***
Темноту прорезали яркие электрические всполохи. Странно, но в этой темноте он видел бескрайнее голубое небо. А на его фоне — испуганное, окровавленное и залитое слезами лицо Чифую. Он видел избитое до неузнаваемости лицо Казуторы с потухшими глазами. Видел кровь, пятнами покрывавшую непривычно суровое лицо Майки и склеившую его светлые волосы в алые сосульки. Его сердце в тот страшный день болело куда сильнее, чем дыра в его животе. — Все они — мое сокровище, — снова и снова шептали его онемевшие потрескавшиеся губы. Он помнил это, помнил эти свои слова. Только ведь это уже прошло, не сбылось… Но если он снова переживал все это, то может… Неужели, все действительно закончилось именно тогда? Было ли все остальное лишь его последним сном перед уходом в небытие? Если это действительно был сон… то самый лучший в его жизни, сон, ради которого он готов был умереть и переродиться вновь, лишь бы увидеть его еще раз. Судьбоносный тест по геометрии. Тонкие пальцы в его ладони. Изумрудные глаза. Мелодичный смех, переливающийся, будто перезвон задорных колокольчиков. Распирающее чувство в сердце, о котором он так и не сказал, не успел. Думал, у него впереди все время мира для того, чтобы сказать ей эти слова. Но он ошибался. И это мучало его сильнее любой физической боли, страшило сильнее надвигающейся смерти. … — мое сокровище. Тьма поглощала все вокруг, равнодушно стирала самые дорогие воспоминания, отбирала самые важные чувства. В этой темноте остался только один-единственный звук: тихий, до боли нужный, голос, мелодично напевающий старую детскую колыбельную. И он держался за звук этого колдовского голоса из последних сил, отталкивая тянувшиеся к нему липкие пальцы холодного небытия.***
Противный ритмичный писк ужасно действовал на нервы, почти так же сильно, как раздражает вода, капающая из не до конца закрытого крана. Кейске казалось, что он плывет в бесконечном океане плотного тумана, невесомый и бестелесный. Сознание возвращалось к нему неохотно, вяло, цеплялось за щупальца пытающегося удержать его туманного марева. Кейске рискнул разлепить один глаз, чтобы понять, что же это так мерзко пищит. Яркий свет тут же резанул ослепительной болью, и он поспешно зажмурился. Наверное, это была не очень хорошая идея. Кейске не мог вспомнить, что с ним произошло. Его память будто превратилась в мягкую вату, и все воспоминания скрылись в ее волокнах, недоступные ему. Тело было одновременно тяжелым и невесомым, казалось чужим. Через несколько минут он сделал еще одну осторожную попытку открыть глаза. В поле его зрения тут же попала капельница. Кейске смотрел на нее несколько секунд, ничего не понимая. В голове было пусто, как в нежилом доме. Когда зрение прояснилось немного сильнее, Кейске осторожно сдвинул взгляд с капельницы, медленно, чтобы не провоцировать еще сильнее легкое головокружение, начавшееся сразу же, едва он открыл глаза. Бежевые стены помещения и толпящиеся вокруг него мониторы выглядели неприятно знакомыми. Он вдруг вспомнил, что уже слышал раньше этот противный писк, и даже вспомнил, когда именно. Несколько месяцев назад, когда впервые очнулся от комы, укравшей двадцать девять дней его жизни. Значит, он снова был в больнице. Но что случилось… Рейя. Кейске зажмурился от боли, прострелившей его голову. Без предупреждения, воспоминания ошеломительным потоком хлынули в его сознание, будто толща воды, прорвавшаяся сквозь разрушенную дамбу. Сражение. Пистолет в руках Накаямы Масару. Страшный грохот выстрела, испуганные зеленые глаза. Кровь. Темнота. Кейске дернулся в кровати, задевая прикрепленные к его руке провода, и тут же грудь и левое плечо пронзило злой болью. Раздражающий писк испуганно ускорился, зачастил, реагируя на его сердцебиение. Что с Рейей? Что с остальными? Ведь это же все было на самом деле? Ведь она же не приснилась ему в предсмертном бреду? Паника укутывала его душным покрывалом, высасывала все силы. Ему нужно было узнать… — Кейске. Знакомый голос музыкой коснулся его ушей. Кейске замер на кровати, прислушиваясь, надеясь, что ему не померещилось. Рейя, она… она была здесь? Она… настоящая? Часто и тяжело дыша, Кейске попытался повернуть голову на негнущейся деревянной шее, но она опередила его, неожиданно появляясь перед его глазами, будто сказочное видение, и он мог только зачарованно смотреть на нее: бледную, с бегущими по щекам слезами, которые скользили по ссадинам и синякам на ее лице, с блестящими изумрудными глазами и залегшими под ними усталыми тенями, взволнованную, и такую чудесно, благословенно реальную. Живую и невредимую. — Рейя, — хотел позвать ее Кейске, но получился лишь тихий неразборчивый шелест. Язык не слушался, распух высохшим булыжником во рту. Он попытался протянуть к ней руку, но та мигом запуталась в тысяче проводов, которыми он был облеплен. Кейске раздраженно дернул рукой, но Рейя уже сама обхватывала его ладонь забинтованными руками, высвобождая из плена проводов, подносила к губам, прижималась к коже влажным от слез поцелуем. — Ты очнулся… — шептала она, не отводя от него пронзительного взгляда усталых зеленых глаз. — Ты очнулся! Врачи говорили, что ты должен прийти в себя буквально с минуты на минуту, но я… но… Кейске с трудом облизнул пересохшие потрескавшиеся губы, несколько раз сглотнул. Его пальцы шевельнулись в руке Рейи, пытаясь собрать достаточно силы, чтобы ответить на ее пожатие. Взбунтовавшееся тело упорствовало и не хотело ему подчиняться. — Я… Меня подстрелили? — прохрипел он с легким удивлением в скрипящем голосе. Она только закивала головой, не говоря ни слова, не выпуская его руку, и слезы с новой силой заструились по ее щекам. Кейске снова облизнул губы, кивнул головой. Он не мог понять, что чувствует по этому поводу. Огнестрельные ранения были совершенно новым разделом его жизни, и он знал лишь одно: повторения ему не хотелось. — Как ты себя чувствуешь? — спросила Рейя тонким, ломким голосом. Ее глаза не покидали его лицо ни на миг. — Хочешь чего-нибудь? Кейске кивнул, с трудом ворочая пересохшим языком. — Воды, — проскрипел он. Не прошло и секунды, как тонкая трубочка, торчащая из стакана с водой, коснулась его сухих губ. Первый глоток был блаженством, благословенная влага напитывала собой каждую трещину в пустыне его рта, принося облегчение. Он глубоко и удовлетворенно вздохнул, когда Рейя убрала стакан. Она смотрела на него так, будто боялась, что он исчезнет, если она рискнет хоть раз моргнуть. — Ты не представляешь, как сильно ты меня напугал, — прошептала Рейя, не сводя с его лица пронзительного взгляда. — Никогда — слышишь ты — никогда больше так не делай. В груди Кейске остро кольнуло от ее слов; вся тяжесть той участи, которую он, судя по всему, чудом умудрился избежать — снова — обрушилась на него пониманием и собственным запоздалым страхом. — Иди сюда, — хрипло позвал ее Кейске, и Рейя послушалась, безошибочно зная, чего он хочет. Ее маленькие забинтованные ладони бережно легли на его щеки, оглаживая скулы большими пальцами. Она наклонилась и бережно коснулась его губ своими, солеными от слез и такими теплыми. Кейске закрыл глаза, растворяясь в ней, позволяя ее исцеляющему прикосновению изгонять холодное чудовище страха, зловеще тянувшее к нему свои липкие щупальца. Они целовались долго и неспешно, и целый мир замер вокруг них. Когда, наконец, они смогли оторваться друг от друга, Рейя аккуратно прислонилась к его лбу своим, и впервые закрыла глаза, будто поверив наконец, что он не исчезнет. — Как долго я был в отрубе? — спросил Кейске, разглядывая каждую черточку ее лица. — Два дня, — ответила Рейя, продолжая гладить его лицо, словно ни на секунду не могла заставить себя перестать прикасаться к нему. — Мы все были здесь, когда тебе делали операцию. У тебя повреждено легкое. Врачи сказали, что, пройди пуля хотя бы на пару сантиметров ниже, то… то… — ее голос сдавленно прервался, и Кейске с усилием приподнял руку, чтобы накрыть ее дрожащие пальцы своей ладонью. — Я в порядке, — твердо сказал он. — Да. Да, ты в порядке. Скоро будешь, — закивала головой Рейя, будто все еще не веря в это чудо. — Легкое, значит, повреждено? — уточнил он, и она снова закивала, кусая губы. — Похоже, придется бросать курить. — Рейя издала странный булькающий звук, не то смешок, не то всхлип, и Кейске улыбнулся, делая осторожный вдох. В груди было тесно и немного больно, но, скорее всего, такие ощущения были нормой для кого-то с простреленным легким. — Я… Расскажи мне все? — тихо попросил Кейске, прикрывая глаза. И Рейя заговорила. Она говорила и говорила, и с каждым ее новым словом его глаза все сильнее расширялись от удивления. Такемичи — храни его боги — и впрямь оказался тем самым человеком, который вызвал полицию и скорую после первого же выстрела, которым ранили Риндо Хайтани («Он, кстати, тоже здесь, через две палаты от тебя. Очнулся вчера и чуть не сломал палец медсестре, пытавшейся измерить его пульс», с легким недоумением от такой ситуации сообщила Рейя, не знакомая с повадками Хайтани, и Кейске лишь фыркнул, поморщившись — его не радовало такое соседство, особенно учитывая, что Ран как пить дать ошивался где-то поблизости). Более того, Такемичи позвонил не просто в полицию — он связался с тем самым загадочным боссом-троюродного-сводного-брата, о котором мямлил когда-то. И Накамада Юджиро действительно оказался честным копом. Все замешкавшиеся члены Кровавой Зари, беспечно уверенные в том, что полиция им не страшна, были арестованы. От Тосвы не загребли никого. Майки, который остался с Кейске дожидаться полицию и скорую, отвезли в участок, но в итоге ограничились выговором и взятием показаний, после чего отпустили на все четыре стороны. Кейске подозревал, что так легко отделаться командиру в немалой степени помогло его умение выглядеть безобидным ребенком, когда ему это было нужно. А вот Мацумото Косей и Накаяма Масару не могли похвастать такой удачей. Юзуха дала показания против Мацумото, уличив его в совершенном насилии и организации подпольных боев на ставки — среди множества прочих вещей, которые нашлись в досье на лидера Кровавой Зари, которое было изъято у одного из офицеров, оказавшегося причастным к грязным делам КроЗы. Джун, как по волшебству объявившаяся вместе с Аримой на второй день после битвы, живая и здоровая, тоже свидетельствовала против него, дав показания о жестоком избиении ее брата, после которых парень стал инвалидом. С тяжкими обвинениями в подозрении на убийства, торговле наркотиками, нанесении увечий и сексуальном насилии, Мацумото предстояло провести за решеткой от пятнадцати до двадцати лет. Рейя же повторно дала показания против Накаямы Масару. В купе с целым букетом других обвинений, покушение на двойное убийство и причинение серьезного физического ущерба грозили ему сроком лишения свободы до пятнадцати лет. Как результат, Кровавая Заря осталась без своей верхушки, метаясь, будто все еще трепыхающееся тело чудовища с отрубленной головой, и ее члены разбегались кто куда, совсем как те пресловутые крысы с тонущего корабля. Когда Рейя замолчала, Кейске пару минут переваривал все услышанное, а потом игриво улыбнулся ей: — Похоже, Одинокий Мститель теперь может со спокойной душой идти на покой. Она фыркнула, не скрывая улыбку, в уголках которой все равно таилась грусть. Кейске хорошо понимал причины этой печали. Пусть Рейя и смогла отомстить ненавистному человеку, заставив его раплатиться по счетам, но это не меняло того факта, что ее отец по-прежнему оставался в коматозном плену. Чуда не случилось, и развязка этого клубка из ненависти и возмездия не повлекла за собой волшебного исцеления, будто в сказке. В реальной жизни, Рейя завершила свою личную вендетту, но теперь ничто не отвлекало ее от той дыры в груди, которую отсутствие отца в ее жизни пробило не хуже любой пули. Кейске молча пожал ее холодные пальцы, притягивая ближе к себе. Прикосновением, взглядом он попытался передать ей, что она не одна. А Рейя протянула руку и нежно, невесомо коснулась бинтов на его груди, скользя по ним легчайшим прикосновением. — Очень больно? — тихо спросила Рейя. — Вообще не больно, — честно признался Кейске, даже сам слегка удивленный этим фактом. Рейя фыркнула и уверенно кивнула. — Подожди, пока отойдет анестезия. Я знаю, о чем говорю. — Ее пальцы ободряюще сжались на его ладони, будто говоря в ответ «но я здесь, я буду с тобой». Она слегка поменяла позу, устраиваясь поудобнее, и в вороте ее футболки мелькнул знакомый гладкий шрам от пули. Слегка нахмурившись, Кейске протянул руку и задумчиво коснулся его пальцами, оглаживая кожу, после чего медленно убрал руку и коснулся уже своих бинтов под левой ключицей. — Хм… — задумчиво протянул он. — Знаешь, я только что понял, насколько мы круче других парочек. — Кейске весело хмыкнул в ответ на недоуменный взгляд Рейи. — Лузеры обычно покупают себе парные браслеты, кулоны, футболки и прочую ебаторию. А у нас с тобой… у нас с тобой будут парные шрамы. Он улыбнулся ей насмешливой ухмылкой, но под ней скрывалось что-то очень глубокое и серьезное, и Рейя ответила ему точно такой же улыбкой. Кейске тонул в ее взгляде, полном чего-то невысказанного, необъятного и огромного, как целая жизнь, и в его горле пересохло от силы чувств, которые он сейчас испытывал и которые так хотел озвучить в долгожданные слова. Вот только слова никогда не приходили к нему легко. Возможно, сейчас еще было не время для них. Но они придут, Кейске знал это. Совсем скоро. А пока что он позволил себе просто раствориться в ее присутствии рядом с ним и в теплоте ее взгляда. — Черт, надеюсь, меня быстро выпустят. — Кейске откинулся головой на подушки, хмуря темные брови. Он чувствовал себя сонным и усталым, и плечо действительно начинало противно ныть. — Хуевая какая-то традиция получается. Я заебался лежать в сраных больницах, когда на носу сраные семестровые тесты, без которых я не закончу сраную школу. Тебе придется заниматься со мной сверхурочно. Когда там у нас должен быть следу… — Кейске вдруг побелел, как первый снег, и Рейя всполошилась, тоже меняясь в лице. — Кей, что такое? Тебе больно? Мне вызывать врача? — Ты сказала, я два дня был в отрубе, — прошептал Кейске не слушающимися губами, переводя на нее взгляд испуганных глаз. — Блять, так это ведь значит, что как раз сегодня она должна была… Грохот резко распахиваемой двери не дал ему договорить. Кейске подпрыгнул на кровати — Рейя рядом с ним вообще со стула вскочила, — и они оба с неприкрытым ужасом уставились на миниатюрную черноволосую женщину с янтарно-карими глазами, которая стояла в дверях палаты и прожигала в Кейске дыру взглядом, бывшим одновременно и обеспокоенным, и испуганным, и очень пугающим. — Баджи Кейске! — громогласно воскликнула она, убедившись, что лежащий на кровати парень смотрит на нее с достаточным количеством ужаса в вытаращенных глазах. — Объясни мне, почему мой сын опять оказывается в больнице, стоит мне уехать из города? Огнестрельное ранение, серьезно?! — Привет, мам, — слабо промямлил Кейске, а Рейя, без кровинки в лице, поспешно забилась в угол палаты возле окна, явно надеясь, что случится чудо, и у нее получится слиться там со стеной. — В прошлый раз мне пришлось срочно красить волосы, потому что я поседела так, будто мне уже лет семьдесят! Я прямо чувствую, как новая седина даже сквозь краску пробивается! — бушевала миссис Баджи. А потом вдруг резко закрыла рот и удивленно склонила набок голову. — Так, а вот это уже что-то новенькое, — добавила его мать внезапно смягчившимся тоном, когда ее взгляд упал на Рейю, усердно изображавшую предмет интерьера в углу. — В прошлый раз среди ходивших к тебе друзей не было хорошеньких девушек. Как вас зовут, юная мисс? — Я… Такаги Рейя, госпожа Баджи, — пропищала Рейя перепуганным голосом, дерганно кланяясь, и Баджи подавил всплывший в его горло смешок. Он видел по лицу Рейи, что она совсем не готова была встретиться с его мамой, да еще и при таких обстоятельствах, и сейчас больше всего на свете хотела провалиться сквозь землю. — Рейя, так вы подруга моего Кейске? — заулыбалась миссис Баджи. — Рейя моя девушка, — будничным голосом объявил Кейске. — Я его репетитор по геометрии! — одновременно с ним испуганно пискнула Рейя. Кейске бросил на нее возмущенный ты-что-ебанулась-взгляд, и она испуганно сделала ему большие глаза. Баджи закатил собственные глаза и нетерпеливо вздохнул. — Рейя — моя девушка, — твердо повторил он, глядя на нее непреклонным взглядом. Рейя молча смотрела на него в ответ, с приоткрытым ртом, а жаркий румянец быстро заливал ее лицо и шею. Ее глаза влажно заблестели, цепляясь за его лицо, и Кейске послал ей свою фирменную ухмылку. — Ну наконец-то мой непутевый сын остепенился! — с широкой улыбкой возвестила его мама, почти бегом подходя к вздрогнувшей Рейе и беря ее за руку. — Дорогая, я так рада с тобой познакомиться! А ты, — она с угрожающим видом подошла к кровати сына, не отпуская при этом руку Рейи, но через миг ее лицо смягчилось, и она ласково провела пальцами по его волосам, — не думай, что спрыгнул с крючка. Сейчас к тебе придет врач для осмотра, а мы с Рейей пока что поболтаем за чашечкой кофе. И потом нам предстоит очень долгий разговор о твоем поведении. С этими словами она потрепала Кейске по щеке и полностью переключилась на бедную Рейю, увлекая ее за собой к выходу из палаты. Та испуганно оглянулась на Кейске с видом заключенного, которого ведут на допрос, и он лишь весело фыркнул, пожимая здоровым плечом, будто говоря «я тут бессилен». Забавно было наблюдать, как девушка, способная с такой легкостью скрутить мужика вдвое больше нее самой, так испугалась его худенькой миниатюрной мамы. Но Кейске уже видел, что его матери Рейя понравилась. И прекрасно понимал, что та сейчас вывалит на его девушку кучу информации о нем, которую он предпочел бы не освещать, как, например, то, что он ужасно боялся своей детской ванночки или что его часто путали с девчонкой, пока ему не исполнилось два года. Но он мог понять мамин энтузиазм: в конце концов, Рейя стала первой, кого он вроде как представил матери и официально назвал своей девушкой. Его девушка. Кейске тихо хмыкнул. Это звучало неожиданно… прекрасно. Пожалуй, он теперь вполне мог понять тот щенячий восторг, с которым Мицуя называл так Юзуху. Он был жив, и Рейя была его девушкой, и перед ними лежало бескрайнее будущее, и даже врач, уже зашедший в палату для осмотра, не мог испортить ему настроение. Баджи Кейске был до-во-лен.