***
Очутился купец честной, Драгомир Гордеевич вновь перед дворцом царским-королевским, в серебре-золоте дворец стоял, камениями самоцветными переливался, ровно солнышко красное горел, в пруду широком с водою прозрачною отражался. Да токмо не дивился более сокол ясный чудесам тем, богатству несказанному — все пустое для него ноне было. Лишь за тем воротился купец, что стало дороже серебра и злата, ценнее, пуще жемчугов и самоцветных лал. Спешил сокол синеглазый к другу своему сердешному, зверю лесному, чуду морскому. Билось сердце купцово, точно птица в силки словленная, и непокойно было на душе у него, чуял Драгомир нешто недоброе, беду затаенную. Сами вынесли купца честного ноги быстрые, да и вывели на тропку знакомую, отыскал Драгомир Гордеевич господина своего дролевого во саду зеленом. Как и прежде пели птицы диковинные песни свои согласные, цветы цвели распрекрасные, благоуханные, журчали ручьи ключевые. Сидел хозяин его недалече от пригорка муравчатого, где рос, красовался цветочек аленький. — Воротиться решил, купец, — говорил ему зверь лесной, чудо морское, — А мог и не ворочаться! Кольнуло в сердце купцовом, едва услыхал он таковы словеса от друга своего любезного. И решил Драгомир Гордеевич речь, об том, что на сердце у него лежало. — Затем лишь я воротился, друг сердешный, чтобы с тобой свидеться! Нету мочи таить от тебя, что на душе у меня лежит. Не серчай и не гневайся на дерзость мою невольную, люб ты мне стал, да дорог, а и не как хозяина ласкового, господина милостивого, не как брата нареченного али товарища верного, я тебя люблю, а как жениха желанного. А еще затем я воротился, чтоб с собой тебя увезти, в край мой родимый. Прости мне своеволие мое, дерзость мою, да мается сердце отцовское вдали от дочерей любимых, а без тебя, друга моего любезного, господина дролевого, ненаглядного, не мила мне жизнь прежняя! — Вот что значит надумал, купец, — отвечал ему зверь лесной, чудо морское. — А и вот что я тебе на то скажу: бражным духом от тебя несет и хмель ум застит. Иди проспись, опосля поговорим. — Не столь во хмелю я так, чтоб не ведать что говорю. А и если хмелен, то от слов своих и трезвым не отрекусь. Усмехнулся зверь лесной, чудо морское, да недобро. И возговорил тогда: — Диковинкой обзавестись решил, купец честной? Пресытился ты утехами да забавами разными, наскучили тебе девицы красные да молодцы пригожие. А нонче со скуки да с житья сытного-привольного со зверушкой неведомой, со страшилищем лесным позабавиться тебе возжелалось! А как прескучу я тебе, так на всеобщую потеху меня выставлять удумаешь? — Что же ты, господин мой дролевый, друг сердешный, говоришь?! Разве было у меня на уме что дурное? Могу измыслить я да над тобой потешаться! Разве не стал ты мне дороже всех богатств и всех сокровищ на белом свете?! И говорит тогда зверь лесной, чудо морское: — Вон оно, значит, как! А я и думал, от чего ты переменился? Вижу теперь! Уж и не знаю, что ты себе, купец, надумал умишком своим корыстным, корыстным да алчным, да только ежели таким путем решил ты богатствами моими завладеть, я тебе препятствий чинить не стану — хошь все забирай, можешь и дворец разобрать, коли по камушку унесть сумеешь! Задрожал Драгомир Гордеевич от гнева бессильного. Не ждал он от друга своего милого, господина разлюбезного обид столь несправедливых. Каждое слово хозяина его ножом вострым сердце купцово вонзалось. И подумалось Драгомиру Гордеевичу, что уж лучше бы чудо его лесное, диво ненаглядное, растерзало купца в сей же миг, как сорвал он цветок аленький. — Ничем не заслужил я слов твоих худых! Ничего мне из богатств твоих не надобно, друг мой сердешный, диво мое лесное. Один только ты был мне люб и дорог, а и думал, что я тебе любезен стал! — Приблазилось тебе, купец, чего не было! Опостылел ты мне, думал вначале, что залучу я для себя одну из дочерей твоих, а ты упрям да хитер оказался. Давно ли ты сам хотел от меня сбежать, а теперь сам отпускаю тебя я в край родимый, к дочерям твоим любимым. Не надобен ты мне теперича. С миром выпроваживаю тебя, купец, не докучай мне боле. — Что же, прощай, господин мой любезный, не поминай меня лихом! — только и мог промолвить купец. Сам не помнил купец честной, как вынесли его ноги на конюшню, как вскочил он на коня своего резвого, буланого, да и помчался без оглядки через леса темные, сквозь чащобы непролазные помчался, дороги не разбирая. И не памятовал Драгомир Гордеевич, как взошел на корабль, что к дому родимому плыл, а за тем в горячке беспамятной лежал. Опомнился сокол наш ясный, когда уж берег родной вдалече показался. Прознала Алена Драгомировна, младшая дочь купеческая через слуг верных, что подошел к пристани корабль гостей иноземных и что с корабля того снесли батюшку ее родимого, болен и немощен он стал. Повелела тогда дочь меньшая купеческая, красавица писаная, чтоб привезли слуги верные купца честного в палаты высокие дома родимого. Во постель уложили Драгомира Гордеевича: ни часу, ни минуточки от отца-батюшки не отлучалась Алена Драгомировна, три дня и три ночи очей ясных не смыкала. Воротился Драгомир Гордеевич в мир Яви¹, хоть и не был он уж тем, что прежде.***
Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Будто и не было всего того, что с купцом честным приключилось. Былью все стало да ковылью поросло. То ли морок, то ли явь, а остался у Драгомира на руке правой золот-перстень с яхонтом лазоревым. Не стал зверь лесной, чудо морское кольцо свое забирать, да вот сколько бы не поворачивал Драгомир Гордеевич камень заветный ничего более не случалось. И не помнил уж сокол ясный, как время пролетело и как он до весны дожил. А по весне друг его наиприсный, брат названый, Деян повенчаться желал с женихом своим любым, со султаном иноземным, басурманским. Не чинили препятствий им ни люд честной, ни князь, ни жрецы. И позвал Деян Далматович товарища своего старшого, брата названого, дружкой на свадебку, на пир бражной, бражной да развеселый. А какое же может быть веселье, ежели у купца душа и сердце иссечены да изранены? И стала отныне любовь его отравою черною, полынью горькою. Гость из него на пиру веселом хуже покойника! Думал да гадал купец честной, Драгомир Гордеевич, как избавиться, исцелиться от недуга своего, от морока непроходящего, а и вот что надумал. Как по осени хотел сокол ясный, синеглазый к кудеснику², к чародею Велесову³ пойти на поклон, да испросить соединять их со зверем лесным, чудом морским. А теперь что же? Вымолить же ноне у колдуна лесного, из сердца выдрать любовь непрошенную, окаянную, да и камень заместо сердца вставить, а на место весны зиму студеную вложить. Нет мочи так любить и нету сил! И порешил тогда муж честной, Драгомир Гордеевич не откладывать того, что замыслил. Никому ни об чем не обмолвившись, собирался купец честной с утра самого раннего в леса заповедные, где кудесник-чародей жил, верою и правдою богам служил. Долго ли, коротко ли шел — да набрел купец честной на опушке лесной избенку ветхую да худую, в избенке той, худой да ветхой, находил он чародея, кудесника Велесова. Сколько годков кудеснику — никому неведомо то было: знал Велесов жрец обо всех травах, ведал речь звериную, птичью да гадов ползучих, тучи мог развести и любую хворобу исцелить. Мог и проклянуть чародей лесной, ежели его сильно огневить, оттого и не без опаски шел к нему купец, не за себя он же боялся, а за дочерей и их чадушек. Кланялся Велесову кудеснику Драгомир Гордеевич низким поклоном земным, поднося ему яства отменные, дары драгоценные заморские. — С чем пожаловал ко мне, Драгомир, сын Гордея, — возговорил кудесник Велесов. — Али нужда у тебя какая ко мне есть? И поведал купец честной, Драгомир Гордеевич о любви своей окаянной, о тоске неизбывной. — Вот значит, муж честной, как! Возжелал ты себе не девицу красную али мужа рода человечьего, а неведому зверушку, страшилище лесное, чудище морское. А для чего же тебе надобна клятва да венчание с ним перед богами? Отвечал ему Драгомир Гордеевич, муж честной: — Возлюбил я диво лесное, кудесник премудрый, всей душой своей. И оттого пожелал на венчание с ним пред богами посягать. Пожалел я вначале господина доброго, одинокий он был и несчастливый, а и я одинок, вдов да несчастлив. Но вскорости и полюбил я хозяина своего милостивого, полюбил за сердце его чистое, за речи разумные, а и более того, впали в душу мне очи его человечьи, колдовские, смарагдовые. Знать не знаю, ведать не ведаю, чем прогневал я друга верного, обиду какую нанес диву ненаглядному. Да вот только прогнал меня любезный мой господин, велел на глаза более не показываться. — А может и не надобен ты, сокол ясный, муж пригожий, господину своему честному, а и тому зверю лесному, чуду морскому? И нет нужды ему в твоих любви и ласке, просил же он присылать заместо себя, дочерей твоих любезных, красавиц писаных. Оттого, что милее ему девы красные, а не ты, муж честной? Опустил Драгомир Гордеевич русу голову и возговорил чуть слышно: — Коли это так, то и прошу тебя, кудесник премудрый, чародей превеликий, лесной, забери у меня грусть-печаль мою, вынь из сердца занозу вострую. Дай забыть мне любовь окаянную, несказанную к другу моему любезному, диву лесному. Отвечал ему кудесник Велесов, чародей лесной: — Не буду я из сердца твоего любовь отнимать. Не я ее тебе в душу вкладывал, не мне же и забирать. Иди же, муж честной, и не гневи богов. Взмолился тогда купец честной: — Не могу я более муку такову терпеть. А и ежели не поможешь ты, чародей превеликий, лесной, с моей тоской сладить так и скажу тебе: в реку мне проще кинуться с камнем на шее. Что хочешь проси, любую цену уплачу, только забери эту боль нестерпимую! Усмехнулся чародей лесной, кудесник Велесов. И таковы слова молвил: — По нраву мне пришелся, молодец ясноокий. И хорош ты, и пригож, и справен, и могутен. Оставайся-ка ты у меня. Накормлю, напою, в баньке попарю, да и спать уложу. Засверкали очи синие у купца честного, сами собою руки в кулаки сжались. Но не мог он жрецу Велесову перечить, ведь ежели кудесник прогневиться, то в гада какого превратить может, али и вовсе по ветру прахом развеет. И расхохотался чародей лесной, превеликий. — Да ты не подумай чего худого, сокол мой любезный. Ничего супротив воли твоей не будет, зла тебе никакого не причиню. Утра вечера мудренее, а заутра и надумаем, как тебе в беде твоей помочь.***
Спозаранку разбудил чародей лесной, кудесник Велесов Драгомира. — Отправляюсь я, Драгомир, сокол ясный, во глубь лесов дремучих, в самые чащи непроходимые, непроходимые да непролазные. Мало ли, много ли времени прохожу — не ведаю того. А тебе таков наказ мой будет: стар я уж стал, один-одинешенек в лесу дремучем живу и некому в жите моем подсобить. У избенки моей крышу подправишь и дров наколешь, тем меня и уважишь. Сказал кудесник купцу слова таковы, а затем словно сквозь землю провалился, хотел Драгомир Гордеевич спросить все же у чародея, скоро ли тот воротиться, увидал только, как змейка по тропке лесной лентою шелковой проползла. И догадался муж честной, что сам чародей превеликий лесной змейкой той оборотился. Хоть и был Драгомир Гордеевич купцом именитым, и владел подворьем богатым, но и сам рукаст да сноровист на хозяйстве своем был, смолоду к любой работе приучен. Суровенек у него был отчим, другой муж материн. Подлатал Драгомир крышу у избенки, да и крыльцо покосившееся подправил, дров наколол да воды натаскал. Ввечеру уж вытащил Драгомир из печи горшок щей наваристых, другую снедь выставил, стал чародея лесного, кудесника Велесова дожидаться, хоть и знать не знал, ведать не ведал, воротиться ли хозяин его к ночи. Услыхал Драгомир Гордеевич, как филин в чаще лесной ухнул, и появился в ту же минуточку на пороге хозяин избенки, чародей превеликий лесной, кудесник Велесов. Приготовил чародей лесной, воротившись, отвар особый, из трав заповедных, волшебных и Драгомира отвар выпить заставил. Уснул тогда сокол ясный сном крепким, непробудным и до самого полудня почивал, а как проснулся, солнце уже взошло выше дерева стоячего. Приснился Драгомиру сон и об том, что во сне своем купец честной увидал, он чародею лесному обсказал, всё от слова до слова, никакой малости от кудесника Велесова не утаив. Привиделся же купцу честному друг его милый, будто в подземелье его господин дролевый заточен, цепями пудовыми окован, в клетке железной заперт. А вот и чудится еще купцу во сне, словно бы и нет у друга его сердешного лика его страшного, страшного да звериного. И не зверь то, не чудище лесное в подземелье, в клетке, цепями окованное, а молодец пригожий да лицом прекрасный. Только очи у молодца того пригожего купцу честному были знакомые, колдовские, цвета дивного смарагдового. — Чудны дела, чародей премудрый да превеликий, будто и друга своего милого, диво ненаглядное во сне увидал, а и будто не он это. Отвечал ему чародей лесной, премудрый, кудесник Велесов: — Угадывал ты за ликом страшным, уродливым чудища безобразного человека. Так знай же, сокол ясный, что и впрямь имело диво твое лесное человечье обличие. Околдован, опутан он чарами темными, колдовством злым, проклятием нечистым. Снова придется тебе к нему, к суженому своему отправляться, может, и сумеешь его выручить! — Научи меня, чародей превеликий, кудесник великомудрый как колдовство сие темное, проклятие нечистое с друга любезного снять! Любую цену положу за то, чтоб от напасти его избавить. Покачал головой чародей лесной, великомудрый, кудесник Велесов. Ничем не мог помочь он Драгомиру Гордеевичу. — Вот только и то тебе скажу, Драгомир, сокол ясный: а и может статься, что впрямь цену немалую тебе уплатить придется. Не пожалеешь головы своей, жизни своей — в таком разе может и сможешь друга милого, диво свое лесное от беды-напасти, от колдовства злого его избавить.***
Воротился купец честной домой, где давно уж дочь его меньшая, любимая дожидалась. Не стала дочь купеческая, Алена Драгомировна расспрашивать отца-батюшка куда-де он на три дня запропал, никому ничего не сказав. А и сам Драгомир Гордеевич решил дочери любимой, меньшой поведать обо всем, в этот раз ни крохи, ни малости не скрываючи. Рассказал купец честной в начале самом о любви своей нежданной, негаданной, несказанной к господину своему любезному, а и тому зверю лесному, чуду морскому. Да вот только не надобна, нежеланна любовь та диву лесному оказалась, и прогнал его от себя хозяин дролевый. — Захотел я тогда, Аленушка, от печали, от тоски своей избавиться. Пошел я к колдуну лесному, к кудеснику превеликому с бедою своею, испросить у кудесника всемогучего, чтоб забрал он у меня из сердца любовь окаянную. Не стал чародей великомудрый меня, дурака старого, слушать и заместо сердца камень вкладывать. Дал мне кудесник Велесов друга моего любезного во сне повидать. В беду попал господин мой дролевый, чары на хозяина моего милостивого наложены злые, обличие его звериное да безобразное есть колдовство темное, проклятие нечистое. Не зверь лесной, чудо морское, господин мой любезный, а молодец честной и лик человечий имеет! Да вот токмо не дал кудесник научения на то, как с чародейством темным покончить и расколдовать господина любезного, друга милого. Да и цену за избавление друга милого положить немалую видно придется. Не много, не мало — жизнь свою отдаст купец честной. Как могла утешала Аленушка батюшку речами ласковыми. Во всем помыслы дочери купеческой меньшой с отцовыми согласны и к утру завтрашнему решили они собираться вместе в края заморские, в страну чужедальнюю, где леса стоят дремучие, чащи непролазные, где упрятан дворец зверя лесного, чуда морского. Там и надумают, как из беды выручать друга любезного, а и того молодца честного в обличье чудища безобразного.