При взаимодействии с представителями демонического измерения
магу необходимо четко осознавать, что каждое действие и стремление демона
продиктовано только желанием добиться своих целей. Демоны не делают ничего, в чем не было бы для них личной выгоды. По этой причине маг ни в коем случае не должен доверять демону. Особенно тому, у кого, на первый взгляд, нет скрытых мотивов. Основы демонологии и демонической практики для волшебников. Том I
Юнги нравится человеческий мир. Хоть далеко не всегда и не полностью. Местами. В отдельные моменты. Ему нравится смотреть на закаты с крыш многоэтажных зданий, сидя на тонком парапете, и считать первые, медленно появляющиеся на темнеющем небосводе звезды. Ему нравится наблюдать за рассветами, разливающимися над морской гладью, видеть, как расцветает ярко-розовыми и лиловыми красками небо, стоя по щиколотку в ледяной воде и соленой пене, смотреть, как неторопливо и тяжко поднимается из сизого моря сонное и все еще немного тусклое, оранжевое солнце. Ему нравятся звуки, которые издают клавиши пианино, когда он проводит по ним пальцами. Нравится мысль, что простой неодушевленный инструмент способен с помощью нескольких созвучий и звуковых сочетаний передать его эмоции и чувства, дать им голос и форму, рассказывать без слов историю всей его жизни, на что сам Юнги не способен, на что у него просто не хватает сил и смелости. Ему нравится терпкий вкус американо со льдом, который ожигает язык горечью и еще надолго остается на губах, остаточным воспоминанием. Юнги вообще нравится все, что оставляет после себя ощутимый след, что заставляет помнить о себе даже спустя долгое время. Потому что в той жизни, которой Юнги вынужден жить, слишком много эфемерного и непостоянного, чтобы он не ценил редкие основательные и устойчивые вещи и ощущения, которые не претерпевают изменений даже спустя долгие-долгие годы и века. Юнги не совсем уверен, насколько век это долго в человеческом понимании, но он знает, что более чем достаточно. Ему нравится шорох опадающих с деревьев осенних листьев и тишина леса, прерываемая только редким криком птиц и шумом ветра в высоких кронах. Нравится этот странный звук, с каким хрустит снег под ногами в морозный и ясный день. Нравится стук капель дождя по крыше и рокот морских волн, набегающих на берег. Ему нравятся многие звуки в человеческом мире. Не потому что аналогов им он никогда прежде не слышал, просто здесь они воспринимаются иначе. В человеческом мире очень многое ощущается иначе, и поначалу к этому очень сложно привыкнуть. Юнги нравятся подобные вещи особенно сильно, на самом деле, потому что в каждой из них нет ни капли магии. Он невольно проверяет каждый раз и каждый раз удивляется, когда вновь и вновь осознает этот простой и невероятный факт. Юнги до сих пор сложно поверить, что самые волшебные в своей красоте и самые удивительные вещи, которые он когда-либо видел в этой насквозь пронизанной магией и извечной борьбой за выживание жизни, не содержат в себе ни крупицы волшебства и для большинства людей являются обыденными и привычными явлениями, на которые они даже не обращают внимания. Когда Юнги думает об этом, ему это кажется ужасно несправедливым. Потому что людям даровано что-то подобное бесплатно, безвозмездно, в то время как там, откуда Юнги родом, нет ничего даже близко настолько же завораживающего и необычного, настолько простого и прекрасного. В мире, который Юнги приходится называть своим домом, сложно найти красоту и что-то не иллюзорное. Поэтому Юнги так высоко ценит искренность, в любом ее проявлении. Он слишком хорошо знает, как тяжело отыскать что-то настоящее и не являющееся при этом миражом, что не растает и не осыплется пеплом, стоит только коснуться его. Юнги нравится человеческий мир. Настолько, что ему очень хотелось бы, чтобы он нравился ему полностью. Настолько, что ему действительно хотелось бы любить его. Но в этом странном мире так много вещей, что не дают Юнги сделать это. Ему не нравится просыпаться по утрам, из-за назойливо бьющего в глаза солнца. Ему не нравятся повсеместные толпы, вечное мельтешение, обилие звуков и запахов на оживленных улицах. Ему не нравится метро и оглушающий гул поезда в нем, и не нравится холод, заставляющий кутаться в кучу вещей. Не нравится удушливая жара, из-за которой он обливается противным, липким потом. Не нравятся яркие кислотные цвета, от которых рябит в глазах, и постоянно мигающие разноцветные огни, в которые раскрашиваются крупные города с наступлением темноты. Не нравятся громкие гудки машин и пыльный воздух, из-за которого ему приходится ходить в маске. Юнги многое не нравится в этом мире, но вот люди… пожалуй, люди в человеческом мире – то самое явление, что не нравится ему больше всего. Кажется, именно из-за них Юнги никогда не сможет полюбить это измерение всем своим существом. Вопреки распространенному убеждению, Юнги и ему подобные вовсе не испытывают ненависти к людям. Юнги не может, конечно, отвечать за всех и каждого, но лично он сам никогда не был негативно настроен по отношению к этим существам, даже после всех баек и нелепиц, что они навыдумывали за всю историю своего существования про его вид. Он не уверен, является ли это особенностью его сущности, тем, что заложено в нем при сотворении или причина кроется в его возрасте и опыте, но люди всегда одновременно забавляли и раздражали Юнги своей бестолковостью и какой-то совершенно необоснованной самоуверенностью. Юнги кажется, что людям очень сильно повезло, что они живут в неведении и не подозревают о существовании магии и всей той силе, которой она обладает. Потому что на месте людей Юнги чувствовал бы себя беспомощным, проснувшись однажды в мире, где любому существу, даже с крошечной крупицей магии внутри, ему нечего было бы противопоставить по силе и возможностям. А Юнги действительно ненавидит чувствовать себя беспомощным. Юнги читал в исторических книгах этого мира, что в определенный период люди, в самом деле, были до безумия напуганы этим осознанием. Так напуганы, что уничтожали всех, кого подозревали в наличии магии. На самом деле, Юнги неплохо знаком с тем временным промежутком потому что тогда демонов призывали в этот мир особенно часто. А еще, потому что в этом мире было много смерти, она была повсеместным и привычным явлением, и для демонов всех мастей все это измерение превратилось в огромный и совершенно бесплатный шведский стол. Возможно, главная причина неприязни Юнги в том, что он просто не может понять этих существ, как бы ни старался. А он действительно старался, что само по себе уже говорит о том, насколько его озаботил этот вопрос. Ведь у Юнги нет привычки тратить свое время и энергию на вещи, которые совершенно его не волнуют, и он не из тех, кому в действительности важно во всем докапываться до сути. На самом деле, Юнги вообще абсолютно неинтересна эта самая «суть» вещей и явлений. Юнги нравятся многие вещи, которые он не понимает. Будучи существом сомнительного происхождения с сомнительными силами и способностями, он научился ценить вещи и явления по достоинству, не выясняя причин и цели их появления на свет. В конце концов, про самого себя Юнги тоже этого не знает. Он не знает, зачем существует и с какой целью, и не очень стремится узнать, ведь в глобальном плане это знание, скорее всего, ничего бы не изменило. Юнги также отчаянно стремился бы выжить независимо от планов Вселенной на него. Юнги нравятся звезды и созвездия этого мира, хотя он не понимает, что они такое, сколько бы книг по астрономии и физике ни прочел. Юнги нравится музыка и то, как она влияет на людей, пусть он и не может понять, как ей это удается, как именно мелодии, представляющие собой сочетания благозвучных звуков и ритмов, могут даже в нем самом задевать и переворачивать то, чего у него, по религиозным книгам людей, вообще быть не должно. И Юнги и не нужно понимать все эти вещи или осознавать, как именно они устроены, чтобы любить их. Но вот что касается людей… Юнги подозревает, что, скорее всего, не смог бы относиться к ним лучше, даже если бы был в силах понять. Потому что в людях… в некоторых людях были склонности, мысли и желания, которые настораживали и пугали даже Юнги, а он видел много страшного в своей жизни. В человеческом мире живет довольно устоявшееся представление о том, что именно из себя представляют демоны, и Юнги соврал бы, сказав, что во всех этих россказнях нет ни капли правды. На самом деле, они не так уж и сильно преувеличены, как может показаться, а некоторые даже до обидного преуменьшены. Но есть одна черта, которую демонам приписывают совершенно незаслуженно. Бессмысленная жестокость. Юнги понимает почему. Представители его вида действительно жестоки, с точки зрения обычного человека, и многие также ошибочно приписывают это к отличительным качествам всех демонов, хотя это очень далеко от истины. Однако демоны никогда не проявляют жестокость без всякой на то причины, даже самые маниакально настроенные из них. Юнги, как никто другой знает, что его собратья в действительности очень рациональные создания, и хоть их мировосприятие и отличается от человеческого, за их поступками всегда стоит та или иная цель. Как бы это странно ни звучало, но демонов не так уж и сложно понять, их мотивы всегда более чем прямолинейны и просты. Неоднозначными могут быть разве что средства и способы достижения целей, но не сами мотивы. Поэтому попав в этот мир, Юнги был сильно поражен, столкнувшись с поступками, в которых не было никакой логики, никакого смысла, когда встретился лицом к лицу с насилием просто ради самого насилия. Юнги был поражен, увидев в человеческом мире то, что привык видеть в своем родном измерении. Только если там он понимал, почему происходят те или иные вещи, в этом измерении люди иногда не получали ничего по-настоящему ценного, совершая определенные поступки. Кажется, это было первое разочарование, что он ощутил, находясь в этом мире, и его горькое, противное и удушающее послевкусие до сих пор отравляет душу Юнги и его восприятие людей как вида. И да… да, возможно, именно за это разочарование Юнги до сих пор не может простить людей. Все-таки Юнги - демон, и не в его природе прощать или раздавать вторые шансы.***
Юнги точно не знает, в какой именно день открывает глаза, он просто не может должным образом ориентироваться во времени и пространстве этого мира, даже если и уверен, что уже должен был научиться это делать. Юнги понимает, чем утро отличается от того же вечера или ночи, с этим у него нет проблем, но вот разделение на минуты, часы и прочее… И также как Юнги не понимает категорию времени, его тело не имеет ни малейшего представления о том, сколько ему нужно спать. Поэтому Юнги не знает, какой сейчас день, он мог проспать всего несколько часов, а мог и целые сутки, предугадать такие вещи становилось все сложнее с каждым проведенным в этом чужом для него мире днем. Но, проснувшись в этот раз, Юнги понимает, что сейчас раннее утро. Яркие и дотошные солнечные лучи слепят ему в глаза, и Юнги знает, что они так делают только в самые первые утренние часы. Юнги сипло мычит, горестно зарываясь носом в подушку в тщетной попытке спрятаться от раздражающего света, но это бесполезно, потому что его голова уже раскалывается, а левое плечо наливается тупой, но привычной болью. Словно ему под кожу в мышцы залили свинец, который сейчас медленно нагревается под лучами солнца. Это лучше, чем обычно. Обычно Юнги кажется будто все нервные окончания в его плече скручивает воедино какая-то неведомая сила, а затем с усилием тянет, пытаясь вырвать с корнем из его тела. Иногда Юнги кажется, будто у нее это почти получается. Так что да, видимо, сегодня у него хороший день. Юнги должен быть рад. Юнги обреченно выдыхает куда-то в подушку, морщится, чувствуя, как боль волнами накатывает на его сознание, и поднимает тяжелую после сна голову. Его крохотная спальня залита солнечным светом, что пропускают тонкие незадернутые шторы, и в этом свете Юнги отчетливо видит и в беспорядке скомканные простыни, и немного отслаивающиеся от стен обои, и письменный стол, использующийся вместо прикроватной тумбочки и заставленный пустыми и не очень стаканами с остатками недопитого растворимого кофе. Для Юнги вся эта квартира – временное убежище, перевалочный пункт, так он привык думать про себя, поэтому он никогда не беспокоился об ее убранстве, но сейчас, глядя при ярком утреннем свете на эту комнату, Юнги впервые приходит в голову мысль, что она выглядит как-то совсем уж неухожено и неуютно. Юнги медленно моргает и встряхивает головой. Это плохие мысли, потому что они сигнализируют о том, что он свыкся с этим местом, а Юнги не может себе позволить привыкать. Ни к этому месту, ни к этому городу, ни к этому миру. Нельзя привыкать к тому, частью чего ты никогда не был и не будешь. Когда ты лишь гость в этом мире, ты не можешь ни на что рассчитывать. Юнги с трудом выбирается из постели, потому что собственное одеяло каким-то образом сумело спеленать его ноги, и он едва не бухается на пол при первой попытке. В ванной он сонно пялится на собственное отражение в небольшом зеркале над раковиной. Кажется, он никогда не привыкнет к этим белым волосам. Это просто странно. Видеть себя таким. Юнги не знает, почему абсолютно белые волосы беспокоят его больше нездоровых темных мешков под глазами, болезненно осунувшегося лица и тонкой кожи, сквозь которую отчетливо просвечивают темно-синие вены, но это так, как бы глупо это ни было. Юнги прищуривается и пристальнее вглядывается в глаза своего отражения, которые в свете одинокой лампочки у него над головой тускло и лениво поблескивают незаинтересованными и усталыми огнями. Наверное, это не очень хорошо. Наверное, Юнги недолго осталось ждать, пока он достигнет своего предела. Юнги может и не понимает, как именно протекает время в этом мире, но он более чем отчетливо осознает, что оно не на его стороне и скоро, уже совсем скоро у Юнги оно и вовсе закончится. Он медленно и тяжело вздыхает и плещет ледяной водой себе в лицо, чтобы хоть немного проснуться. Он заходит в кофейню, что находится в двух улицах от его съемной квартирки, за стаканом целительного американо. Юнги недовольно морщится от слишком ярко слепящего в его все еще сонные глаза солнца и повыше натягивает воротник своей куртки, чтобы зарыться в него носом и хоть так отгородиться от людей вокруг, что невозмутимо спешат по своим делам в это раннее утро. Юнги некомфортно, когда вокруг него так много живых существ. Так что этот кофе – одна из очень немногих вещей, ради которых он готов проходить через подобный дискомфорт, как прогулка по шумным улицам города, время от времени. И да, Юнги мог бы просто материализовать себе кофе из этой кофейни, что он как правило и делает, и не проходить весь этот путь длиной в несколько кварталов, но, честно говоря, он и сам уже не помнит, когда выходил из дома в последний раз. Обычно ему нет до этого особого дела, но порой даже для него становится тяжело безвылазно сидеть в маленькой, обшарпанной квартирке, порой даже на Юнги, имеющего реальный опыт заключения в клетке, ее стены начинают оказывать давящее и удушающее воздействие. Бариста, имя парня Юнги даже и не думал запоминать, хотя тот зачем-то продолжает его называть каждый раз стоит Юнги только прийти, узнает своего постоянного клиента с порога. Забыть беловолосого парня с кошачьим разрезом сонных глаз в извечно ворчливом настроении и черной одежде, наверное, было бы гораздо сложнее, чем запомнить. И Юнги не может не признать – теперь у него действительно довольно примечательная внешность. С темными волосами он хотя бы не так сильно выделялся в толпе обычных людей. Парень сразу же принимается готовить его заказ, даже не дожидаясь, когда Юнги подойдет к стойке. Юнги несколько минут гипнотизирует взглядом витрину с десертами, без интереса разглядывая красочные пирожные и тортики, при этом стараясь не дать своим слипающимся глазам окончательно закрыться. Прогулка до кофейни была короткой, но в его теле уже совсем не осталось сил. Юнги вздрагивает, когда парень за кассовым аппаратом окликает его и протягивает стакан с логотипом кофейни. Юнги отрывисто кивает и автоматически укладывает две банкноты, которые сами собой появляются в его руке, на прилавок и едва ли не прижимает к себе свой напиток, бережно баюкая его в руках. Бариста явно что-то хочет ему сказать, но Юнги намеренно игнорирует парнишку, и невозмутимо усаживается за свой излюбленный столик в самом дальнем от входа углу у широкого окна. Сделав глоток, Юнги блаженно прикрывает глаза, несколько секунд просто наслаждаясь терпкостью и вкусом кофе на языке. Это работает. Юнги не знает как, но это действительно работает, ему становится немного, но легче. Плечо все также отвратительно ноет и тянет, но это терпимо, это знакомое ощущение, с которым Юнги давно привык жить. На самом деле, не то чтобы у Юнги действительно был выбор. Ему ничего не оставалось кроме как привыкнуть. К тому же, хроническая боль – это далеко не самое ужасное, с чем Юнги приходилось иметь дело за всю свою жизнь. Наверное, ему вообще стоит благодарить Вселенную, или кто там отвечает за судьбу и прочее, что он ощущает всего лишь боль в плече, после того, через что он… А потом Юнги чувствует это. Злое намерение. Оно просто разливается в воздухе, принесенное, словно аромат духов, каким-то случайным порывом ветра. И, конечно же, Юнги ничего не может поделать с собственной сущностью, что голодной ищейкой, встряхивается и заставляет его резко выпрямиться на своем сидении, поднять голову и сжать пальцы вокруг картонных стенок стаканчика. Он ощущает, как спящая до этого магия внутри него сонно поднимает голову и настороженно прислушивается к этому слишком хорошо знакомому ей ощущению. Юнги раздраженно цыкает и недовольно смотрит на экран своего телефона. 8:15. Даже по человеческим меркам это странно - делать что-то злое в такое раннее утро. По меркам самого Юнги это просто вопиющая наглость. В такое время люди должны либо спать, либо плестись на работу, наполненные желанием убить себя, а не кого-то другого. Такими, по мнению Юнги, должны быть цивилизованные люди. По идее, он не обязан как-либо на это реагировать. Несмотря на все россказни, что люди напридумывали о нем и его сородичах, в обязанности Юнги не входит чье-либо искушение и подстрекательство на совершение аморальных и нечестивых поступков, у него вообще нет каких-либо регламентированных обязанностей, на самом деле. Юнги нет нужды соблазнять невинного и праведного человека в попытках выманить его душу. От человеческих душ не так уж и много проку, вопреки людским представлениям. Честно говоря, сама по себе душа простого человека, в которой нет ни капли магии, почти что бесполезна для демона. Так что Юнги нет смысла подталкивать кого-то на совершение определенных действий, к тому же он очень быстро за время своего вынужденного проживания в этом мире пришел к выводу, что люди и сами без чьей-либо помощи хорошо искушаются, ему буквально не нужно ничего для этого делать. Порой Юнги кажется, что стремление к жестокости - это такая же часть человеческой сути, как и его собственной. Нет, конечно, Юнги пытался, как порядочный представитель своего вида, побыть искусителем, просто ради приличия и интереса, но это оказалась слишком легкая роль. Настолько, что Юнги нашел все это довольно предсказуемым и, на удивление, разочаровывающим предприятием, на которое он нашел ненужным тратить свое время. Наблюдать со стороны за тем, как люди сами, без его вмешательства, разрушают собственные жизни и жизни тех, кто их окружает, поистине завораживающе. Не то чтобы Юнги вообще было дело до жизней людей, но трагедии всегда невольно приковывают к себе внимание, от них очень сложно отвести взгляд. Особенно после всех этих опусов и талмудов, посвященных морали и нравственности, тысячи которых люди сами же и написали за всю историю своего относительно сознательного существования на этой земле. Предполагалось, что люди должны верить в те заветы, по заповедям которых живут, иначе какой смысл все это писать и проповедовать. Юнги долго еще чувствовал себя глупо после того, как осознал насколько был не прав, все же он действительно потратил время на чтение этого сомнительного литературного достояния человечества, только затем, чтобы узнать потом, что во всем этом нет ни капли смысла даже для тех, к кому и было это все изначально адресовано. Юнги – демон, он умеет врать, действительно умеет, даже если и не делает этого так часто, как от него ожидают. И поэтому Юнги терпеть не может плохих лжецов. Ложь – высокое искусство, которое лишь опошляют подобные дилетанты, а люди очень посредственные любители в этом плане. И не столько из-за навыков, сколько из-за самих причин, по которым они врут. Юнги игнорирует этот настойчивый зов, в основном потому что ему откровенно лень вставать и плестись неизвестно куда, когда у него в руках такой теплый и вкусно пахнущий кофе, а солнце, наконец, перестало атаковать и беспощадно слепить ему в глаза, и, смилостивившись, принялось ласково скользить лучами по его коже. Юнги хочется растечься по столешнице и снова заснуть. Он тратит слишком много энергии на поддержание своей физической формы в этом мире. Так что Юнги игнорирует собственную магию, что капризно тянется к этому сладковатому ощущению зла, наполняющему воздух. А потом он чувствует уже не просто намерение. Он отчетливо ощущает, как намерение перерастает в деяние и становится… чистым злом. Отголоски чего-то отвратительного и удушающе жестокого долетают до его сознания, будоража все инстинкты не так уж и крепко спящие внутри Юнги, заставляя его глаза бессознательно распахнуться, а горло судорожно сглотнуть. Это… кажется, это уже не выйдет игнорировать. Не в том ослабленном состоянии, в котором Юнги находится сейчас. Его плечо прошивает тупая, тянущая боль и он краем сознания отмечает, что рассеянно потирает его правой рукой, пытаясь успокоить боль, заверить, что не наделает глупостей, даже если сам не верит себе в это мгновение. Сквозь ткань джемпера он чувствует, как подрагивают его пальцы, и до боли закусывает губу. Юнги закрывает глаза, зная, что зрачки в них становятся вертикальными и медленно выдыхает через нос весь застоявшийся в легких воздух. В этот момент Юнги как никогда отчетливо осознает, что давно перестал считать, сколько уже находится в человеческом мире. Возможно, если бы он считал, Юнги не удивила бы та сила, с которой собственная магия тянет его к источнику того зла. Юнги толком не ел с тех пор как прибыл в этот мир, разве что перекусывал урывками. У него ломка. И если от простого намерения легко отмахнуться, Юнги чувствовал его отголоски в различных вариациях каждый раз, как выходил в людное место, потому что люди, на самом деле такие чертовски добрые и праведные ангелочки, но вот от уже совершенного деяния… Все думают плохие вещи, все желают действительно отвратительных вещей, но мало кто переходит к действиям, и, будучи демоном, подобное не может оставить Юнги равнодушным, хочет он того или нет. Поэтому он встает из-за стола и на негнущихся ногах медленно, с трудом, будто под трансом, выходит из кофейни на морозный утренний воздух. Кажется, бариста окликает его, но Юнги не в том состоянии, чтобы его услышать. Сейчас он больше демон, чем Юнги, и если самому Юнги просто плевать, то демону и подавно. Юнги поспешно оглядывается по сторонам, настороженно прислушивается и ждет, когда ощущение зла вновь волной долетит до него, и когда это, наконец, происходит, уверенно устремляется на его негромкий и искушающий зов, в котором, несмотря на отдаленность, есть что-то властное и подавляющее, что-то, чему Юнги не в силах сопротивляться, и, он уверен, ни один демон не в силах. И с каждым шагом походка его становится все тверже, он все быстрее и увереннее лавирует в толпе спешащих по своим делам людей, его природные инстинкты оживают сами собой, Юнги вообще ничего не приходится для этого делать. Все-таки свою природу невозможно переделать. Не то чтобы Юнги пытался. Для Юнги выживание – всегда было приоритетом, а демоны как никто в этой Вселенной умеют выживать. Это не значит, что Юнги когда-либо нравилось быть демоном, особенно в такие моменты как этот, но это и не самая ужасная участь, которая могла ему выпасть. Юнги объективно понимает это. Он понимает, что ему при рождении повезло больше, чем многих другим существам. Юнги не переходит на бег, но перемещается с несвойственными ему в обычном состоянии грацией и скоростью, умудряясь не задеть никого из проходящих мимо людей и при этом преодолеть около квартала всего за несколько минут, даже не запыхавшись. Хороший бонус от адреналина, что выплескивается ему в кровь, и от бытия нечеловеком. Юнги резко останавливается перед обычным на вид кирпичным многоквартирным домом в каком-то спальном районе. Юнги вообще не смотрел по сторонам, пока следовал зову, так что понятия не имеет, где он сейчас находится. Он коротко оглядывается по сторонам, даже несмотря на то, что все его существо упрямо концентрируется лишь на здании и зове, что доносится из него, и не желает ни на мгновение отвлекаться на что-либо другое. Юнги не замечает ничего подозрительного: ни магии вокруг, ни кого-то, кто владел бы ею; простая улочка, забитая тесно прижавшимися друг к другу невысокими домами с клетушками квартир в них, плюгавенькими клумбами и крошечной детской площадкой, втиснутой поближе к магазину. Юнги поспешно и нервно облизывает пересохшие губы, стараясь унять дрожь, что прошивает все его тело. Это тяжело - просто пытаться логически мыслить, находясь вблизи источника этого зова, но Юнги не в том положении, в котором он мог бы позволить себе быть неосторожным и безрассудным. Больше нет. Поэтому он не спешит заходить в здание, куда так рвется его демоническая сущность, и насторожено поводит головой, прислушиваясь и присматриваясь к разливающейся в воздухе энергии. Да, это то самое место. Однозначно. Он чувствует зло. Он чувствует сладкую, вязкую, гнилостную энергию, медленно, мучительно медленно насыщающую собой воздух. Такой след после себя оставляет только одно в этом мире, то, что невозможно спутать с чем-либо. Смерть. Мучительная смерть. Неоправданная. Бессмысленная. Юнги судорожно сглатывает, вытирает о джинсы вспотевшие ладони и глубоко вдыхает, воздух противно обжигает сухое горло. Он слишком давно не ел. Юнги терпеть не может терять контроль, особенно над самим собой, но он не в силах ничего с собой поделать в этот момент. Он не смог бы остановить себя, даже если бы очень постарался. В конце концов, как бы парадоксально это ни звучало, но насильственная смерть – это буквально его жизнь. Нельзя протянуть умирающему от жажды стакан воды и ожидать, что он не кинется с отчаянием к этому стакану. И Юнги понятия не имеет, сколько уже находится в этой пустыне. Он поднимается по бетонным ступеням на крыльцо дома и видит электронную панель домофона. Наверняка, здесь еще есть и камера на входе, но воздух вокруг вибрирует от пьянящей энергии смерти, заставляя внутренности Юнги вибрировать в ответ, так что ему, честно, все равно. Он резко и поспешно проводит ногтями по панели, посылая разряды тока в кончики пальцев, и прибор с жалобным предсмертным писком выходит из строя, а дверь перед Юнги распахивается сама собой. Юнги нетерпеливо срывается с места, проносится мимо лифта и взлетает по лестнице. Теперь он бежит, а его тяжелые шаги гулким эхом отражаются от стен узких лестничных площадок, чего Юнги за оглушительным стуком собственного сердца в ушах не слышит. Он на мгновение останавливается на каждом этаже и настороженно прислушивается к зову, прежде чем броситься выше по лестнице, пока не достигает пятого этажа, где ощущает смерть совсем близко, настолько, что ее энергетика игриво касается его кожи и дразняще обволакивает Юнги собой, вызывая неконтролируемый рой мурашек и зуд по всему телу. Он замирает на несколько долгих секунд, отрывисто выдыхает, в прогорклом и жарком воздухе его дыхание тяжелым облаком падает вниз, и нервно сжимает руки в кулаки. Юнги медленно, настороженно проходит по коридору мимо одинаковых тонких дверей с цифрами. Резиновые подошвы его берцев неприятно скрипят по кафельной плитке, и в подозрительной и напряженной тишине этот звук кажется особенно противным и раздражающим. Юнги останавливается в конце коридора у последней двери и смотрит на черные блестящие цифры номера квартиры. Юнги прислушивается, но из-за двери не доносится ни звука. Подозрительно. Очень подозрительно. Казалось бы, когда Юнги уже здесь, в шаге от источника зова у него не должно быть времени на сомнения, но он не очень-то верит в бесплатные дары небес, к тому же… Он ощупывает энергию вокруг, глубоко вдыхает ее в себя и также медленно выдыхает. Однозначно жестокая смерть. Невинная смерть. Человек явно испытывал беспомощность и жуткий страх в последние мгновения своей жизни. А это место… оно такое обычное. Слишком обычное. Откуда такой смерти взяться в этом месте? Это может быть ловушка. Юнги закрывает глаза и осторожно прощупывает магический фон вокруг себя, но, как и на улице, не замечает магии вокруг, никакого сверхъестественного присутствия. Правда, это еще ни о чем не говорит и вовсе не является показателем. Существует множество амулетов и других приспособлений, маскирующих сущность, у него самого на запястье один такой, но все же... Юнги закусывает нижнюю губу и нервно перекатывается с пятки на носок. Зов манит его, соблазняет своей энергетикой, окутывает своим опьяняющим, приторно-сладким ароматом, забивающим ему нос и наполняющим его легкие тяжелым и горячим воздухом. Это хорошая, очень жестокая смерть, вряд ли местные охотники смогли бы такое имитировать. Такое просто невозможно имитировать, Юнги точно это знает. Он даже отсюда слышит, как тяжело и медленно стекает на пол теплая кровь, буквально чувствует на языке вкус этой ускользающей жизни, который ни с чем нельзя спутать. Охотники не стали бы убивать ради таких, как Юнги. Они ненавидят демонов, но не настолько, чтобы жестоко убивать человека лишь ради сооружения подобной ловушки. Они мнят себя полицией сверхъестественного мира, по крайней мере, сеульский клан такой, насколько Юнги известно. Но даже если это ловушка… Это не так уж и важно, на самом деле. Потому что Юнги знает – не существует ловушки, из которой он не смог бы выбраться. Это пусть и не до конца, но убеждает Юнги, поэтому он все еще немного настороженно касается дверной ручки и медленно, на пробу нажимает на нее. Заперто, что совсем не удивляет. Юнги сжимает ручку сильнее, вкладывает в это действие немного магии и ждет несколько мгновений, пока замочная скважина сама собой не начинает негромко проворачиваться и не щелкает. Юнги спокойно открывает дверь и переступает порог квартиры, оказываясь в темном, неосвещенном маленьком коридорчике. Юнги быстро оглядывается, оценивая обстановку. Квартира кажется совершенно обычным местом проживания небольшой семьи. Несколько пар мужской и женской обуви стоят ровными рядами чуть в стороне от порога, на вешалках висит верхняя одежда, а на полу валяется разноцветный детский рюкзачок. Юнги задумчиво смотрит на эту ярко-розовую штуку с изображением какой-то принцессы и медленно моргает. Он поднимает голову и прислушивается. Тишина. Слишком громкая и неестественная тишина. Это место словно завакуумировано, и даже звуки с улицы отчего-то здесь совершенно не слышны. Только негромкий приглушенный стук и энергия зла, разрывает эту тишину. Да, определенно, воздух здесь густой и вязкий от чистого зла. Юнги медленно выдыхает, плечо простреливает отрезвляющей болью, которая помогает заглушить голос его демонического существа, немного подавить его. Боль помогает. По крайней мере, для Юнги это работает именно так. Его боль помогает ему вспомнить в этот момент, по какой именно причине он так долго голодал все это время. Он медленно проходит по небольшому коридору, с каждым его шагом негромкий стук становится все отчетливее, а настойчивый металлический запах в воздухе становится ощутимее, Юнги сглатывает и нервно облизывает губы, когда он забивается ему в нос и неприятным, вязким послевкусием наполняет его рот. Юнги чувствует себя так, словно сделал несколько глотков крови. Он неторопливо пересекает красиво обставленную, но будто нежилую, гостиную, в которой нет никаких украшений кроме большой свадебной фотографии супружеской пары, висящей над диваном. На журнальном столике Юнги замечает какие-то бумажки и коробку с разноцветными карандашами. Квартира выглядит так, словно в нее только переехали или, наоборот, из нее собираются съезжать, в углу Юнги даже видит высокие картонные коробки, в которые обычно складывают вещи во время переезда. Юнги быстро сжимает руки в кулаки и также быстро их разжимает, он опускается около журнального столика и, задумчиво склонив голову набок, разглядывает незаконченный, явно детский рисунок. Это довольно схематичный набросок семейного портрета, на котором девочка и, видимо, ее мама изображены на одной стороне рисунка, а мужчина в строгом деловом костюме на другом. Юнги поджимает губы, когда видит, что лицо этого мужчины старательно зачеркнуто и замазано черными линиями. Юнги поднимает голову и смотрит на закрытую дверь одной из комнат, из-за которой ощущает тот зов, что и привел его сюда. Он не хочет туда идти, действительно не хочет, но не может этого не сделать. И дело уже вовсе не в зове. Юнги поднимается и подходит к разукрашенной неровными цветочками и бабочками двери, судя по всему детской. Юнги медленно толкает ее, уже заранее зная, что именно увидит за ней. Он знает, но все равно оказывается к этому не готов, поэтому чуть пошатывается от энергии смерти, что мгновенно обрушается на него, и с холодным оцепенением оглядывает открывшуюся ему картину. На пропитанном кровью ковре он видит мужчину медленно и методично продолжающего втыкать простой кухонный нож в остывающее тело, что распласталось перед ним на полу. Это девочка, лет семи. На ее личике застыла гримаса боли и ужаса, большие темные глаза широко и беспомощно распахнуты, как и посеревшие губы. Она, наверняка, кричала и боролась, судя по окровавленным пальчикам и лицу. Подол, пропитавшегося кровью платья задран до исполосованного и изувеченного живота. Юнги с каким-то отстраненным равнодушием скользит по ее изуродованному телу взглядом и только после этого поднимает глаза на мужчину, склонившегося над ней. Он, кажется, совершенно не замечает, что больше не один в комнате, этот человек что-то бубнит себе под нос, его белая футболка и лицо окропились брызгами крови, дорожки слез некрасиво размазали алые капли по щекам. Ему на вид около тридцати или чуть больше, и нет никаких сомнений, что в данный момент он совершенно безумен, это видно по застывшему и отсутствующему взгляду. Юнги с трудом сглатывает, отчетливо ощущая вкус крови во рту, удушливый запах которой пропитывает его одежду, волосы, облепляет кожу и наполняет легкие. Отвратительное ощущение. Люди… точно, люди были самым отвратительным в человеческом мире, по мнению Юнги. Потому что они часто заставляли Юнги вспоминать то, что он очень старался оставить позади, покидая свой родной мир. Он действительно надеялся, что люди хоть чем-то отличаются от демонов. И они отличаются, но не тем, чем Юнги хотелось бы. - Она не разлучит нас… не заберет… мы будем вместе… моя, - доносится до Юнги сбивчатое и невнятное бормотание мужчины, которое срывается с его губ после того, как он в очередной раз втыкает нож в уже почти остывшее тело. Юнги вздрагивает и с отвращением кривится. Он никогда не поймет человеческих мотивов. Говорят, у безумия нет мотивов, но Юнги не совсем с этим согласен. Он медленно переступает порог комнаты и делает несколько шагов, прежде чем остановиться и присесть на корточки рядом с распростертым телом и убийцей, все еще в трансе склонившимся над девочкой. Руки мужчины залиты уже начавшей подсыхать кровью, Юнги не хочет знать, сколько времени он уже сидит в таком положении. Мужчина поворачивает голову к Юнги, видимо, уловив рядом с собой движение, и демон видит, что зрачки его расширены настолько сильно, что почти затапливают все радужную оболочку глаза, в этом безумном взгляде нет ничего похожего на осознанность и понимание. Этот взгляд вообще мало напоминает Юнги человеческий. Юнги равнодушно отворачивается от этого существа, от которого у него невольно бегут мурашки коже, и осторожно проводит самыми кончиками пальцев по бледной холодной щеке девочки. Этот мужчина не трогал ее лицо, и Юнги смотрит только на него, потому что в противном случае он не сможет сдержать злость и отвращение, что противным и гремучим коктейлем закипают в нем. Энергия смерти, как ласковый щенок, льнет к его коже, просит впитать ее, поглотить, съесть, его сущность взметается в ответ, магия рвется прочь из тела, желая смять, впиться метафорическими зубами в оседающую вокруг, словно тяжелый и густой туман силу. Все знают, что в жизни много силы, но мало кто осознает, как много ее в смерти. Юнги с трудом усмиряет свою магию и, закусив внутреннюю сторону щеки, одергивает руку. Это дается ему нелегко. В нем так мало сил, он истощен и так сильно устал от постоянной слабости и почти что беспомощности, что ему не сразу удается заставить себя оторваться от слишком заманчивого источника энергии, что сам буквально обвивает его. Судя по тому, что он видит и чувствует, этой энергии ему хватит на несколько человеческих месяцев, этого мало для Юнги, недостаточно, чтобы прийти в полноценную форму или что-то хоть отчасти близкое к ней, но этого хватит, чтобы выжить. А это все, что Юнги нужно на данный момент. Ему ведь просто нужно выжить. И если это единственное его желание, единственная потребность, то почему бы и не воспользоваться этим шансом, что буквально преподносят ему на тарелочке? Никакой боли и усталости несколько месяцев. И никакой необходимости возвращаться. Юнги судорожно сглатывает и стискивает все еще протянутую к девочке руку в кулак. Ее энергия… такая невинная. Она не ждала смерти и она очень, очень хотела жить. Возможно, она только недавно пошла в школу, конечно, она хотела жить. Юнги медленно выдыхает, его колотит, и он, честно не может сказать, связано ли это с энергии смерти, которая медленно оседает в комнате или с той ледяной яростью, что поднимается в нем. Он переводит холодный и испытывающий взгляд на мужчину, который все продолжает, не отрываясь, смотреть на своего неожиданного гостя, нелепо распахнув рот, кажется, колесики в голове этого человека начинают неторопливо крутиться, и какой-то частью своего сознания он понимает, что что-то не так, но не может до конца осознать, что именно. Солнечные лучи, пробивающиеся через светло-сиреневые занавески, как-то сюрреалистично подсвечивают кровавые брызги на его лице, придавая им неестественный вид. Словно это даже не настоящая кровь, но она настоящая, Юнги слишком отчетливо ощущает ее тяжелый запах в воздухе. Мужчина растерянно и как-то нерешительно поводит плечами, на его предплечьях после этого движения также подсвечиваются темными рубинами застывшие брызги. - Мы будем вместе… она не заберет… мы будем… - тихо и жалобно бормочет этот человек, Юнги не знает, кого он убеждает его или себя самого, но это и не имеет значения. Потому что сейчас Юнги сидит перед остывающим трупом жестоко убитой маленькой девочки и ему откровенно плевать, насколько болен ее убийца, который вздрагивает, озадаченно моргает и изумленно смотрит на окровавленный нож в своей руке. Обычный кухонный нож с черной пластмассовой ручкой, лезвие которого покрыто рыжеватыми кровавыми разводами. Мужчина вновь поднимает глаза на Юнги, лицо его выражает теперь только растерянность и непонимание. - Что… Я не… Что? – мужчина резко и быстро встряхивает головой и беспомощно смотрит на Юнги, словно спрашивая у него ответ. Юнги внимательно смотрит на него несколько долгих, очень долгих мгновений. На самом деле, да, у него есть ответ для этого человека. - Ты хотел убить себя, - подсказывает Юнги, спокойным, лишенным эмоций голосом, потому что если сейчас он даст волю той ярости, от которой подрагивают кончики его пальцев и клокочет все внутри его естества, он потратит оставшиеся крохи своей магии на то, чтобы убить это жалкое и омерзительное существо. Но оно того не стоит. Оно ничего не стоит, на самом деле. Мужчина заторможено склоняет голову набок, словно эти слова с трудом доходят до его сознания. – Чтобы быть с ней вместе. Ты же хотел этого, - Юнги выразительно указывает на тело, мужчина следует взглядом за его рукой и медленно, все еще дезориентировано кивает головой, а затем неожиданно его губы кривятся в неуверенной улыбке, а безумный блеск вновь загорается в его темных глазах. - Точно. Да. Убить. Вместе. Он приставляет лезвие окровавленного ножа к своему горлу и замирает в таком неловком положении на несколько долгих мгновений. В его глазах отражается сомнение, и Юнги пристально наблюдает за каждым его движением, потому что он не сможет, просто не сможет покинуть эту комнату, не убедившись, что этого человека больше нет в этом мире. Мужчина с каким-то отчаянием поджимает губы, все его лицо на мгновение кривится в странной испуганной гримасе, а затем он резко дергает рукой, полоснув лезвием по коже. Мгновение или два ничего не происходит, но затем… затем глубокая рана раскрывается, мужчина истерично хрипит, и поспешно прижимает обе руки к горлу, неосознанно пытаясь остановить кровь, что стремительно заливает и без того окровавленные пальцы и ворот белой футболки, нож с гулким стуком падает на ковер. Мужчина завалился на пол, где отчаянно дергается и хрипит еще порядка десяти минут, глядя на Юнги огромным от боли и ужаса глазами, в которых Юнги видит мольбу, видит страх, видит желание жить. Кровь фонтаном заливает пол под этим человеком, и он сучит ногами и ползает в собственной крови и крови той бедной девочки. Отдаленно краем сознания Юнги думается, что этот, кажется, некогда бежевый ковер уже просто невозможно спасти. Некоторые вещи портятся настолько сильно, что их ничто и никто во всех мирах не может спасти. Юнги спокойно дожидается, когда мужчина затихнет, не сводя с него холодного, равнодушного взгляда. Ему не доставляет никакого удовольствия наблюдать за всем этим, но Юнги нужно лично убедиться, что этот человек страдал и что он действительно умрет. Юнги слишком хорошо знает, что некоторые создания способны выживать в ситуациях, когда, казалось бы, выжить вообще невозможно, и ему не хочется, чтобы это был один из таких случаев. Только почувствовав, как от этого мужчины отделяется знакомая энергия смерти, Юнги вздрагивает и сбрасывает с плеч то холодное оцепенение, что овладело им. Он касается все еще теплого плеча убийцы и недовольно хмурится. Это совершенно другая смерть, наполненная другими мотивами и чувствами. Не чета той, что настигла бедную девочку. Смерть этого мужчины слабая, горькая, невкусная, добровольная, болезненная, но не жестокая. Она ни на что не годится, он слишком легко отделался. Смерть этого человека ничего не стоит. Юнги с омерзением отдергивает руку. Энергия смерти девочки медленно рассеивается в воздухе, утекает через стены, выветривается, смешиваясь с общим магическим фоном города, что всегда рано или поздно происходит с непоглощенной силой. Она не растворяется бесследно, но естественным образом становится частью этого мира. Юнги смотрит в широко распахнутые и остекленевшие глаза бедного ребенка. Юнги никогда не мог этого понять. Он сам убивал, на его глазах убивали, но за всю свою жизнь, он так и не изменил своего мнения относительно одного конкретного вопроса. Это неправильно, когда умирает ребенок. Это неправильно и так не должно быть. И он не понимает, как сами люди могут быть способны на что-то подобное. Просто… как? Юнги зябко поводит плечами, ощущая озноб, мурашками прокатывающийся по его позвоночнику. Магия в нем капризно и недовольно ноет, когда сладковатая энергия смерти окончательно утекает из комнаты, оставляя после себя только холодные, окоченевшие тела, но демон лишь раздраженно отмахивается от своего дара и протягивает руку, чтобы бережно закрыть испуганные мертвые глаза и поправить задравшееся платье девочки. Юнги не хочет, чтобы мать этого ребенка нашла его в таком виде. Это единственное, что он может сделать для этой девочки, больше Юнги ни на что не способен. Порой Юнги хотелось бы уметь творить чудеса, но он не может. И это отвратительно, что магия, которая должна творить невозможное, так часто оказывается абсолютно бессильна. Он сидит у ее тела без движений еще несколько минут, задумчиво глядя в одну точку, и только спустя какое-то время резко вздрагивает, очнувшись от того своеобразного транса, в который погрузился, и поспешно облизывает пересохшие губы. Немного покачиваясь, Юнги встает на ноги и направляется прочь из этой проклятой квартиры. Его пальцы еще довольно долгое время подрагивают, и ему приходится очень крепко, до побелевших костяшек, сжимать их в кулаки, чтобы хоть как-то усмирить эту дрожь.***
Юнги прошаркивает на кухню, сонно потирая слипающиеся глаза, и, слепо по привычке огибает маленький столик, сразу направляясь к чайнику на плите. Юнги не уверен, какое сейчас время суток – позднее утро или почти обед, по солнцу, едва пробивающемуся сквозь плотно задернутые шторы, довольно сложно понять. Не то чтобы Юнги особо пытался. Он слишком занят попытками остаться в вертикальном положении и не заснуть прямо над плитой, чтобы волноваться из-за чего-то другого. Включив под чайником конфорку и насыпав в свою кружку с Кумамоном несколько ложек растворимого кофе, Юнги не считает, сколько именно, он, наконец, поворачивается к столу, на котором, закинув ногу на ногу и недовольно надув пухлые губы, восседает Чимин – основная причина его пробуждения. Если бы Юнги не почувствовал его наглое вторжение, не ощутил его присутствие в поменявшемся магическом фоне своей квартиры, он, скорее всего, до сих пор бы спал, и когда он думает об этом, то невольно с досадой морщится и скрещивает руки на груди. Юнги действительно любит сон и всякие Пак Чимины, прерывающие его, явно не способствуют улучшению настроения. Чимин щурится, пристально разглядывая Юнги с ног до головы, словно выискивая что-то в нем, после чего неодобрительно хмурится и цыкает себе под нос, кажется, ему не нравится то, что он находит. Его красивое личико недовольно и расстроено кривится, темные глаза обеспокоенно поблескивают, а короткие, унизанные кольцами пальчики нервно начинают барабанить по столешнице стола. Юнги чуть поджимает губы, этот звук режет уши, потому что у Чимина получается совсем мимо какого-либо ритма, к тому же, чертенок даже не потрудился снять обувь, отлично зная, что это взбесит Юнги, поэтому парнишка демонстративно покачивает ногой и вызывающе поднимает бровь, когда замечает, как хмурится старший, глядя на его ботинки. Юнги качает головой и тяжело вздыхает, у него нет ни сил, ни желания спорить из-за таких мелочей, что само по себе о многом говорит, потому что обычно он не жалеет на это энергии. - Слезь со стола, - хриплым и ломким после сна голосом произносит Юнги, на что Чимин лишь надувается, щурится еще больше и специально ерзает по столешнице задницей, чтобы позлить его. Юнги устало выдыхает, закрывает глаза и сжимает переносицу пальцами. Его плечо уже прошивает тянущей и монотонной болью, и это один из самых надоедливых и выматывающих типов боли, потому что в этом случае она не затихает ни на мгновение, грызет и грызет тебя изнутри и это так сильно раздражает и мешает сосредоточиться. – Я не буду говорить с тобой, пока ты сидишь на моем столе, Чимин-а, - спокойно настаивает Юнги, покачивая головой. Чимин раздраженно всплескивает руками, но неохотно спрыгивает со стола, с грохотом выдвигает один из стульев и бухается на него, принимая такую же максимально недовольно-оскорбленную позу, в которой сидел до этого. Юнги знает, что это притворство и на самом деле Чимин просто драматизирует, он не обижен и не раздражен в действительности. Когда этот демоненок по-настоящему недоволен, он ведет себя, что иронично, совершенно противоположным образом – замыкается в себе и всячески пытается скрыть, что задет. Сейчас же Чимин просто делает то, что делает обычно всегда – пытается вывести собеседника на эмоции, потому что для него эмоции это единственный способ прочитать человека и понять, как ему самому вести себя в разговоре. - Чем обязан? – выждав пару мгновений, интересуется Юнги, невозмутимо разглядывая своего незваного гостя. Вообще одно то, что Чимин заявился к нему домой, довольно странно, на самом деле, и заставляет немного напрячься. Чиминов хозяин не отпускает его от себя и на метр, так что младшему нечасто удается куда-либо выбраться. Но Юнги сохраняет невозмутимость, прекрасно зная, как сильно Чимина раздражает безразличие к своей персоне, пусть и напускное, и сдержанность. Он терпеть не может, когда Юнги начинает закрываться от него эмоционально, потому что из-за этого Чимин не может понять, что его хен чувствует на самом деле. А Чимин ненавидит не знать. Хотя Юнги не совсем понимает, к чему это знание, если оно ничего не меняет. Чимин раздраженно фыркает, привычным жестом проводит пятерней по своим розовым волосам, откидывая их со лба, и вперивает недовольный взгляд в Юнги. - Ты не отвечал на мой зов, хен. Я подумал, что-то случилось. Он нарочито капризно кривит свои пухлые губы, но напряженные плечи и обеспокоенный блеск в глазах выдают его искреннее волнение. Юнги задумчиво смотрит на младшего и невольно немного виновато поджимает губы. Короткая кожаная куртка, облегающие черные штаны, тяжелые ботинки, несколько амулетов, игриво болтающихся в широком вырезе футболки, в уголках глаз чуть смазался макияж. В любых обстоятельствах Чимин остается воплощением искушения и грациозной красоты, даже когда совершенно не старается выглядеть привлекательно. Юнги честно не знает, как в его внешности может сочетаться трогательная невинность и почти что подавляющая обольстительность. Это просто нелогично, потому что это должны быть диаметрально противоположные образы и то, что Чимин совмещает их в себе и так мастерски переключается с одного на другой, просто что-то из разряда необъяснимого для Юнги. И порой Юнги сложно поверить, что этот парень вовсе не инкуб, а его основная пища - чужие эмоции. Это действительно тяжело осознавать еще и потому что сам Чимин не любит показывать свои настоящие чувства, всеми силами скрывая их за кучей разнообразных масок, которые меняет так же часто, как и хамелеон свой окрас. И Юнги понимает почему. Искренность заставляет чувствовать себя уязвимым, а ни один демон не может себе позволить подобной роскоши. Ни один. Слабость – это не то, что можно выставлять на всеобщее обозрение, особенно когда тебя окружают демоны или маги, что обязательно рано или поздно воспользуются ею. Поэтому, когда Юнги замечает это почти что неприкрытое беспокойство в глазах младшего, он невольно смягчается, ведь подобное может означать лишь одно – Чимин действительно, на полном серьезе, переживает за него, настолько, что не может, вопреки обыкновению, это скрыть. Юнги тяжко вздыхает и позволяет себе опустить внутреннюю защиту и позволить теплу от осознания этого факта полноценно наполнить его существо. Он знает, что Чимин почувствует это, поэтому окончательно расслабляется и чуть улыбается краешком губ, пытаясь таким образом немного успокоить парня. Потому что ничто так не успокаивает Чимина, как чужое спокойствие. - Я просто спал, Чимин-а. - Несколько дней? - скептично выгибает идеальную бровь Чимин, но его поза сама собой становится немного менее напряженной, после того, как он получает доступ к эмоциям Юнги. Однако он вновь хмурится, когда в ответ на эти слова получает лишь неопределенное мычание. – Хен, ты сейчас серьезно? Ты же понимаешь, насколько это ненормально? Когда ты в последний раз ел? Юнги морщится, не скрывая раздражения, которое вызывают эти вопросы. Чимин отлично знает на них ответы, но все равно хочет заставить Юнги произнести это вслух. Типичный демон. - Не знаю. Сколько я уже в этом мире? – небрежно поводит Юнги плечами и чуть кривится, когда его левое плечо прошивает на несколько мгновений острой болью после этого простого движения. Привычно, но все равно неприятно. Чимин возмущенно выдыхает из себя весь воздух и скрещивает руки на груди, из-за чего его кожаная куртка противно скрипит, натягиваясь на локтях. Глаза парня встревожено блестят, а сам он начинает нервно кусать нижнюю губу. - В этом нет никакого смысла, хен. Ты умрешь такими темпами, - говорит он, хмурясь еще сильнее. Юнги невесело усмехается и склоняет голову набок. Будто бы он не знает. Юнги как никто другой осведомлен об этом, потому что отчетливо ощущает каждую крупицу магии, что потихоньку вытекает из него, чувствует, как с каждым днем на то, чтобы просто открывать глаза или дышать у него уходит все больше и больше сил. Юнги нет необходимости говорить, что именно с ним происходит, он очень хорошо это и сам понимает. Он понимает, что медленно умирает. Это знакомое ощущение с привкусом отчаяния и безысходности, которое ни с чем не спутаешь, так что Юнги очень хорошо его осознает. А также он понимает, что у него, в действительности, не так уж и много вариантов решения этой проблемы и каждый из них почти что в равной степени ему не нравится. И, по большой части, именно поэтому Юнги оттягивает, как может, и не предпринимает никаких действий. Потому что, несмотря на то, что у Юнги есть выбор, он все равно ощущает себя так, будто бы находится в ловушке. И, если хорошенько подумать, так оно и есть. То, что Юнги не признает этого вслух, не меняет того факта, что он действительно заперт в этом чужом для себя мире, который неспешно, но безжалостно убивает его. - У меня еще осталось время, Чимин-а, - спокойно отвечает Юнги, и, судя по встревожено нахмуренным бровям, этот ответ не устраивает Чимина, но Юнги знает – его уверенность невольно заставляет младшего переживать чуть меньше. Потому что Чимин не может не верить в его спокойствие, даже если в нем нет никакого смысла, как, например, в этой ситуации. Чимин не может не верить ему, даже если не хочет слишком явно это показывать, даже если сомневается, что Юнги действительно чувствует именно это. И Юнги не был бы демоном, если бы не воспользовался этой слабостью своего тонсэна. Ведь это то, что демоны делают – давят на чужие слабости. - Но его слишком мало, хен, – негромко произносит Чимин, он поспешно облизывает губы и впервые за свой визит опускает глаза. Он так делает, когда чувствует себя особенно уязвимым, и не хочет, чтобы кто-либо увидел этого. Обычно Чимин смотрит собеседнику прямо в глаза, выискивая в них слабости, поэтому отводит свои, когда отмечает их в самом себе. – По тебе видно, что его осталось слишком мало. - Я прошел через пекло не для того, чтобы умереть, настолько глупо, Чимин-а, - успокаивающе заверяет Юнги, плечо вновь начинает недовольно ныть, явно реагируя на невольные воспоминания, что сами собой мелькают в его голове, и он, скривившись, медленно растирает его автоматическим и почти бессознательным движением, словно подсознательно пытаясь успокоить и утихомирить боль. - В том-то и дело, хен. Мы слишком старались, вытаскивая тебя. Представляешь, как будет нелепо, если ты просто умрешь от голода? - откинувшись на спинку стула, бурчит Чимин, капризно надувая губы и вскидывая голову, и это уже говорит о том, что, вопреки собственным словам, он немного приободряется и Юнги удается его хоть отчасти убедить. Юнги чуть усмехается в ответ. - Зато какая ирония, вполне в духе шуточек Вселенной, - говорит он, снимая с огня невскипевший чайник и наливая воду в кружку с Кумамоном. По комнате мгновенно распространяется запах дешевого растворимого кофе. - Кофе? – спрашивает он Чимина, выразительно покачивая чайником в воздухе и вопросительно приподнимая бровь. Младший с отвращением и легким недоверием на лице кривится. - Ты серьезно будешь это пить, хен? Эта бурда убьет тебя раньше истощения, - неодобрительно произносит он, и Юнги не сдерживается, и с его губ сами собой срываются два-три невеселых смешка. Раз уж даже Чимин читает ему нотации, значит дела у него и в самом деле плохи. – Зачем вообще пользоваться плитой, если можно просто вскипятить воду щелчком пальцев, хен? – немного озадаченно хмурит бровки демоненок, он звучит так, словно действительно этого не понимает. И не то чтобы Юнги винил его в этом, потому что младший более чем прав. - Зачем тратить магию на подобную ерунду? – невозмутимо бросает Юнги, отставляя чайник и помешивая чайной ложкой содержимое кружки. Выглядит как какое-то подозрительное варево, которое обычно в человеческих сказках сотворяют в своих котлах ведьмы и злые колдуны - почти черное и с комками нерастворившихся и слипшихся вместе кофейных гранул на поверхности. Что-то подсказывает Юнги, что его должно это обеспокоить, но он лишь апатично мычит себе под нос. - Хен, у тебя, что нет сил даже на то, что бы подогреть воду? – выдыхает Чимин с недоверием и почти что ужасом, широко распахивая глаза и поднимая брови. Юнги закатывает глаза и отпивает из кружки. Ужас на лице Чимина становится уже неприкрытым. - Есть. Но лучше я потрачу их на что-то более важное, - поводит правым плечом Юнги. Чимин быстро моргает. - Высшие силы, у тебя реально нет сил на то, чтобы вскипятить воду, - с отчаянием шепчет он. – Как ты еще ходишь вообще, хен? - Чимин-а, не драматизируй, - морщится Юнги, отпивая еще кофе. На вкус, конечно, не сравнится с его любимым американо из кофейни, но у Юнги кончились деньги, и нет сил, чтобы добыть еще. При желании он мог бы обойтись и без денег, но… Чимин прав, в нем действительно не так уж много магии, чтобы он мог позволить себе тратить ее на кофе. - Сложно этого не делать, когда ты буквально умираешь у меня на глазах, хен, - серьезно хмурится Чимин, взгляд его на мгновение сверкает серебром, короткие пальцы нервно сжимают кожу куртки. – А ты обещал не делать этого. Ты обещал мне, что этого больше не повторится, хен, - мрачно напоминает он, и Юнги ненавидит то, как быстро и эффективно эти слова заставляют его почувствовать вину и сожаление, которые пронзают его не менее болезненно, чем постоянная резь в плече. Потому что это правда. Он обещал. И, может, из-за его демонической сути от него никто и не ждет честности и верности своим словам, но Юнги всегда, по большей части, было плевать, кто и что там от него ожидает. Он сам ждет этого от себя, и это единственное, что имеет значение. То, что именно для самого Юнги это важно. Потому что, если он не будет выполнять собственные обещания, разве его слова и поступки будут чего-то стоить? И, конечно же, Чимин отлично это знает и давит именно на эту больную точку. - Я не сделаю этого, Чимин-а. Я не умру, - Юнги тяжело вздыхает, когда даже после этих слов младший продолжает неодобрительно и подозрительно сверлить его взглядом. Юнги с неохотой покачивает головой и поджимает губы, прежде чем признаться: – Мне просто хочется побыть в этом мире как можно дольше. Прежде чем вернуться туда. Он небрежно пожимает плечами и старается сохранить невозмутимое выражение на лице, хоть и знает, что Чимин в это самое мгновение отчетливо ощущает ту горечь и страх, что разливаются по его венам. Он знает, потому что видит, как сочувствующе опускаются уголки губ младшего, каким грустным и встревоженным становится его взгляд, как судорожно сжимаются в кулаки его маленькие ручки. - Хен, но ведь это не единственный выход. Тебе не обязательно возвращаться. Если ты вернешься… Они ведь убьют тебя, хен, - негромко выдыхает розововолосый и медленно качает головой, голос его звучит странно, сдавленно и почти откровенно испуганно, и, может, так оно и есть. Может, Чимина действительно пугает одна только мысль о том, что его хену нужно будет вернуться туда, откуда его с таким трудом вытащили. Юнги не умеет читать чужие мысли и эмоции, так что он не очень хорош в их расшифровывании, но он хорошо понимает, когда они настоящие, а когда нет, и сейчас Чимин искренен. Настолько, насколько Пак Чимин вообще способен быть. - Да, скорее всего, они сделают это, как только поймают меня, – спокойно соглашается Юнги, потому что это бесполезно - пытаться соврать демону, считывающему чужие чувства. К тому же, Чимин ведь и сам знает правду, он отлично знает, как именно все устроено в том мире, что является для них обоих родным. Он знает, что у Юнги, в его нынешнем состоянии, не будет шансов выжить там. Чимин резко выдыхает через нос весь воздух из легких, Юнги видит, что его сцепленные вместе руки чуть трясутся. - Тогда свяжи себя с магом, хен. Свяжи себя с магом, и тебе не придется возвращаться. Юнги морщится и опускает голову, задумчиво и отстраненно разглядывая темное нечто в своей кружке, которую обхватывает обеими ладонями. Не то чтобы он не думал об этом. Конечно, Юнги думал. Плотно думал. Вертел эту мысль со всех сторон в своей голове, рассматривал ее, пристально, будто под микроскопом, изучал, прикидывал все возможные и невозможные развития событий, в случае, если действительно решит воспользоваться этим вариантом. И после всех этих размышлений, Юнги так и не смог честно ответить себе, что для него страшнее – возвращение или отдать себя во власть мага. Потому что в сознании Юнги это вполне себе равнозначно плохие ситуации, которые отличаются только тем, что в одном случае Юнги сам идет на смерть, а во втором – другой человек получит контроль над ним и возможность распоряжаться его жизнью. У Юнги много претензий к магам, возможно, не так много, как у большинства его собратьев, но вполне достаточно, чтобы не доверять этим созданиям. Юнги не может ненавидеть всех магов, даже несмотря на то, что, по его собственному мнению, у него есть на то все основания. Но тот факт, что он понимает – не все волшебники отвратительные люди, не значит, что он готов добровольно отдать кому-то из них право распоряжаться собой. В очередной раз. К тому же, Юнги знает, что у каждого магического контракта между демоном и магом есть свой ограниченный срок действия. И до тех пор, пока Юнги служит волшебнику, у него будут силы и магия, но когда их соглашение подойдет к концу, Юнги вновь вынужден будет наблюдать за тем, как этот мир медленно вытягивает из него энергию. Так что, в его случае, подобная связь – только временная мера, лекарство, которое убирает симптомы, но не излечивает от самой болезни. Рано или поздно, Юнги придется вернуться, если он не хочет всю жизнь пресмыкаться перед магами или, как падальщик, скитаться по этому миру и подбирать крохи энергии, что остаются после чужой смерти. Так что, на самом деле, у Юнги не особо радужные перспективы, как ни посмотри на эту ситуацию. - Хен, это лучше, чем возвращаться, - убеждает Чимин, напряженно глядя на старшего встревожено поблескивающими глазами и явно считывая его сомнения и неприятие этой идеи. – Нужно всего лишь потерпеть… - В самом деле? – резко прерывает его Юнги, поднимая голову и впиваясь в парня внимательным и изучающим взглядом. Он знает, что не стоит произносить то, что ему хочется сказать, знает, но не может себя остановить. Он же демон, в конце концов, а делать больно – их специализация. – И как тебе терпится, Чимин-а? Легко? Кстати, что это было, кнут? Юнги кивает на тонкую алую полоску на мягкой коже предплечья младшего, что выглядывает из-под задравшегося рукава куртки. На вид кажется вполне себе свежей. Юнги чувствует, как его пальцы сами собой крепче сжимаются вокруг кружки от той ледяной ярости, что медленно поднимается внутри него при взгляде на эту отметину. Чимин резко натягивает манжету рукава до костяшек пальцев, закрывая пунцовый след, и поднимает на старшего, полностью ставшие серыми, глаза с вертикальными зрачками. Лицо его принимает холодное и отстраненное выражение, и если бы Юнги не знал его слишком хорошо, он бы не распознал нервозности под этой равнодушной маской. - Да, магический, - произносит парень пустым, ничего не выражающим голосом, так словно в этом нет ничего особенного и, возможно, так оно и есть. Может, и нет ничего необычного в том, что среди магов полно конченных сволочей, что обожают злоупотреблять властью, которую имеют над другими. Возможно, нет ничего удивительного в том, что Чимину попался один из таких. Может быть. Но от этого знания Юнги хочется убить этого ублюдка только больше, на самом деле. – И нет, это нелегко. Очень нелегко, хен. Но выжить гораздо важнее, - продолжает парень, вставая из-за стола. Юнги медленно покачивает головой, не отводя от него взгляда. - Мы оба знаем, что терпение – не моя сильная сторона, Чимин-а. Чимин чуть криво усмехается и согласно кивает на это головой, взгляд его, когда он вновь смотрит Юнги в глаза, становится очень грустным и почти умоляющим. Юнги терпеть не может, когда Чимин так делает, потому что из-за этого выражения Юнги очень сложно ему отказать. - Хен, я был напуганным идиотом, я не смотрел толком, с кем заключаю контракт, и теперь расплачиваюсь за это. Но ты умнее и осторожнее меня, ты не совершишь такой ошибки, - он поспешно облизывает пухлые губы, нерешительно опускает глаза, затем тяжело вздыхает, подходит к Юнги и порывисто обхватывает его запястья руками. Темная кофейная гуща проливается на пол и бледную кожу рук Юнги, но Чимин не обращает на это внимания, так что и Юнги решает не делать этого, кофе все равно чуть теплый и не так уж и сильно обжигает его. Глаза младшего обеспокоенно блестят серебристыми огнями, которые красиво подсвечивают их изнутри. – Хен, пожалуйста, подумай над этим. Если не ради себя, то хотя бы ради меня. А если не ради меня, то ради твоего… - Чимин запинается, видимо, ощутив, как резко напрягается Юнги и внешне и внутренне, или увидев, как холодеет его взгляд, становясь острым и предупреждающим. Юнги знает, что он хочет сказать, и лучше младшему не заканчивать фразу. Эта тема – табу, и они оба это понимают. Чимин неловко поджимает губы и опускает глаза на запястья Юнги, которые бережно сжимает чуть крепче, словно безмолвно извиняясь. – Ну, ты понял, - неловко заканчивает парень. Юнги с трудом сглатывает ком, что встает посреди его горла и отрывисто кивает. - Я подумаю, - выдавливает он, его голос хриплый и будто чужой, потому что Чимин этими словами надавливает на самые болезненные точки в его сознании. На то единственное, ради чего Юнги действительно готов пойти на все. На то единственное, что по-настоящему способно задеть Юнги за живое. И это нечестно со стороны Чимина, определенно нечестно, но это работает, и Юнги кажется, что только это сейчас имеет для младшего значение. Они оба демоны, и они не боятся делать больно, если считают, что это необходимо для защиты того, что им дорого. Чимин с облегчением выдыхает и закрывает глаза, услышав его. Спустя мгновение Юнги ощущает, как поток чужой магии аккуратно вливается в него, медленно перетекая от пальцев Чимина ему под кожу, как его оголодавшее естество поспешно сметает и поглощает эту энергию, чувствует, как мягкое тепло распространяется по его телу, согревая изнутри. Кажется, Юнги не осознавал до этого, что его немного знобит. Магия Чимина разливается в нем плавными, неторопливыми волнами, она, вопреки некоторым поступкам и действиям своего обладателя, очень нежная и освежающая, как весенний ветерок, обещающий скорое лето, как морской бриз в жаркий день. Юнги знает – Чимин ничем не любит делиться, особенно своей магией, поэтому сейчас он благодарно и тепло улыбается парню уголками губ, когда тот открывает глаза и с беспокойством осматривает его лицо, явно пытаясь на глаз определить, стало ли ему лучше. Этой энергии не хватит надолго, возможно, день или два Юнги будет чувствовать себя сносно, но не более, все-таки для демонов, в отличие от тех же волшебников, магия собратьев не является действенным источником энергии, потому что очень плохо усваивается, однако это не так уж и важно, на самом деле. Этот жест сам по себе кажется Юнги более чем трогательным и значимым. Чимин, тщательно оглядев его, хмурится, но, в конце концов, все же медленно кивает, после чего отпускает руки Юнги и отходит на шаг назад, глаза его все еще поблескивают обеспокоенным серебром, однако уже не так ярко, как некоторое время назад. - Береги себя, хен, - говорит он на прощание и развеивается в воздухе с легким, едва слышным свистом. Юнги глубоко вздыхает, как никогда отчетливо почему-то ощущая собственное одиночество в стенах этой маленькой квартирки, отпивает из кружки, задумчиво проводит пальцем по ее кромке и резким движением выливает темный напиток в раковину рядом с собой. Оставив грязную кружку на кухонной тумбе, Юнги плетется обратно в свою спальню, чтобы там завернуться в одеяло и забыться сном, который, возможно, хотя бы на этот раз не заберет у него все оставшиеся силы.***
Юнги, по правде говоря, нравится это место. Тихое и безлюдное. И нравится эта ночь. Безлунная, но звездная. Темная, скрывающая за непроглядной завесой весь мир и его самого вместе с ним, но с частым вкраплением блестящих точек-звезд. Они не освещают это небо, не помогают распознать очертания окружающих предметов, но они остаются своеобразным напоминанием, что не существует абсолютной темноты, как и бесконечной ночи. Юнги находит в этом осознании нечто умиротворяющее и воодушевляющее. Иногда это помогает – понимание, что в этом мире у всего есть конец. В мире Юнги нет, но в этом да. И это прекрасно, по мнению Юнги. Конечность заставляет ценить определенные явления и вещи больше, чем бессмертие. Бессмертие тоже со временем приедается. Так Юнги однажды сказал один знакомый вампир, но он, честно говоря, не очень ему поверил, хотя бы потому что этот парень явно не собирался умирать в ближайшее время, пусть и говорил подобные вещи. Но в остальном это утверждение может быть не таким уж и неверным. Юнги не уверен, на протяжении большей части своей жизни он был слишком занят выживанием, чтобы хотя бы подумать о том, как долго он уже живет. Юнги тяжело вздыхает и плотнее кутается в плед, который материализовал пару минут назад. Кажется, он уже дошел до той стадии, когда больше не может должным образом поддерживать физическую форму этого тела, поэтому оно не силах нормально удерживать тепло. На поверхности черного озера, на берегу которого расположился Юнги, как в кривом зеркале, отражаются искаженные блестки звезд. Рядом на километры нет ничего и никого, единственные звуки, нарушающие окружающую тишину - порывы ветра, путающиеся в ветвях древней плакучей ивы, у корней которой сидит Юнги, да одинокий плеск мелкой рыбешки и лягушек в воде. Юнги запрокидывает голову, прислоняясь макушкой к морщинистому стволу дерева и утыкаясь взглядом в занавешенное густой кроной черное небо. Даже то, что он хорошо видит в темноте, лучше, чем простые люди, не помогает ему сейчас разглядеть что-либо вокруг себя. Юнги посмеялся бы над тем, какой странной метафорой к его жизни в данный момент является это наблюдение, но у него нет сил на смех и самоиронию. Он потратил их все на то, чтобы переместиться в это место, что находится в милях от Сеула. Раньше, насколько Юнги известно, это место было Святилищем, в котором было много светлой энергии и магии. Она жила в воде этого озера, витала в воздухе и питала деревья и растения, охраняла местных природных духов, люди даже построили рядом храм и почитали эту землю как святыню. Но затем грянула одна из войн, Юнги даже понятия не имеет, какая именно, из того огромного множества, что разгораются у людей постоянно, и воздух и земля этого места окропились кровью, что отравила их смертью и болью. Так что теперь из магического здесь осталась разве что эта ива, в корнях которой все еще теплятся остатки древней целительной магии. Юнги чувствует спиной ее едва ощутимое тепло, что течет под корой, и которую он мог бы забрать, вытянуть и поглотить, но… Это все равно что грабить бездомного. Аморально даже для демона. И, несмотря на то, что в этом месте уже почти нет магии, Юнги использует именно его в качестве персональных «ворот» из своего мира в мир людей. На самом деле, как раз потому что здесь нет больше магии, Юнги и выбрал это место. Демоны известны своей жадностью до всего, в чем есть магическая энергия, поэтому не каждому придет в голову искать тайник Юнги там, где демону нечем поживиться. Юнги зябко ежится, лезет в свой рюкзак и достает из него бутылку вина, он ерзает на месте, устраиваясь поудобнее и заворачиваясь плотнее в плед, и только после этого постукивает пальцами по горлышку, из которого сама собой медленно и неохотно выпрыгивает пробка. Юнги мог бы показывать людям что-то подобное за деньги и называть себя фокусником. Он определенно пользовался бы успехом на семейных мероприятиях и корпоративах. Юнги усмехается себе под нос и отпивает из горла, после чего недовольно морщится. Нужно было взять соджу, но Суран слишком привередлива и принципиальна в этом вопросе, чего не скажешь о ее позиции относительно опозданий. Юнги уверен, что ждет уже достаточно долго, чтобы это можно было считать за опоздание. Но, несмотря на его недовольство, алкоголь все же делает свое дело – он немного согревает это тело изнутри и, на самом деле, это единственно, что Юнги от него было нужно. Просто чтобы он заставил тяжелую и ленивую кровь быстрее заструиться по венам, потому что магия Юнги не способна сама это сделать. Юнги медленно растирает ноющее плечо и делает еще один глоток. Если демон, специализирующийся на огне не в силах себя согреть, ему стоит, как минимум, обеспокоиться. Юнги не беспокоится, он точно знает, что уже почти подошел к черте. - Разве джентльмен не должен подождать даму, прежде чем распивать напитки? – раздается мелодичный голос над ним, Юнги не поднимает головы и даже не поворачивается в сторону голоса, лишь неопределенно поводит правым плечом. Суран любит заставать врасплох, поэтому он назло ей делает совершенно бесстрастное и невозмутимое лицо и не выказывает ни капли удивления. Все же она заставила его прождать порядочно времени, и он не может отказать себе в маленькой мести. - Не вижу здесь никакой дамы, нуна, - отвечает он спокойно, еще раз прикладываясь к бутылке. - В такой темноте, оно и понятно, - небрежно пожимает плечами Суран, грациозно усаживаясь рядом с Юнги прямо на холодную траву и бесцеремонно вырывая бутылку у него из рук. Юнги не напоминает ей, что демоны отлично видят в темноте, ему не хочется портить ее шутку. Она взмахом руки создает себе в воздухе бокал и заполняет его чуть больше чем наполовину, темно-бордовая жидкость омывает стенки бокала, когда Суран взбалтывает его, Юнги лениво прослеживает это движение взглядом. Девушка протягивает ему бутылку обратно и окидывает быстрым, но цепким взором, явно оценивая его состояние. Юнги не может сказать, довольна она или нет увиденным, потому что Суран очень хорошо умеет скрывать свои эмоции, когда того хочет. – Давно не виделись, Шуга-ши. Хреново выглядишь, - произносит она будничным тоном и откидывает с плеча свои темно-изумрудные длинные волосы автоматическим жестом. - Да и ты тоже, нуна. Эти серьги тебя старят, - равнодушно кивает Юнги, вновь отпивая из горла бутылки. Суран чуть морщится, но Юнги видит, что уголки ее губ подрагивают, сдерживая улыбку. - Обожаю с тобой болтать, Юнги. Всегда такой щедрый на комплименты, - качает она головой, после чего вздыхает, поднимая свой бокал. Юнги хмыкает, делает еще глоток и переводит взгляд на темную гладь чернеющего озера, от которого тянет промозглым ветерком и тиной. Он давно не виделся с Суран. Да и вообще с кем-либо, кроме Чимина, из родного мира. Хотя и сложно сказать, сколько именно времени прошло. В человеческом мире и в их измерении оно течет совершенно по-разному. Он вообще не уверен, что к их измерению применимо такое понятие, как «время», по крайней мере, оно точно не соответствует человеческим представлениям о нем. Юнги невольно закусывает губу. Черт, пожалуй, он будет скучать по времени. Суран рядом с ним задумчиво покручивает бокал в руке, наблюдая за тем, как перекатывается вино по его стенкам, и Юнги отлично знает, что это сосредоточенное выражение ее лицо принимает, когда демоницу что-то беспокоит. И Юнги даже знает что именно, но ему не хочется облегчать ей задачу и озвучивать так рано причину, по которой пригласил ее сюда, выдернув из другого измерения. - Я удивилась, когда ты позвал меня. Честно говоря, твой зов довольно сильно меня встревожил. Ты просишь о помощи, только когда все совсем плохо, когда ты совсем не справляешься, и у тебя просто нет другого выхода, - откровенно произносит она, и Юнги это в ней нравится. То, что она обычно прямо говорит, что думает. Это редкость среди их сородичей. Юнги замечает, как она неосознанно начинает накручивать на палец прядь своих темно-зеленых волос, немного настороженно украдкой поглядывая в его сторону. – Так что, Юнги, все совсем плохо? – настойчиво спрашивает она, щуря глаза. Юнги неопределенно пожимает плечами и отводит взгляд. Ему не хочется отвечать на этот вопрос или вообще вести этот разговор, но он вытащил Суран из их мира, и она, буквально рискуя головой, пришла только для того, чтобы выслушать его. Так что да, Юнги задолжал ей как минимум честность, потому что мало, очень мало кто сделал бы на ее месте для него подобное. Он тяжело вздыхает, переплетает вместе пальцы, сжимая руки в замок, и поворачивается к Суран, которая, чуть нахмурившись, терпеливо ждет его ответа. - Думаю, в ближайшее время мне придется вернуться, - слова царапают ему горло и с неохотой срываются с губ, звуки тяжело и ощутимо повисают в воздухе, Юнги не нравится, как они звучат, обреченно и горько, не нравится, что именно они значат, не нравится, что вскоре они превратятся в реальность. Но это правда, Юнги придется вернуться, ему никак не избежать этого, потому что демоны слишком тесно связаны со своим миром и не могут долго существовать в чужом. Суран медленно выдыхает, но в остальном внешне остается невозмутима и, если бы она не моргала так часто, как делает всегда, когда пытается скрыть неконтролируемо зажегшиеся зеленые искры в глазах, возможно, Юнги даже поверил бы ей и ее спокойствию. Поверил бы, что его слова не приводят ее сейчас в ужас. - Что ж… рано или поздно это должно было произойти, это было неизбежно, - спустя несколько мгновений тишины медленно, явно тщательно подбирая слова, произносит она. Бокал в ее руках чуть подрагивает, отчего вино неспокойно покачивается. Она поспешно закусывает нижнюю губу и отставляет его в сторону. – И что ты хочешь, что бы я сделала, Юнги? Мне связаться с Кихёном? Тебе нужна защита? Убежище? – спрашивает она, внимательно глядя на него, глаза ее поблескивают зеленым, это короткие вспышки, но Юнги видит их, как и тревогу с волнением, о которых они сигнализируют. - А у тебя выйдет организовать что-то из этого, нуна? – заинтересованно наклоняя голову набок, говорит Юнги, и ему действительно интересно, даже если он и знает ответ на этот вопрос. - Я не знаю, - честно признает Суран, губы ее встревожено поджимаются. – Но я могу попытаться, – неожиданно совершенно серьезно произносит она, твердо глядя Юнги в глаза, потому что, конечно же, знает, знает, что Юнги поймет, насколько она искренна в этот момент, посмотрев ей в глаза. Юнги медленно моргает, немного застигнутый врасплох этим ответом, но быстро успокаивает взметнувшееся в нем тепло, что приятно согревает его не хуже вина. - Спасибо, нуна. Для меня это многое значит, - честно отвечает он, потому что это действительно так. Мало кто захочет рисковать ради другого жизнью, и Юнги, честно, очень сбивает с толку осознание, что кто-то может быть даже теоретически готов сделать ради него что-то подобное. Эта мысль совершенно не укладывается у него в голове, даже если он и понимает, что Суран действительно верит в то, что говорит. И будто прочитав его мысли, девушка широко усмехается и шлепает его своей изящной ладошкой по здоровому плечу. - Еще бы это не значило для тебя многое. Я не говорю такое, кому попало, так что ты должен ценить такую самоотверженность, - чуть поддразнивающе произносит она, а затем уже серьезнее добавляет: – Я бы не стала заходить так далеко и рисковать, если бы не знала, что ради меня ты сделал бы то же самое, Юнги. Все-таки я – демон, я не могу оставаться в долгу у кого бы то ни было, - небрежно пожимает она плечами с невозмутимым видом. Юнги чуть усмехается на это и качает головой. Это приятно, на самом деле, эти слова заставляют Юнги поверить, что у него есть поддержка в этой изначально бессмысленной и суицидальной борьбе, из которой он никак не может выйти победителем и, возможно, никогда и не сможет. Конечно, у него есть Чимин, но для Чимина Юнги всегда был, в первую очередь, хеном, он не в состоянии оценивать поступки и действия Юнги непредвзято. Поэтому слова Суран действительно греют ему душу. Так что Юнги медленно выдыхает, собираясь с мыслями и силами, прежде чем заговорить. - Я много думал об этом, нуна, - сжимая ладони вместе, начинает Юнги медленно, осторожно подбирая слова. – Мне придется вернуться, но вряд ли я выживу, если сделаю это сейчас. Так что для меня единственный способ остаться в живых в нашем мире, это устранить главную угрозу для себя. Того, с кого все это и началось. Если его не станет, у меня появится шанс выжить. Юнги видит, как вздрагивает Суран, как расширяются ее глаза, что наливаются зеленым, и ему не хочется наблюдать всю эту тревогу и беспокойство, что искривляют ее лицо, но он должен предупредить ее, потому что действия, которые он предпримет в будущем, обязательно отразятся на ней, и Суран должна быть к этому готова. После всего, что она сделала для него, Юнги обязан рассказать ей о своих намерениях, чтобы она успела подготовить для себя пути отхода. Люди уверены, что у представителей его вида нет чувств, нет способности к состраданию или угрызений совести. И хоть Юнги не может говорить за всех или утверждать, что у людей и демонов одинаковое представление об этих понятиях, когда это точно не так, он знает, что эмоции и чувства у демонов все же есть. У кого-то больше, у кого-то меньше. И сейчас ему тяжело видеть боль в глазах одного из очень немногих существ во всех существующих измерениях, которое он может назвать другом, именно потому что у него есть чувства и привязанности. Те, кто не живут столетиями и не являются демонами, никогда не смогут понять, как это сложно – сохранить теплые чувства к кому-либо спустя долгие годы в этом непредсказуемом мире, и насколько больно потом терять это существо. И в глазах Суран Юнги видит в этот момент, что она думает именно об этом. О том, что потеряет его, о том, что Юнги перестанет существовать. - У тебя не получилось в первый раз, с чего ты решил, что получится в этот, Юнги? - залпом осушив бокал и жестом развеяв его в воздухе, спрашивает Суран спустя долгое время, которое проходит в напряженном и задумчивом молчании. Ей не нравится идея Юнги, не нужно быть ясновидящим или телепатом, чтобы понять это, но она слишком хорошо знает Юнги, чтобы пытаться сразу же его переубедить. - Потому что у меня нет выбора. У меня должно получиться. Я умру, если у меня не получится, - отстраненно, лишенным эмоций голосом отвечает Юнги, не отводя глаз от черной поверхности озера, разукрашенной блеклыми и кривыми звездами. Даже такие, они все равно кажутся Юнги красивыми. Он не знает, почему большая часть того, чего нет в его родном мире, но есть в этом, такая красивая. - Ты можешь умереть, в процессе своих попыток. На этот раз навсегда. Ты же это понимаешь? – серьезно нахмурившись, допытывается девушка, пытаясь заглянуть Юнги в глаза. Юнги знает, что даже если ей удастся, она не увидит в них ничего, что успокоило бы ее, поэтому не смотрит в ее сторону. - Да. Но, нуна, зная меня, думаешь, я упущу возможность побороться напоследок? – он усмехается собственным словам и смотрит в глаза подруги, которая несколько мгновений ошеломленно моргает, а затем… затем фыркает, опускает голову и, сдаваясь, качает головой, губы ее растягивает немного грустная, но все равно довольная улыбка. Потому что это тот Мин Юнги, которого она знает, это тот Мин Юнги, которого, честно говоря, сам Юнги знает, и они оба понимают, что чего-то иного ожидать от него было бы бессмысленно. Юнги не может изменить то, кем он является, и никогда не мог. Он просто не умеет сдаваться и ничего не в силах с этим поделать. - Ладно. Хорошо. Я поняла, - наконец, произносит Суран, поднимая голову и кивая, на лице ее написано что-то похожее на смирение и принятие. Ее окончательно ставшие зелеными глаза сосредоточенно и серьезно блестят, гармонируя с зеленой челкой. – Какой у тебя план, Юнги? Тебе нужен план. Хороший, хитрый и коварный план. Потому что одной грубой силой не победишь противника, что гораздо сильнее тебя, - она скрещивает руки на груди и выжидающе смотрит на Юнги. - Для начала мне нужны силы, в своем нынешнем состоянии я ни на что не годен, - медленно и с расстановкой начинает Юнги, он решает не акцентировать внимание на том, что Суран с готовностью кивает на эти слова, явно полностью разделяя его точку зрения по этому вопросу. – Так что, пока я разбираюсь с этим вопросом, я хотел попросить тебя, нуна, найти для меня определенную информацию и кое-что подготовить. Суран хитро улыбается на это и хмыкает себе под нос. - Ох, хочешь, чтобы я поработала для тебя двойным агентом, Юнги? – приподнимает она красиво очерченную бровь, но тут же усмехается. - Что ж, я могу попробовать, но ты будешь очень много мне должен, когда все закончится, - произносит Суран и откидывает свои зеленые волосы с плеча. – Все-таки мы, демоны, не может делать что-либо задаром. И кто я такая, чтобы нарушать это золотое правило, что придумали задолго до меня? Юнги неодобрительно цыкает, но невольно улыбается уголками губ. Эти слова кажутся шуткой, но правда в том, что они ею не являются. И дело не в характере Суран. Демоны, в самом деле, просто не могут оставаться в долгу перед кем-либо, поэтому Юнги сам найдет способ отплатить ей, потому что это часть его природы. И потому что в жизни Юнги не так уж и много тех, кто действительно готов помочь ему тогда, когда у него объективно нет никаких шансов победить, чтобы он мог позволить себе не ценить их и все то, что они для него делают. Про демонов, их жестокость и меркантильность могут говорить все, что угодно, но демоны всегда отдают должное тому, кто этого достоин, и воздают по заслугам как за хорошее к себе отношение, так и за плохое. Демоны всегда платят по счетам. И это тот факт, о котором очень многие в человеческом мире забывают.***
Юнги понимает, что достиг своего предела, когда в один день, сидя за синтезатором, не может чисто сыграть ни одного аккорда. Его руки не слушаются его, пальцы дрожат и каждая мелодия, которую он пытается исполнить, превращается в какую-то визгливую, неправильную мешанину из звуков и отдельных нот. Юнги пытается, упрямо пытается заставить одеревеневшие пальцы двигаться как нужно, пытается сыграть аккорды медленно, но у него не получается. Это просто не работает. Его тело слишком слабо для подобного, и ему пора уже признать это. Юнги упирается подрагивающими руками в скамью, на которой сидит, невольно горбится и, опустив голову, тяжело выдыхает из легких весь воздух. Белая челка закрывает ему глаза, но Юнги чувствует такое опустошение как физическое, так и моральное, что просто не может больше поднять руки и откинуть ее. Он чувствует, что ничего не может больше сделать, а беспомощность это то, что всегда по-настоящему заставляет Юнги злиться. Ничто во всех существующих мирах он не ненавидит так сильно как беспомощность. За всю свою жизнь он ощущал ее так часто во всех возможных и невозможных вариациях, беспомощность толкала его на самые безумные и отвратительные поступки и за это, именно за это Юнги ненавидит ее всей своей нечеловеческой душой. Потому что именно беспомощность превращает его в монстра. Юнги медленно поднимает голову и упирается взглядом в черно-белые клавиши. В этом мире много вещей, которые ему нравятся, но совсем мало тех, что он любит. Музыка – одна из таких. Из тех вещей, что удерживают Юнги в этом мире, даже когда все вокруг отвергает его и показывает, что он чужак и не принадлежит этому измерению. Когда Юнги играет, он не чувствует, что должен уйти, не ощущает, что обречен умереть, перестает думать о том, что сам своими действиями довел себя до такого положения, не спрашивает себя, верный ли сделал выбор, раз ни к чему кроме боли и страданий этот путь его не привел. И это такое облегчение – не ощущать всего этого, не раздумывать об этом, что он делает постоянно, оставаясь наедине с собой, даже если совсем не хочет. Это свобода – просто позволять своим рукам скользить по клавишам и играть мелодии одну за другой, вплетая в них свои горькие мысли и сожаления, которые Юнги не может высказать вслух. Некоторые вещи могут сломать, если произнести их. А Юнги не может позволить себе сломаться. И теперь, когда он не в силах даже извлекать звуки из простенького синтезатора… Судорожный вздох отражается от стен его пустой гостиной. Юнги не помнит, когда именно убрал из нее всю мебель, но в какой-то день он просто устал натыкаться на нее, что в своем ослабленном и дезориентированном состоянии делал постоянно, поэтому просто решил избавиться от всего. Ему все равно осталось недолго жить в этой квартире, какая разница, будет ли она в эти последние дни или недели походить на место, где кто-то живет, или нет? Он осторожно проводит по белым клавишам дрожащими пальцами, касаясь их поверхности только самыми кончиками. Юнги назвал бы это прощанием, если бы умел прощаться или отпускать. Но Юнги – демон и он слишком жаден, чтобы быть в состоянии распрощаться с чем-то, что действительно любит. Потому что он не понимает, почему вообще должен делать это, когда в его жизни и без того так много потерь, разочарований и борьбы, и так мало того, что он желает и любит всем сердцем. Юнги не понимает, почему должен идти на поводу у судьбы и позволять ей забирать у него все, что ему дорого. Друзей, доверие, мечты, музыку. Жизнь. Почему Юнги должен отдавать все это? Сколько ему еще нужно бороться, чтобы, наконец, доказать, что он достоин всего этого? Что ему еще нужно сделать, чтобы получить право стать счастливым? Юнги до боли закусывает дрожащую губу и с трудом подавляет весь тот яростный вихрь, что поднимается внутри него. Это тяжелые и горькие эмоции, почти что удушающие в своей интенсивности, подавляющие в своей болезненной откровенности. Юнги не дает им затопить себя, потому что слишком хорошо знает, чем это может обернуться для него. Последний раз, когда он позволил эмоциям полностью поглотить себя, сгорел его любимый город. Сейчас Юнги, конечно, не сможет провернуть подобный трюк, потому что у него нет сил даже на то, чтобы поднять руки, но это не значит, что его эмоции не могут навредить. Например, ему самому. У него уходит какое-то время на то, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. Когда Юнги вздрагивает и поспешно моргает, приходя в себя, за приоткрытым окном уже разгорается закат. Юнги щурится, алый свет заходящего солнца слепит ему в глаза, но он все равно не отводит взгляда, потому что не может быть уверен, какой именно закат или рассвет станет для него последним в этом мире. Юнги кажется, что он должен наслаждаться каждым из тех, свидетелем которых становится. И, в конце концов, закаты всегда заставляют его замереть, и он ничего не может поделать с этим. Именно закат был первой вещью, принадлежащей только этому миру, которую Юнги действительно сумел полюбить. Юнги всегда любил и будет любить музыку, но он в силах забрать ее с собой куда угодно, однако настоящий закат он может увидеть только в этом измерении. Поэтому он сидит, почти не двигаясь, и наблюдает за тем, как медленно его комната наполняется золотисто-бордовыми росчерками выгорающего солнца, испепеляющего прошедший день. Из-за домов по соседству, Юнги не видит само светило, но это не так уж и важно, отдельных лучей и лоскутов неба, раскрашенных в сиреневый, вполне достаточно, чтобы мысленно дорисовать недостающие детали на картине этого вечернего пейзажа. Какое-то время Юнги нравилось рисовать, но все его картины получались мрачными, темными и наполненными образами, которые будили в Юнги слишком много тяжелых воспоминаний. Поэтому он забросил это занятие и возвращался к нему, только когда плохих и страшных мыслей в нем становилось так много, что он больше не мог держать их в себе. И сейчас, в это самое мгновение, в Юнги рождается желание запечатлеть, как красочно на его глазах умирает солнце, чтобы вновь возродиться на рассвете. Но Юнги не может этого сделать. Сейчас он вообще ничего не может, и это так несправедливо и неправильно. Он дожидается, пока небо не потемнеет окончательно, а сизые сумерки не окутают мягким темным покрывалом его комнату, и только после этого закрывает глаза и обращается к магии внутри себя. Ее слабый, но все еще ровно и упрямо горящий огонек, не больше того, что тлеет на конце догорающей спички, предано откликается на его зов, все еще, несмотря на собственную немощность, желая помочь ему. Его магия всегда была такой, она всегда пыталась защитить его, даже когда откровенно была беспомощна что-либо сделать, и, возможно, это то, в чем они с Юнги схожи. Они оба не в силах признать собственную беспомощность. Юнги хмурится и поджимает губы, это больно – видеть собственную магию в таком состоянии, но он заставляет себя отбросить ненужное сожаление и сосредоточиться на главном. Он мысленно представляет себе знакомую серебристую с розовыми всполохами ауру и направляет свою магию на ее поиски, выпуская из этой комнаты на другой конец города. Огонек вздрагивает, словно опаленный неосторожным дыханием, но не затухает, он все равно держится и усердно выполняет поручение Юнги, у него не сразу получается и на поиски он тратит больше времени, чем на них должно уходить при обычных обстоятельствах. Но Юнги не жалуется, он понимает, что она делает все возможное с ее-то ресурсами. Это не ее вина, Юнги сам довел все до такого состояния. Нащупав в магическом пространстве города искомое, Юнги осторожно тянется к этой ауре и осторожно касается ее, привлекая к себе внимание. Энергия Чимина тут же всколыхивается, изумленно замирает на мгновение, а затем поспешно и порывисто тянется к Юнги в ответ, еще сильнее наполняясь розовыми вкраплениями, что обычно символизирует о волнении и беспокойстве парня. «Хен, что случилось? Ты в порядке?» - раздается чистый и звонкий голос младшего в голове Юнги, и его встревоженный тон не может не вызвать у старшего невольную усмешку. «Да, Чимин-а. Я жив. И мне нужна твоя помощь, чтобы так оно и оставалось,» - отвечает Юнги. Даже по их связи его голос кажется слабым и сдавленным, так что Юнги не хочет знать, как он звучит в жизни. «Помощь? Хорошо, конечно, только скажи, что нужно, хен… Но ты же помнишь, что я не могу пользоваться сильной магией без разрешения своего мага?» - немного растеряно, но с явной готовностью и волнением думает Чимин. Юнги чувствует, как наполняется нервозностью и беспокойством аура младшего, он явно предполагает в этот момент самое худшее, и было бы странно его в этом винить. Юнги, действительно, обращается за помощью только в самых крайних случаях, когда у него просто нет другого выбора. «Никаких стихийных бедствий и путешествий в другие измерения, обещаю. Мне просто нужна информация, Чимин-а,» - успокаивает Юнги. «Информация?» - удивляется Чимин, но уже через мгновение встряхивается и воодушевляется. – «Тогда ты по адресу, хен. Что ты хочешь узнать?» «Все, что ты можешь рассказать о местном сообществе магов.» Чимин молчит довольно продолжительное время, так долго, что Юнги даже озадаченно проверяет, не оборвалась ли ненароком их связь, он так слаб, что и такое вполне могло произойти. «Хен, ты… ты…» - Чимин запинается, его голос как-то странно дрожит, но он быстро берет себя в руки и уже совершенно спокойно продолжает: – «Да, конечно. Конечно, хен. Я расскажу тебе все, что знаю. А то, чего не знаю, узнаю для тебя.» Юнги покачивает головой и тихо, слабо смеется себе под нос после этих слов, слишком в них много облегчения и надежды, настолько, что он почти начинает чувствовать себя виноватым. «Спасибо, Чимин-а.» «Нет, не стоит, хен. Я рад, что ты…» - Чимин вновь замолкает, явно не в силах подобрать слов, чтобы выразить то, что думает и чувствует. Но это и не нужно, на самом деле, потому что Юнги видит его ауру в этот момент и может представить себе его эмоции. - «Я просто рад, хен,» - проникновенно заканчивает он. И Юнги, честно говоря, не знает, что на это ответить, потому что сам он не рад, но Чимин ощущает такое волнение и его переполняет такая надежда, что он даже не пытается, вопреки обыкновению, хоть как-то это замаскировать, поэтому у Юнги просто не хватает духу сказать, что он думает на самом деле.***
Юнги резко вздрагивает и широко распахивает глаза, когда сильная магическая волна прокатывается по городу и вырывает его из крепких объятий сна. Он непонимающе и сонно моргает, поначалу совсем не в силах осознать, что именно заставило его проснуться. Юнги щурится, протяжно и хрипло стонет, зарываясь лицом в подушку, лишь краем затуманенного сознания он отмечает появление знакомой демонической ауры, где-то в воздухе, но он слишком сонный, чтобы действительно зафиксировать это или проанализировать. Юнги просто ждет некоторое время и когда магический фон города вновь выравнивается, с облегчением выдыхает, плотнее заворачивается в свое одеяло и, наконец, вновь проваливается в сон. Во второй раз Юнги просыпается уже из-за того, что кто-то ураганом врывается в его квартиру и явно намеренно громко принимается греметь посудой на его кухне. В этом шуме отчетливо слышится осуждение и желание привлечь внимание, поэтому Юнги не долго гадает, кто решил посетить его в - он скашивает глаза на прикроватный столик и, увидев цифру 9 на электронных часах, глухо стонет, куда-то в потолок - такой безбожно ранний час. Учитывая, что к нему вообще мог наведаться только один конкретный Пак Чимин, вариантов у Юнги изначально было немного. Юнги пытается игнорировать незваного гостя и вновь забыться сном, но Чимин не был бы собой, если бы не умел мастерски выводить из себя. Юнги тяжело вздыхает и обреченно пялится в потолок, когда слышит подозрительно громкий грохот и звон чего-то тяжелого, упавшего на пол. Похоже на кастрюлю или сковороду по звуку. Юнги остается только теряться в догадках, зачем именно этому мелкому демону понадобилось готовить на его кухне в чертовы девять часов утра. Юнги вздыхает еще раз, если Чимин решил готовить, это ведь значит, что он не уйдет просто так, верно? С безысходностью и смирением в душе, Юнги, все еще укутанный в одеяло, скатывается с кровати на пол, где лежит несколько секунд в не самом комфортном положении, просто потому что может и это недолгая, но хоть какая-то отсрочка перед вынужденным разбирательством с младшим. Он неохотно встает сначала на колени, щурит слипающиеся глаза, и только после этого с кряхтением поднимается на ноги и прошаркивает в сторону кухни, чтобы попытаться спасти свою квартиру от розоволосого бедствия. Увидев его, Чимин сладко, почти елейно, улыбается, одаривая старшего торжественно и радостно поблескивающим взглядом, что тут же заставляет Юнги насторожиться и как рукой снимает его сонливость. Когда Пак Чимин улыбается вот так, лучше приготовиться к приближающимся неприятностям, потому что это выражение обозначает, что Чимин затевает авантюру, а когда он затевает авантюру, никто не может предсказать, к каким последствиям это может привести, особенно сам демоненок. Юнги щурится, быстро осматривает собственную кухню, с некоторым облегчением отмечая, что урон не настолько катастрофичен, как он ожидал, и плотнее запахивается в свое одеяло. - Хен! У меня для тебя такие хорошие новости! – пропевает Чимин, насильно усаживая Юнги за стол и пододвигая к нему чашку с чем-то похожим на кофе. Юнги с подозрением принюхивается к содержимому кружки, Чимин спокойно мог бухнуть туда бадьяна или еще чего-нибудь, и, немного неловко и озадаченно поведя плечами, осторожно отхлебывает, просто чтобы не смотреть в это мгновение на полное энтузиазма лицо младшего. Такое воодушевление - слишком для Юнги прямо с утра. Чимин, конечно же, от нетерпения буквально вибрирует на стуле напротив, на который поспешно усаживается, но Юнги игнорирует это. Чимин все равно сам все расскажет, какой ему смысл напрягаться? И парень, в самом деле, делает именно это, когда не получает в ответ ничего выразительнее отрывистого мычания. Он всплескивает руками и придвигается поближе, наваливаясь грудью на столешницу стола. - Хен, помнишь того мага, которого мы обсуждали недавно? У которого магазин зелий. Тебе он еще понравился, - воодушевленно начинает Чимин. Юнги поднимает на него глаза, чуть хмурится, припоминая, накануне они обсуждали стольких магов, что все лица и имена уже перепутались у него в голове. Но спустя несколько мгновений память услужливо подкидывает Юнги фотографию мага с идеальными, будто выточенными чертами, пухлыми губами и теплым, очень выразительным взглядом. Юнги задумчиво мычит и невольно морщится. - Я не говорил, что он мне понравился, - качает он головой, однако, по широкой ухмылке, что растягивает губы Чимина, очевидно, что бесполезно этому прохвосту пытаться что-то доказать. - Хен, ты, может, забыл, но я умею читать эмоции, - напоминает младший, снисходительно приподнимая бровь и небрежно закидывая ногу на ногу. – И ты пялился на него с открытым ртом, когда я показал тебе фотографию. Хотя я тебя понимаю, странно было бы не пялиться... - Так что там с ним? - спокойно прерывает его старший, потому что как бы красив ни был этот маг, это еще не повод поднимать Юнги из постели в такое раннее утро, как и не повод разбрасывать сковородки по его кухне. Нужно что-нибудь на уровне внезапного стихийного бедствия или ужасной катастрофы, грозящейся уничтожить эту реальность, чтобы подобное было хотя бы оправдано. Чимин тут же серьезнеет и подбирается, под испытывающим взглядом старшего. - Есть вероятность, что скоро этот парень вызовет демона 6 порядка, - наклонившись к столешнице, произносит заговорческим шепотом Чимин, блестя своими темными хитрыми глазами. Юнги непонимающе хмурится и склоняет голову набок. - С чего ты это взял? – это слишком большое совпадение и огромное везение, чтобы Юнги мог вот так просто в подобное поверить. Они с Чимином только пару дней назад обсуждали этого парня, а теперь он собирается вызывать демона такого высокого ранга? Не слишком ли... удобно? Маги не любят связываться с сильными демонами, потому что их почти невозможно насильно подчинить своей воле, так зачем простому зельевару вызывать кого-то настолько высокого уровня? - Ты, наверняка, дрых, как сурок, хен, и не заметил такой мелочи, как огромная магическая волна, которая накрыла весь город, - Чимин выжидающе смотрит на него, но, когда Юнги в ответ лишь равнодушно пожимает плечами, обреченно вздыхает и качает головой, с таким видом, будто и не ожидал ничего другого. – Так вот, - продолжает он, - пару часов назад на окраине города призвали одного нашего с тобой общего знакомого, и все закончилось не очень хорошо для мага, - Юнги медленно кивает, показывая, что слушает, и отпивает еще кофе, который горечью обжигает язык, кажется, Чимин все же умудрился добавить в него что-то не то. - Вот оно что. Кто так отличился? – уже более заинтересованно спрашивает он. Чимин выразительно морщится. - Хёсан, - Юнги при звуке этого имени также недовольно кривится. Ничего хорошего ждать не стоит, если Кидо сейчас в этом мире. Не то чтобы он был реальной проблемой, хотя для Юнги в его нынешнем состоянии любой, даже самый слабый собрат-демон является проблемой. Кидо не станет трогать ни Юнги, ни Чимина, потому что ему нет особого дела до внутренних разборок в демоническом мире, однако этот парень – тот еще раздражающий придурок, обожающий играть на чужих нервах. От него и его длинного языка могут быть неприятности, так что лучше не пересекаться с ним лишний раз. Юнги недовольно цыкает себе под нос и пытается найти знакомую ауру этого демона в городе. Через несколько долгих мгновений он немного озадаченно прищуривается и скрещивает руки на груди. - Странно, его присутствие такое слабое, - нахмурившись, покачивает Юнги головой. Это, на самом деле, довольно необычно. Они с Юнги достаточно хорошо знают друг друга, даже несмотря на то, что Юнги спокойно прожил бы и без подобных знакомств, поэтому аура Кидо должна подсвечиваться для него, как новогодняя елка в темноте, но сейчас он едва ли может ее уловить. Чимин согласно кивает в ответ на его замечание. - Меня тоже это удивило. Мой маг, - Юнги пренебрежительно морщится, при упоминании этого человека, но Чимин, конечно же, делает вид, будто ничего не заметил, и продолжает: - отправил меня на место проведения ритуала узнать, что там произошло. Главный маг скормил ему какую-то идиотскую историю, поэтому он заинтересовался, что там случилось на самом деле. Я сменил внешность, покрутился среди охотников и увидел того красавчика-мага, владельца магазина. Видимо, охотники попросили его помочь, мне показалось, они друзья с одним из них. - Так ты думаешь, он будет пытаться поймать Хёсана? И почему это хорошая новость для меня? – задумчиво спрашивает Юнги, пристально глядя на младшего, глаза которого торжествующе начинают поблескивать. - Они не знают его имени, охотники говорили между собой, что имя стерли с пентаграммы, так что они могут определить только ранг Хёсана. И, если они не полные идиоты, они вызовут демона, который сможет найти им этого придурка и приподнести спокойно на блюдечке, - младший радостно хлопает по столу своими маленькими ладошками и широко улыбается ему. Юнги медленно моргает. - С чего ты вообще решил, что именно этот конкретный маг будет заниматься всем этим, а не кто-то другой? – проговаривает Юнги, немного рассеянно, проводя пальцем по ободку кружки и уже параллельно обдумывая эту информацию в голове. Чимин небрежно машет рукой, чуть хмурясь. - Маги из общины не станут в этом копаться. Когда я вернулся, моему волшебнику пришла весточка от их «главного» с просьбой ничего не предпринимать. Так что, если кто и будет этим заниматься то, только охотники и тот, кто не состоит в общине. Юнги закусывает губу и задумчиво постукивает ногтем по керамическому боку кружки. Довольно подозрительно все это. Маги, которые не желают что-либо делать с демоном, что вырвался в человеческий мир после неудачного ритуала. Юнги не то чтобы знает все о магах, но разве они не становятся параноиками, если в дело вовлечен демон? И разве многие из них не почли бы за благо убить взбесившегося беглеца? Юнги не верит в резкую смену мировоззрения и появившееся из ниоткуда сострадание и сочувствие к представителям другого измерения, особенно после веков, проведенных во взаимных недоверии и ненависти. Поэтому да, вполне себе очевидно, что дело тут нечисто. Но, на самом деле, во всей этой ситуации главное далеко не это. Юнги совершенно плевать, какие там интриги плетут между собой маги, единственное, что для него важно… - Ты хочешь, чтобы я связал себя с ним? С тем красивым магом? – прямо спрашивает Юнги, крепче сжимая ручку кружки. В нем поднимается смятение, неуверенность и страх после этих слов, потому что, честно говоря, даже несмотря на то, что он решился сделать это, он все еще не до конца готов морально. В последний раз Юнги связывал себя контрактом очень давно, но это неприятное и удушающее давление, что ощущаешь на протяжении всей службы невозможно забыть, сколько бы времени ни прошло. Будто постоянно, не снимая, носишь на шее стальной ошейник, который туго сдавливает горло, каждый раз, стоит только сделать что-то, что не понравится магу. И метка, метка на предплечье зудит и наливается огнем, когда маг использует зов или ему что-то угрожает. Эти ощущения намертво въедаются в сознание, остаются где-то на подкорке вечным фантомным напоминанием, на что демон готов пойти ради магии и выживания. И с ними можно смириться и свыкнуться, Юнги может это сделать, он же как-то сроднился с неотступной болью в плече, но это не значит, что он сможет ненавидеть их чуть меньше, после того, как привыкнет к ним. Возможно, по его поступкам не всегда можно с уверенностью это сказать, но Юнги не мазохист. Конечно же, уловив его мрачное настроение, Чимин перестает улыбаться, сочувствующе поджимает губы и мягко касается его руки кончиками коротких пальчиков. Юнги невольно думается, что на фоне нежной персиковой кожи младшего, его руки кажутся совсем уж болезненно бледными и, наверное, это не очень хороший знак. - Этот маг он… Он не кажется жестоким уродом, хен, - тихо и утешающее произносит Чимин, наклоняя голову и пытаясь поймать взгляд Юнги. Ему не удается, но это не мешает парню продолжать пытаться, потому что порой он бывает не в меру настойчивым и упрямым. - По крайней мере, по тому, что я о нем слышал. И он ушел из общины магов, это уже говорит о том, что он не такой уж плохой. - Либо он слишком плох даже для них, - криво усмехается Юнги. - Тогда ты сразу же это поймешь, хен. Твое чутье ведь еще ни разу тебя не подводило в этом плане, - убежденно заверяет Чимин, уверенно кивая головой. Юнги поднимает глаза и пристально смотрит на него, но розоволосый действительно выглядит так, будто верит в свои слова и в Юнги. Младший молчит с мгновение, затем нервно закусывает губу. – Хен, тебе нужно самому пообщаться с ним и решить. Но ты же понимаешь - маги очень редко вызывают демонов 6 порядка, неизвестно, когда еще появится такая удобная возможность, а времени у тебя не так уж и много. Он тяжело выдыхает, поджимает губы, а потом медленно произносит, осторожно поглядывая на Юнги из-под челки: - Я загляну к нему сегодня в магазин, применю очень ненавязчиво внушение. Если он будет вызывать демона, он точно выберет тебя, хен. И тогда ты уже решишь, стоит заключать с ним контракт или нет, - Чимин вновь закусывает губу, когда не получает на эти слова ответа. Он решительно хмурит брови и резко мотает головой, глаза его воинственно и упрямо озаряются серебряными бликами. - Я все равно сделаю это, хочешь ты того или нет, хен. Это твой шанс выжить, и я не могу просто позволить тебе его упустить, – Чимин смотрит на него, крепко сжав кулачки, но взгляд его полон невысказанной надежды, и Юнги, по правде говоря, не может ничего противопоставить, когда видит это. Потому что в жизни Чимина всегда было больше сомнений и разочарований, чем надежды, так что Юнги просто не может разрушить его ожидания. Юнги - демон, но он не настолько жесток. Поэтому он медленно выдыхает, чуть горбится, но отрывисто кивает, сдаваясь. Чимин счастливо и широко улыбается, радостно подпрыгивает на стуле и хлопает в ладоши. - Хорошо. Посмотрим, что из этого выйдет, - произносит Юнги задумчиво, плотнее кутаясь в свое одеяло. Он понятия не имеет, чего ему ожидать и к чему все это приведет. Но ему действительно нужен этот контракт. Потому что ему нужно выжить.