***
Очутился сокол наш ясноглазый на той же поляне. Стоит дворец царский в серебре-золоте, камениями переливается, в пруду широком с водою прозрачною отражается. Кланяется Драгомир Гордеевич земным поклоном: — Гой еси, господин честной, хозяин грозный, зверь лесной, чудо морское! Не гневись на меня, не стал я присылать к тебе дочерей моих милых, любезных да пригожих. Сердце мое отцовское не каменное. Сам к тебе воротился в срок. Готов принять от тебя любое наказание, казни меня смертью лютою, да только дай прощение попросить и вернуть тебе цветочек аленький! — Дочь моя меньшая, любимая как прознала, что за подарок батюшке платить такою дорогой ценою, так просила возвратить цветочек твой! И услыхал тогда Драгомир голос зверя лесного, чуда морского. Голос глухой, еле слышный, да говорит будто не так грозно, как в прошедший раз. — Верни цветочек аленький, отраду мою единственную и утеху всей жизни моей на место прежнее, где ты его сорвал. Идет тогда купец в сад предивный, тропкою знакомою, дорожка, по которой он ступает, камушками сверкает, да словно бы за собой зовет. Видит Драгомир пригорочек зеленый, на котором раньше и рос цветок заветный. Вынул тогда купец цветочек из-за кафтана, а тот будто сам на место свое прирос, да и расцвел краше прежнего. — Вернул я цветочек аленький, хозяин лесной! Знать не знаю как величать тебя, да только истомился я в ожидании смертушки своей безвременной, исстрадался я покуда придёт казнь лютая, втрое пуще самых страшных истязаний, которыми ты наказывать меня надумал бы! И снова услыхал Драгомир Гордеевич голос хозяина своего грозного: — Не решил я покуда, что с тобой делать, купец Драгомир Гордеевич. Обманул ты меня, не дал ни одной из дочерей заместо себя воротиться. Однако же сам явился в срок и цветочек аленький вернул. А посему таков мой наказ: гуляй пока по садам моим, ешь-пей вволю, а затем спать ложись!***
Понурил Драгомир, ясный сокол, русу голову. Много ли, мало ли времени простоял он саду предивном, возле пригорочка зеленого, где цветок алый только ярче разгорался. Пошел купец затем во дворец, в палаты богатые, да не видит Драгомир великолепия и богатства предивного. Сам собою стол появляется скатертью золоченою покрытый, сами собою яства разные заморские да пития медвяные — все отменные. Да только не идет ему в горло ни кусок, ни глоток. Встает Драгомир Гордеевич из-за стола и кланяется. — Благодарствую, хозяин ласковый, за хлеб, за соль! Слышит голос он зверя лесного, негромкий: — Спать ложись, купец. Утро вечера мудренее. Волю свою завтра тебе объявлю, а покуда отдыхай-почивай в покое полном. Лег Драгомир на постель пуховую — да сон нейдет. Проворочался он до самой зари. А как заря заниматься начала, так на крыльцо вышел. «Погляжу на солнышко красное, хоть в последний раз!» — Не в последний раз глядишь ты на солнце красное, Драгомир Гордеевич, — раздался голос зверя лесного, чуда морского. — Рано тебе еще, купец честной с жизнью расставаться. Прощаю я тебе вину твою нечаянную, не ведал ты злодеяния своего. Не гневлюсь я на тебя более, а и ты на меня не серчай! Не согласился ты ни одну из дочерей своих заместо себя прислать, сам воротился. Будь по-твоему, одинок я и нет у меня товарища. Оставайся же со мной во дворце жить. Поклонился Драгомир Гордеевич зверю лесному, чуду морскому земным поклоном. — Благодарствую, хозяин превеликий за доброту твою и милость! Пошел купец в палаты столовые, а там уж яства с пылу, с жару и пития медвяные его дожидаются. Поел-попил Драгомир вволю, а как встал из-за стола — все пропало. Пошел тогда купец погулять по саду предивному и чудится он ему краше и прилепнее, чем в вчера. Радостно стало на душе у Драгомира Гордеевича да привольно, оттого, что не грозит ему казнь лютая да смерть безвременная. Но еще от того радостнее и привольнее купцу, что хозяин грозный простил и обиды более на его не держал. Поют птицы песни свои согласные, цветы благоухают дивно, цветик алый будто зарею утренней разгорается. Долго гулял Драгомир Гордеевич по садам тем райским, а как воротился — уж и обед его дожидается. Изумился купец — все как дома стало: щи огневые, ушица наваристая, дичина, биточки, соленья разные, кулебяки, расстегаи, да пироги со всяким. Все отменное, все с пылу с жару. Поел Драгомир вволю, выпил в свою меру. А после обеда спать-почивать лег — три дня до того глаз сомкнуть не мог. Так до вечера и проспал. Ввечеру решил Драгомир Гордеевич по саду дивному прогуляться да хозяина своего ласкового проведать. Вышел в сумерках серых, поклонился низко: — Гой еси, господин мой! Не знаю как звать величать тебя, хозяин ласковый! Благодарствую за хлеб, за соль, за житье привольное. Отвечает ему зверь лесной, чудо морское: — Рад я, Драгомир Гордеевич, что по нраву тебе обращение и что доволен ты житьем своим. А как называть меня сам решишь. Хочешь — зверем страшным, хочешь — чудищем поганым али уродом безобразным. — Что ты, что ты! — купец руками замахал, — Как могу я на доброту, на ласку твою бранить тебя словами разными непотребными! Буду звать тебя чудом да дивом лесным, коли имя свое ты назвать покуда не желаешь. Рад я, что не сердишься на меня боле, досады не держишь. И коли так, так покажись мне в облике своем. — А не убоишься? — будто посмеивается зверь лесной, — Прошлый раз дрожкой дрожал как меня увидал, и не мудрено то, страшен я да безобразен. — Не убоюсь я, хозяин милостивый, не из робких я, — Драгомир и сам посмеивается, — А оттого в прошлый раз я испужался, что впервые увидал, впервые услыхал. Да и грозился ужо ты мне всякими казнями да расправами! — Будь по-твоему, купец, — вздохнул тяжко зверь лесной, чудо морское. Из-за кустов густых, деревьев раскидистых показался он. А и правду сказать зело страшен: руки длинные кривые, на них когти вострые, что ножи булатные. Ноги с копытами лошадиными, сам сверху донизу шерстью покрытый. Нос крючком как у ястреба, клыки кабаньи и рога на голове. И самое жуткое — очи человечьи, колдовского цвету смарагдового и сверкают они пронзительно, будто в самую душу купцу заглядывают! Совладал со страхом своим Драгомир Гордеевич, не из робких он был. Не побоялся к чуду лесному ближе подойти. И стали они вместе гулять по саду предивному. Сама собой завязалась у них беседа согласная, так и гуляли они до самой ночи. И не чуял с той поры Драгомир никакого страха перед хозяином своим милостивым. На другой день вставал купец с постели своей пуховой-лебяжьей. Умылся да накинул кафтан свой зеленый, дочерью меньшой любимой вышитый. Подошел купец к зерцалу — а там диво дивное! Видит Драгомир себя в уборах княжьих: рубашка красного шелку, по вороту и рукавам жемчугами расшитая; корзень¹ синий, золотом шитый, с запонкой бесценной; порты тонкого сукна и сапоги красные сафьянные. Оглядывает купец себя — а и впрямь облачение на нем княжеское! Подивился купец и снова в зерцало глянул, а там уж платье персиянского царя: шелка багряные жемчугом да самоцветами, серебром да золотом разубранные, зверьми разными предивными вышитые; на голове венец высокий, золотым огнем сияет; на ногах башмаки с носами изогнутыми. Глядит на себя Драгомир — и врямь облачение на нем царя персиянского! Снова глянул купец в зерцало — а на нем уж индийские одёжи. Паволокы² те тонки и легки, что ветерок; а каменья бесценные точно с пуд: смарагды да адаманты³, яхонты алые⁴ да лазоревые. На голове тюрбан всеми теми камениями расшитый, на руках обручи, перстни золоченые. Покачал купец головой: — Благодарствую, хозяин щедрый, господин ласковый! Красивы наряды твои, да только кафтан мой, дочерью моей меньшой вышитый, мне милее всего. И остался купец при своем кафтане зеленого цвету, дочерью меньшой, любимой вышитом. Сам собою был красив Драгомир, без одеж шелковых-парчовых да перстней золоченых. Высок да статен, в плечах широк, станом тонок. Ликом ясен, синеок да с кудрями русыми, бородой густой, недлинной.***
Много ли, мало ли времени прошло, только затосковал сокол ясный, Драгомир Гордеевич. Сладко житье у хозяина лесного, да только мужу веселому, резвому захотелось удаль свою молодецкую попытать. — Вот бы уток серых да зайцев косых пострелять. В сию же минуту в руках у купца колчан появился со стрелами серебряными о золотых концах и лук легкий с тугою тетивою. — Вот благодарствую, хозяин щедрый за подарок твой бесценный. Пойду-кось я настреляю дичи к обеду. Вышел тогда Драгомир во двор, а там уж конь его любимый стоит! Вскочил он на коня своего резвого, буланого и поехал в лес темный. Деревья перед Драгомиром расступаются, дорога торная открывается. Видит купец, сокол синеглазый, утка серая летит. Вынимает Драгомир Гордеевич стрелу серебряную с золотым концом, а утка та в гнездо садится, где птенцы дожидаются. И не стал Драгомир в утку серую стрелять, детушек ее сиротинушками оставлять. Едет купец честной, удалой дальше, а деревья сами собой расступаются, дорога ему торная открывается. Видит сокол наш остроглазый как заяц косой пробежал. Вынимает Драгомир Гордеевич стрелу серебряную с золотым концом, а заяц-то зайчихой оказался — в нору прибежала, где зайчатушки малые дожидаются. Не стал Драгомир зайчиху косую стрелять, детушек ее сиротинушками оставлять. Едет купец честной, муж удалой дальше, а деревья сами собой расступаются, дорога ему торная открывается. Видит купец медведя, вынимает стрелу серебряную с золотым концом. А медведь медведицей оказался, медвежата у ней малые. Не стал Драгомир медведицу убивать, детушек ее сиротинушками оставлять. Воротился муж удалой обратно с пустыми руками. И невесел стал Драгомир, стосковалось пуще прежнего сердце его отцовское по чадушкам своим любимым, да по дому родимому. И услыхал купец голос зверя лесного, чуда морского: — Не горюй, Драгомир Гордеевич, не кручинься. Добро, что не стал птиц-зверей забавы ради стрелять! Нету в тебе подлости! А что до дочерей твоих любезных — хоть сейчас можешь весточку им послать! Сел тогда Драгомир Гордеевич весточку писать дочерям своим на бересте тонко выделанной. Обсказал купец дочерям своим милым, пригожим, как мог, что житье его вельми привольно и весело, что живет он с хозяином грозным своим в согласии полном. Ни в чем нужды и отказу купцу честному нет, да только стосковалось сердце отецкое по дочерям любезным да дому родимому. Свернул купец грамоту ту берестяную — а она и пропала в ту же минуточку!