Saudade

      Все становится непредсказуемым, неконтролируемым. Или предсказуемо неконтролируемым, если так подумать.       Все же именно подобного Савада и ожидала от их… «гостей». Одного сложно назвать хозяином в доме, потому как он ни разу не явился за все годы, даже самостоятельно подарков им не выбирал, просто отправляя деньги их матери, а второго даже не приглашали сюда те, кто являются настоящими хозяивами.       Два дня.       Проходит всего два дня, прежде чем дверь их дома открывается, а в нее врывается щетинистое и горланистое нечто.       На человека Савада Емицу не похож совершенно, и Ёширо, недовольно хмурясь-морщась, делает шаг назад вместе с братом, не давая их обнять, под чужие веселые и удивленные взгляды.       Нана, скорее всего, подобного даже не замечает или просто мастерски не обращает внимание — она всецело поглощена радостными чувствами от того, что ее драгоценный муж вернулся.       Человек, которого даже в голове сложно назвать отцом, удивленно смотрит на них, настороженных, совершенно с ним не знакомых, а потому — разумно опасающихся неизвестного «дяденьку». Все же, несмотря ни на что, а мама их воспитывала правильно.       Тимотео же просто веселится, не скрывая ни улыбки, доброй только с виду, ни смешинок в посветлевших от лет глазах, из уголков которых выходят старческие лучики-морщинки.       Последний, кстати, в своей гавайской рубашке выглядит нелепо. Да, начало осени выдалось очень даже теплым для Японии и их городка в целом, но буквально вчера слегка похолодало, наморозив воздух, заставляя его слегка-слегка, самую малость, кусать за щеки и нос. От того он лишь еще более нелепо выглядит. Хотя, честно признать, на босса крупнейшей в Европе мафионзной семьи в таком облике он совершенно не походит. И не заподозришь ведь в веселом и пока активном, несломленном старике, что тот на днях подписал какой-нибудь приказ на то, чтобы утопить в крови очередную семейку.       Даже странно. Этакий диссонанс. — Мамочка, а кто этот господин, который пытался обнять братика и меня? — Ёширо с милейшим видом скромной девочки слегка дергает Нану за юбку, обращая на себя внимание с детской скромностью. — Ну что же ты, Ёширо-чан. Это ведь ваш папа.       Папа.       Ага. Конечно. Аж два раза.       Емицу даже отцом можно назвать только с натяжкой, а с тем, что он Семью ставит на место выше, чем семью, то… Называть его отцом или, тем более, папой у Савады не поворачивается не то что язык — мысль не крутится в верном направлении, когда она склоняет голову к плечу, а Тсуна просто повторяет за ней, так и сверкая от любопытства. — Папа? — им могло бы показаться, а может и вовсе не показаться, что в голосе у нее растекается удивленный мед божественной амброзии, слова, простые, но пропитанные «ложкой дегтя» в виде ощутимой насмешки над «титулом». Впрочем, внешность и поведение ей в этом помогают, стоит лишь открыть рот. — Но разве папа — это не тот, кто всегда рядом? Остальные ребята в школе всегда говорили, что их папы возвращаются к ужину и внимательно их слушают о прошедшем дне. А еще обнимают и балуют мам.       Святую невинность Ёширо разыгрывает прекрасно. Или почти прекрасно, потому что взгляд у нее — море осуждения, темное, топящее в себе — посмотришь и не выплывешь больше, потеряешься в нем. А еще — вкрапления откровенного пренебрежения, будто бы рыбы в этом море мелькают, зарождаются, выплывая ближе к поверхности, и снова стремятся спрятаться на самой глубине.       В ее взгляде проблески света-неузнавания. Потому что и узнавать некого. Потому что не было никогда рядом с детьми неизвестного, далекого мужчины.       Что посеешь, то и пожнешь, Савада Емицу. Тебе ли не знать. — Я не помню, чтобы у нас был папа, — слова жестокие-жестокие, они бьют наотмашь и в солнечное сплетение, выбивая весь воздух из мужчины сквозь зубы. Ну конечно, предала собственная дочь, которую предал ты сам. — Он же ни разу не приезжал и не слушал нас по вечерам. Разве посторонний человек может называться папой?..       Мама не может ничего сказать, да и, в общем-то, не то чтобы пытается. Ее саму долго, уже годами, гложет чувство того, что все в их отношениях неправильно, не должно быть… таким. Об этом нетрудно догадаться, но Саваду-младшую это волнует мало в данный момент.       Все это шоу — маленький шаг, ступенька вперед. Зернышко, брошенное прямо в лицо, зарытое в голове и сердце ее брата.       Все это — шанс отдалить, посадить столько сомнений, сколько это вообще возможно в ситуации, когда ты не авторитетный взрослый в консервативной стране с ее правилом «уважения старших», а всего лишь онее-сама, разница в возрасте с которой не такая уж и большая, в самом-то деле.       Лишь бы получилось, лишь бы сработало…       Как мантра, мысли вертятся в ее голове, пока серьезным взглядом она сверлит Емицу, даже не знающего, как ответить родной вроде бы дочери, и сжимает ладонь младшего, своего милого и доброго, солнечного Тсунаеши, пряча за собой.       Она не даст. Не позволит.       Выгрызет им путь словами и милыми улыбками, если понадобится.       Но на Емицу подобное долго не действует.       Он задирает голову кверху и громко хохочет, щурится весело под нежной маминой улыбкой и удивленно-насмешливым взглядом Тимотео. Будто бы и не опустила ниже плинтуса собственная кровиночка, на которую, Ёширо особо-то не сомневается, планы построены уже едва ли не наполеоновские — это ведь такой хороший способ поддерживать мир между Семьями.       Савада его осуждает так сильно за подобные планы на семью, как только может. Понимает, конечно, но осуждает. На кой черт надо было прятать их в японской глубинке и врать с три короба, если все равно собирался использовать?..       (В голове звенит что-то противное-противное, неприятное, смеется ехидно и визгливо, а потом премерзким голосом шепот льется в уши, едва ли не вынуждая морщиться, даже если она держится. Голос говорит о предательстве, о планах, о болезненном будущем.)       (У Ёширо интуиция и раньше была сильна, но сейчас она — живое предзнание, не оставляющее выхода.) — Прости, милая, я просто слишком много работаю заграницей, — вроде успокоившись, Савада тянется потрепать их по волосам, но… Но. В этот раз действует даже не она сама.       Тсуна тянет свою сестру за руку, почти что дергает, и на одной, кажется, интуиции уходит в сторону от нежелаемого ими обоими прикосновения.       Тсуна кусает нижнюю губу неуверенно и смотрит только на Ёширо-нее-сан, будто бы ожидая ответа, одобрения своему поступку.       И она не может удержаться от того, чтобы сжать чужую ладонь в своей чуть сильнее, как бы говоря — все в порядке, ты молодец, милый, я рядом, и мы выстоим против них всех вместе. — Что мешает работать здесь… — это, кстати, тоже говорит ее милый братик и смотрит так обиженно-обиженно, поджимая губы, хмурясь просто очаровательно, но так серьезно.       Да, они оба слышали, как в спину матери неслись слухи о бросившем ее муже, о том, что она одиночка, которой просто платят аллименты раз в месяц за двоих детей, об отвратительном, видимо, ведении хозяйства и том, как умен оказался мужчина, если ушел от нее. Для нее не было какой-то сложностью обратить не только свое, но и внимание Тсунаеши на все эти слова.       Савада Емицу давно и сам выкопал могилу для их доверия к нему.       И их якобы отец даже не знает, что ответить на это. Никто не знает, позволяя ему просто открывать и закрывать рот, как рыбе, которую просто выкинуло на берег сильной волной, оставляя умирать в солнечных лучах.       Отсутствие ответа становится последне каплей.       Ее брат, на самом деле, довольно умный. У него есть хорошие задатки аналитики.       Не стратегии, нет, но аналитики, возможности собирать факты из самых мельчайших вещей, деталей, строить на них предположения, чаще всего верные, такие, которые подправляет собственная интуиция, заставляя бить четко и ясно, разрушая любые чужие планы-идеи.       Не удивительно, что он был так хорош против Мукуро и его иллюзий. Или только будет?.. Не важно.       Отсутствие ответа — это тоже ответ, довольно серьезный, неприятный для того, кто спрашивает.       Для Тсунаеши это — последняя капля, которой хватает, чтобы схватить сестру за руку сильнее и утащить наверх. Не то чтобы Ёширо была особо против.       Эти мужчины — им не семья. И всем своим видом, всем своим поведением дети дома Савада показывают это достаточно явно.       Савады-младшие один — два мафиози ноль.