***
Две недели спустя
Уилл обожает охоту. Вампиры — естественные хищники, одни из опаснейших среди существующих. Обладая обострёнными чувствами, силой, скоростью, сверхъестественной интуицией и способностью исцеляться даже от самых смертельных ран, их тела являются идеальным оружием. Поэтому не имеет значения, насколько их предполагаемая добыча слаба или «сильна». Молли никогда не разделяла его разочарования по этому поводу, но, возможно, это было потому, что её «милосердный» метод — это соблазнение жертвы перед тем, как осушить её. Люди, как правило, даже не осознавали, что происходит, до самого конца. То же самое она сделала и с Уиллом, хотя ему посчастливилось очаровать её, заставив обратить его вместо того, чтобы убить. Она сделала это в надежде обрести пару. Только Молли была разочарована, когда оказалось, что вампир-Уилл совершенно не совместим с ней, по сравнению с его человеческой личностью. Эбигейл была на противоположном конце спектра, предпочитая буквально разрывать свою жертву на части, не оставляя после себя ничего, кроме лент плоти и костей. Ему очень нравился её метод, слепая жестокость — прекрасный контраст с её нежной внешностью. Он так же находил свою «дочь» довольно красивой, когда она была покрыта кровью и останками внутренностей, с бледно-голубыми глазами, светящимися маниакальным пылом даже после того, как они переставали гореть голодным алым цветом. Уилл был не склонен использовать ни один из этих методов. Он предпочитал охоту на свою добычу. Он ставит себе целью найти трудную добычу, превращая охоту в игру для них обоих. Хотя предполагает, что это далеко не забавно для несчастных людей, которых он выбирает. Он пытается дать им, по крайней мере, шанс на борьбу, не из желания оставить их в живых, а потому, что ему нравится завоёвывать свое пропитание, а не просто брать его. Однако это всё ещё слишком просто, люди слишком слабы, чтобы по-настоящему бороться с ним. Но за все его годы не-жизни было несколько случаев, которые оправдали усилия. И это не такой случай. Обычно он выбирает своих жертв в зависимости от того, что ему от них нужно. Сегодня вечером ему хотелось драки, а не игры, и поэтому он выбрал головореза, который казался чуть более умным, чем его собратья. Было слишком легко вырубить его и оставить приходить в себя посреди леса вокруг собственности Уилла. В защиту человека надо сказать, что он действительно пытался. После нескольких драгоценных минут, потраченных впустую на проклятия и крики на Уилла, который оставался вне поля зрения в густых тенях, но не делал никаких попыток скрыть своё присутствие, ярость мужчины превратилась в панику, и он побежал, сильные ноги отталкивались от земли в темпе, слишком медленном, чтобы иметь какое-либо препятствие для умелого охотника. Уилл гонялся за ним по деревьям добрых десять минут, прежде чем ему стало скучно, и он набросился на него. Его позабавили попытки мужчины напасть на него с длинным, довольно острым, но, в конечном счёте, бесполезным ножом. Уиллу понравились испуганные, едва внятные угрозы, слетевшие с губ, когда он с лёгкостью переломил оружие пополам. Теперь, когда скотина придавлена к земле, а его отчаянной борьбе не хватает силы, необходимой, чтобы сбросить Уилла, он чувствует себя разочарованным. Да, добыча сопротивлялась, но этого было недостаточно. Слишком просто. «С Ганнибалом будет нелегко. Он был бы настоящим вызовом, достойной добычей», — шепчет коварная часть его разума. Эта идея столь же опасна, сколь и соблазнительна, особенно в свете недавнего решения Уилла не убивать доктора в ближайшее время. Но однажды посеянное зерно мысли не увядает, и внимание Уилла переключается с корчащегося человека, пойманного в ловушку под ним. В его сознании начинают формироваться образы совершенно другой охоты. Ганнибал будет сопротивляться с дикой грацией, отбросив свою оболочку нормальности и вежливости, чтобы выпустить монстра. Зная его, Уилл полагает, что добрый доктор действительно мог бы нанести некоторый ущерб. Его губы кривятся в довольной усмешке при этой мысли, а глаза закрываются, когда он представляет, как он прижимал бы тело Ганнибала к своему собственному, так же как он держал человека во время их многочисленных полных страсти встреч, но с обещанием смерти вместо удовольствия. Он не стал бы торопиться, наслаждаясь им. Возможно, он сказал бы Ганнибалу, как хорошо от него пахнет, как он притягателен, насколько великолепны его навыки, и как глубоко сожалеет Уилл о том, что их связь должна закончиться. Он поцеловал бы его в конце, попробовал бы губы, к которым он так привязался, в последний раз, прежде чем впиться зубами в нежный изгиб его шеи. И Ганнибал, который до этого хранил бы молчание, кипя от злости, закричал бы. Не от боли, никогда от боли, но в экстазе, поскольку извращённая биология заставляет его испытывать ошеломляющее удовольствие, даже когда жадный рот высасывает из него саму жизнь. Уилл хотел бы услышать это, сладкую симфонию его криков, когда все барьеры в этом блестящем уме разрушаются и сметаются прочь. Он хотел бы услышать, как Ганнибал беспомощно всхлипнет, прежде чем навсегда замереть в его объятиях, остывая. Уилл может представить себе всё это, может почувствовать, как эти соблазнительные мысли пробираются под его кожу и проникают в кости. Но как бы он ни старался, он не может представить вкус. Вкус будет изысканным, он уверен. И совсем не похож на тёплую, но безвкусную жидкость, которая сейчас скользит по его горлу, наполняя его тело фальшивой жизнью. Он отстраняется от горла мужчины, в равной степени удивлённый и раздражённый на себя за то, насколько погрузился в свою фантазию, что убил жертву, не осознавая этого полностью. Он встает на ноги, отбрасывая труп. Решительно сдерживая дразнящие образы, витающие в его сознании, он с ужасом обнаруживает, что твёрд. Он никогда раньше не испытывал сексуального возбуждения во время кормления. Он был разгорячён и взбудоражен, но никогда возбуждён. Уилл знает, что хочет Ганнибала и как любовника, и как добычу, но то, что двойная тяга его тела сливается до такой степени, что вызывает вопиюще очевидную физическую реакцию в то время, когда он питается каким-то случайным человеком, почти шокирует. Он должен обеспокоиться тем, как простые мысли о докторе так влияют на него. По-настоящему должен.***