***
Внутри Лабиринта было много маленьких миров. Король Гоблинов Джарет — правитель и создатель этих сказочных мест — сделал свои миры непостоянными, жестокими и могущественными по силе магии. Некоторые из этих мест были предназначены для того, чтобы преподать урок, другие — чтобы отвлечь глупцов от их поисков, и даже больше — чтобы вселить ужас и, возможно, даже навлечь смерть на любого, кто осмелился войти в Лабиринт. Такие места, как правило, существовали бок о бок в странном сожительстве. Поэтому нужно было остерегаться, куда не забредаешь — не знаешь, где найдет тебя верная погибель. Безобидный на вид пруд мог находиться в самом сердце сада черных роз, тяжелые цветы которого странно сладко пахли лихорадкой и мясом, готовые вот-вот превратиться во что-то иное. Но цветы, державшие зубы за лепестками, были не самым страшным. Вод, кишащих русалками, не имеющих выхода к морю, стоило опасаться не меньше. Прекрасные девы были такими же голодными, как розы. Могущественный, но капризный правитель этого причудливого королевства был склонен забывать об этих странных местах и царствах внутри царств, которые он создал по велению своих снов. Тропы Лабиринта всегда оставались на месте, но существа, которые решили там жить или были завлечены туда, оказались в значительной степени предоставлены самим себе: жили и умирали по своим собственным правилам и законам. Ярким примером жуткого соседства двух миров были Волчьи луга и леса Потрошителя, скрытые, окруженные лабиринтом из особенно высокой живой изгороди. Луга были домом для фавнов — стройные, гибкие существа, созданные для того, чтобы получать и приносить удовольствия. Фавны были достаточно милыми по сравнению с теми, кто еще жил в Лабиринте. Добродушные: танцевали, пели и думали только о еде, вине и прелюбодеянии. Полулюди с шустрыми козлиными ногами. За исключением двух маленьких рожек, торчащих у них на лбу, фавны выглядели достаточно безобидно, но к ним не стоило относиться легкомысленно. В конце концов, в Лабиринте все было не так, как казалось на первый взгляд. Любое существо, достаточно глупое, чтобы оскорбить фавна или попытаться причинить ему вред, окажется захваченным музыкой их свирелей и подчинится их капризам, которые могут стать жестокими. Если фавны хотели, они могли отправить любого, кто вызвал их гнев, в лес Потрошителя. Волчьи луга, полные сверкающих рек, огромных холмов и долин, переходили в леса, куда не пошел бы ни один фавн или любое другое разумное существо, обладающее хоть каплей здравого смысла. Темный, глубокий и очень опасный, будучи лабиринтом сам по себе внутри Лабиринта, лес был домом для вендиго. Частично олень, частично ворон, частично человек — существо вызывало такой страх, что его называли не иначе как Потрошителем. О нем мало что еще было известно в действительности, но многое рассказывалось за гоблинским вином при свете костра. Если отбросить увлекательные байки у костра, фавны редко думали о вендиго. Темное существо могло существовать и охотиться только в постоянно сумрачном покрове своих лесов, а фавны жили ради открытого неба, солнца и луны. Стадо знало, что пока они держатся подальше от леса и время от времени посылают еду, — они в безопасности от вендиго, который, казалось, был доволен пребыванием в своем собственном маленьком королевстве. Когда вспоминали, фавны даже предостерегали путников от посещения лесов… Если, конечно, вспоминали… Все стадо состояло из девяти фавнов. Джек и Белла были неофициальными вожаками. Беверли, Джимми и Брайана часто видели в компании вожака и его спутницы, в то время как Алана, Эбигейл и Фредди приходили и уходили, когда им заблагорассудится. Все остальные фавны, как правило, держались вместе, всегда в обществе друг друга в той или иной форме, парой или иначе; исключением из этого был фавн по имени Уилл. Фавна с темной шерсткой, с голубыми глазами и мрачным характером часто можно было встретить в одиночку. Он предпочитал держаться поближе к ручьям и прудам, которые усеивали луг. Его изоляция была добровольной, его томила ужасная тайна, которая, кажется, отравляла его изнутри, отпугивая и других фавнов. Если его стадо когда-нибудь узнает секрет, Уилл навсегда останется один, изгнанный другими фавнами. Все из его стада питались только фруктами, ягодами и травами, а Уилл ел мясо, даже жаждал его. Он не хотел, чтобы так случилось. Все началось с малого: он попробовал из любопытства. Маленькая птичка здесь, фея там — все относительно недавно умершее было обглодано. Уилл изо всех сил старался скрыть свое новое увлечение этой странной пищей, он даже начал вылавливать рыбу из речушек. В конце концов, именно жажда крови и свежего красного мяса загнала его в лес. Уилл даже не был уверен, что он там искал. Все, что он знал, это то, что он должен был найти что-нибудь поесть, найти пищу, которая заполнила бы бесконечную пустоту, растущую в его желудке и разуме. Казалось, ничто больше не могло заполнить эту бездну, которая вызывала у него лихорадку и ночные кошмары. Музыка, вино и сладкие ягоды, росшие на лугу, заставляли его чувствовать себя опустошенным, независимо от того, сколько он ел и пил. Изголодавшийся по чему-то, чему он не мог дать названия, Уилл не знал, что он надеялся найти, осторожно пробираясь через темный дремлющий лес. Высокий полог из листьев, таких густых и спутанных, что свет не мог проникнуть внутрь, погружал все в тень и затяжной мрак, который цеплялся за каждый ствол, как тяжелый бархатный плащ. Лишайник, росший на спящих деревьях, отбрасывал немного света, светящиеся пятна голубого мха источали мягкий лисий огонь. Визг боли, разорвавший мнимую ночь, заинтересовал Уилла и привлек его к небольшой поляне неподалеку. Он шел осторожно, чтобы не разбудить лес, но некоторые деревья уже прищурились, чтобы найти источник шума, однако быстро потеряли интерес. Спрятавшись за все еще спящим деревом, Уилл выглянул из-за его светящегося обхвата, чтобы найти источник мучений, он чуть не откусил кончик языка в попытке оставаться тихим. Высокий и зловещий, в центре поляны с умирающим гоблином в когтях стоял Потрошитель. Нижняя половина вендиго была похожа на оленью, если бы у животного был чернильный мех, полный вороньих перьев. От худых бедер вендиго до его раздвоенных копыт перья окрашивали мех в оттенки мерцающих фиалок, незабудок и свежей зелени, сверкая на бледном свету, словно прекрасный опал. Торс с бледной кожей был весь в шрамах, серебристые волосы покрывали грудь. Лицо казалось высеченным из камня; как и у фавна, у вендиго были рога. В отличие от крошечных козлиных рожек Уилла, которые росли у него на лбу, рога вендиго представляли собой целую корону из черной кости с острыми, как бритва, концами, покрытыми засохшей кровью. Глупый гоблин затихал в когтях вендиго, истекая кровью, испускал последние вздохи своего жалкого существования. Его смерть была засвидетельствована смешливым, полным отвращения взглядом. Уилл мог многое прочитать по глазам вендиго. Он убил гоблина не потому, что был голоден. Последняя жертва Потрошителя разозлила его: гоблин, вероятно, забрел в лес без приглашения и с дурацким поручением. С гоблином обращались как с мусором, каким он и был по мнению убийцы. Вендиго бесцеремонно бросил труп на землю. Удаляясь, Потрошитель даже не потрудился посмотреть, как гоблин делает свой финальный вздох и его кровь впитывается в мягкую лесную подстилку. Дождавшись, пока вендиго исчезнет из поля зрения и слуха, Уилл на цыпочках вышел на раздвоенных копытах, осторожно приближаясь к остывающему трупу. Каким бы напуганным он ни был, Уилл уже чувствовал, как у него потекли слюнки, когда он вдохнул воздух, пропитанный запахом железа и страха. Дрожа от кончика рога до кончика копыта, Уилл протягивает руку, чтобы прижать ее к искалеченному телу, позволяя все еще теплой крови густо покрыть его пальцы. Подняв руку, Уилл уставился на нее, восхищаясь тем, как потерянная жизнь гоблина, казалось, прилипла к его коже, как красиво она выглядела при слабом освещении, словно жидкие рубины и оникс, сливающиеся воедино. Он обнаружил, что на вкус кровь была еще лучше, чем на вид. Уилл засунул пальцы в рот, жадно посасывая их. Он слизал кровь дочиста раньше, чем ему этого хотелось бы. Вкусы взорвались у него на языке, более яркие и ослепительные, чем все, что он когда-либо пробовал раньше. Раньше он ел только мясо уже не первой свежести. Возможно, птенец, который сломал себе шею, выпав из гнезда, или случайная фея, которая не уделяла достаточно внимания окружению, не опасалась хищников получше нее. Эта смерть была свежей, с ярким вкусом, без намека на гниль. Это было восхитительно, вкус заставил Уилла громко застонать сквозь пальцы во рту, его глаза закрылись, когда он отдался удовольствию, как это обычно делали его сородичи, сосредоточив все свои чувства на ощущении. Восторг и странное удовлетворение щекотали его язык и горло, опускаясь в желудок, чтобы согреть его изнутри. Мысль о том, чтобы запихнуть в рот не только кровь, наполнить себя свежим мясом, заставила фавна стонать и вздыхать; его член начал тяжелеть и наполняться обещанием удовлетворения. — Что ты делаешь? Глаза Уилла распахнулись при звуке слов, культурных и хорошо сформулированных; они исходили из уст ужасающего существа, возвышавшегося над ним. Вендиго был так близко, что все, что Уилл мог делать, это смотреть все выше и выше. Испуганные серо-голубые глаза фавна встретились с проницательными темно-бордовыми, которые смотрели с открытым любопытством. Сделав первое, что пришло в запаниковавший разум, Уилл совершил самую невероятную вещь. Учитывая, что его единственным возможным вариантом было стать следующей жертвой вендиго, фавн прыгнул вперед, чтобы ударить вендиго головой в живот. Удар, конечно, не причинил существу вреда, но удивил его достаточно, чтобы оно притормозило, давая фавну шанс, необходимый для того, чтобы убежать. У фавнов была своя магия, основанная на музыке их свирелей. Собственный инструмент Уилла висел у него на боку на плетеном травяном шнуре, перекинутом через плечо, но для сотворения такого рода магии требовались время, усилия и дыхание, которых у него не было. Скорость была другим оружием в арсенале фавна. Немногие существа были быстрее них. Тот, кто был напуган до полусмерти, мог бы обогнать ветер, если понадобится. Прорвавшись сквозь линию деревьев, как стрела, Уилл оглянулся через плечо, чтобы увидеть, как вендиго остановился в последней безопасной тени, существо смотрело ему вслед. Оно могло выйти дальше только с наступлением темноты, да и то только в том случае, если не было луны и облачное небо закрывало звезды. Когда Уилл был в относительной безопасности, он остановился, оставляя двойные борозды в дерне. Его инстинкты подсказывали ему продолжать мчаться, бежать всю дорогу обратно к своему стаду, даже если они не хотели его видеть. Что остановило отступление Уилла, так это то, что вендиго, казалось, не сердился. Во всяком случае, он все еще смотрел на него с любопытством. Но его разочарование проистекало из того факта, что он не мог выйти дальше, вынужденный держаться в безопасности тени. — Как тебя зовут? — окликнул его Уилл прежде, чем смог остановить себя; в нем зажегся интерес, несмотря на трепет испуганного сердца. Он постоянно жил со страхом того или иного рода, так что на самом деле это был всего лишь еще один страх. Вендиго, казалось, был удивлен вопросом, во всяком случае, насколько мог судить Уилл. Существо выпрямилось во весь рост, так что его рога задели нижние ветви; деревья ворчливо зашелестели во сне. Это заставило Уилла задуматься, осмеливался ли кто-нибудь когда-либо раньше задать вендиго такой вопрос. — Ганнибал. А тебя, маленький фавн? — ответил вендиго голосом холодным, словно ручей, из которого Уилл любил ловить рыбу. — Уильям… — нерешительно ответил фавн, дрожа и пытаясь удержаться от того, чтобы низко пригнуться к земле в попытке спрятаться. — Но мне нравится, когда меня зовут Уилл. — Тогда я так и буду тебя звать, но сейчас мне пора уходить. Солнце причиняет боль моим глазам. — Ганнибал улыбнулся, медленно и жутко, сверкнув острыми зубами. Это заставило Уилла задрожать, фавн поджал свой короткий хвост между ног, приседая в высокую траву, прячась. — Уилл… Прежде чем я уйду, я должен сказать тебе… — Да? — Я знаю твой секрет.***