С другой стороны

Иньгероугори была зла, по-настоящему зла, все внутри маленького хрупкого тела, пожирала ярость. Ей было скучно убивать алого дракона, который глупо полагал, что его чары так сложно распознать, а второй уже почти умер, что с него взять? Богине была даже приятна девочка, что так смело вглядывалась в её глаза, но если не сорвать злость на неё, то с Юбабой все будет слишком быстро. Для того чтобы настоящему отомстить разум и сердце должны быть холодными, как мягкие, скользкие пальцы смерти, что охватываю шею в последний миг. Она слишком долго ждала эту возможность, чтобы просто смазать её торжеством эмоций. Она слишком долго копила в себе ненависть, чтобы так легко её выплеснуть. Она слишком долго страдала по потерянному, чтобы… Иньгероугори почти не смотрела на легкую и хрупкую девочку в руках, просто делала то, что нашептывала ей вырвавшаяся на свободу вместе с вековой яростью темная сторона. Богиня очнулась только тогда, когда осознала, что жертва минутного гнева не двигается и просто безвольно висит на белых руках. Иньгероугори с ужасом опустила взгляд и наткнулась на пустые серые глаза, что задохнувшись слезами, сверкают на худеньком личике. Перед глазами богини неспешно поплыли давно запертые воспоминания. Пламя, кровь, как же много крови! Земля, стены нехитрых построек, трава, листья низких деревьев, все, залито бурыми каплями. Еще не успевшие высохнуть и свернуться, они блестят ярким несравнимо притягательно-прекрасным и дико-жутким блеском заходящего солнца. Несколько безвольных пустых тел лежат тут же на земле, свернувшись в нелепые угловатые комочки. Это она не уберегла! Они верили, надеялись, но она не пришла! Яркую синеву глаз застелил скорбный туман слез, а хрупкая белая фигура все шла и шла вперед к ней. К её гордости, к её частичке, к её смыслу жизни, к её дочери. Иньгероугори знала единственное место, где её белоснежная радость и помощница богини могли попытаться спрятаться. И вот, дверь в маленькую постройку. Мельница. Испокон веков на этой земле водяная мельница была местом силы, так как являлась символом покорения и дружбы богов природы и земных существ. Но что она без самого божества… Иньгероугори положила маленькую ладонь на дверь. Она могла не торопиться, теперь уже некуда… Судорожно сжимая край белой туники, богиня зашла в маленькую комнатушку. Здесь тоже все было алым. Теперь этот цвет в душе Иньгероугори вызывал только боль, рвущую на части все естество, безжалостно крошащую хрупкий скелетик чувств. Здесь в залитом прощальным красным комнате, скрюченным и поломанным тельцем лежала когда-то прекрасная, изящная, словно виноградная лоза, Вильгерд. Она и правда была защитницей до конца. Имена никогда не врут. Но Иньгероугори не думала об этом, затуманенный слезами взгляд был прикован к еще одному телу, лежащему в комнатушке. Маленькому, изломленному, с раскрытыми в немом крике глазами. Серые, пронзительно серые, с еще не вытекшими и не высохшими слезами, они с застывшей мольбой пусто взирали на Иньгероугори. Как в страшном сне, она подбежала к тельцу дочери и, схватив его за плечи тихонько потрясла. Еще теплое, но уже не живое. Богиня почувствовала этот неощутимый для людей холод, что укутывает только умерших существ. Точно, что и у мужа. Он был таким же. Простым смертным, хрупким и ломким, как солома, смертным. Смертным… Как же глупо было влюбляться в человека! Она же знала, что оно так и выйдет, он бы умер, все равно умер! Но дочь… Она могла бы жить вечно, если бы только дожила до шестнадцати, но… Задыхаясь слезами, болью, яростью и неутолимой печалью Иньгероугори прижимала перепачканное кровью тело дочери, зарываясь во все еще хранящие запах волосы. Потом она ушла, разожгла пламя еще сильней и ушла. Иньгероугори долго скиталась вблизи своей реки, пока не поняла, что прежний мир рушится. Люди были слишком алчными, боги слишком нетерпеливыми, а мир слишком мудрым, так что он просто и жестко наказал глупых созданий. Теперь не было единства, глухие стены и ничего. Две крайности, три мира. Смерти, людей, богов и нечаянный, четвертый пограничный. Он появился сам по себе, когда покинутые людьми божества не захотели покидать человеческий мир, и их, вместе с «пожитками» «копировали» в тонкий слой перехода. Прошло еще много лет, десятки, сотни, тысячи и Иньгероугори узнала о Юбабе, она заключила с ней контракт, чтобы почувствовать себя живой и опьяненная надеждой слишком поздно увидела правду. Сначала богиня заметила подвох, а потом узнала её. Та, что забрала у Иньгероугори все, та, что из зависти и глупого спора, решила отомстить за поражение, заманив в ловушку и уничтожив все, что было дорого. Юбаба. Но было поздно… Вынырнув из воспоминаний, Богиня с тоской посмотрела на израненное тело Тихиро и аккуратно, будто извиняясь, положила её на землю. Она развернулась, чтобы направиться к старухе, но с удивлением почувствовала, что её платье кто-то тихонько тянет сзади. Обернувшись, взгляд Богини встретился с решительностью льющуюся из серебра глаз Тихиро. - Я знаю, что это, наверное, глупо, но ведь мы не должны терять надежды, да? Вам ведь нужна только Юбаба, я прошу вас не убивайте никого больше, я знаю, что в этом мире нельзя ничего попросить просто так, но единственное, что у меня есть, это этот кулон, пожалуйста, возьмите его, я умоляю вас, только не убивайте, - девушка, задохнувшись кашлем, потеряла сознание, а Богиня посмотрела на то, что протягивала Тихиро. Иньгероугори сдавленно охнула, она знала, что может дать камень, заключенный в плотный ободок рун.