Saudade

      Годы пролетают мимо. Не задерживаясь в памяти, не задерживаясь вокруг, неуловимые — лишь вспышки воспоминаний остаются в памяти, оседая там, покрываясь пылью.       Ёширо уже не похожа на мелкую девчонку, за которой нужен глаз да глаз, которая бегает вокруг и зарывается в книги, которая обещает пнуть любого, кто назовет ее хафу.       Хотя, конечно, кого можно обмануть такими словами?..       Савада почти и не меняется, на самом деле. Она взрослеет, растет и становится более похожей на девушку, слишком молодую, только становящуюся такой, но все еще неуважительную, учителя все еще звонят матери с претензиями, все еще достаточно боевую, чтобы протаскать за ворот любого, кто посмеется смеяться над ней или над ее братом, называя того никчемным, прячущимся за юбкой сестрицы.       Тсуне… становится лучше с течением времени. В него не возвращается любопытство или огонь яркий, не рождается в его глазах снова стремление узнать или заинтересованность, в них нет того задора, что присутствовал ранее. В них есть лишь неуверенность, неловкость, некоторая лень, ведь некому пробудить пламя жизни снова — не появились еще те люди, не стали близкими, чтобы вытащить из этих пучин.       Но Савада все еще остается рядом, все еще дергает и теребит, разбирает с ним темы, что даются ему трудно, и объясняет их, заботится так, как должна. Ее не сильно интересуют мода и платья, красивые мальчики из кино или групп, музыка в наушниках льется лишь как фон. В ней нет того стремления окружающих одногодок, которые стремятся жить.       Стремление удержать Тсунаеши от окончательного падения — тяжелая ноша, тяжелая ответственность, но ее она взвалила на себя сама, самостоятельно взялась за это, закатав рукава, а потому она с гордостью несет ее на своих плечах, не скрывая никаких признаков того, что для нее это может быть слишком. Да, под глазами иногда появляются синяки, а в глазах нет ничего, кроме мрачного, непонятного людям обещания. Обещания, что расцвело еще у нее-семилетней, что может быть узнано лишь несколькими людьми. Обещания, что она собирается исполнить.       У нее особо и нет друзей из-за этого — всего лишь много товарищей и знакомых, ведь друзей заводят, в основном, в клубах по интересам, вступая ради чего-то нового, а она… Ёширо сознательно этим пренебрегла, проигнорировала, потому что не было ничего интересного для нее такого, не было ничего такого, что могло бы заставить сердце биться быстрее. Ее единственные друзья — несколько собеседников в интернете, веселых и неловких, приятных, готовых обсудить любую новую историю или мангу, книгу, новеллу, строя невероятные теории. Ей это нравится, но клуб манги — точно не ее. Серьезно, где она, а где талант к рисованию?       Так что в среднюю школу она приходит без особого интереса. Она и так знает почти все из этого, она не стремится к превосходным оценкам, хоть и держится всегда в первых строчках рейтинга по тестам, по семестровым экзаменам. Все это кажется таким глупым, как и зазывы в клубы в первые недели. Здесь ведь нет ничего…       Мяч влетает в руки внезапно. Ёширо сжимает его в ладонях, ловит больше на автомате, чем осознанно, но то, как под пальцами ощущается кожа, не похоже ни на что другое. Это знакомое ощущение, по-старому знакомое, хоть и не похоже ни на оттягивающую руки тяжесть или натяжение, напряжение на правой, будто бы она оттягивает что-то тугое к себе, вставая в правильное положение.       Это не похоже, но все равно трогает что-то внутри, трогает и поднимает теплой, ностальгической волной, вздымая впервые за многое время что-то такое, что ей давно было нужно. Восхитительное ощущение, желание впиться и подкинуть мяч прерывается чужим голосом. — Ох, прости! Мы проводим пробы в женскую команду, вот мяч и улетел при попытке подать, — девушка перед ней старше то ли на год, то ли на два, и Ёширо чуть щурится, сжимая чуть крепче мяч в пальцах, прежде чем со слабой улыбкой передает его девушке из команды. — Ничего страшного, такое всегда случается, когда пробуешь в первый раз или после долгого перерыва, — со смешком Савада мажет взглядом по снаряду в чужих руках.       Мяч оказывается сине-желтым, волейбольным, и почему-то это навевает воспоминания о скрипе кроссовок по площадке, о звуках ударов и свистка, о шуме болельщиков на трибунах. Не огрызки-воспоминания о ее собственном опыте, скорее о просмотре чего-то очень интересного, очень приятного. Теплого и полного чувства товарищества, стремления к победе, к тому, чтобы оставаться на площадке как можно дольше.       Такого, что в груди рвется вперед сердце, бьется в желании снова коснуться мяча, подкинуть, подать, принять… Слишком много всего, и Ёширо, честно сказать, не знает, что со всем этим делать. Слишком непривычным это становится за сколько — четыре года вроде бы?.. — Могу я посмотреть, как вы показываете свою игру тем, кто заинтересован? — Конечно! — девушка вспыхивает энтузиазмом, напоминая один излишне активный мандарин, который точно бы подпрыгивал от такого вопроса на месте, а потом схватила ее за руку и потащила за собой тараном к месту, откуда прилетел мяч. — Я Фукунава Мизуки, второй год обучения. Играю на позиции центрального блокирующего. Это… — Человек, который не дает забивать команде противников блоком и иногда нападает, в зависимости от ситуации на поле. Я знаю, — со смехом Ёширо внезапно оказывается увлечена разговором, необычным, непривычным общением, ровняясь с Фукунавой, чтобы идти шаг в шаг. — О, ты играешь? — второгодка оборачивается на нее с интересом, с запалом влюбленного в свое дело человека, и Савада только усмехается в ответ, качая головой. — Нет, но знакома с правилами и положениями. — А жаль, из тебя бы точно получился отличный либеро, — Фукунава смеется и слегка похлопывает ее по плечу, заговорщицки подмигивая. Зазывает, а Ёширо не может отказаться от желания посмотреть.       Вскоре они доходят до зала, и она, махнув рукой новой знакомой, занимает место на втором этаже, чтобы с безопасного расстояния начать наблюдать за продолжающейся тренировочной игрой три на три. Ей это кажется любопытным, завораживающим ностальгией, милым. Больше развлечение, чем желание заняться чем-то подобным.       Но со свистком, с подачей Ёширо впивается взглядом в мяч и вцепляется в поручни, поддаваясь вперед. Тот летает по полю сине-желтой звездой, кометой, и крики команд о приемах и касаниях в разум впиваются ярко, растравливают чуства, желания, пока руки жжет от желания попробовать принять такой мяч, спасовать, подать, ударить. Это такое необычное ощущение, но Савада не может от него избавиться до самого конца тренировочной, показательной игры.       Со второго этажа она спускается задумчивая, окунувшаяся в эти ощущения, даже не зная, что ее глаза, под довольные переглядки старших, сверкают так, как не сверкали давно. В них плещется интерес и восхищение, яркое желание попробовать самой, влиться в этот ритм площадки, оставаясь на ней как можно дольше. Ёширо машет новой знакомой рукой на прощание, услышав, что прием заявок осуществляется как в течение недели, так и на протяжении всего года, если кто-то «созреет» позже.       Вечером, за ужином, Савада крутит в пальцах палочки, гоняет по тарелкам еду и слишком уходит в размышления, вызывая тим удивленные, откровенно недоуменные взгляды своей семьи. Такой они ее не видели давно, а потому им интересно, что же в первую неделю уже успело задеть, зацепить обычно спокойную, собранную Ёширо.       Но потом она поднимает взгляд, и в нем вновь вспыхивает это восхищенное желание, жадное стремление вцепиться бульдогом в нечто новое-старое, такое невообразимое, такое очень нужное ей. — Мам, мы можем сходить на днях в торговый квартал и купить все нужное для занятий в команде по волейболу?..       Заявка на вступление ложится на стол у отвечающего за команду учителя на следующий день сразу же, еще в самом начале дня, еще даже до начала уроков.