Так сошлись звезды

Ощущение недосказанности повисло в воздухе и сделало его ещё более тяжёлым. Собственное состояние, выраженное помутнением памяти и резкими головными болями, появлявшимися чуть ли не каждую минуту с ещё большей силой, чем предыдущие, Леви списывал на чрезмерно долгий сон и испытанный им стресс. Однако выражение лица Айзека и его странное желание напичкать мужчину таблетками настораживало ещё больше. Леви давно уже забыл это чувство неизвестности и страха. Всегда всё было под контролем. Даже во время Гула Земли он ощущал поддержку и чувство уверенности. Но сейчас… Всё пошло к чертям. И если для Леви это была эмоциональная встряска, то для его нервной системы, давно не испытывавшей подобных чувств, было просто моральной катастрофой. Айзек, как врач и хороший друг, несомненно, понимал, что происходит с Леви. Но сам майор вряд ли осознавал всю плачевность ситуации. Так и недалеко до психической травмы… Казалось бы, что такого? Всего-то обвинили в национальной измене и хотят прилюдно башку отрубить. Ему не привыкать к статусу «преступник». Однако теперь на нём лежит по меньшей мере ответственность за других людей. Ни в чём не повинных. Всем сердцем мечтавших освободить жителей Парадиза от титанического гнёта и всеобщего презрения. Искренние, наивные и такие лёгкие улыбки должны были померкнуть в этой серости и мгле жестокого и несправедливого мира. Мира, в котором властвуют люди. Леви было жаль. Жаль, что он не знал раньше. И вовсе не потому, что не поступил бы в разведку или не стал бы участвовать в войне, хоть это и трудно себе представить. Жаль от того, что он не смог насладиться теми мгновениями спокойствия и степенности жизни, что были раньше. Он действительно жалел об этом. Хоть там было и неспокойно. Война. Титаны. Смерть. Суета. Но всё было так живо, что в кровь вливалась очередная порция адреналина и будоражила каждую клеточку тела. Леви помнил это чувство. Но с грустью осознал, что не ценил. Где сейчас Эрвин? Где тот свет, за которым он пошел в разведку? Где та мечта? Подвал открыт. Ответы найдены. Титанов больше нет. Проклятья Имир тоже. Жизнь продолжается. Но в то же время её как будто и нет. Словно ты уже умер. Просто смотришь на происходящее со стороны совершенно незаинтересованным взглядом. Пустым. Без надежды. Из размышлений его выводит мягкое прикосновение к плечу. Виолетта уже около пяти минут пыталась достучаться до сознания Леви и, наконец-то, ей это удалось. Протянутый стакан со странной желтоватой жидкостью был неохотно взят из руки хозяйки. — Тебе нужно восстановиться. Выпей это. — Я чувствую себя нормально. Леви ненавидел, когда кто-то указывал ему на его немногочисленные слабости. Особенно касательно здоровья. Он считал, что собственное состояние может понять только он сам и никто больше. Но проницательный взгляд Виолетты и мягкая улыбка чудесным образом действовали на мужчину. Так, что тот даже не заметил, как выпил всё до дна. Девушка спокойно встала и забрала стакан из его рук, оставляя мужчин наедине. Леви вперил свой взгляд в кожаную спинку дивана, на котором только что сидела Виолетта, и старался игнорировать изучающий взгляд Айзека. Так они просидели около десяти минут, после чего Фостер заговорил. — Голова болит сильно? Леви искренне удивился проницательности врача, ведь он старательно скрывал своё хреновое состояние. Поэтому, переведя взгляд с самой интересной в мире спинки дивана, мужчина посмотрел на Айзека с нескрываемым восхищением. Конечно, сдержанным, ведь в любом взгляде, который отпускал Леви, чувствовалась отстранённость и холод. — Нет. Что с Микасой? Разве она не должна была очнуться после операции? Леви всегда и во всем проверял и сравнивал информацию из двух источников. В этом случае «источниками» являлись Виолетта и Айзек, которые что-то тщательно скрывали от Аккермана. В глазах врача блеснул страх, а во взгляде что-то значительно изменилось. Это произошло на доли секунды, однако этого хватило Леви, чтобы всё это заметить. Минутное молчание, казалось, вот-вот сменится диалогом, но никто не спешил продолжать. Айзек нервно сглотнул, очевидно, подбирая правильные слова, затем, чтобы хоть как-то унять нарастающую дрожь, скрепил пальцы рук и внимательно посмотрел на майора. Леви внутренне передёрнуло от этого взгляда. Он уже мысленно готовился к самому худшему. — Её организму нужно время для самовосстановления. Поэтому пока она… Договорить врачу не дали. Леви резко вскочил, преодолевая расстояние между ними, и схватил того за плечи, при этом сильно сжимая их. Айзек не изменился в лице. Напускная, но так хорошо приделанная к нему, словно на клей, маска спокойствия и полной беспечности раздражала Леви с каждой секундой всё больше. С одной стороны, хорошо, что врачей учат быть непроницаемыми. С другой, это их «безразличие» до чёртиков бесит. Леви встряхнул врача и ещё раз прошипел вопрос: — Что с Микасой? — Я уже сказал. — Врёшь! Я хочу знать правду и имею на то полное право. Ведь так? Леви сел на диван рядом и был в ожидании самого неутешительного диагноза. Айзек кашлянул в кулак и, чуть повернув корпус в сторону собеседника, начал: — Леви, операция проходила очень сложно. Подстрелили картечью. Были задеты жизненно важные органы, и из-за этого она потеряла много крови. Обычно при потере почти литра крови и его невосполнении в течение получаса наступает смерть. Микаса, напротив, выжила и некоторое время даже была в сознании. Однако после операции… Леви, — мужчина сделал паузу, ловя взгляд друга, — она впала в кому и вряд ли выйдет из неё. Даже полное восполнение крови и затяжка раны никак не повлияют на её пробуждение. Мне жаль. Чувствуя, как по телу растекается слабость, а в ушах начинает стучать пульс, Леви откидывается на спинку дивана. В голове вновь всплывают картинки той ночи. Кажется, что её снова ранили. Вот он вновь стоит перед ней. Она истекает кровью и не шевелится. Он мнется. Чувствует всё это снова. Свою нерешительность. Нарастающая паника комом встаёт где-то в горле и больно упирается почти в нёбо. Леви чувствует внутренний порыв. Должен спасти. А как же остальные? Леви всё больше погружается в воспоминания, что их заволакивает тьма. В сознание приводит удар по щеке. Прямо перед собой он видит обеспокоенное лицо Айзека. Видимо он и ударил его. Мужчина приподнимается и глубоко дышит. Он чувствует, как множество маленьких капелек пота грозятся градом политься со лба вниз по лицу. Но на удивление этого не происходит. Леви чувствует внутренний дисбаланс. Будто ему чего не хватает. Он тут же подрывается с места и бежит наверх. В комнату, в которую принёс Микасу в ту злополучную ночь. Айзек бежит за ним. Паника всё больше овладевает телом майора, и тот с яростью, не гневом, а испепеляющей яростью смотрит на врача. — Где она? Голос, как будто загробный, шипит и предупреждающе затихает. Леви ждёт ответа. — Ты забыл? Мы отнесли Микасу вниз. Она в моём кабинете. — У неё рана. Почему ты ей не помогаешь?! — Микаса вне опасности. Я помог ей, — словно изъясняя всё маленькому ребенку, отвечал Фостер. Леви кинулся к лестнице, но встретил преграду в виде Айзека. — Леви, успокойся. Мужчина не слушал. С силой отпихнув друга в сторону, он помчался к кабинету. Дыхание было тяжелым и глубоким, а сердце отбивало бешеный ритм. Казалось, он вот-вот свалится в обморок и присоединится к Микасе в её бессознательном состоянии, но Леви продолжал идти. Вот на той же койке, что и утром, лежала она. Спокойное болезненно бледное лицо не подавало признаков жизни. Леви испугался. Подойдя к девушке, он упал на колени и стал тихо звать её. — Аккерман, слышишь меня? Аккерман. Тебе нужно срочно вставать. Это приказ. Ты меня слышишь? Аккерман! Мужчина с каждым словом менял интонацию до безумно отчаявшегося плача. Да… Нервы ни к черту. Айзек стоял в дверях, не пытаясь не то что увести Леви, даже подойти к нему. Врач мысленно сопоставлял факты. Потеря памяти. Помутнение рассудка. Ярость. Диссоциация. Предобморочное состояние. Частые «уходы в себя». Всё смахивало на острое стрессовое расстройство. Вопрос состоял в другом: как долго оно продлится? Как врач Айзек знал, что подобное расстройство без должного лечения может затянуться на месяц, а после перерасти и в посттравматическое острое стрессовое расстройство, которое лечить будет ещё труднее. В отличие от второго, первое расстройство могло продлиться при должном лечении от 3 дней до месяца. Однако второе может не отпускать больного и до полугода. В особенных и тяжелых случаях приходится бороться с проблемой медикаментозно. Зная нрав майора, а тем более его запущенное состояние, Айзек сделал мысленную заметку подмешать Леви снотворного в чай. Иначе тот просто не даст себя вылечить, ещё больше загоняя себя в яму. Как бы странно ни звучало, но разговоры по душам, к которым обычно прибегали военные врачи после операций с пациентами, вряд ли бы подействовали с таким, как Леви. А учитывая тот факт, что он даже не признает проблему таковой и станет закапывать себя глубже, Айзек решил миновать все ступени к более серьёзному лечению и сразу обратиться к «противным таблеткам», как окрестил их Леви. Тем временем сам мужчина всё так же, но теперь неподвижно, сидел на коленях у койки Микасы, положив на неё голову. Айзек тихо подошёл к майору и шепнул что-то вроде «Тебе нужен отдых». На удивление Леви послушался и даже смягчился в лице. Врач предполагал, что с их последней встречи на лестнице его четвертуют, как минимум, однако смерть всё так же молчаливо отсиживалась в сторонке, наблюдая за стариком и выжидая другого удобного случая. Они так же тихо и медленно встали и покинули кабинет. Леви расположился на уже знакомой кровати наверху и немигающим взглядом смотрел в потолок. Так тот пролежал до вечера, не вставая и не поворачиваясь. Всё в том же положении. Он не издавал ни звука. Смирно лежал, как безвольная кукла, и ждал непонятно чего. Айзек и Виолетта заходили, по меньшей мере, четыре раза. Проверить, что он до сих пор жив, что всё ещё не хочет есть, что всё ещё не хочет верить. Леви будто снова пережил ту ночь. И снова погрузился в состояние вакуума, из которого выбраться самостоятельно он не мог. Врач расхаживал по гостиной, вспоминая правильные пропорции того или иного лекарства, которые, по его мнению, применимы в случае Леви. Но влить снадобья в глотку он не рискнёт. Становиться врагом сильнейшего воина Парадиза, а может и всего оставшегося человечества (кто знает), не очень-то и хочется. Поведение Леви окончательно раздражало Фостера. Может, ему и хотелось помочь другу и некогда сослуживцу, однако делать это против его воли он не намерен. Каждый имеет право на выбор: лечиться или нет, какое лечение использовать в своём случае и, конечно же, что в принципах самого человека. Какими бы ни были правильными и доброжелательными мотивы Айзека, без согласия Леви он не может ничего предпринимать. Хотя… Его друг находится в состоянии сильнейшего стресса и сейчас, после полученной психической травмы, переживает серьёзное расстройство. Вывод: он не может здорово мыслить. Обычно в таких случаях в роли попечителя или опекуна выступает кто-то из доверенных больным лиц. Но в случае с Леви… Все эти раздумья очень утомили уже немолодого мужчину. Он в бессилии сел на своё место на диване справа и, шумно вздохнув, откинулся на его спинку. Если уж на то пошло, то Айзек не может бросить Леви в такой ситуации. Опять все размышления упираются в упрямый и скверный нрав обоих мужчин. — Да кто его будет спрашивать?! Недолго думая, врач вскочил со своего дивана и побежал к лестнице. В праведном гневе он вбежал в комнату Леви и силой заставил его подняться на ноги. Айзек не кричал, не возмущался, не уговаривал и ни капельки не выражал эмоций, хоть внутри всё и бурлило от ярости. Он поднял мужчину с кровати и потащил в сторону лестницы, заботливо держа за руку. Айзек мысленно представлял, как до хруста сжимает эту самую руку, а после ставит на место сустав и зашивает мышцы. Подобные мысли лишь разгорячили его грубость и гнев и с ещё большей силой он подтолкнул Леви к кухне. — Ешь. Его гнев был обоснован простым и даже смешным обстоятельством. Этот мужчина мало того, что не хотел признавать очевидное, так ещё и решил самолично закрыть крышку своего гроба. Голодного обморока ещё не хватало в общий букет нервных расстройств Леви. Тот без лишних препинаний принялся за любезно предоставленный ему обед, точнее, поздний ужин. Довольный своей работой Айзек кивнул мыслям и радостно поставил ещё одну галочку. Сильного возьмёшь только силой. На кухню вошла Виолетта и, в изумлении увидев ужинающего майора, покосилась на отца. Она была совершенно точно уверена, что тот не то, что не поужинает сегодня, не встанет до завтра! Однако девушка просчиталась. Видимо, упорство отца и бессилие Леви прекрасно сочеталось в этой странной ситуации. Она уже и забыла, зачем пришла, но, встретив внимательный взгляд Айзека, вспомнила. Небольшая миска с теплой водой и разводами крови, что была в руках Виолетты, тут же опустошилась. Смена повязки Микасы прошла успешно, и девушка уже было вернулась к своему (а своему ли?) пациенту, как поймала другой взгляд. Глаза с толикой ужаса, страха и по большей части безумия смотрели на миску, всё ещё покоящуюся в руках Виолетты, с оставшимися еле-еле заметными разводами на стенках. Внутренне девушка сжалась от такого пристального взгляда и посмотрела на отца, в надежде получить ответ на то, что вообще здесь происходит. Тот лишь кивнул ей, чтобы та ушла, а сам сел напротив Леви. — Что ты там увидел? Попытать счастье стоило. Быть может, задушевные разговоры всё же помогут, и Айзек ошибался насчёт Леви. Тот не подавал никаких надежд. В смысле, такого «пациента» ни один врач не взял бы. Упрямый, грубый, вредный, ещё и с мерзким характером и саркастичным чувством юмора. За такого не то что не взялись бы, даже разговаривать не стали бы. Но Айзек продолжал гипнотизировать сидящего напротив. — Кровь. Казалось, теперь Леви и вовсе не думает о только что увиденном, ведь сейчас он с увлечением уплетает свою порцию риса. Айзек не был бы одним из лучших врачей в своем роде, а для Леви так и гением, если бы не заметил этой напускной сдержанности и беспечности. Нет, это не обычный безразличный взгляд Леви. Это взгляд потерянного нашкодившего мальчишки, которого застукали, и теперь он боится наказания. Удивительно, что делает с людьми стресс. Он изменил Леви со сложной книги по анатомии человека до лёгкой утренней записки, которую так легко прочесть и узнать всё. От холодного, закрытого и, казалось, неспособного проявлять какие-либо эмоции не осталось и следа. Теперь Леви лишь хватается за эту маску безразличия, как утопающий за соломинку, пытаясь хоть немного скрыть свой хреновый вид и сохранить статус непроницаемого. Айзек решил, что точно напишет книгу или труд о стрессе и его влиянии на человека. Леви всё так же прятал взгляд в тарелке, мысленно обдумывая то, что увидел только что. Если бы это была просто кровь, реакция была бы точно не такой. И Леви не дурак, он анализирует свои действия ещё помутнённым разумом и осознаёт, что дело вовсе не в самой крови. Дело в том, чья это кровь. Микаса Аккерман не была близким для него человеком. Скорее членом отряда, на которого он всегда мог положиться. Конечно, выбить дурь из этой упрямой девчонки стоило немалых усилий. Под выражением «выбить дурь» Леви всегда подразумевал не что иное, как наказание. И да, девушка получала их немало. За каждый прокол на вылазке любезно открытые двери конюшни встречали её с распростёртыми объятиями. Микаса злилась. Но это длилось недолго. Всё же не вечно ей быть подростком. В 17 лет она уже прекрасно понимала, что это лишь его обязанность, как руководителя, чтобы все получали по заслугам и осознавали свои ошибки. Он не вёл с ней задушевных разговоров, и общение не заходило за рамки «начальник — подчинённая». Совместные тренировки, обед в общей столовой и задания командора — единственное, где они могли хоть как-то соприкасаться. Микаса жила своей жизнью, посвящённой защите Эрена, конечно, старательно это конспирируя как от майора, так и от самого Эрена, иначе ей бы влетело от обоих. Леви же продолжал проживать (или доживать) свою серую жизнь. Красок в неё добавляли чуть ли не каждодневные закидоны его подопечного, новый (или уже не новый) Элитный отряд, который он явно не жаловал. Да, этим ребятам особенно повезло с командиром, потому что этот демон, да, именно так они его прозвали, казалось, вовсе не знал слова усталость. Считая отдых какой-то привилегией, которую заслуживали только хорошо-потрудившиеся-солдаты, Леви гонял своих подопечных на тренировочном полигоне чуть ли не в пять раз больше обычных смертных. Хотя на лице и не отражались его эмоции, будь он более открытым человеком, он бы обязательно расплылся в довольной улыбке, наблюдая запыхавшиеся лица Спрингера и Йегера. Арлерта он, скорее всего, вообще не замечал. Тот плелся в конце строя, хоть со времени обучения в кадетке значительно подтянул свои способности и стал, несомненно, сильнее. Аккерман для Леви была интересным экспериментальным экземпляром, из которого тот мечтал слепить идеального солдата. Она им почти была. Почти. Следовать приказам не очень получалось, да что греха таить, совсем нет. Она игнорировала все приличия, устав и субординацию, как только дело касалось её ненаглядного Йегера. Видимо, научилась этой ужасной черте характера у братца. Или он у неё. К 18 годам, когда жизнь более устоялась и, казалось, она притерпелась к этим новым особенностям внешнего мира, Микаса стала более покладистой. Прежней ярости и язвительности в глазах не наблюдалось и, несомненно, маленькую часть своей работы Леви торжественно признавал и снисходительно качал головой. Вот теперь повзрослела. Быть может, особую роль сыграло осознание силы Йегера и то, что теперь он в её защите не нуждается. Леви это не волновало. Его радовал результат. А он был на лицо. Тяжёлый труд на стройке железной дороги, командная работа на немногочисленных заданиях от командора и, конечно, всё более редкие встречи с Эреном закалили девушку, делая и её, и её недобратца более самостоятельными. Тогда она с твердостью духа приняла все тяготы жизни. Чувствуя, как гордость приятным ядом рассыпается по телу, Леви даже улыбнулся. Правда, наедине с собой в запертом кабинете и окружении лишь отчётов и одинокой лампадки, но улыбнулся. Уже есть прогресс. Который был, кстати, не только у Микасы. Конни Спрингер хоть и не прибавил в уме, но жизненный опыт, постепенно накапливающийся в его памяти, несомненно, играл хорошую роль и дал свои ростки для дальнейшего воспитания. Все уже давно привыкли к его ребячеству и странному поведению. В их интересном дуэте, состоявшем из Саши Блаус и самого Конни, всегда царила какая-то интересная атмосфера. Они были как брат и сестра, в то же время оказывая друг другу знаки внимания. Ходили слухи, что они парочка, но после грозного взгляда Саши и её недвусмысленного намека на лук и стрелы — а мастерством стрельбы она владела в совершенстве — все подозрения разом отпадали. А эти двое и сами не знали, что у них за отношения. Постоянные «вылазки» в кладовую со съестными припасами и офицерским провиантом, в том числе любимым Сашиным мясом, брань между друг другом, шуточные ссоры и мелкие, но частые перепалки скрашивали не только их, но и жизни всех солдат, служивших с ними в одном взводе. Армина Арлерта, к счастью, воспитывать не пришлось. Хоть Эрвин и говорил часто и горделиво о своей самодостаточности и о том, что в помощи кого-либо не нуждается, но имел дурную привычку забирать Армина в свой кабинет на несколько часов, а то и дней, отпуская лишь спать в казармы. Ему нравилось, как парень быстро впитывал всю полученную информацию, и, словно заколдованный, смотрел на жестикулирующего блондина, который с чувством рассказывал очередную пришедшую ему в голову идею. По правде, Эрвин привязался к нему. И если не назвать Армина сыном, то младшим братом он уж точно осмелился бы. Как за своего Эрвин всегда переживал и по нескольку раз переспрашивал, усвоил ли тот урок и запомнил ли чёткий план. Подобное поведение было и обоснованным, и нет. Ведь с доверием Эрвин давал тому и больше обязанностей и был даже готов доверить людей на руководство. Поэтому каждый раз чувствовал что-то сродни материнскому переживанию, но нет, скорее, глупому волнению за такого гениального парнишку. Кажется, вся разведка никогда не забудет, как Армина однажды потеряли. Все стояли на ушах. Армин Арлерт, обладатель силы Колоссального титана, член Элитного отряда Леви и правая рука Эрвина Смита пропал на целых два часа. Когда оказалось, что тот, в свой законный выходной, между прочим, всего лишь пошёл на море отдохнуть и искупаться один, все с облегчением выдохнули. Но не Армин, которому прямо в мокрых плавках и наспех накинутом полотенце пришлось предстать перед командором, объясняя причину своего отсутствия. Армин было возмутился, но тут же встретил хмурый взгляд Леви, которого вообще-то тоже заставили искать гениальную задницу и любимчика Эрвина, поэтому быстро отбросил эту затею во избежание проблем и, возможно, смерти. Теперь все знали: Армин Арлерт должен отчитываться перед командором лично, даже если идёт в туалет на пару минут. А то, не дай бог, за эти 120 секунд произойдет невесть что, и у Эрвина Смита случится припадок. С Эреном Йегером дело обстояло иначе. Хоть дурь из него выбить не получалось, вбивать в него крупицы логики всё же можно было. Со стороны Эрен изменился достаточно сильно, и из вечно бранившего титанов всеми матами, которые только знает (а ведь правда, откуда столько знает? Даже сам Леви со своим то словарным, кхм, запасом немного подрастерялся во время очередной пламенной речи Йегера), превратился в очаровательного мужчину с длинными волосами, эстетично завязанными в хвост, и шикарным прессом. Однако, как выразилась сама Ханджи Зое, психоанализ не показал никаких изменений в сторону адекватности. Скорее наоборот, сделал Эрена более неуправляемым и дерзким. Юношеская пытливость и любопытство, естественно, сказывались и делали своё дело. Один побег в Марли чего стоил. Но все, кроме всего мира и Леви, конечно, забыли про этот инцидент и снова приняли в свои объятия. Ненадолго. От каждого из двух своих лучших друзей шатен получил по подзатыльнику. Один от Армина, тот постарался ударить с силой, и один, о боже, Леви несколько раз протер глаза, чтобы проверить, правда ли это, от Микасы. Оба смотрели на Йегера со всей строгостью, словно мать на своего сына-хулигана. Но и эта напускная маска почти одновременно треснула на лицах этих идиотов. Да, именно идиотов, как и сказал Леви. Потому что не прошло и минуты, как они загребли Эрена в крепкие объятия и долго не выпускали, поминутно браня за глупость и улыбаясь от счастья, что друг и брат рядом. И вот, Леви дождался. Первое проявление логики и хоть какого-то отдаленного смысла появилось в глазах Йегера, когда тот ворвался в кабинет командора и заявил о том, что всем грозит война. Нет, не подумайте. Леви, конечно, назвал шатена придурком и нелюбезно попросил выйти вон. Но кто же послушает, когда рядом с Эрвином стояла Ханджи, и заслоняла все попытки Леви достучаться до разума Смита. Она пригласила Эрена присесть и рассказать всё по порядку, будто это её кабинет, а не её непосредственного начальника, который, к слову, сидел со странным выражением лица, пытаясь понять, не шутка ли это, и как отвадить Зое командовать в ЕГО, на минуточку, кабинете. Но вернёмся к Микасе. Ей 19 лет, а она уже по уши завязана в войне титанов. Трудно понять, когда в её взгляде появилась это спокойствие. Совсем недавно или Леви просто не замечал этого раньше? Однако это спокойствие внушало и уверенность. Она не сглупит. И Леви не прогадал. Когда Эрен поделился тонкостями совсем не радужного будущего, а также поведал всем тайну проклятия Имир, все явно были в шоке. Помимо заинтересованных пытливых недоучёных Зое и Арлерта, в комнате находились Эрвин со своим вечно нахмуренным взглядом, который на этот раз он вперил в белоснежную скатерть стола, Спрингер, который мало что понимал в данной ситуации, но выглядел не менее сосредоточенно, сам Леви со слегка обалдевшим от услышанного видом и она. Всё та же внимательность к словам брата, но ныне сдержанность и… спокойствие читалось в её взгляде. Она медленно моргала, чуть взмахивая длинными ресницами, тихо стояла в уголке комнаты с подходящим ей углом обзора и смотрела на Эрена. Леви показалось, нет, привиделось, что она глядела на того с восхищением, но, быстро сморгнув показавшуюся ему глупость, он увидел всё то же сосредоточенное лицо. Её лицо. План Эрвина был осуществлен без единой помарки. И Леви даже похвастался бы данным успехов своих «желторотиков», коими он окрестил свой отряд. Однако порадоваться не дали. Внезапное известие о прибытии Королевской полиции ввело майора в ступор. Поверить в то, что они всем отрядом приехали просто поздравить героев войны, Леви не то, чтобы не хотел, не мог. А вот услышать то, что он услышал, конечно, было более правдоподобно. Чего и следовало ожидать после того, как королева Хистория любезно оставила свой пост на своего поверенного министра, которого сместил другой такой же министр или тщедушный старикашка. Леви чертыхнулся раз сто, когда услышал об этом два года назад. Этот министр, временно исполняющий обязанности руководителя страны, как глупо бы ни звучало, до жути ненавидел разведывательный отряд и всю, как он выразился, «Шайку Эрвина Смита с его безумными идеями». Глупо. Глупо. Глупо. Королеве сейчас явно не до престола, ведь после рождения наследника она была уже и не нужна. Министр провозгласил нового короля Элдии — короля Симеона Рейсса. В заточении со своим мужем фермером Исааком она и не знает, что с её сыном, и что вообще происходит во внешнем мире. Странно, что её просто-напросто не убили. Однако лишние волнения в народе министру явно не нужны. Все были очень рады правлению этой девушки и считали её чуть ли не богиней. Но кого это волнует в борьбе за власть и собственные интересы? Айзек молчаливо наблюдал внутренний конфликт Леви. Это было интереснее любой химической реакции, которую тот только мог видеть или воспроизводить в своей жизни. В серых глазах мужчины блестел то огонёк ярости, то какое-то меланхоличное спокойствие, затем снова какая-то необъяснимая буря эмоций, а затем гнев. Трудно было понять, о чём думает этот человек. Но видеть, что он продолжает мыслить, и его разум не окончательно затуманен нервозом и стрессовым состоянием — уже что-то. Хотя у Айзека было и другое подозрение: на почве его лёгкой, так сказать, неадекватности или безумия, он сейчас думал невесть что и мог в любой момент броситься на Фостера. Но врач продолжал сидеть и наблюдать. Между тем Леви почти очнулся и перевёл взгляд на Айзека. Врач ожидал. Чего непонятно, но смотрел с вопросом и каким-то спортивным интересом. Кинется или нет? После долгого молчания Леви прокашлялся и хотел уже встать из-за стола, как тут же был усажен обратно. — Подожди. Ещё это. Перед майором вместо тарелки теперь стоял стакан с водой и рюмка с каким-то снадобьем. Слабо верилось, что врач предложил бы эмоционально нестабильному Леви сейчас алкоголь. Поэтому тот ещё раз взглянул на врача и с неприсущим ему смирением выпил что-то горькое и, по ощущениям, холодящее. Он чувствовал весь путь лекарства: от горла до конца пищевода. Вода лишь усилила ощущение холода от лекарства. Леви проклял про себя всё на свете, начиная от врача, пихавшего ему эти склянки с гадостью и заканчивая нынешним канцлером и попечителем короля Симеона. — Теперь я могу идти? Айзек кивнул и, как только Леви встал и пошёл от стола, сделав всего пару шагов, последовал за ним, как бы контролируя его путь. Постель была холодной, но приятной. Видимо, Виолетта сменила её. Чуть Леви коснулся головой подушки, как тут же провалился в сон.