чист душой и помыслами, как и мой покойный Педро, земля ему пухом. Но, увы... — Пеппа удивлённо посмотрела на мать. Под крышей, прямо над головами присутствующих, начала наливаться ещё одна непроизвольная тучка.       — Ма? Что ты хочешь этим сказать...       — Эй-эй-эй, бабы, стоп, уно моменто! — перебил их Феликс и опасливо поглядел на тёмное облако. — Дорогая Альма, а почему сразу я?       — Ну как же... — произнесла старушка с лёгким подвыванием. — ... вокруг тебя всегда ходили нехорошие слухи.       — Ну так это же слухи! — воскликнул Феликс. — Зашёл туда, поболтал с этой, глянул на третью, да в нашем Энканто и шагу нельзя ступить, чтобы не оказаться в чём-то виноватым! Бруно, — обратился он к своему шурину — ты же знаешь, как эти треклятые сплетни работают. Они живут своей отдельной жизнью!       Бруно, в этот момент счищавший иголки со своего пончо, поспешно поднял голову и закивал.       — Это верно, у нас в Энканто народ постоянно выдумывает какие-то небылицы друг о друге. Вспомните, только, что про меня брешут: то я, видите ли, нарочно крыс в дома подсылаю, чтобы честным людям запасы зерна попортить, то, понимаешь, смесь песка и человеческого праха развеиваю над городом. Прямо горстями. И всё для того, чтобы вызвать у соседей вещие сны. Да не простые, а такие, после которых они поутру в церковь бегут, на исповедь. Заранее, так сказать.       — О, про прах это моё творчество. — отозвался Камило. — Извини, дядь, в то время мы ещё не познакомились толком и я твой образ использовал просто как пугалку при каждом удобном случае. Ну... все ребята так делали и я с ними. — Бруно лишь нетерпеливо отмахнулся от племянника.       — В общем, не слушай ты все эти россказни, Пеппа, ни про меня, ни про Феликса, ни про кого-либо ещё... пожалуйста.       Долорес тихо пискнула и посмотрела на отца.       — Вот, видите! — радостно заявил Феликс, будто только что неопровержимо что-то доказал. — Байки это всё. Пустые и бессмысленные! Ну! Нет? Не убедил? — добавил он упавшим голосом, потому как туча под крышей продолжала настойчиво расти.       — Ни чуточки. — жестоко заявила свекровь, подбивая этим зятя сделать следующий шаг. Пеппа начала судорожно дышать и поочерёдно вглядываться в глаза то мужу, то матери. Феликс тяжко вздохнул и виновато посмотрев на Августина и Бруно, произнёс:       — Ну, тогда, это... есть ещё кое-что... как бы сказать... в общем, народ, вы обратили внимание на нос мальчика? — все разом повернули головы, чтобы ещё раз взглянуть на изображение на двери.       — Выдающийся. — отметил Камило.       — Правильно подмечено, сына. Очень выдающийся для ребёнка-то пяти лет. Я бы даже сказал чрезвычайно. А теперь, попрошу вас всех взглянуть вот на эти два шнобеля. — Феликс указал большим пальцем себе за спину. Все опять одновременно повернули головы, точно толпа на теннисном матче. Даже Августин и Бруно с интересом уставились друг на друга, являя всему семейству свои орлиные профили. — Ни на что, конечно, не намекаю но... скажу лишь, что в моём роду таких клювов ни у кого и никогда не было. У меня всё.       Туча Пеппы замерла и остановилась в росте.       В воздухе опять ненадолго повисла тишина — коллективный разум Мадригалей обрабатывал поступившую информацию.       — Феликс, я, конечно, прекрасно понимаю твою ситуацию... — протянул Бруно украдкой поглядывая на Пеппу. — ...но, давай будем честны: аргумент совсем не ахти.       — Согласен. — подхватил Августин, потирая подбородок. — Особенно если учитывать одну важную деталь: «шнобель» сеньоры Санчес ничуть не уступает нашим с Бруно. — все согласно закивали припомнив экзотическую красу сеньоры. — Да и потом, со временем пропорции у мальчика ещё могут выправиться. А вот кудри... вот кудри это уже интересно. У меня в семье все с гладкими волосами, равно как и у Санчесов. Так что этот мелкий бес... это уж явно не моя порода. — туча Пеппы сверкнула изнутри и начала увеличиваться.       — Дануёбтвоюматьавгустин. — скороговоркой проговорил Феликс. Мирабель успела зажать Антонио ушки.       — Нет-нет, я не утверждаю что это именно ты... — Августин поспешно выбросил вперёд руку с открытой кверху ладонью и указал на Пеппу. Её рыжая чёлка из мелких кудряшек вся наэлектризовалась и стояла дыбом, опоясывая лицо тёти подобно ещё одному облачку. — ... как мы все прекрасно видим, в роду Мадригалей тоже проскакивает подобная буйная шевелюра. А значит... — Августин перевёл многозначительный взгляд на Бруно.       Туча опять замерла и Долорес вновь тихо пискнула откуда-то из темноты.       — Августин и ты туда же! — разозлился Бруно и принялся не глядя щипать своё пончо, вытаскивая из него иголки. — Да при чём тут носы или волосы... повторяю, я последние десять лет скрывался в стенах Каситы. Ходил в рванине и провонял крысами. Вокруг моей персоны ходила самая дурная слава, да и до сих пор ходит — вон, люди на улице шарахаются. И незаметно я мог покидать своё укрытие только в тёмное время суток. Как думаешь, каким образом я мог бы заделать ребёнка при таких условиях? Нет, ну подумай логически. Как?       — Ну хрен знает, изнасилование? — брякнул прямолинейный Феликс, хотя к нему и не обращались. Бруно дёрнулся, словно ему влепили пощёчину и испуганно уставился на кудрявый затылок. Феликс осознал что ляпнул и скорчился.       — Какого... — начал Бруно задыхаясь от возмущения. — В городе, конечно, уже договорились до того, что я сам чёрт под личиной человека, но это... это уже выходит за всякие рамки! Как... да как ты... Пеппа, беру свои слова назад! Всё что ты слышала о Феликсе правда! Гаси падлу градом, желательно размером с кулак!       — Тихо-тихо-тихо! — залепетал Августин и примиряюще подняв руки, встал между Бруно и Феликсом. — Прости, Бруно, прости, мы просто все немного нервничаем и оттого несём полную околесицу... не так ли? — добавил он и посмотрел на Феликса страшными глазами.       — Да, Бруно... пор фавор, это я херню спорол. — ввернул Феликс, оборачиваясь к ним.       — Вот видишь, мы не имели этого в виду на самом деле! — Августин дружески похлопал Бруно по плечу.       — ИГОЛКИ! — взвился Бруно, чувствуя, как те острыми концами впились в его кожу.       — Извини! — воскликнул Августин и отдёрнул руку. Бруно отпрыгнул от своих зятьёв в галерею и крутанувшись на пятках, выкрикнул им в лица:       — Да идите вы все... — Антонио послушно сам себе зажал ушки. — И вообще, кудри это доминантный ген! Как и горбатые носы! У всех в Энканто есть какой-нибудь кудлатый и носатый троюродный прадед, который напоминает о себе и многие поколения спустя! Что это вообще за доказательства такие? Как, ну как вообще от носа и кудрей можно дойти до предположения, что я кого-то изнасиловал? Совсем уже одурели со своими обвинениями, Херлоки Шолмсы недоделанные! Всё что угодно придумаете, лишь бы опорочить зря...       — Ну прости, Бруно, всё-всё, не заводись ты так! — простонал Феликс несчастно. Он видел, что наступил Бруно на больную мозоль и очень сожалел об этом. — Да, я малость увлёкся, виноват. У меня язык без костей, ты знаешь. Всегда что-нибудь да скажу не подумав. А вот у тебя, у тебя, друг мой, очень хорошее алиби и крайне убедительные доводы! Так что всё, признаю ошибку, забыли... — и бросил мимоходом: — ... значит это Августин.       — Да я-то почему? — моментально среагировал Августин.       — Ну а кто ещё? — развёл руками Феликс. — Я же знаю, что это не я! Бруно убедил меня, что не он. Остаёшься только ты.       — Нет, так не годится! Я вот тоже знаю, что это не я. Бруно убедил меня, что не он. Стало быть ты. Ну и что теперь будем делать? На непорочное зачатие сошлёмся и обнявшись пойдём к Санчесам втроём, как волхвы?       Бруно, качая головой, ушёл в сторону, подальше от двери и поближе к перилам галереи. Бабушка Альма провожала сына хмурым взглядом, готовая в любой момент его окликнуть. Но убедившись, что тот не собирается никуда уходить, расслабилась и переключилась на Феликса с Августином. Бруно же, скрывшись в тени, принялся наблюдать за развитием событий из-за спин окружающих.       Тут, неожиданно, у него над ухом зазвучал очень тихий голосок:       — Дядя Бруно, по-моему надо рассказать правду.       — Цыц, Долорес, нет! — шикнул Бруно и зашептал в ответ. — Прошу, не делай ничего. Я уже всё это видел и точно знаю что будет. Не все детали, конечно, но общую канву. И поверь, в том будущем, где ты начинаешь говорить, всё оканчивается крайне плохо. Так что, заклинаю, молчи. Так будет лучше для всех.       Долорес с сомнением посмотрела на дядю.       — Точно?       — Верь мне. — обернулся он к ней. — Я никогда не делал ничего, чтобы навредить Мадригалям. И сейчас я хочу добиться наилучшего исхода для всех. В том числе и для твоего отца. Но для этого ты должна держать язык за зубами. Слышишь меня?       Долорес поджала губы и опустила голову. Мягкое свечение от алой броши подсвечивало в темноте её лицо и ту внутреннюю борьбу, что на нём отражалась.       — Я... я не уверена. Мне кажется, что следует...       — Долорес, — перебил её Бруно. — сейчас на кону наша Касита. Помнишь, как в прошлом году стены дома пали из-за разразившегося скандала? — девушка вскинула голову и посмотрела на дядю широко распахнутыми глазами. — Так вот, если ты начнёшь всем всё рассказывать, как и в тот раз, то беда непременно повторится. Мы опять останемся на руинах. Поэтому молю... не совершай этой ошибки вновь. Молчи. Дай будущему шанс сложиться благоприятно.       Долорес, казалось, забыла как дышать. Несколько долгих и мучительных мгновений спустя, она медленно кивнула. Бруно благодарно чмокнул племянницу в щёку и отвернулся к зятьям. Сердце у него колотилось как сумасшедшее.       — Хорошо, тогда обратимся к фактам! — тем временем распалялся Феликс.       — Ну, давай обратимся... — сокрушённо покачал головой Августин. Феликс сложил ладони вместе и задумчиво постучав пальцами по подбородку, заговорил:       — Я вот, к примеру, знаю... что когда вы с Джульеттой стали встречаться, то у тебя, помимо неё, была ещё одна девушка. Ты уже был без пяти минут жених, а всё продолжал встречаться с другой. И этот любовный треугольник, длился что-то около года. Нет, я понимаю, едва ли это что-то доказывает, но... это, скажем так, звоночек. Возможно у тебя в жизни произошло нечто, из-за чего ты снова попал в схожую ситуацию, друг мой? — И Феликс скроил на лице глубокую озабоченность, точно психотерапевт на сеансе.       — Августин... а я об этом не знала. — удивилась тётя Джульетта. Августин вытаращился на Феликса, аж капилляр в правом глазу лопнул. Затем глубоко вдохнул, словно набираясь терпения, и повернувшись к жене произнёс:       — Каюсь, дорогая, в то время меня и правда одолевали сомнения. Мне было восемнадцать, тебе тридцать, да и моя потенциальная свекровь смотрела на меня волком. — Августин сделал насмешливый кивок в сторону Альмы. Та ответила ему плотоядной улыбкой. — Я действительно долго колебался и этим не горжусь. Но потом всё же сделал свой выбор. И с тех пор больше от него не отступал. Клянусь.       Джульетта спрятала руки в карманы передника и коротко кивнула, показывая этим, что приняла слова к сведению. Да только глаза у тёти сделались очень печальными. У дяди Августина что-то болезненно сжалось в груди при виде этой перемены.       — Похвально... — процедил Феликс кисло. — ...дай бог каждой такого мужа. Но всё же, я обязан отметить, что...       — А вот ты, Феликс, меня в своё время удивил. — перебил его Августин опуская взгляд, да повышая голос. — Ты-то уже был глубоко женат на Пеппе и вы ждали первенца, когда на поздних сроках, внезапно, ты начал пропадать по вечерам.       — Ну понеслась... — прошептал Бруно. Долорес нервно переступила с ноги на ногу.       — Ну отчего ж внезапно, очень даже запно. — парировал Феликс. — Лёгкие пробежки. Укрепляют здоровье и ночной сон. Но ты тему-то не переводи...       — Странные это были пробежки. — продолжил Августин, рассматривая носки своих туфель и словно не слыша последней фразы. — Почему-то они каждый раз оканчивались в доме Калеро, если не ошибаюсь?       — Ошибаешься. — ответил Феликс несколько злее, чем рассчитывал. — Я бегал по всему городу, Августин. Мимо дома Гусманов. А так же мимо дома Буэндиа. Мог пару раз и в сторону Калеро пробежать. Ну и что?       — Феликс? — послышался голос тёти Пеппы. — Когда я тебя спрашивала о том же самом, милый, ты божился, что твой маршрут пролегает вообще в противоположную сторону от дома Калеро. А сейчас, оказывается, мог пару раз и мимо них пробегать. Откуда такая перемена?       Дядя Феликс громко цокнул языком и застыл на секунду с открытым ртом. А потом затараторил:       — Твоя беременность сделала тебя крайне нервной, дорогая, в то время я вообще дул на воду и врал даже там, где не было и смысла-то врать. Тебя расстраивала и доводила до тайфунов любая мелочь, только вспомни.       — К слову, это правда, Пеппа. — тихо сказала Альма своей дочери. — Ты же тогда отказалась от настойки валерианы из-за опасений навредить плоду и...       — Да-да, знаю, мама, я истеричка, завожусь по пустом месте, бла-бла-бла. — замахала рукой тётя Пеппа. — Но всё-таки, вам всем не кажется странным, что и я, и Августин заметили одну и ту же закономерность? А ведь мы с ним о Калеро даже не разговаривали. Я вообще ни с кем об этом не говорила.       — Ну, к слову, да. Это наводит на некоторые вопросы. — согласился Августин.       — Это точно. — с нажимом добавила Пеппа и оба впились в Феликса взглядами.       Феликс поджал губы, точь-в-точь как Долорес, и сложив руки на животе, воззрился на тёмно-синий жилет Августина. Он внимательно разглядывал пурпурный цветок, который выглядывал из нагрудного кармана и будто бы что-то взвешивал у себя в уме. А затем проговорил спокойно:       — Пеппа, ну мне же не показалось странным, что твоя вторая беременность пришлась на тот год, когда мы с тобой сильно поссорились. Мы практически не жили как муж и жена, однако, когда ты явилась ко мне со счастливым известием... то Камило я принял сразу и вопросов не задавал. Так отчего же ты так невероятно подозрительна, любимая? — тётя Пеппа задохнулась словно ей плеснули в лицо ведро холодной воды.       Туча у всех над головами опять сверкнула.       — Бляяяяя... — раздался в тишине отчётливый голос Камило. В этот раз Мирабель уши закрывать Антонио не стала. Ребятня вообще забыв про всякое дурачество, напряжённо всматривалась и вслушивалась, стараясь ничего не пропускать.       — Ну это.. нет, это уже... это уже свинство какое-то. Мама, я не намерена это выслушивать! — Пеппа приложила ладонь ко лбу и начала расхаживать взад-вперёд. Бабушка Альма растерянно смотрела на свою дочь. — Это... это просто немыслимо.. нет, и ведь сколько лет прошло, а помнишь до сих пор!       — Да как такое забыть. — с философской ноткой в голосе заметил Феликс, продолжая обращаться к цветку.       — Да не было ничего! — вскричала вдруг тётя Пеппа и где-то вдалеке, за горизонтом, послышался низкий раскат грома. — Мне просто надо было куда-то сбежать от вас, чтобы никого не видеть и мой друг Диего любезно разрешил погостить у него!       — На годик. — уточнил Феликс.       — ДА! — топнула ногой Пеппа. — Погостить столько, сколько мне надо было! И так вышло, что это растянулось на год. И всё, не более! Хотя тебе, конечно, этого никогда не понять, бабник проклятый! За каждой юбкой волочишься! А у меня есть принципы! Я ж не ты, кобель чёртов, и не Джульетта... ой! — пискнула Пеппа, точь-в-точь как её дочь Долорес, и приложила ладони ко рту.       Августин часто заморгал и медленно перевёл взгляд на жену. Джульетта, тем временем, с интересом рассматривала потолочные балки, окутанные серой хмарью. Тёмные сгустки танцевали вокруг красного дерева и беспорядочно вихрились.       — Ма? — ошарашенно спросила Мирабель глядя на мать.       — Ну спасибо, сестрёнка. — тихо сказала Джульетта в пространство.       — Извини, вырвалось. — ответила Пеппа полузадушенно. И отняв руки от лица добавила: — Но вообще ты, конечно, тоже молодец. Взять и переспать с половиной Энканто, это, своего рода, оригинальное мировоззрение надо иметь...       — Пеппа! — крикнула Джульетта и резко крутанула голову в сторону сестры. Пеппа насупилась.       — Ой, да хватит, Джули, Августин знает. Об этом весь Энканто до сих пор судачит. И нет никакого секрета в том, что тебе подыскали жениха из приезжих, просто потому что все местные матери открещивались от такой легкомысленной невестки. Ну, что ты как ребёнок, ну. А Мирабель... через пару годиков сама бы узнала.       Джульетта смотрела на Пеппу испепеляющим взором. Но затем улыбнулась и вынув руки из карманов передника, похлопала ей.       — Браво, солнышко моё, ты отвела от себя всё внимание. Закралась мне за спину и вытолкнула вперёд, это так в твоём стиле!       Пеппа не стала ничего отвечать. Лишь хмыкнула, да отвернулась, уставившись куда-то в вечернюю даль. Сияющие серёжки в виде солнц опять качнулись в её ушах, а из тучи медленно полетели крупные хлопья снега. Не долетая до пола они искрились и растворялись в золотом свете двери.       — Джульетта, — тихо сказал Августин складывая руки на груди. — ты знаешь, я никогда не придавал значения этим толкам. Но сейчас... — он бросил быстрый взгляд на Пеппу. — ...всё же вынужден спросить... это правда? Я отказываюсь верить пока ты сама не скажешь мне об этом.       — Нет, это неправда. — мгновенно отозвалась Джульетта и посмотрела на мужа. Августин, явно неудовлетворённый столь скупым ответом, выжидающе склонил голову набок. Джульетта сощурилась. Ей не казалось, что её благоверный имеет право требовать от неё публичных откровений и уж в особенности после той истории, которая всплыла о нём самом.       Поэтому вместо защиты она перешла в атаку:       — А теперь ты скажи мне, дорогой. Те слухи что ходят вокруг тебя и тех молоденьких девушек, которым ты даёшь уроки фортепианной музыки... это правда или нет? Я, лично, отказываюсь верить, пока ты сам не скажешь мне об этом. — Августин побледнел и мельком глянул на своих дочерей. Луиза, Изабелла и Мирабель не сводили с него обеспокоенных глаз.       Пожевав губами, Августин медленно проговорил:       — Нет... все те девушки, они... всего лишь мои ученицы. Всё остальное враньё.       — Ну вот и про меня все сочиняют. Даже родная сестричка, будь она неладна. — сахарно произнесла Джульетта, слегка покачиваясь с носка на каблук.       — Как она тебя. — хихикнул Феликс, довольный тем, что про его вечерние пробежки уже все позабыли.       — Феликс... заткнись. — стиснул зубы Августин и опустив голову, устало потёр переносицу.       В воздухе уж в который раз повисла давящая тишина. Светлый лик мальчугана Сантьяго озарял мрачные лица, а июльские снежинки всё так же тихо падали, оседая на волосах и плечах окружающих. Две семейные пары смотрели кто куда и казалось физически не могли заставить себя взглянуть друг на друга.       Тут, вдруг, взвыла бабушка Альма, заставив всех подпрыгнуть:       — Хосспаде! Никогда не думала, что скажу такое, но какое же счастье, что мой Педро ушёл так рано! Высшие силы избавили меня от всего вот этого, что вы тут наворотили. Ну за что мне такие дети, за что... — и приложив тыльную сторону ладони к губам, она пустила горькую старческую слезу.       Семейство обескураженно смотрело на Альму. Всегда волевая, рассудительная и преисполненная собственного достоинства, она сейчас так была непохожа на себя. Некоторые смущённо отворачивались от этого зрелища, а иные, напротив, принялись утирать глаза вслед за бабулей.       — Эй, псст, хочеф отвесить мне ефё один подфатыльник? — шепнул Антонио, услышав, как Камило шмыгает носом. — Ты всегда успокаиваефся после этого.       — Нет, не хочу. — сдавленно ответил Камило. — Но спасибо, бро. Я всегда знал, что ты поддержишь в трудную минуту. — и тут же спохватился. — Погоди, ты как будто бы стал сильнее шепелявить.       — А у меня втолой фуб вылетел. — улыбнулся Антонио, демонстрируя всем свой рот без двух верхних резцов. — Ты мне когда флепил, я подболодком о глудь удалился и фот...       — Маленький мой, прости пожалуйста. — совсем расстроился Камило. — Ну вот такой дебил у тебя брат. Ну что же я так, а, граблями своими... прости, прости. — опустившись на одно колено, он обнял Антонио и лицо юноши скрылось за пышными кудряшками малыша. Тут, видимо, силы Камило совсем покинули и он беззвучно затрясся.       — Да не плафь, не плафь. Всё холофо... мне было не больно, а фуб, ну выластит ефё, подумаеф. — ответил Антонио поглаживая Камило по спине.       Мирабель запустила руки под очки, совсем сбив их набок, и тихо всхлипывала рядышком. Девочку обнимали за плечи её старшие сёстры и на оба уха шептали что-то успокаивающее.       Родители, невольно слыша всё это, окончательно сникли. Мало им было собственных обид, теперь помимо этого их терзала ещё и вина. Болезненная, чёрная, окутывающая.       Вечер, что начинался так мирно и тепло, в одночасье обернулся для всех кошмаром. Столько неприятных историей вскрылось, столько ран было нанесено, что теперь уже и представить было невозможно, что они когда-либо затянутся.       Погружённые в собственное горе, Мадригали не заметили, как по стенам волшебного дома, снизу вверх, поползли трещины.