Так сошлись звезды

Все проблемы от Йегера. Был бы здесь Кирштайн, он бы пожал Леви руку за такие умозаключения. А ведь и правда, не будь Эрена Йегера, а точнее, его бедовой задницы, которая залезает везде и туда, куда не надо, не было бы вот этого всего дерьма. Конечно, с момента борьбы за Сигансину прошло много времени. Но зализать раны, да так, чтоб до конца зажили, не получится. Это война, а значит, каждый бой, каждый день и каждый раз ты будешь получать новую пулю, и нет гарантии, что одна из них не будет в спину. По дорожкам сознания Леви опускается в дальние воспоминания и слышит этот громкий крик Эрена. — Я вас всех УБЬЮ!!! Кажется, любви к титанам в этом мальчишке больше, чем мозгов. То есть, тождественно отсутствуют. Когда несколько лет назад они отвоевали Сигансину ценой жизней сотен солдат, Леви было не так больно, как сейчас, когда война началась гражданская. Негласная, конечно. Но кого это волнует? Гибнут люди, которые сражались за честь Парадиза и в итоге политы грязью от собственного правительства. Эрвину вряд ли удастся раскрутить ситуацию на этот раз. Ханджи наверняка сейчас где-нибудь в канаве прячется. Ожидать чудесного спасения глупо и неоправданно. Пусть дипломатический рот Смита и спасал разведку не раз, сейчас это проблема глобального масштаба. Смешно от того, что жители остального мира так легко согласились с тем, чтобы козлами отпущения сделать именно их. Неизвестно, что им наплел этот старикашка на троне, но ясно одно: без угроз, коррупции и недвусмысленных намёков на продолжение войны не обошлось. Вот как наяву Леви видит тот самый день, когда по возвращении из Сигансины на совещании Эрен выдаёт: — Я, кажется, знаю как я смог управлять силой других титанов… В этот момент хотелось жахнуть его чем-нибудь более твердым, и, желательно, металлическим, с криком: — Конечно, ты знаешь, ты ж грёбаный титан! Но опасения со стороны Микасы, которая хоть и не идиотка, но брата в обиду не даст, столкнули с пьедестала желание работать сапогом по лицу Йегера и заменили собой этот сиюминутный гневный порыв. Впрочем, Жану тоже, видимо, хотелось повторить мысли майора, но кому ж позволит мамочка титаньей рожи? Армину, разве что… О да, Леви помнит этот момент. В животе даже бабочки запорхали. Эрен тоже уступать не стал, но сам факт того, что Армин Арлерт вмазал своему другу, когда тот откровенно пытался убить Микасу морально, не отпускал Леви, и он даже улыбнулся этому. Эрен Йегер чёртов идиот. Ох, не тем способом он решил строить стену между ними. Леви много пожил на этом свете, чтобы понимать, что на самом деле скрывается за всеми словами. И хоть светлая голова Арлерта славилась своей гениальностью, этой грани души Эрена он не понимал. Даже гениями порой могут двигать чувства и эмоции. А Леви видел. Насквозь смотрел в этот кровавый участок в груди, именуемый сердцем, и различал в нём проблески ныне не юношеской импульсивности, а мужественного самопожертвования. Видел и понимал. Понимал, почему он это делает, почему говорит, почему врёт, и почему он тупой и одновременно умный. Делает, потому что знает будущее, говорит из-за клокочущих внутри чувств, врёт, так как правда сейчас не нужна. Тупой по причине слепоты к чувствам Микасы. Умный по той же самой причине. Ещё один любящий идиот на его веку. Везёт же Леви! Интересно, каково ей было в этот момент? Нет. Не только в этот. Ему захотелось узнать, почему она терпела такое отношение на протяжении такого времени. Ему хотелось знать, как она чувствовала себя в каждый из тех моментов, когда братец отмахивался от её заботы. Леви точно и отчётливо помнит, как в один из вечеров разнимал драку Кирштайна и Йегера. Из обоих дурь хотелось выбить. Он слишком хорошо помнит, как прошёлся сапогом по ребрам одного и по лицу другого, после чего отпустил очередную фразу, прекрасно выражающую его презрение к данному зрелищу. И он слишком хорошо помнит её взгляд. Ни тени ненависти или боли о брате. На минуточку Леви показалась в её глазах благодарность, но нет. Это была не она. Это был какой-то необъяснимый странный всплеск самых разных эмоций. Удивительно, но их спектр не являлся палитрой одного флакона из презрения, злости и обиды. Это была другая баночка и другие оттенки. Какие-то тёплые и… уютные? Разве такие вообще бывают? Эти эмоции и этот взгляд, естественно, посвящался не ему. Но складывалось впечатление, что это были не личные эмоции. Казалось, Микаса хотела, чтобы эти её глаза, наполненные прелестным теплом и светлостью чувств, увидел весь мир. Будь Кирштайн в состоянии видеть их, кровь из носа пошла бы с большей силой. Леви слишком хорошо помнит, что было потом. Эрена подхватили и потащили на улицу. Он хотел побыть один, но, проходя мимо входной двери, услышал нежный голос Армина, который с чувством рассказывал о море. Слишком хорошо. Память будто на камне вырезала эти моменты и теперь подавала их на блюде уставшему Леви. И с гордостью и ожиданием благодарности будто говорила: «Всё в точности как было. Держите, господин. Кушайте». Покушал боли. Спасибо. Невкусно. Он чувствует, как будто заново, вот она смотрит на Армина, тихо смеётся над мимикой его лица, смущённо прячет взгляд в своём красном шарфике и мельком смотрит на Эрена. Леви был готов поспорить, что нежности и теплоты в её взгляде прибавилось в троекратном размере, как только эти трое оказались одни. Мужчина осознавал, что эти размышления и анализ только от скуки и всего-то, но вот, что странно: желание узнать о ней ещё что-нибудь не уменьшилось, а только загорелось сильнее. Леви отбросил эти мысли подальше. Радость от одного того, что она жива, приятно разлилась по сердцу. И пусть многое всё ещё терзает его неизвестностью, одно он знает точно. Он рад, что он не один. Да, сбеги он раньше и оставь её там, наверное, сомнений и боли было бы больше. Солнце хлестнуло своей яркостью мимо плотных штор, и Леви сел на кровати. Видимо, уже шесть утра, а значит время тихой тренировки, чтоб не разбудить полдома (хотя пробуждению одной конкретной особы, лежащей в нескольких сантиметрах от него, он был бы несказанно рад) и душа.

***

Девушка вошла в комнату и рваными движениями проследовала к столу, за которым сидел мужчина. Он даже не думал реагировать на чужое присутствие. Казалось, она сделала всё, что только может быть шумным. Но для этого старика со слишком амбициозными целями на остаток жизни нужно что-то более весомое, нежели простой шум, чтобы просто оторваться от работы. Работа и правда была важной. Разбор бумаг своих старых и новообретённых пациентов — одна из важнейших задач на сегодняшний день. Он задумчиво хмурит лоб и сдвигает брови, щурится, пытаясь вглядеться в собственный почерк, и всё так же продолжает игнорировать присутствие дочери. Та недалеко ушла от отца. С её характером взрывной бочки и самым убийственным взглядом на планете Земля после Аккерманов, конечно, шутить не стоит. Подождав ещё с минуту, девушка наигранно кашляет и пытается привлечь внимание, но безуспешно. — Отец. — Да? — неужели её услышали?! — Я хочу поговорить о майоре. — А что с ним не так? — Отец! — в негодовании вскрикивает Виолетта. — Ты прекрасно знаешь причину разговора. — Понятия не имею, — мужчина всё так же равнодушно отвечал, продолжая своё муторное дельце. — Я не понимаю, что происходит, но мне это не нравится, — девушка села на стул рядом с отцовым столом. — Меня беспокоит состояние обоих наших гостей. — Я понимаю, что ты имеешь ввиду. Микаса должна вот-вот очнуться. По моим прогнозам её состояние вскоре придет в норму… — Ты уходишь от темы! — Вовсе нет. Леви всё ещё сомнительно спокоен. Это единственная причина беспокойства. — Ты совершенно не замечаешь ничего?! — Я самый проницательный наблюдатель в этом доме, как ты знаешь. — Тогда почему не говоришь ничего мне? — Твои переживания излишни. — Хватит! — Она с силой ударяет ладошкой по столу и, наконец, Айзек поднимает голову на неё. — Прекрати так говорить. Эта девушка не придет в себя даже через сто лет, и ты прекрасно это знаешь. Зачем ты врёшь Леви? — Я и не вру ему. — Пап, — Виолетта осела на стул и уже тихо и спокойно проговорила. — Он мне как родной отец. Я не могу смотреть на то, как двое близких мне людей врут друг другу в глаза. — С чего ты… — Разве ты не видишь? Эта стадия… Он торгуется с собственными чувствами, запихивая их поглубже. Прошу, сделай уже хоть что-нибудь, пока он не вернулся к самому началу. — Ты действительно считаешь, что я бездействую в этой ситуации? — лицо мужчины стало самым серьезным, и из всех ношенных им масок чувств и эмоций, за которыми он прятался вот уже пять лет после смерти жены, эта была самой серьёзной. Девушка тоже поумерила свой пыл и, внимательно вслушиваясь в малейший шорох, старалась уловить любой импульс от отца. — Да, я позволил Микасе быть в его комнате. Да, я знаю, какую стадию он сейчас переживает. Да. Но я не́ бездействую в этой ситуации. Я не́ обманываю себя его спокойствием. Я не́ позволяю ему отделаться от наших разговоров. Я буду рядом с ним, когда он впадёт в депрессию. Надеюсь, ты удовлетворила своё любопытство и, наконец, оставишь меня в покое, — мужчина как ни в чём не бывало опустился в работу, совершенно не обращая внимания на происходящее вокруг. Виолетта встала и, негромко прокашлявшись от долгого молчания, сказала: — Надеюсь… — Виолетта покинула комнату, оставляя отца наедине с собой. Айзек понимал, насколько паршива ситуация, и что ожидает Леви на следующем этапе, но не мог собраться с силами и сказать всё, как есть. Он смиренно продолжал слушать бессмысленные рассказы Леви, и эта его ложь уже даже стала какой-то сладостной. Будто они оба играли одну игру, в которой негласно каждый пытался быть лучшим. Лучшим актером, лучшим вруном, лучшим… Лжи во благо не бывает. Так считает Айзек, и он полностью согласен с другим выражением: Правда глаза колет Айзек — врач. Но, в первую очередь, он друг, а потому не мог молчать. И хоть осознание двух этих обстоятельств активно подталкивали его действовать дальше, он продолжал играть свою роль палача. Именно ему нужно обрубить этот канат, держащий Леви за прошлое. Айзек нутром чувствовал, что ещё немного, и он должен занести топор. Чувствовал, но молчал. Вот, даже дочери ничего не сказал. Хотя врачебная тайна… Да какая, к черту, врачебная тайна, когда речь идёт о её чуть ли не дяде, и он, вдобавок ко всему, ещё и живёт в их доме со своей подчинённой. Впрочем, на счёт Микасы Виолетта была права. Надежды нет никакой, и это та самая главная причина, по которой Айзек и боится резать канат. Он знает, какова вероятность рецидива, и тот факт, что Леви вернётся к первой стадии, нельзя так просто игнорировать. Слишком много того, чего нельзя игнорировать. И «за» и «против» имеют значительный вес. На каждой чаше есть что-то, что не даёт Айзеку сделать первый шаг. Но он должен. Сегодняшний разговор с Леви, а точнее, терапия полоскания разума от и до, будет последним актом их игры в Лживые истории. Хватит. Мужчина мысленно отбросил эти размышления на дальнюю полку сознания, глубоко вздохнул, потянулся и вернулся к работе.

***

Сказать по правде, Леви не знал, что происходит. Эта его вынужденная соседка совершенно не поддавалась каким-либо его попыткам разбудить спящую красавицу. Белоснежка, так обозначил её Айзек, хотя и непонятно, почему, с животными не разговаривает, вообще ни с кем не разговаривает, яблок она не любила и страшных ведьм не встречала, только если Эрен считается. Однако имя ей чрезвычайно подходило… Чувствовать рядом с собой человека, слышать, как он дышит, совсем тихо, стало своего рода успокоительным. Ощущение тепла, исходящего от девушки, приятно разливалось по телу каким-то пьяным ядом и оставляло сладкий осадок где-то глубоко в сердце. И в то же время как-то пугало. Леви понимал: это мера вынужденная, хотя он мог спокойно её избежать, но ведь он сам попросил об этом, и привыкать к такому соседству категорически нельзя. Леви поставил табу на то, чтобы прикасаться к ней хотя бы случайно. Нельзя. Точка. Аксиома. Но Леви понимал и обратную сторону монеты. Рядом с ней больше не снились кошмары, и цвет лица с мертвенно бледного сменился на живой оттенок кожи. Рядом с ней весь день проходил слишком быстро. Рядом с ней он чувствовал себя нужным и занятым. Рядом с ней он вспоминал о той ночи. Каждый чёртов раз, когда взгляд невольно падал на её рану, он вспоминал ту ночь. Совесть как по щелчку просыпалась, не забыв разбудить и червяка сомнения, теперь уже угрызения, чтобы съедать себя изнутри и грезить надеждами, что, поступи он иначе, всё было бы не так плачевно. Естественно, он не говорил об этом Айзеку. Он плёл паутину, в которой сам же и запутался. Он играл с чувствами, уверяя себя, что нахождение Микасы рядом делает его намного лучше. Нет. Идиот. Она отрава. Яд. Боль. Напоминание. Дорожка в сознание, в котором всё уже давно должно покрыться толстым слоем пыли. А он приходит туда вновь и вновь, открывает ту же страницу, сдувает пыль, и всё заново. Он откровенно торгуется с собой. Проще, наверное, умереть, чем убеждать себя в том, что ты уже давно погряз в собственной пучине обмана. Сам уже не выберешься. Леви осознавал это на каком-то фантомном уровне. Причём, осознание это доходило лишь до девушки из сна. Для него самого вся ситуация продолжала быть закрытой и так и не изученной историей. Девушка приходила всего раз с переезда Микасы в его комнату. Брюнетка всё так же сидела на кровати, всё в том же строгом и ненарядном платье с безразличным выражением лица. Первые несколько минут Леви хотелось заговорить с ней. Но после долгого молчания или негласного разговора взглядами он отбросил эту затею. Как только он мысленно сдался, девушка начала: — Мне стоит признать, вы сильны. — Это комплемент? — мужчина усмехнулся. — Скорее, констатация очевидного. Девушка, теперь больше, казалось, девочка, ведь она была маленького роста и более хрупкого телосложения, встала и подошла к закрытым шторам. Она не открывала их и не пыталась разглядеть что-либо за ними. Она так и стояла, утыкаясь носом в ткань. Леви показалось, что она закрыла глаза, но она тут же повернулась к нему лицом и чуть наклонила голову в бок, как бы о чём-то спрашивая: — Силы не достаточно, чтобы быть человеком. — Верно, — чуть погодя ответил Леви. Он не знал, что должен отвечать, и стоит ли вообще это делать. Поэтому он продумывал каждый свой шаг, насколько это возможно во сне. А если быть честным, он просто так считал, смакуя послевкусие сна и анализируя собственные действия. Естественно, девушка из сна и комната страхов были под особым ключиком воспоминаний, которые он предварительно запирал перед приходом в кабинет своего мучителя-друга. Он смотрел ей в глаза и продолжил, — Человек потому и называется человеком, а не животным. — Тогда что необходимо, чтобы стать человеком? — Разум. — Способность понимать, — поправила его девочка и начала ходить по комнате медленными мерными шагами. — Вы понимаете, почему здесь заперлись? — Нет. — Вам стоит подумать над этим. — Как тебя зовут? — Мы уже говорили об этом. Вернёмся к этой комнате. Почему она здесь? — на кровати с краю лежала Микаса. На первый взгляд девочка была идентично похожа, но чем-то особенным отличалась от Аккерман эта кукла. Она была как будто мёртвой. А в Микасе, казалось, ещё течёт жизнь. Леви искренне удивился и испугался появлению Микасы в комнате. Он с негодованием посмотрел на девочку, которая в этот момент протянула руку к лицу лежавшей. — Не тронь, — мужчина не говорил, а рычал на куклу. Складывалось ощущение, что он вот-вот накинется на девочку. Но он продолжал сидеть на месте и источать злую энергию. Девочка тут же убрала руку, но не из-за угрозы Леви. Она убрала руки за спину и, наклонившись к Микасе ближе, всматривалась в черты её лица. — Почему она здесь? — Я не знаю. Оставь её в покое. — Она в комнате ваших страхов. Значит, вы боитесь её? — теперь кукольный взгляд был направлен на Леви. — Вовсе нет… — Может, вы боитесь её смерти? — Она не умрёт, — червячок сомнения снова зашевелился. — Где гарантия? — Что ты хочешь услышать? — Правду, — она обошла кровать и встала напротив Леви. — Вы знаете, почему люди врут? — И почему же? — Они боятся правды. Это самый глупый из всех страхов, о которых я когда-либо слышала. — По-твоему, я вру себе? — Именно так. — В чём? — Она яд, а не лекарство. Вы это прекрасно знаете. Почему вы здесь? Потому что вы боитесь её. Вы боитесь остаться один, но губите себя её обществом. — Это не так! — Ложь. На одной чаше весов лежит страх одиночества, на другой страх прошлого, с которым связана она, — девочка указала на Микасу. — Проблема в том, что вы сравниваете не те единицы. Оба варианта, что бы вы ни обесценили, начнут причинять боль. Более сильную, чем в начале пути. — И что мне делать? — Очнуться. Очнуться. Очнуться.

***

Воспоминания сна неприятно осели на языке горечью, и Леви тут же поспешил запить их холодной водой. Часы постепенно тикали, и нервно подрагивала минутная стрелка. В теле прошёлся будто электрический заряд, и мужчина вздрогнул. Он уже час сидит неподвижно около Микасы. Надо отвлечься. Вариант с книгой осыпался пеплом тут же, как в голове пронеслись моменты ранее прочитанного сопливого романа. Газета уже прочитана, исписана и изучена вдоль и поперек. Айзек будет ждать его через час, так что нужно сделать хоть что-то. Уборка в этом доме, как и все домашние обязанности, лежали на Виолетте, поэтому даже отрадную мысль о натирании пола до блеска пришлось отбросить, так как это хозяйка дома сделала ещё вчера и повторила сегодня. Спящая красавица, или Белоснежка, лежала в том же положении, что оставил её Леви час назад после обтирания и перевязки, которую осуществляла Виолетта. И тут в голове мелькнула мысль. А каковы же его пути отступления? Действительно, собрался уходить от Айзека подальше, но куда? Те варианты, что он успел рассмотреть, не были подходящими совершенно. Он преступник, а потому без поддельного паспорта, новой вещицы, привезенной из Марли и подпортившей всем жизнь, ему некуда податься. Нужен кто-то на стороне, чтобы мог помочь с отъездом и побегом с Парадиза. Но кто?