***
Мысли копошатся в голове, как рой пчёл. Леви чувствует себя странно. Он вроде в норме, но в то же время ощущает какую-то тревогу. От этой тревоги по телу рассыпается слабость, заглядывая в каждую клеточку тела и оставляя там свою личинку, которая вырастет в новую большую муху. Каждый удар сердца чувствуется особенно ярко. Как будто это не его сердце вовсе, а что-то стучащее рядом. От слабости и тревоги его бросает в другое состояние. Дрожь. Мелкими капельками оседая на теле и оставляя неприятный мокрый холодящий след, испаряется. Не успевая опомниться от этого странного ощущения, мужчина чувствует уже новое. Жар. Пот крупными и средними градинами выступает на нахмуренном лбу и скатывается вниз по щеке, затем огибая подбородок, и теряется где-то на шее, щекоча кожу и нервируя ещё больше. Леви вцепился пальцами в простынь и с силой откинул слишком душное одеяло. С шумом глотая воздух, он приподнимается и стягивает с себя намокшую футболку, но и этого оказывается мало. Он вскакивает с кровати и, ведомый адреналином, бурно кипящим в крови, бросается к окну, чтобы впустить остужающий воздух ночи. Вот теперь доступно большее. Хочется прямо вылезти из окна наружу, но этого не дают железные решетки, прочно прибитые к окнам. Леви цепляется за одну из перекладин и опирается лбом о другую. Постепенно чудное состояние отпускает, и сердце находит своё законное место. Накрапывает дождь. Мужчина смотрит в ночное, затянутое тучами, небо и блаженно прикрывает глаза. Ощущение, которое он испытывает сейчас, лучше чем предыдущее. Он испытывал подобное. Оно сродни тому, как, находясь на волоске от смерти, летишь на последнем газе УПМ, сзади три или четыре титана. Ты понимаешь, что уже ничего не сделать. Что это конец. Как вдруг! Топот сзади прерывается громким падением и ты слышишь голос спасителя: —«Юхууу!» Как сейчас Леви помнит тот день. 28 вылазка. Он снова отстал от отряда, пытаясь спасти нерадивого ученика. Когда кадет спасён и уже вовсю рвется вперёд, Леви осознаёт собственное положение. Газ почти кончился, а лошадь осталась чуть дальше, чем в километре позади. Вперёд до отряда не ближе. И эти рожи сзади. Страшные, грязные, вызывающие рвотный рефлекс. Недолго думая, Леви летит вперёд, стараясь как можно меньше использовать газ и как можно больше передвигаться с помощью крюков. Лес заканчивается, а лошади или хотя бы края отряда нет. И тут он слышит голос. Наверное, с этого момента он полюбил жизнь, как никогда раньше. Смерть в бою он считал благородной, но сам умереть так не хотел. Да он вообще не хотел умирать. Но реальность такова. И когда смерть скачет по пятам, вряд ли ты сможешь успеть убежать. Но, кажется, Леви родился в рубашке. Ханджи с громким визгом пролетела мимо мужчины и, точно опустившись на седло лошади, залилась смехом. — Леви, ну ты удивил! Уж кого-кого, а тебя так я встретить точно не думала. — От чего это? — буркнул он в ответ, забирая лошадь у кадета. — Мне казалось, ты непобедим. А тут я вижу, как ты со всех ног драпаешь от пятиметровых. Вот же! — снова засмеялась женщина и пришпорила лошадь, чуть отъехав от мужчины. А то ещё прибьет… — Все имеют право на ошибку. — Да я и не о том. Просто кому расскажешь — не поверят! — А ты никому и не расскажешь, — без злобы, но сквозь зубы, прошипел Леви и пустил лошадь в бег. Он помнит это слишком хорошо. Тогда у него было то же чувство. Удовлетворения и покалывания от ещё не до конца отступившего страха. Он задавал себе тот же вопрос, что и сейчас: Где же они? Эрвин? Мой отряд? Мужчина тряхнул головой и решил пойти умыться, чтобы окончательно смыть с себя этот проклятый озноб. Он закрывает окно, поправляет шторы и направляется в ванную. Проходя мимо лестницы назад к себе, он чувствует какую-то жажду. Жажду видеть. Хочется видеть её. И ведомый этим сильным желанием, он спускается в кабинет. К счастью, он открыт. Уже нисколько не стесняясь, Леви заходит внутрь, зажигает керосиновую лампу, привычно стоящую на краю стола и смотрит на неё. В голове неожиданно возникает мысль: А она красивая. В этом тёмном кабинете, с едва заметным жёлтым светом лампы на выступающих скулах, она выглядит беззаботной и такой… спокойной? Леви присел на стул, как и в первый раз. Наклонился чуть ближе к кушетке, желая рассмотреть её получше. Мужчина не мог спорить: она прекрасная девушка. Теперь он действительно понимает разочарование торговцев чёрного рынка. Он украл у них настоящее сокровище. С другой стороны, полисмены обошлись с ней так, как будто и вовсе не желали оставить в живых. Невольно размышления заводят майора в другую сторону. Быть может, они и не хотели стрелять, лишь припугнуть? А ещё зелёный кадет, возможно, выпускник, отправленный на задание, не знал вовсе, что делать. И, когда старший отдал приказ, выстрелил. Скорее всего, повреждение планировалось в ногу. Но когда же объяснять это молодому солдатику? Тот, наверняка, так и застыл в шоке от того, что сделал. Старшие побранили его, а затем услышали звук разбитого стекла. Микаса не из тех, кто сдается в руки врага. Свести счёты с жизнью, может, и не планировалось, но почти удалось. Это только версия Леви. Ему было бы интересно узнать правду о той ночи, да и вообще. Почему в первый час ночи эта девушка не переодела форму и не легла спать? Может, он переоценил её, и она всё ещё таскается за Йегером? Кстати, об этом мальчишке. Леви и в сорок лет будет его так звать. Если сам доживёт… Интересно, где эта задница сейчас, раз в газетах пишут, что благополучно сбежала? Может, засел где-нибудь в порту и ждёт отправления в Марли? А может, пошёл на север, чтобы скрыться от полиции в глуши? А умная-голова-Армин с ним? У него, кажется, подруга была? Та бриллиантовая девочка — Энни Леонхарт. Скорее всего, ей тоже сейчас несладко. Она воевала на стороне разведки, а значит под амнистию вряд ли попадёт. В полиции заслуг никаких. И для Элдии она ничего не сделала. Конечно, с точки зрения нового короля. А по правде, билась она в поте лица. Леви, был бы случай, с радостью пожал бы ей руку. Она тоже сильная. Армин часто к ней ходил. Должно быть, она ему нравится. Леви поставил бы почку на то, что она сейчас в бегах с Арлертом, плывет на лайнере в Марли. Мужчина усмехнулся собственным суждениям и полной в них уверенности. До чего людей доводит скука. Ну или одиночество. Общество ещё не означает наличие того, кто был бы другом и собеседником. Леви никогда не нуждался в том, с кем хотелось бы «поболтать». У него для таких дел Айзек. Час в день, и ни слова говорить не хочется. По правде, мужчина благодарен другу за это. Но Леви для полной стабильности и эмоциональной устойчивости нужен кто-то из его старого круга общения. Сейчас он бы даже согласился на болтовню Ханджи. Он не хочет говорить сам, хочет послушать. Узнать получше, проанализировать человека, посмотреть с другой стороны. Подумать. И главное — комфортно помолчать. Да… То молчание, которое он испытывал каждый день из-за занятости хозяев дома не то. Важно ощущение человека рядом. Хотя бы мнимое, но ощущение. Да он и припёрся к Микасе сейчас только за этим. Не успокоится, не рассказать что-то, а просто помолчать. Он снова возвращается к разглядыванию её лица. Бледная, даже слишком, кожа обтягивает похудевшие ещё больше скулы. Маленький нос горделиво вздёрнут вверх и пухлые сухие губы синие, словно у мертвеца. Тихое, совсем не слышное, дыхание доносится до его ушей и даже как-то убаюкивает. Он смотрит выше. Небольшой шрам под правым глазом, аккуратные тонкие брови и длинные чёрные ресницы. Успевшие чуть отрасти волосы в хаосе неподвижно лежат на подушке. Леви смотрит с сожалением. Она отрезала их так коротко… Ещё чуть-чуть, и стала бы похожей на него. Ему казалось, что длинные волосы ей бы подошли. Наверное, она была первой красавицей в кадетке. Или никому не было дела до мамочки Эрена Йегера. Леви поджимает губы, сдерживая усмешку, и берёт в руки её холодную ладонь. Ещё одна аналогия с мертвецом, и мужчина точно забеспокоится о том, жива ли она. Он обхватывает её пальцы правой рукой, а левой накрывает сверху, как бы согревая. Хотелось, искренне хотелось, чтобы она сейчас очнулась. Леви вновь отбрасывает слепые надежды. Он не хочет думать сейчас о её состоянии. Он хочет думать только о том, как хорошо было бы забыть о войне, полиции, звании преступника и поселиться где-нибудь у моря, работать с утра до обеда, а вечером гулять по берегу и говорить о всяких глупостях, что придут в голову. Для него это казалось настолько странным, что даже смешным. Это не его жизнь. Жизнь другого человека. Точно и совершенно ничего не знавшего о титанах, крови, предательстве и боли. Это жизнь мирных и простых. Везучих людей. Им, правда, повезло родиться далеко от всей этой бренности и жестокости мира. Он прижимает её руку к губам и думает: Жаль, и ты не сможешь жить такой степенной жизнью… По щеке ни с того ни с сего скатывается одинокая слезинка, теряясь где-то на губах Леви и, соответственно, руке девушки. Мужчина неожиданно для себя вздрагивает и опускает руки. Как только он положил её руку в привычное положение, её пальцы вздрогнули и скорее в импульсе сжали ещё не убранную ладонь Леви. Он с удивлением взглянул на лицо девушки и заметил, как подрагивают и ресницы. Дыхание у мужчины сбилось, и он то совсем не дышал, то с жаждой глотал воздух. Девушка не шевелилась. Только подрагивание ресниц и участившееся дыхание. Глаза Микаса так и не открыла. — Айзек! Айзек, вставай! — слишком возбужденно и радостно говорил, почти кричал, Леви. — Леви? Что случилось? У тебя приступ? — в растерянности мужчина приподнялся и схватил разбудившего за плечи. — Нет. Микаса. она. — Что с ней? Очнулась? — Нет. Но она держала меня за руку. И, кажется, она скоро очнётся! Айзек, прошу, проверь её. Может, нужно что-нибудь… — Леви, я сейчас пойду проверю её, — успокаивающим тоном отвечал мужчина, натягивая халат, — а ты идёшь спать. Прямо сейчас. — Айзек, я ведь не усну, если не узнаю, что… — Леви, сейчас же! Фостер, по-видимому, решил, что друг услышал его. Но куда уж там? Сквозь толщу идиотизма и шум возбужденного сердца прорваться или хотя бы перекричать их голосу разума. Конечно, Леви состроил покорное выражение лица с тенью недовольства и медленно засеменил в свою комнату. К этому времени врач уже подходил к кабинету и не видел действий мужчины, у которого, походу, отказала последняя извилина в голове. Леви снял тапочки и в носках, планируя быть незамеченным, начал спускаться по лестнице. Виолетта проснулась на шум в комнате отца и, выйдя в коридор, чтобы проверить, застала такую картину: с виду солидный и даже разумный человек, без футболки в одних штанах и носках, спускался по лестнице, как вор. Бровь девушка непроизвольно поползла вверх. Она, конечно, понимала, и отец говорил, что Леви сейчас переживает сильное расстройство, и его поведение крайне странное, но чтобы настолько? Виолетта решила молча следить за происходящим, в то время как сам «вор» продолжал свой партизанский поход и слежку за Айзеком. Микаса лежала в том же положении, в каком её и оставил Леви. Складывалось впечатление, что девушке неудобно, и она вот-вот перевернется на бок. Но никаких действий не следовало. Всё такое же мирное сопение и бледность мертвеца. Айзек положил руку Микасы обратно вдоль туловища, поправил простынь и уже собирался выходить, как увидел макушку своего неугомонного друга. Можно было бы сослаться на лунатизм или воды попить пошёл, но нет. Леви вперил свой взгляд во врача и с нескрываемым интересом продолжал стоять напротив. — Я же сказал: идти спать. Что было непонятного? — гневным шёпотом возмущался Айзек. — Я не смог утерпеть. — Не очнулась твоя Белоснежка. Всё как и раньше. Так что иди спать! — Айзек, я уверен, что ей лучше. Прошу, можно я буду за ней следить. Я не выдержу этого одиночества ещё день. Это невыносимо. — И чего ты хочешь от меня сейчас? — Пусть Микаса будет в моей комнате. Я буду за ней присматривать. Ещё один день этого чёртового состояния, и, клянусь, я сам лично отправлюсь в лапы полиции. — Ладно. «Клянётся тот, кто глуп» — писалось в мудрой книге. Будет тебе уход и Микаса, но завтра. А сейчас. — Я всё равно не усну, можно я посижу здесь? — Нет. Я дам тебе микстуру. Выпьешь и заснешь, как младенец. Препираться уже не было смысла, и Леви с позором принял поражение, наблюдая, как Айзек запирает кабинет. А то ходят всякие, а потом уснуть не могут. Айзек и сам чувствовал какой-то прилив бодрости. Будто это волнение окончательно разбудило сонный разум, и он уже не хочет спать. Поэтому врач навёл два стакана какой-то жёлтой дряни, которую уже приносил Леви в первый его приступ, и выпил залпом один из них. Второй любезно протянул другу и, проследив, что тот выпил до дна, удалился наверх. Всё же спать ему необходимо. В отличие от Леви он человек рабочий и, хоть на пенсии, много ещё делает. Айзек с удивлением встретил на лестнице Виолетту, которая просто кивнула отцу и вернулась в комнату. Леви так и не поднялся наверх, а уселся на диване в гостиной и от действия снадобья уснул.***
Светлая комната была практически залита белым. Шелковые шторы молочного цвета развевались от ветра, рвущегося из окна. Гармония и какое-то спокойствие окутывало помещение. Хотелось остаться здесь навечно, навсегда. Тишина. Такая глубокая, слегка прерываемая шелестом ткани штор. Умиротворение. Будто заново родился и ещё не знаешь всех горестей жизни. Свет вокруг казался невероятным и волшебным. Вот сейчас из окна в комнату влетят бабочки, такие же белые, и наполнят помещение звуками шелеста крылышек. Почему-то в этом приятном месте видно только этот участок комнаты. На стуле с мягкой спинкой сидит девушка. Брюнетка с серыми глазами, переходящими в какой-то глубокий темный, переплетала соломенную корзинку. Получалось это у девушки ловко, и Леви пришёл к выводу, что она мастерица этого дела. Она выглядела свободной в этом своём лёгком жёлтом платье с кружевами. Брюнетка, но такая светлая. На лице был здоровый румянец, а пухлые губы слегка приоткрыты. Какое-то время она не замечала чужого присутствия. Но вскоре подняла взгляд на мужчину и с нескрываемым интересом начала рассматривать. Она не удивилась, не огорчилась и не испугалась. Просто начала изучать. После минутного осмотра девушка засмеялась. Так заливисто и громко, что Леви тоже начал смеяться. Она перестала, и тут же серьёзно, но с улыбкой, не сходящей с губ, посмотрела на него. Немного погодя, она вернулась к работе и начала тихо петь. Песня была слишком знакомой, и Леви бы точно узнал её, пой она чуть громче. Но девушка не повышала голоса и продолжала оставаться в том диапазоне, к которому привыкла. Леви посчитал бы это сказкой, не будь с ним следующего. Резкий, почти внезапный писк заставил его потерять равновесие, и он опустился на колени. Девушка, сидящая напротив, продолжала петь песню, которая начала звучать громче и громче в голове мужчины. Вперемешку с писком и отдаленно напоминающими песню звуками Леви чувствовал, что его зовут. По имени, но звучит оно иначе. Как будто никто его не звал ещё так. Не слышал он такого звучания. Он очнулся в той же комнате, но теперь окно было закрыто, шторы задвинуты, и повсюду царил полумрак. Наверное, ночь или поздний вечер. Из-за резкой смены цветовой гаммы у Леви также внезапно поменялись и чувства к этой комнате. Теперь здесь чувствовалась опасность, страх. Леви вскочил на ноги с кровати, на которой лежал, и осмотрелся. Стул стоял на том же месте, но ни девушки, ни корзинки не было. Вдруг в двери послышался щелчок и скрип. В комнату вошла та же самая девушка. Но теперь она выглядела иначе. Она была в сером строгом платье без излишков и украшений. Леви показалось, что даже униформа горничных выглядит намного наряднее, чем то, что надето на девушку теперь. На лице ни румянца, ни улыбки. Холодный и отстранённый взгляд, нездоровая бледность, тёмные круги под глазами и потрескавшиеся, почти синие, губы. Леви ощутил холод помещения. Она поёжилась от температуры, но не сказала ни слова. Прошла вглубь комнаты, села на край кровати и всё также молчаливо смотрела вперёд. Как кукла. Замечание Леви было самым верным описанием поведения и внешнего вида девушки. Он глубоко вздохнул, чтобы что-то сказать, но она подняла руку перед собой и начала сама: — Вы больны. — Чем же? — Леви решил погрузиться в этот кошмар с головой, всматриваясь в пустые глаза пришедшей куклы. — Вы одиноки. — Почему? — У вас нет друга. — Есть. — Он вам давно не друг. — У меня есть друзья. — Но их нет рядом. — Кто ты? — Леви надоело обсуждение его личной жизни, и он перешёл от защиты в атаку. — Я и есть ваш друг. — Нет. Я тебя не знаю, значит, ты не друг. — Узнаете, — девушка замолчала и перевела взгляд на дверь. — Вы знаете, где вы? — Нет. Где же? — Вы в комнате своих страхов. — Что-то не вижу здесь смерти с косой или рожу титана. — Вы не боитесь смерти. Вы боитесь остаться один. — Тогда почему здесь ты? Ты тоже мой страх? — Нет. Я ваш друг. Вы меня скоро узнаете. Очень скоро. — Когда? — Скоро. Но вы этого не поймёте. — Как же мы можем быть друзьями, если так? — Я буду совсем другим человеком. — Как же я тебя узнаю? — Я буду похожей на себя, но с другим сердцем. Чистым, настоящим. — А ты не настоящая. — Нет. Я не могу чувствовать, а значит, ненастоящая. — Почему ты не можешь чувствовать? — Я больна. — Чем? — Вот, — девушка отодвинула край нагрудника платья и показала аккуратную красную дырочку, возможно, от пули. На ткани и следа от крови не было, но рана была достаточно хорошей. На удивление не кровоточила без повязки. Казалось, кровь вообще не текла по венам этой девушки. Леви вздохнул. Её рана. Девушка поправила платье и вновь посмотрела на дверь. — Вы откроете дверь? — Можно разве? — А кто хозяин страхов? Не вы ли? Леви удивленно покосился на собеседницу и прошёл к двери. Дёрнул ручку и понял: — Заперто. — Изнутри. Леви начал злиться. — Ты заперла? — Нет. Это же ваши страхи. — Тогда как открыть? — Сами заперли себя среди страхов и спрашиваете, «как открыть»? Забавно, Леви. Леви. Леви.***
— Леви! Ты живой?! Голос Айзека привел в чувство. Всё тот же диван. Та же гостиная. Тот же старик с морщинкой на лбу укоризненно смотрит на Леви. Всё-таки сон. — Я не сдохну, не дождёшься. Скрипя всем телом от неудобной позы сна, Леви приподнялся, сел на диване и отодвинул Айзека от себя. В частности его лицо, которое вот-вот встретилось бы со лбом Леви. Протяжно зевнув, мужчина вперил мутный взгляд в пол и каким-то неживым голосом спросил: — Как Микаса? — Не очнулась, — Айзек уже успокоился и сидел рядом с Леви, также буравя взглядом преинтересную поверхность пола. — Но ты меня здорово напугал. — Чем это? — А как ты думаешь? Ворвался в комнату посреди ночи. Кричал что-то про Микасу, которая, между прочим, не очнулась. Я уже не буду говорить о том, что велел тебе поменьше контактировать с ней, особенно ночью. И вообще, что ты забыл в моём кабинете в 2 часа ночи? — Да. извини, Айзек. Я просто… — Рассказывай. — Что? — Что приснилось, что ты так испугался и побежал к Микасе успокоиться. — Всё не так. На самом деле… — Леви, для начала поклянись говорить только правду. А то в последнее время ты мне врёшь. — С чего ты взял? — Ты путаешься в показаниях. Позавчера ты говорил, что отпустил боль и уже не о чём не думаешь. Ощущаешь пустоту. Вчера сказал, что сердце спокойно, и ты чувствуешь удовлетворение. За такой срок ты не мог успокоиться и заполнить пустоту. А сегодня как ошалелый ворвался и несёшь бред о Микасе. Ты нихрена не отпустил боль. Просто роешь более удобную яму. Сдохнуть хочешь? — Нет. И ты это прекрасно знаешь. — Тогда какого черта ты мне врёшь? Говори правду. — Ладно. Я и правда хотел увидеть её, чтобы успокоиться. — И? — Да что «и»?! Я пришёл, мне было хреново. Я не мог даже дышать нормально. Я смотрю на неё, вижу прошлое, вижу хорошее. Успокаиваюсь и даже не ненавижу себя. Да, я виню себя во всём этом дерьме. Но я не виноват во всем мире. Я не единственный элемент картины. И если мое чёртово сердце наконец поймет и уяснит, что дошло до мозга, только тогда я вылечусь. Проблема в том, что Микаса — палка о двух концах. Да, я рад видеть её. И мне спокойно рядом с ней. Но Микаса самое яркое напоминание обо всём случившемся и происходящем. Я и лечу и убиваю себя одновременно. Она как наркотик. Заглушает боль, но приносит с собой ещё бо́льшие проблемы. Айзек молчал и переваривал полученную информацию. Леви тоже затих и, кажется, не дышал. Сейчас, рассказав обо всём без утайки, он, наконец, почувствовал результат от «болтовни». — Что ж, — врач хлопнул ладошками по коленкам и привстал. — Раз так, то я рад. — Чему же, если всё ещё так ужасно? — Есть прогресс, а значит, мы близки к выздоровлению! — Прогресс? Панические атаки есть прогресс? — Леви, процесс в том, что ты нашёл своё успокоительное. Было бы хуже, если это состояние коматозило бы тебя, не отпуская. — И всё же, никакого улучшения я не вижу. — Со стороны виднее. — В таком случае, раз тебе виднее, то пусть Микаса будет у меня. — Хорошо. Только позавтракаем.