Saudade

      В семь лет школа не становится интереснее. Их учат писать и читать более сложные кандзи, чем те, что нужны были для поступления, вводят в историю и литературу, учат считать. Ёширо откровенно скучает. Интересные ей предметы начнутся еще не скоро, ведь это лишь середина первого года младшей школы, а потому она откровенно ленится.       Ее поведение, кажется, изрядно раздражает учителей, как бы мило они ни вели себя с «Савадой-чан». Что, в общем-то, забавно. Остальные ученики и ученицы с удовольствием отзываются по именам с суффиксами, а она — признает только уважительное обращение, которое и сама использует. Всегда — только фамилия, всегда — только уважительные суффиксы и указание на чужую работу, холодное, достаточно отчужденное.       Мама ее за подобное «неуважение», как говорят учителя, не ругает. За что ей уважать людей, которые могут похвастаться только возрастом?       Впрочем, ничего, кроме пустого раздражения и злости, у этих людей нет. Савада не дает и повода усомниться в ее праве для такой ленности, любой вопрос, даже немного более сложный, она решает с легкостью. Иногда, даже с излишней, но этого всегда достаточно. Ума, знаний, незаметного упорства, как они думают, достаточно, чтобы поставить на место этих людей. Не то чтобы упорство было, на самом деле — для этого хватало имеющегося опыта. Где-то были приобретенные знания, их для слишком простых заданий хватало, а где-то она пускала в ход язык, умение говорить и заговаривать зубы. Будто бы змея шипела, опутывая добычу своим телом, отвлекая от того, что скоро эту самую добычу сожрут, целиком, даже не подавившись, и переварят вместе с костями.       Так что ситуация казалась ей крайне забавной, Тсунаеши, ее маленький брат, от такого тоже смеялся — ему совершенно не терпелось тоже пойти в школу, встретиться со всеми этими преподавателями и новыми ребятами, узнавать много-много нового, о чем ему рассказывала старшая сестра. Ёширо его стремление встречала только смехом, новыми историями, от которых с улыбкой фыркала даже мама, и открытыми тетрадями, учебниками, тихо-тихо рассказывая то, что учить он должен только в следующем году. Будто бы секрет между ними.       Клубы, с которыми их постепенно начинают знакомить, какого-то восхищения и радости, воодушевления у нее тоже не вызывают. Савада мало заинтересована в чайных церемониях или икебане, фотографии стоит делать тогда, когда хочется, и так, как именно тебе хочется, по ее личному мнению, а остальное… Ну, ее ничего не цепляет, честно говоря. Даже спортивные секции выглядят несколько бедными. Бледными на фоне чего-то, ассоциация с чем вертится в голове, а слово скользит по языку, но так и не срывается. Будто бы термин, что вечно забывается, а именно его и спросили на экзамене.       Впрочем, ощущение осадка, когда им сказали, что спортивные клубы будут доступны для поступления в самые младшие группы лишь с третьего года, как и эти странные чувства, Ёширо забывает быстро, просто закинув в дальний угол разума — у нее есть и друге дела, чем заниматься самокопанием, право слово.       Но ничего не длится вечно.       Ей исполняется семь, и чуть больше, чем через месяц, мама внезапно начинает готовить множество блюд. На улице двадцать третье сентября, и все еще чертовски жарко, настолько, что все еще можно бегать в шортах и футболке, а холодный лимонад или мороженное кажутся спасением тела и души, едва ли не окрыляя. Ей семь, и один вид порхающей по кухне матери заставляет сжимать ладони в кулаки.       Конечно, не сложно догадаться, чей приезд встречается таким ворохом блюд — у нее был пример, представленный чужими глазами. Ёширо сжимает ладони в кулаки, она впивается ногтями в тонкую кожу, даже и не чувствуя отрезвляющей боли от злости, что вспенивается в груди, вспыхивает ярким клубком, оплетая сердце и душу своей нитью. А вслед за злостью приходит ярость. Это ведь не так сложно при знании. Играючи легко можно сопоставить и возраст, и события, и даже относительно время. Хотя не то чтобы она была уверена в последнем, это ведь никогда не упоминалось точно. И раньше Савада всегда склонялась к позднему лету, самому удобному времени. Впрочем, жаркое начало осени тоже подходит. — Ёширо-чан! Какая радостная для нас всех новость у меня имеется! Хочешь узнать? — на несколько мгновений мама останавливается, чтобы потрепать ее по волосам, и вновь возвращается к готовке с самым влюбленным видом.       Слова о том, что новость вряд ли в принципе можно назвать радостной, она проглатывает. Слишком мала еще, слишком глупой и боязливой девочкой показаться может. Да и кто поверит, что приезд одного ублюдка с еще одним не менее ублюдочным и трясущимся над положением своей крови стариком, может принести столько… столько боли? Столько страданий и вреда для одного улыбчивого, сверкающего ярче солнца ребенка… — Конечно, мам. Что случилось? Ты выиграла в лотерею, и теперь мы уедем в отпуск вместо скучных школы и детского сада? — почти осторожно, почти боязно она садися за стол и выглядит предельно заинтересованной, вызывая у матери смешок.       Вот уж кто точно был прекрасно осведомлен о том, что Савада Ёширо совершенно не в восторге от школы. Да и сложно не быть в курсе, когда тебе едва ли не каждую неделю звонят, чтобы пожаловаться на собственную дочь. Ну да, наглая, никого не слушающая, игнорирующая уроки!..       И все эти люди, что приходят жаловаться с яростными выражениями лиц, с легкостью игнорируют ее вежливость, ее знания, интеллект, будто бы подобных вещей у Савады никогда и не было, а она — последняя хулиганка в городе. Не удивительно, что все учителя, так или иначе, всегда встречались со стеной миролюбивого, но холодного вежливого отношения Наны. Такого же, как у ее дочери. — Ох, нет, милая. Ваш папа возвращается со своих поисков нефти! Позвонил мне сегодня утром, так обрадовал, — Нана с наигранным недовольством прикладывает ладони к щекам, и у Ёширо язык не поворачивается сказать что-то — слишком влюбленной, слишком измученной, но сохраняющей свою нежность и свои чувства выглядит прямо сейчас мама. — Ты, наверное, его даже не помнишь, он последний раз приезжал и пробыл дома очень долго еще до рождения твоего братика, ты тогда еще была очень маленькой, Ёширо-чан.       Вопросы, почему он не приезжает чаще, почему оставил их, почти бросил, откупаясь деньгами на счету каждый месяц, будто бы алименты, она тоже не задает. Савада вынужденно натягивает улыбку и согласно кивает несколько раз, почти что даже не вслушиваясь в рассказы о чужом знакомстве, о любви и прочем, о нелепых моментах. Это ей не так интересно, право слово. — Круто, мам. У тебя, правда, сейчас что-то сгорит, — с невиннейшим видом Савада указывает матери за спину и позволяет недовольству вырваться, выразиться в поджатых до побеления губах только тогда, когда мать отворачивается, изумленно охая и начиная приводить в порядок свою работу. Ее дочь почти что даже и не волнуется на этот счет.       Голова, признать честно, забита немного другим.       Савада Емицу. Внешний Советник Вонголы. Потомок Примо. Человек, который Семью ставит превыше семьи, как бы глупо это ни звучало. По крайней мере, именно такое впечатление создавалось все то время. Знал ли он, на что обрекает пятилетнего сына? Специально ли послал именно Реборна, или это была блажь Девятого?       Любил ли он по-настоящему Нану?..       Ёширо трясет головой и старается выбросить подобные мысли, потому что прямо сейчас не до этого, прямо сейчас — слишком сложно все, чтобы оставлять вот так, зарываясь в теории и предположения. Ее брат, ее милый маленький братишка, способный улыбаться, подобно яркому солнышку летом, в опасности. В такой, последствия которой самой не решить, не избавить от них, отчего ей становится тошно — ядовитая горечь поднимается в горле, заставляя сглатывать вязкую слюну и комок боли, страха, почти что животного ужаса. Что делать? Куда идти? Кого просить и к кому податься?..       В голове мелькает осторожная мысль, но Саваде приходится выкинуть ее из головы. Вряд ли он сейчас в городе — по словам Хару в будущем, ранее место принадлежало милой старушке. А в ином случае найти этого человека будет… почти невозможно. Да и неизвестно, что наплести ему может одна женщина, если он спросит. И выхода никакого нет, боги и демоны, что же делать…       Единственное решение в ее голове — держаться как можно ближе и дольше, не дать наедине с братом остаться, совершенно. Не подпустить, не допустить, защитить.       Это ее место, ее территория, катитесь отсюда к черту!       Сглатывая, Ёширо решительно поднимает голову со своих ладоней, которые успела на стол положить, и смотрит в окно внимательно, хотя даже и не видит ничего за ним. В теории, должно получиться. На практике… Кто знает. Это сложно, на самом деле. И сопротивляться взрослым в столь молодом возрасте… Ни в Японии, ни в прошлом это не поощрялось. Не поймут, накажут, разделят.       Но она все равно попытается, чего бы это ни стоило.