***
Ганнибал не уверен, как долго он находится в этом похожем на транс состоянии — не совсем сон, не совсем явь. Плывет будто по течению, лишь отдалённо ощущая тело Уилла, сплетённое с ним. Слабое прикосновение нежных губ к его обнажённой коже. Его разум сосредоточен на внутренней работе, запутанный в воспоминаниях, которые попеременно то туманны, то полны жизни, они мелькают без какого-либо порядка. Воспоминания о его последнем сеансе терапии поразительно яркие: Уилл обнаруживает рисунки, шокирующий поворот событий, последовавшие за этим откровения… секс, кровь и клыки. Боли почти не было. Только всепоглощающее умопомрачительное удовольствие. Ганнибал даже помнит, как подумал, что это был не такой уж и плохой способ умереть, учитывая все обстоятельства. Он был удивлён, но слишком не в себе, чтобы протестовать, когда Уилл начал поить его своей кровью. После этого были только темнота и странные ощущения, кружащие его тяжёлую голову. Пробуждение в первый раз, если эти краткие моменты осознания вообще можно было так назвать, сбивало с толку. Его тело чувствовало себя странно, разум был в замешательстве, и действия Уилла, конечно, не помогли. Воспоминания о тех моментах всё ещё довольно расплывчаты, но он помнит изысканный вкус крови на своем языке, насыщенный и пряный. Сырая кровь не должна быть такой на вкус. Дикая потребность разгоралась в нём. Голод не похожий ни на что, что он когда-либо испытывал. А потом был сам Уилл, его руки и губы повсюду, горячие, настойчивые, слишком настойчивые. Было приятно — так всегда было с Уиллом — и даже болезненного удовольствия от чрезмерной стимуляции было недостаточно, чтобы заставить Ганнибала по-настоящему попытаться остановить другого мужчину. Последовавший за этим оргазм был совершенно опустошающим, и он был не в состоянии сделать ничего, кроме как упасть обратно в постель и пассивно подчиниться предложению Уилла просто «подремать». Но теперь он может чувствовать, как заторможенность и вялость покидают его тело и разум. Особенно его разум. Ясность возвращается постепенно, его мысли становятся более чёткими, менее тягучими, и Ганнибалу требуется всего несколько минут, чтобы собрать все кусочки пазла воедино. Уилл — вампир. И если последние несколько часов, которые он может вспомнить, не были удивительным сном, то и он сам сейчас тоже вампир. Ганнибал был бы впечатлён Уиллом и его идеальным фарсом, если бы был чуть менее взбешён тем, как нагло вампир использовал его в качестве игрушки. Возможно, это лицемерно с его стороны, учитывая его собственные первоначальные намерения манипулировать Уиллом и формировать его, но гнев редко бывает рациональной эмоцией. И по какой-то причине он чувствует себя совершенно не в настроении укрощать свою ярость, как обычно. Уилл прижимается, отвлекая Ганнибала от мыслей, и его глаза распахиваются — усталость полностью покидает его, когда мужчина нежно целует его в щёку. Ганнибал заставляет себя оставаться неподвижным, когда Уилл отстраняется назад, приподнимаясь на локтях, чтобы взглянуть на доктора сверху вниз с явно довольным выражением лица. — Ты проснулся. В этот раз, надеюсь, полностью. Ганнибал даже не осознает тот факт, что двигается, пока Уилл не оказывается прижатым спиной к кровати, а рука не обхватывает тонкую шею профайлера. Уилл ухмыляется ему, по-видимому не заботясь о том, что ему сдавливают горло. Ганнибал нажимает сильнее, впиваясь пальцами в мягкую плоть, оскалив зубы в диком рыке. Это вызывает смех у другого вампира, низкий, грубый звук, который необъяснимым образом пробуждает все инстинкты самосохранения в Ганнибале. Уилл не выглядит даже отдалённо напуганным, губы растянуты в широкой улыбке, глаза сияют весельем, а тёмные волосы разметались по синим наволочкам. Он выглядит невероятно красивым, неземным и похожим на волшебное создание. Соблазнительный. И всё же нельзя отрицать, что осторожность овладевает разумом Ганнибала, затмевая его гнев и заставляя ослабить хватку. Уилл остаётся податливым под ним даже после того, как Ганнибал отпускает его шею, и веселье старшего вампира, кажется, только растёт. Ганнибалу требуется мгновение, чтобы оценить себя: он замечает, как его собственное тело кажется ему почти чужим, как эмоции бурлят внутри него с необычной силой, сильное жжение в горле… Он завершает обзор с новой вспышкой гнева, осознавая в данный момент, что не совсем в себе. — Что ты сделал со мной, Уилл? — спрашивает он и огорчается, когда его голос превращается в рычание вместо обычной спокойной интонации. Руки Уилла поднимаются, чтобы обхватить его лицо, и Ганнибал пытается уклониться от прикосновения, но обнаруживает, что его удерживает на месте необыкновенная сила в этом обманчиво нежном захвате. Он стискивает зубы, кипя внутри, сердито смотрит на улыбающегося вампира. — Я сделал тебе редкий подарок, — отвечает Уилл, откровенно и до бешенства довольный собой, — который, я искренне надеюсь, ты не отвергнешь. Ради нас обоих. Слова сказаны легко, в них нет очевидной угрозы, но Ганнибал всё ещё может уловить слабый оттенок опасности в жизнерадостной улыбке Уилла. Он почти говорит Уиллу, что это едва ли можно считать «подарком», но слова застревают у него в горле, когда он понимает, что альтернативой была смерть. Хотя Ганнибал не так отчаянно привязан к жизни, как некоторые жалкие существа, с которыми он сталкивался, ему вполне нравится жить. Поэтому он проглатывает бессознательный ответ и говорит совершенно другое. — Ты едва ли оставил мне выбор, Уилл. Но мне любопытно знать, что ты сделаешь, если я отвергну тебя. И снова выражение лица Уилла остаётся застывшим в весёлой улыбке, но его глаза меняются, что-то холодное и смертоносное выглядывает из-под спокойного фасада. Ганнибал ловит себя на том, что борется с желанием уклониться от этого пристального взгляда. Уилл внезапно перестает быть похожим на того человека, которого, как он думал, он знал. — Я уже сказал тебе, что не собираюсь тебя отпускать, — Уилл наклоняет голову в сторону, слегка усиливая хватку на Ганнибале. — И это всё ещё остаётся в силе. Ганнибал легко читает между строк, подтекст в словах Уилла вопиюще очевиден. — Ты убьёшь меня, если не сможешь заполучить. Улыбка Уилла становится шире, обнажает блестящие кончики клыков. Он без особых усилий переворачивает их, бросая Ганнибала на кровать и накрывая его. — Ты — мой, — шепчет он, прижимаясь губами к уху Ганнибала. — С момента, как мы встретились, ты принадлежал мне. Ганнибал бы возразил, если бы не неконтролируемое почитание в голосе Уилла и тёмное обожание в его глазах, когда он откидывается назад, чтобы посмотреть на него сверху вниз. Ганнибал слишком хорошо понимает это чувство, хотя и не может не думать, что его собственная страсть к Уиллу меркнет по сравнению с одержимостью вампира им. Уилл отпускает его, слегка чмокнув в щёку, и полностью спрыгивает с кровати. — Я знаю, что у тебя есть вопросы. И, возможно, будет благоразумнее провести этот разговор в более… благопристойном виде, — Ганнибал хмурится, когда глаза Уилла с едва скрываемым удовлетворением скользят по его обнажённому телу, его собственные глаза продолжают отвлекаться на наготу Уилла. Он соскальзывает с кровати со всем достоинством, на какое только способен, на мгновение задумываясь, почему Уилл привёл его сюда, а не в Вулф Трэп. — Если жажда станет проблемой, — небрежно говорит ему Уилл, — пожалуйста, дай мне знать. Он уходит из комнаты прежде, чем Ганнибал успевает ответить.***
Тишина неловкая и удушающая, они не знают, как начать разговор, и в то же время недовольны продолжающейся тишиной. Ганнибал обнаруживает, сидя напротив Уилла в тёмных стенах своего кабинета, что ему больше не нужно дышать. Интересная и не совсем шокирующая деталь, но на данный момент у него не хватает терпения как следует обдумать её. На этот раз его любопытство пересилило смесь ярости и нетерпения, хотя первое необъяснимым образом уменьшается с каждой проходящей секундой. В конце концов, именно Уилл выводит их из тупика мягким вопросом. — Мне стоит начать с самого начала? Ганнибал кивает, пристально глядя на бледное лицо Уилла, освещённое светом камина. — Я родился в Европе где-то в 800-х годах. Я мало что помню из той жизни, только несколько размытых образов давно невиданных мест и давно забытых лиц. Вампирша, которая обратила меня, Молли, сказала мне, что решила не убивать меня, чтобы я мог стать её парой, — Уилл бросает Ганнибалу злую усмешку, лазурные глаза на мгновение вспыхивают рубиново-красным. Ганнибал хмурится, беспричинно недовольный этими словами и тем, что кто-то когда-то пытался заявить на Уилла свои права. — Очевидно, что это не сработало. Видишь ли, вампиризм имеет тенденцию медленно выявлять присущую людям тьму, и моя, по-видимому, была более выдающейся, чем у большинства. Молли была слишком добра, чтобы мы могли быть совместимы после того, как меня обратили. Я оставил её, как только научился сам о себе заботиться. В повествовании наступает пауза, и Уилл кажется задумчивым, глаза остекленели, подбородок покоится на сжатых кулаках, и Ганнибалу приходится сомневаться, действительно ли напряжённое молчание предназначено для того, чтобы собраться с мыслями, или просто для эффекта. — Ты не удивишься, узнав, что я провёл большую часть своей жизни в изоляции, как от людей, так и от Других. Выходил наружу только для того, чтобы покормиться. Или потрахаться, если мне этого хотелось. Хотя, как я уже сказал, я никогда не спал с людьми до тебя. — Я, вероятно, должен быть польщён? — сухо перебивает Ганнибал, и другой вампир смеётся, губы растягиваются, обнажая удлинённые клыки, которые притягивают взгляд Ганнибала, пробуждая некоторые недавние воспоминания. — О, ты уже польщён, mon cher, — мягко отвечает Уилл, в его голосе слышится нежная ласка. Ганнибал не отрицает этого, хотя и отворачивается, мрачно хмурясь. Проходит мгновение, и затем Уилл оказывается тут, стоит на коленях у его ног, запрокинув лицо вверх и широко обхватив бёдра Ганнибала. В позе нет ничего покорного или намёка на злую ухмылку, которая любит появляться на этих полных губах. — Не будь букой, Ганнибал, — мягко упрекает Уилл, словно ребёнка, и Ганнибал сверлит его взглядом, отчего его улыбка становится ещё шире. — Каждый момент с нашей первой встречи вёл к этому. Единственной альтернативой была бы смерть, навсегда лишающая меня твоего общества. Конечно же, такой вариант гораздо предпочтительнее. — Как эти… перемены повлияют на мою жизнь, Уилл? — спрашивает Ганнибал, не желая признавать вслух, что Уилл прав, не тогда, когда его ярость всё ещё кипит внутри него. — Не слишком-то и сильно, не с твоей безумной самодисциплиной. Конечно, тебе понадобится человеческая кровь, чтобы поддерживать жизнь. Это практически единственное, в чём легенды о вампирах были правы. Без крови мы превратимся в безмозглых зверей, обезумевших от жажды. И нужно убивать тех, из кого пьёшь, ради сохранения тайны. Хотя я сомневаюсь, что у тебя возникнут большие проблемы с этой частью, — конец фразы произнесён с тихим смешком, Уилл бросает на него взгляд, наполненный извращённой пародией привязанности, которая согревает Ганнибала независимо от ситуации. Внезапно до него доходит, что Уилл действительно любит его, хотя эту версию любви на самом деле и назвать так нельзя. С другой стороны, то же самое можно сказать и о Ганнибале. И это несколько опьяняюще — быть объектом такой жестокой страсти. — Мы бессмертны, и нас чертовски трудно убить. Обезглавливание должно сработать, хотя не помешало бы и сжечь тело. Мифы о солнечном свете и гробах — это всего лишь мифы. Мифы. Мы монстры, пойманные в ловушку состояния между жизнью и смертью, а не ходячие трупы. Я имею в виду, думаю, ты бы что-нибудь заметил, если бы спал с мёртвым телом. Губы Ганнибала приподнимаются при этих словах, его забавляет сарказм, который так фамильярно звучит на языке Уилла. Хотя это правда. Ганнибал чувствует, как его сердце размеренно колотится в груди, хотя удары медленнее, чем следовало бы. И он помнит, как бесчисленное количество раз прижимал Уилла к себе, как ощущал приятную прохладу — отнюдь не противоестественную — его кожи к своей собственной. Ганнибал чувствует, как его гнев на Уилла улетучивается с каждым проходящим мгновением — с каждым жадным взглядом, каждым произнесённым шёпотом словом и каждым нежным прикосновением. Но он сохраняет на лице застывшую бесстрастную маску, глядя сверху вниз на Уилла, который продолжает наблюдать за ним с этой приводящей в бешенство полуулыбкой. Внезапно Уилл расплывается в широкой улыбке, и это единственное предупреждение, которое получает Ганнибал, прежде чем мужчина оказывается на нём, колени по обе стороны от его ног, руки обвиты вокруг его плеч, лицо близко к его лицу. — Боюсь, я не совсем понимаю, почему ты так недоволен, — шепчет Уилл, проводя губами по резкому изгибу скулы Ганнибала. — У тебя нет привязанности к твоей человечности, нет морали, которая бы помешала тебе наслаждаться этой жизнью. Никаких забот, которые мучили бы большинство людей в этой ситуации. — Я не оскорблён тем, что ты сделал со мной, Уилл. Отсутствие выбора в этом вопросе — вот что меня злит по-настоящему, — Ганнибал не думает, что до него действительно дошла вся чудовищность происходящего, но он знает, что никогда не будет против жизни, проведённой с Уиллом, особенно когда он оказался намного большим, чем он предполагал. Кроме того, у него всегда был большой талант к адаптации. — Лицемер, — вздыхает Уилл без упрёка, его рот изгибается в ухмылке там, где он прижимается к коже Ганнибала. — Ты бы сделал то же самое на моём месте. Он не опровергает это утверждение, вместо этого улыбается и поворачивает лицо, чтобы соприкоснуться губами в коротком поцелуе. — Да. Но хищнику не нравится, когда его заставляют чувствовать себя добычей. Уилл смеётся, коротко и оживлённо, отстраняясь, чтобы встретиться взглядом с Ганнибалом, красный ловит красный. — Ты был моей добычей, — прямо говорит Уилл, — но ты никогда не был игрушкой. Ты самое завораживающее создание, которое я встречал за всё своё существование. Ганнибал снова целует его, грубо и глубоко, с силой сталкивается зубами и пытается вложить в поцелуй всё неприкрытое благоговение, которое пробуждает в нём Уилл. — И теперь, — выдыхает Уилл, когда они расстаются, нежно сжимая лицо Ганнибала мощными руками, — ты мне ровня. Моя пара. И ничто, даже ты сам, не сможет отнять тебя у меня. Когда его рот накрывает всепоглощающий поцелуй, полный столкновения губ и языков, Ганнибал задаётся вопросом, что бы сказала его психотерапевтка, если бы она когда-нибудь узнала, как эти слова — собственнические, одержимые и такие искренние — наполняют его диким восторгом.***