Чон Чонгук, игра началась

11:36 Сеульская городская больница. Чимин, погруженный в тёмное царство Морфея, видит сон, как большие руки, увитые синими венами несут его на руках в чёрный мерседес. Видит, как эти же руки опускают его на заднее сиденье, сначала успокаивающе гладят по голове, а затем собственнически развязывают халатик и сминают всё тело. Руки холодные, с грубыми крупными ладонями, они могут легко задушить, если захотят, а могут пустить табун мурашек по телу. Руки обнимают, гладят сначала по лопаткам, затем плавно скользят в запретную зону, раздвигают ножки и делают то, что не должны, но то, что им разрешили. Никаких официальных согласий, только громкие стоны, когда длинные пальцы этих рук легко орудуют в очень мокрой дырочке. Помимо синих вен, на руках у этих рук что-то красное, похожее на кровь, так сразу не разобрать. Да и зачем, когда руки делают так приятно? Зачем, когда пальцы заставляют кончать так быстро и сильно? Чимину снятся губы. Мягкие губы, которые сначала шепчут: «Ангел мой, я здесь, чтобы сделать тебе хорошо», а затем впиваются в шею и оставляют всё более багровеющую с каждой секундой отметку. Губы, которые напористо целуют, а потом слизывают слюну, стекающую по подбородку. Губы, которые заставляют испытывать ни с чем несравнимое удовольствие, когда обхватывают сосочки и принимаются вылизывать их. Чимину снится член — мужской половой орган очень внушительных размеров, увитый такими же синими венами, что и руки. Член, который призывно стоит, мерцая влажной малиновой головкой. Он манит только одним своим внешним видом, заставляет шире раздвигать ноги и садиться на него сверху. Член, который идеально заполняет, который вызывает первое звонкое: «А-ах!», сорванное с пухлых губок. А после бешеные скачки не нём же, громкие стоны: «Альфа! М-мх… альфа!». А затем хлопок и картинка меняется. Руки, губы и член, которые дарили удовольствие исчезают и заменяются на другие — родные, нежные, тёплые. Затем появляются глаза, которые почему-то наполнены болью и слезами. Глаза, которые обычно смеялись и озорно блестели, теперь потухли. В них видно только злость и разочарование, губы искривлены в отвращении. Родные руки тянут из машины, снимая со всё ещё твёрдого члена, нежные руки набрасывают халат и ставят на землю, теплые руки дают звонкую пощёчину. А затем ручьём слёзы из глаз и громкое: «Шлюха!», которое прозвучало на весь квартал ровно в полночь. Чимин задыхается, ему снится спальня, снятся родные руки, которые почему-то собирают вещи, снится нож, приставленный к животу и крики: «Если ты уйдешь, я убью себя и нашего ребёнка!» Руки крепко сжимают до отметин его запястья, нож выпадает на пол. Эти же руки ставят его в коленно-локтевую, пальцы болезненно проникают в сжатое и явно сопротивляющееся колечко мышц. А затем снова крик: «Сука! Он ещё и кончил в тебя!» Чимину снится, как он чувствует, что из его дырочки вязкой струйкой вытекает сперма и его тошнит. И снова те же родные руки, которые только что причинили боль, обхватывают его со спины, снова слёзы и шёпот: «Мальчик мой, маленький мой…прости, мой мальчик… Малыш… Чимин! Минни…очнись, пожалуйста!» Пак видит свет, пробивающийся сквозь закрытые веки, медленно появляющиеся тактильные ощущения от поцелуев на руке, прорезающиеся сквозь сон звуки родного голоса. — Минни… очнись, пожалуйста! Он медленно приоткрывает глаза и обнаруживает себя в ярко-белой комнате не похожей ни на что иное, как на больничную палату. Чимин видит силуэт, тёмную копну волос, губы, прижатые к тыльной стороне ладони. Голова поднимается и глаза встречаются с паковыми. Родное лицо расплывается в неверующей улыбке, родное лицо, на котором красуется огромный фиолетовый синяк на скуле и ранка на губе, которая лопается из-за напряжения, начиная кровоточить. Его маленькую ладошку сжимает тёплая рука, костяшки которой все покрыты ссадинами. Блондин молчит и переводит вопросительный взгляд на красивого, но изрядно подпорченного любимого человека. А любимого ли после грязного полуночного: «Шлюха!»? А любят ли его вообще после того, как он оседлал другого? А что вообще произошло потом? Вопросов очень много, но их задавать совсем нет сил. Низ живота пронзает острой болью, Чимина снова тошнит и он отключается. А затем снова всё сначала — громкое: «Врача!», флешбеком из памяти. Только теперь ещё добавляется новый эпизод — незнакомый мужской голос кричит: «В операционную! Срочно!» Пака погружают под общий наркоз и оперируют. Тем временем Чонгук сидит в коридоре, гипнотизируя больничную дверь, и ожидает пока выйдет хирург, чтобы сказать, что с его мальчиком все будет в порядке и малышей удалось сохранить. Но врача нет уже час. Чон успокаивает себя тем, что час — это, скорее всего, слишком мало для операции. Врача нет уже пять часов. Чонгук ходит по светлому коридору из стороны в сторону и начинает очень сильно переживать. Слишком долго. Врач выходит через девять часов, каждый из которых был своеобразным кругом ада для брюнета. И на его лице нет утешительной улыбки, лишь какое-то замешательство. Чонгук различает в его глазах долю сожаления, от чего ему тут же становится плохо. Пока хирург подходит к нему, Чон уже мысленно прощается или со своими ещё не рождёнными детьми или со своим мальчиком. — Господин Чон, простите, а кем вы приходитесь пациенту? — спрашивает доктор. — Муж… — неуверенно говорит Чонгук. — Наверное — последнее слово тихо добавляет он. — Скажите, пожалуйста, являетесь ли вы носителем гена альфы? — Нет... А что произошло? — начинает нервничать Чон. — Видите ли, у нас тут довольно нестандартная ситуация. Давайте пройдём ко мне в кабинет, пообщаемся. — врач показывает на дверь и они вдвоём направляются туда. — Скажите, с Чимином все нормально? — Присаживайтесь, — кивает на стул. — Господин Чон, как вы уже знаете, в организме у Чимина было два эмбриона. Сожалею, но один из них принадлежал мужчине с геном альфы. Это можно увидеть на снимке. — мужчина протягивает Чону две черно-белых фотокарточки, на котором изображено по одной горошинке. Одна крупнее и более овальной формы, а вторая меньше, но идеально-круглая. — Вот это эмбрион альфы, — показывает на круглую врач. — За счёт столкновения двух противоположных генов, он пытался вытеснить из матки первый эмбрион, который считал чужеродным, что и было причиной сильных болей. Если бы у Чонгука могли подкоситься ноги, они бы уже давно это сделали. Но, к счастью, он сидел. «Пиздец, он ещё и оплодотворил его…» — пронеслось в голове. — Организм у господина Пака достаточно слабый для вынашивания двух плодов при первой беременности. А так как первый эмбрион был зачат раньше и в нем уже началось деление клеток, мы приняли решение удалить второй — гиперактивный, потому что в данной ситуации они оба могли бы не выжить. — продолжил доктор. — Сейчас состояние Чимина стабильное, он будет находиться под наркозом ещё несколько часов. Когда он очнётся, мы очень рекомендуем сразу же положить его на сохранение. Судя по всему, беременность будет протекать тяжело. — Да, конечно! Конечно, положим, спасибо доктор, спасибо! — брюнет кланяется. — Чонгук, — обращается мужчина. — Я вижу, что у вас сложилась непростая ситуация, — обводит рукой внешний вид Чона, как бы намекая на все его ссадины. — Но не оставляйте его сейчас, ему очень нужна ваша поддержка. — Я знаю, что это такое, когда ген альфы и омеги встречаются. Мы ещё в университете проводили генетический эксперимент. В мозгу происходят необратимые процессы, которые обостряются в благоприятный для беременности период омеги. Адекватного восприятия практически не остаётся, когда альфа и омега стремятся к размножению. В своём исследовании мы пытались предотвратить тягу двух генов друг к другу и у нас ничего не получилось. — Но есть и хорошая новость! — более радостно говорит врач. — Ваш...муж...в положении, а при беременности у омег стремление размножаться сильно притупляется, мозг концентрируется на вынашивании и сохранении плода, тяга у этих двух генов пропадает. Проще говоря, во время беременности он не будет тянуться к альфе. Чонгук внимательно слушает все, что рассказывает доктор. Он и понятия не имел, что столько всего не знал о процессах в организме своего парня. — Но, доктор, как вы поняли? — недоумённо спрашивает брюнет. — Чонгук, мне пятьдесят четыре года, а у вас — стандартная ситуация. Беременный омега и разбитое лицо. А учитывая то, что у Чимина было два эмбриона и вы не альфа — всё ясно, как белый день. Вам изменили и вы это узнали. Слова про измену больно режут слух Чона, словно, возвращая снова в этот момент. Чонгук был бы рад стереть это из памяти, да не получится. Точно не в ближайшее время. Стонущего на чужом члене Пака он будет видеть в кошмарах ещё очень долго. Он рад, что врачи сделали верный выбор, удалив след подонка, который трахал Чимина. Он бы не смог пережить, если бы все было наоборот и в его животике развивался бы эмбрион — последствие измены. Почему Чонгук сразу не ушёл? Сможет ли он простить увиденное, даже если теперь он знает про подлую работу инстинктов и генетики? Чон и сам не знал ответы на эти вопросы. Он обязательно поговорит с Чимином о произошедшем, только чуть позже. Сейчас его главная задача — это сохранить зарождающуюся жизнь малыша и его папы. У Чонгука в голове был диссонанс, он понимал, что и сам отчасти виноват в случившемся. ведь не смог уклониться от правого хука, который был нанесён «курьером», прямо в челюсть, а затем в висок. Из-за сильного удара он вырубился на несколько минут, а когда очнулся, то увидел, что Чимина, который лежал в обмороке, уже нет на месте. Но Чон не был виноват в том, что когда он спустился на парковку к своей машине, чтобы ехать его искать, то увидел, как прямо в заднем окне мерседеса, который припарковался в аккурат перед Ауди брюнета стонет его мальчик, сидя прямо на члене у этого же «курьера». Пара секунд ступора, а дальше всё как в тумане. Чонгук дергает за ручку задней двери этого чёртового мерса, она открывается, после чего он слышит звонкое: «А-ах... а-альфа!», что вылетает с наслаждением из распахнутого рта его парня, и бьёт кулаком прямо в голову ублюдку, которому посвящаются все эти звуки. «Этого не может быть... Нет, этого не может быть!», — крутится в голове, пока Чон собственноручно снимает с чужого члена своего мальчика и вытаскивает его из машины. Омерзительно. Он выглядит разрушено и растрепанно, голый, в кружевных стрингах, которые все пропитаны смазкой, этот урод просто отодвинул полосочку на попе, когда трахал его. Прямо как делал Чонгук, когда они занимались этим в машине. На шее у Пака красуется вереница багровых засосов. Он не может на это смотреть, поэтому поднимает шелковый халатик, который был благополучно сброшен другим, и небрежно надевает его на тело Чимина. Чон пытается заглянуть в бесстыжие глаза своего мальчика, но видит, что они просто не фокусируются, они будто в тумане и не видят его. Конечно, у него всё ещё стоит, он ведь ещё не кончил. По выражению лица Чимина брюнет видит, что тот очень возбуждён, а еще расстроен тем, что его прервали прямо перед оргазмом. Мерзость. Поэтому Чонгук бьёт. Он даёт ему звонкую пощёчину и называет шлюхой. Да, это именно такое название, которое он прямо сейчас заслужил. Слёзы застилают глаза, Чон разворачивается и быстро идет домой собирать вещи. В один момент кажется, что их четырёхлетним отношениям и всем планам на будущее пришёл конец. После отрезвляющей пощёчины и спустя пару секунд шока он слышит семенящие следом шаги Пака, который кричит ему вслед: «Чонгу-ук!». Он так же направляется домой, где устраивает сцену с угрозой самоубийства под аккомпанемент рыданий, повторяя несколько фраз: «Я не хотел этого! Я люблю тебя! Это ничего не значит!» А затем коронное: «Если ты уйдешь, я убью себя и нашего ребёнка!». Но руки его не слушаются, руки хотят сделать больно. Нет, Чимин не должен сам себе приносить боль. Он должен предоставить эту честь Чонгуку. Поэтому тот нагибает Чимина, под звонкие протесты вставляет в его кольцо мышц два пальца и нащупывает там большое количество вязкой жидкости — которая была спермой этого мудака. Он принёс в своей дырке сперму чужого мужика к ним домой. «Он дал в себя кончить во время благоприятного для беременности периода. Охуенно.» — думает Чонгук. Когда Чимина рвёт и он отключается, Чона словно ушатом холодной воды окатывают. Что он только что сделал? Он ничем не лучше, он буквально сам только что чуть ли не изнасиловал Пака, когда внутри уже мог быть их ребёнок. Маленькая жизнь, которая, возможно, уже начала зарождаться в его животике. Брюнет вызывает скорую и везёт Чимина в больницу. Уже там у него берут кровь и отправляют на обследование. Чуть позже Чонгук узнаёт, что его мальчик беременный, по предварительным данным — будет двойня. Чон не знает как реагировать. Конечно же, он очень рад, что Чимин будет вынашивать сразу две их малышки. Но как отпустить ситуацию с изменой, картинка которой до сих пор стоит перед глазами? Он не знал, какое решение принять, но продолжал сидеть у больничной койки Пака, попеременно целуя его пальчики и молясь, чтобы он проснулся. И вот он проснулся, открыл свои опухшие от слез глазки и его снова стошнило. А затем он отключился. Чонгуку невыносимо больно смотреть на то, как страдает его некогда солнечный и очень красивый мальчик. Его увозят в операционную, оставляя Чона наедине со сжирающими изнутри мыслями. И вот теперь он сидит в кабинете у хирурга и узнает новые неприятные подробности. Но ведь главное, что Чимин жив и растущий эмбрион у него в животике — результат Чонгука. Брюнет встаёт с кресла, благодарит доктора за проведённую операцию и откровенный разговор и выходит в коридор. Когда Пака переведут в палату, он снова вернётся к нему и будет сидеть рядом столько, сколько понадобится. *** Ким Намджун окончательно и бесповоротно слетел с катушек. Он сам себя не узнавал, когда действовал, как последний маньяк-насильник. Рукопашный бой с, оказывается, мужем ангела, похищение... Бред какой-то. Как только он встретил его снова, то почувствовал по запаху, что ангел уже забеременел. Сердце болезненно сжалось, но Намджун решил до последнего преследовать свои плотские желания. И вот его божественное лицо, вот его кнопочный носик, пухлые распахнутые губки, подрагивающие в экстазе ресницы. Вот его блестящая от пота бархатная кожа, растрёпанные белые волосы, влажная и узкая дырочка. Вот его первый оргазм, полученный от пальцев, вот он, сам раздвигает ноги, сам достает твёрдый член Намджуна и сам просит, тихим шепотом на ушко: «Альфа, трахни меня!» А затем перекидывает длинную гладкую ножку и насаживается до упора. А дальше были стоны. Много звонких и высоких стонов, которые сопровождали бешеные скачки на члене Джуна. И вот мужчина гладит пока ещё плоский животик, получает одобрительное мычание и, не выдерживая, кончает внутрь. А затем был очень сильный удар в голову и очнулся Намджун уже один от того, что его окатили водой из бутылки. Кто? Муж. Как это произошло? Ким Сокджин просто отследил в телефоне местонахождение своего супруга. Точка показывала, что Джун стоит уже на протяжении трёх часов неподвижно посреди ночи, в районе, в котором он точно быть не должен после работы. Он должен быть дома в кровати. Поэтому Джин завёл свою синюю Ламборджини и за считанные минуты примчал на место. И обнаружил он там Намджуна, лежащего в отключке на заднем сиденье и, что самое главное — со спущенными штанами. Ничего в голову не пришло, кроме как взять из салона бутылку воды и выплеснуть ее всю на мужа, постепенно начинающего приходить в себя. — Ах ты ж кобелина! — кричал Сокджин. — А я его дома жду, думаю, работает мой любимый муж. А он поебался с кем-то и уснул! Давай же! Очнись! — Ким хватет его за куртку и трясёт. Когда он увидел, что взгляд Джуна проясняется, то приблизился к его лицу и процедил: — Мне это всё надоело. Я подаю на развод. Вот и остался Ким Намджун без мужа и без ангела. Грустно было только из-за второго. И почему-то Джун был уверен, что с ним они больше не встретятся, но он однозначно будет помнить его до конца жизни.