***
Четыре недели спустя
Они не разговаривают во время поездки из Куантико в Вулф Трэп, и в молчании между ними возникает странное чувство непринуждённости, порождённое близостью. Пять месяцев. Период, который должен был быть всего лишь мгновением для живущего вне времени, но для Уилла, он ощущается как жуткая вечность. Потому что даже спустя пять месяцев Ганнибал всё ещё жив, и тяга Уилла к нему всеми мыслимыми способами ещё не угасла. Мало того, доктор стал постоянным элементом почти во всех аспектах его жизни. В то время как их продвижение от пациента/психотерапевта к коллегам было определено тем моментом, когда Ганнибал появился на месте своего собственного преступления. Переход же в их отношениях от простого траха к чему-то более тёплому был постепенным, ненавязчивым и слишком лёгким. Тот факт, что Ганнибал везёт его к дому — в его убежище, куда люди попадали только в качестве пищи, — по-своему красноречив. Он привязался к Ганнибалу, как к человеку, так и к монстру. Контраст между блестящим, обаятельным доктором и хладнокровным убийцей-садистом одновременно прекрасен и очарователен. В каком-то смысле он — самое близкое к совершенству существо, которое Уилл когда-либо находил. Он думает, что когда придёт время покончить с этим, покончить с Ганнибалом, он искренне будет жалеть об этом. Хотя это знание мало помогает, чтобы подавить его предвкушение от чужой смерти. Убийство Ганнибала больше не связано только с его голодом или неизбежностью. Речь идёт о глубокой навязчивой потребности почувствовать, как этот великолепный образец человечества падёт от его руки — окончательный акт обладания. Во многом сохранение жизни Ганнибала стало не столько простым любопытством и очарованием, сколько реальным стремлением к общению. Два противоречивых желания, одинаково сильных и губительных. — Ты останешься? — решительно отбрасывая такие неподходящие мысли для последующего обдумывания, спрашивает Уилл, когда Бентли подъезжает к его скромному фермерскому дому. Похоже, в эти дни он думает лишь о своём человеке. Если бы он не осознавал тот факт, что он оказывал на Ганнибала точно такое же по интенсивности воздействие, он был бы расстроен таким вторжением в свой разум. Хор из лая приветствует их, и Ганнибал смеётся — мягкий короткий звук, который вызывает крошечную улыбку на лице Уилла. — Боюсь, сегодня я не могу остаться на ночь, — отвечает он сквозь шум собачьих голосов, и разочарование, отразившееся на лице Уилла, совершенно искреннее. — Но я не откажусь от кофе. Уилл кивает в ответ и выходит из машины… только для того, чтобы быстро остановиться и украдкой оглядеться по сторонам. На улице темно и тихо. Слишком тихо. В атмосфере царят тишина и неподвижность, которые даже близко не являются естественными. Он не может видеть её, но он может чувствовать её, холодное прикосновение на границе его восприятия, знакомое и затяжное. Его губы раздражённо сжимаются в тонкую линию. Эбигейл. Её внезапное присутствие здесь — сюрприз, и не совсем приятный. Ему требуется всего секунда, чтобы точно определить её местоположение на краю леса, и он знает, что она наблюдает за ними обоими из своего укрытия. Он подходит немного ближе к Ганнибалу, чем обычно, когда они направляются к дому. Собаки приветствуют их со своим обычным энтузиазмом, и Уилл задаётся вопросом, что бы Эбигейл сказала об их очевидной близости с Ганнибалом. Скорее всего, она сделала бы правильный вывод: в конце концов, она довольно проницательна. Что касается её реакции, ну, это должно быть, по крайней мере, забавно. До недавнего времени его кухня была скудно укомплектована, в ней было всего несколько предметов, необходимых для создания ощущения нормальности. Не похоже, что он на самом деле ест. Но после того, как он впустил Ганнибала в эту сферу своей жизни, её состояние значительно улучшилось. Играю в человека с таким унылым успехом. Только посмотри, что я делаю для тебя, Ганнибал… Да, он точно будет жалеть о его смерти. Ганнибал не отнимает много времени, и хотя Уилл прекрасно знает, что кофе вряд ли был тем, в чём нуждался доктор, он ничего не говорит на этот счёт. По правде говоря, он чувствует себя неоправданно довольным, когда провожает Ганнибала обратно к его машине. Слишком хорошо осознавая внимательный взгляд Эбигейл, он прижимает Ганнибала к дверце машины и прижимается губами к чужим губам, целуя крепко и глубоко, нежно поглаживая рукой шею. Ему довольно нравится Эбигейл, но он не доверяет ей, не тогда, когда знает её так хорошо. Это одновременно и подтверждение его притязаний, и предупреждение. Он — принадлежит мне. Он возвращается внутрь, как только задние фары машины Ганнибала исчезают из виду, ухмыляясь при воспоминании о восхитительно раскрасневшемся лице доктора, и ждёт. Она не заставляет его ждать слишком долго. Её внешний вид несколько отличается от того, когда он видел её в последний раз. На самом деле это неудивительно, поскольку это было более семидесяти лет назад. Ее волосы короче и завиты на концах. Её серо-голубые глаза широко раскрыты от радости и намёка на страх, что характерно для их взаимодействий. Всё это заставляет её выглядеть непостижимо юной. Уилл выжидательно наклоняет голову. — Привет, пап, — щебечет она, голос у нее лёгкий и жизнерадостный. Он подавляет вздох, услышав обращение. В прошлый раз это было «раpá». — Чем я обязан такому неожиданному удовольствию тебя видеть, Эбигейл? — он растягивает слова, и она отводит взгляд, чтобы взглянуть на собак, все они держатся на опасливом расстоянии от неё, наблюдая враждебными взглядами. Собаки — и животные в целом — предпочитают держаться подальше от подобных им с Эбигейл, их укоренившиеся инстинкты не в состоянии принять извращения жизни и смерти, которые присущи вампирам. Ему потребовалось довольно много времени, чтобы приручить каждого из своих псов, пополняя пушистую стаю. — Я давно тебя не видела. И мне захотелось приехать. Какое неудачное совпадение, что её импульсивный визит совпал с присутствием здесь Ганнибала. Уилл гаденько улыбается и делает шаг к ней, хладнокровно забавляясь, когда Эбигейл замирает в ответ, в её глазах появляется отстранённый ужас. Её решение добровольно связать себя с ним после того, как она была обращена, удивило его тогда, особенно потому, что было совершенно очевидно, что она боялась его. Даже сейчас она необъяснимым образом продолжает это делать, разыскивая его снова и снова, несмотря на то, что её страх перед ним не менее силён. Уилл думает о её безумном отце, от которого он освободил её, и о том, как она просто по собственной воле выбрала другую форму рабства. И он думает, что, возможно, это единственный способ, которым она умеет существовать. Некоторые вещи, однажды сломанные, никогда по-настоящему не могут быть исправлены. Это, по-видимому, особенно верно для разума, будь то для человеческого или для разума Иного. И его самопровозглашённая дочь, безусловно, сломлена. Он бы пожалел её, но она принимала себя не со смирением, а с некоторой любовью к себе и своим особенностям. Эбигейл знает, кто она и на что способна, и довольна этим. Он гордится ею: этим прекрасным созданием, которое восстало из пепла беспомощной маленькой человеческой девочки. Однако его гордость и лёгкая привязанность не мешают цвести её страху. И не сдерживает его раздражения по поводу её выбора времени. Он останавливается перед Эбигейл и протягивает руку, чтобы слегка погладить костяшками пальцев по гладкой фарфоровой щеке. В её глазах по-прежнему смесь восторга и испуга, но её губы дергаются в лёгкой, но искренней улыбке при этом жесте. — Боюсь, ты выбрала довольно неудобное время для визита, cherie, — говорит ей Уилл с фальшивым вздохом. — Я очень надеюсь, что ты не доставишь никаких проблем. Выражение её лица искажается хмуростью, без сомнения, потому, что она слишком хорошо понимает, почему сейчас неподходящее время, но, тем не менее, она кивает. — Хорошо. Насколько ты останешься? — На пару дней. То есть, если ты не возражаешь? — отвечает она, накрывая его руку своей, устремляя на него умоляющий, полный надежды взгляд, который растопил бы сердца большинства, особенно людей. Уилл испытывает только удовольствие от её попыток манипулировать, хотя это то, в чём она преуспевает. На самом деле он не возражает против её краткого пребывания в его доме, его беспокоит исключительно то, что она может сделать в течение этого времени. — Я не против. Но как я сказал, никаких ненужных хлопот, Эбигейл. — Кто он? — внезапно спрашивает она и прикусывает губу — такой человеческий жест, определённо отработанный и обдуманный, — когда он поднимает бровь в ответ. Но она не отступает и пристально смотрит ему в глаза. Он всегда был немного впечатлён тем, как её вездесущий страх почти никогда не мешал ей взаимодействовать с ним в довольно нормальной, а часто и дерзкой манере. — Коллега. В некотором роде. — Он — человек. — Да, я в курсе, — его голос остается тихим и спокойным, но его рука выскальзывает из-под её руки, чтобы нежно — пока — обхватить её сзади за шею. Эбигейл моргает, в её глазах мелькает настороженность, но в остальном она даже не дёргается. Хорошая девочка. — Вы любовники, — заявляет она, хмурясь всё сильнее, и её следующие слова звучат слегка обвиняюще. — Почему вы любовники? Ты презираешь людей, ты никогда не спишь с ними. Она лёгкая, как пёрышко, и чувствуется почти такой же хрупкой, когда он разворачивает её и притягивает к себе, её спина прижата к его груди, его рука теперь крепко сжимает горло. — Что я могу сказать? Он особенный. Даже слишком, — он обхватывает свободной рукой её узкую талию и наклоняется, чтобы положить подбородок ей на плечо, ухмыляясь, когда чувствует, как она сглатывает под его рукой. — Но почему? — шепчет она, и её голос звучит тихо и слишком юно. Словно она всё ещё ребенок. — Я нахожу его интересным, — отвечает он, сдавливая её горло, чтобы лишить воздуха, в котором она не нуждается, длинные пальцы впиваются в прохладную плоть. — Точно так же, как однажды я нашёл тебя интересной. И Эбигейл, я знаю, что у тебя есть эта прискорбная привычка убивать людей, с которыми я общаюсь во время твоих визитов. Хотя я принимаю, что это твой способ преподносить мне подарки… если ты хотя бы прикоснёшься к нему — я вырву твоё сердце. Он мой. Трахать его или убить, я решу, как мне заблагорассудится. Ты меня поняла, cherie? Эбигейл издаёт звук, похожий на всхлип, и кивает один раз, движение ограничено хваткой Уилла на её горле. Он знает, что Эбигейл не уверенна в себе, как бы странно это ни звучало. Она полностью осознает, что интерес Уилла к ней продиктован любопытством и очарованием, а не каким-либо подобием «любви». Для неё совершенно естественно хотеть убедиться, что этот интерес остается невредимым и неоспоримым. Её склонность убивать по крайней мере одного человека из числа его знакомых всякий раз, когда она приходит к нему, — это не то, с чем он позволит себе мириться, даже если до сих пор он действительно не возражал. В конце концов, она довольно забавна в своих отчаянных, часто нелогичных действиях. Но ещё раз: Ганнибал — это совсем другое дело. — Ты собираешься обратить его, так ведь? — спрашивает она, явно не в восторге от этой идеи, но, тем не менее принимает это со смирением. Уилл открывает рот, чтобы отрицать это, сказать, что у него нет таких планов на человека, что однажды он убьёт Ганнибала, высушит его досуха и насладится каждой каплей… но слова умирают у него на языке, оставляя после себя вкус, напоминающий ему о пепле и огне. Он резко отпускает Эбигейл и отшвыривает её от себя, заставляя собак беспокойно зашевелиться. Перспектива обращения Ганнибала до сих пор даже не рассматривалась им. Он всегда видел, что их путь неизбежно ведёт к смерти этого человека, какой бы прискорбной она ни была. И теперь… теперь он чувствует себя дураком из-за того, что даже не представлял себе такой вариант. И он не знает, благодарить ли Эбигейл от всего сердца или вцепиться в её стройную шею за то, что она посеяла это семя очередного сомнения в его сознании. Он, конечно же, не делает ничего из этого. — Я ещё не решил, — говорит он отрывистым голосом, уже зная, что скоро обнаружит, что проводит много часов, размышляя только об этой новой возможности. А сейчас ему нужно разобраться со своей «дочерью». — А теперь, почему бы нам не сходить на охоту? — спрашивает он, растягивая губы в широкой ухмылке, вся прежняя угроза плавно исчезает с его лица. — Всё же прошло много времени с тех пор, как мы виделись в последний раз. Эбигейл смеётся и соглашается — звук её смеха легкий, напоминающий перезвон колокольчиков. Её глаза прекрасны, наполненные смесью любви и ужаса, когда он берёт её за руку и ведёт на улицу.***