***
Приглашенные или вынужденные путешественники в Лабиринте были нечастым явлением. Те, кто решил войти в леса Ганнибала, встречались еще реже. То, что путешественнику удалось зайти так далеко в игре, означало либо то, что он был очень умен и сообразителен, либо то, что ему до смешного повезло. У первых хватало здравого смысла вообще избегать лесов Ганнибала. Последние, как правило, обнаруживали, что их удача окончательно иссякла, если они решали пренебречь манерами. Деревья доносили на всех, кто был невежлив. Обычно те, кто проходил через вечно ночные леса, освещенные лишь голубым и зеленым сиянием грибов, были в отчаянии. Страх делает людей грубыми, а Ганнибал презирал грубость во всех ее проявлениях. Вот почему фавн выделялся в сознании Ганнибала еще больше. Да, Уилла можно было считать по-своему отчаявшимся. Однако, как бы то ни было, Ганнибал никогда не видел, чтобы другое существо, кроме него самого, конечно, реагировало на еду таким образом. Это была бурная реакция, хоть фавн и урвал лишь маленький кусочек с чужого стола. Сладкий аромат возбуждения, который учуял вендиго, был неожиданным, но желанным. Завлеченный этим запахом и заманчивыми звуками, которые издавал фавн, Ганнибал вернулся к своей последней жертве, злополучному посланнику Джарета. Несчастный, должно быть, не слишком заботил Короля Гоблинов. Ведь Ганнибал никогда не отправлял сообщений или гонцов обратно. Фавн был не только необычен по манерам, но и его внешность была столь же уникальной, симпатичной. Фавны, даже с темным оттенком кожи, как правило, имели светлый мех. Джек и Белла были самой яркой парой в стаде, у них был ярко-серебристый мех; Беверли щеголяла в жженом золоте. Другие фавны варьировались от пятнистых мягких коричневых тонов до даже ярко-красного в случае Фредди. По сравнению с ними Уилл выделялся своим темным мехом , как полоска ночи, пытающаяся проникнуть в белизну дня. Ноги фавна были покрыты черным мехом того же оттенка, что и распущенные кудри, покрывавшие его голову, из-за чего его кожа казалась бледнее, чем была на самом деле. Несмотря на то, что фавны выглядели вечно молодыми, и на их лицах не было следов разрушительного воздействия времени, а человеческие торсы были безволосыми и хорошо подтянутыми, Уиллу все же удалось сохранить эту тяжелую усталость и ясность в своих глазах, которая накапливалась только с возрастом и опытом. Так Ганнибал наблюдал из безопасности своего леса, двигаясь вдоль его границ, чтобы хоть мельком увидеть странного фавна. Это оказалось легче, чем ожидалось, потому что Уилл, похоже, плохо ладил со своим стадом. Он часто уходил в более тенистые уединенные места расположения ручьев и вылавливал там пескарей, быстро поедая крошечных рыбешек с бегающими глазами и трясущимися руками. Ганнибал, к своему большому удовольствию, понял, что в определенной степени шпионаж был излишним. Уилл возвращался в его лес, несмотря на опасность. Испытывая странную радость, Ганнибал шел рядом с фавном, не подозревающим об этом. Вендиго легко прятался в тени, чтобы держать других мелких хищников и фейри подальше от своего фавна. С таким вторжением в его владения он обычно разбирался быстро и жестоко. Но Ганнибал умерил первый порыв смертоносных когтей, он подробно присмотрелся к причинам пребывания здесь своего фавна. Это было нетрудно понять. Несмотря на неопытность, фавн охотился. Уилл, вероятно, даже не подозревал, что делает, понял вендиго, наблюдая, как фавн нюхает воздух и бесшумно пробирается сквозь подлесок. Какими бы безрассудными ни были мотивы Уилла, Ганнибал находил свою странную новую компанию интересной. Его добыча и раньше пыталась давать сдачи. Этого следовало ожидать, но прежде ничто не наносило ему первого удара. Если бы Уилл был крупнее и мощнее, его атака могла бы причинить серьезный вред. Как бы то ни было, удар головой всего лишь удивил, едва ли даже оставив красный след на груди Ганнибала дольше, чем на несколько минут. Также у Ганнибала никогда раньше никто не спрашивал его имени. Это была такая простая вежливость, о которой, казалось, никто не мог вспомнить в его присутствии. Стольких жестокостей можно было избежать, прояви столь маленькую вежливость хоть кто-то, но это сделал глупый фавн. Если бы Ганнибалу когда-то пришлось признать свою ошибку, он бы проигнорировал слона в комнате, потому что был слишком горд. Поэтому он решил, что ему всего-навсего просто любопытно. Поэтому он вернулся на их поляну (и теперь это была Уилла и его поляна), разрывая гарпию своими когтями. Вендиго чувствовал, что фавн наблюдает за ним, тихий и незаметный. Удивительно, но Ганнибалу, скорее, нравилась идея о том, что кто-то изучает его, возможно, даже восхищается его работой. Чувствуя странную мотивацию доставить удовольствие, Ганнибал сделал убийство настолько эффектным, насколько это было возможно, превратив гарпию в груду костей и крови, которая окрасила поляну в красный. К тому времени, как Ганнибал закончил, с флоры капала алая роса, и почву припорошило снегопадом перьев, заставляя лес громко стонать во сне, принимая новый кошмар на своей коже, прежде чем снова погрузиться в мягкое похрапывание. Удовлетворенный Ганнибал притворился, что уходит. Вендиго лазил по деревьям легче, чем любое существо его габаритов. Со своего насеста Ганнибал, затаив дыхание, наблюдал, как фавн вышел из своего укрытия. Робкий и осторожный Уилл вышел на полянку. Подарок, оставленный ему, был слишком соблазнителен, чтобы отказаться. Как и прежде, фавн, казалось, наслаждался одной только кровью, погружая свои нежные пальцы в потерянную жизнь гарпии, чтобы высосать ее, и слизывая мокрый багрянец с листьев, пожирая смерть. Ганнибал обнаружил, что очарован этим быстрым розовым язычком, показывающимся из-за пухлых губ. Он был ловок в своих движениях, работая скользким языком как вокруг тонких пальцев, так и вокруг листьев. Мягкое неглубокое дыхание, отчаянное и почти задыхающееся, было таким соблазнительным. Звук был настолько низким и сладким, что Ганнибалу пришлось подойти ближе, чтобы расслышать каждую ноту; вендиго легко спустился ближе к фавну. Ему было трудно вспомнить, чтобы он слышал что-то слаще, чем его фавн, отдающийся удовольствию. Судя по всему, кровь уже мало утоляла жажду малыша. Фавн набрался храбрости, чтобы начать пробовать мясо. Мелкие кусочки плоти были подобраны с земли, он тщательно жевал, прежде чем проглотить. К тому времени, как Уилл закончил, он громко вздыхал, его член больше не был скрыт мехом. Вендиго желал сократить расстояние между ними, но знал, что это прекратит встречу неприятным образом; он сдержался, но с большим трудом. Вендиго использовал свою силу, чтобы подойти так близко, как только осмелился. Достаточно близко, чтобы дотронуться, порезать, ранить, но также и понюхать, Ганнибал склонился над фавном, чтобы насладиться его запахом. Фавны, по мнению Ганнибала, были такими нежными созданиями, с их притупленными зубами, крошечными рожками. Уилл пах лугом, полным ненавистного солнечного света и открытого свежего воздуха. Однако под всем этим скрывался лихорадочно-сладкий запах страха и голода, с которым Ганнибал был хорошо знаком. Запах только усилился, когда фавн перешел к главному, его пальцы сжались на куске разорванного органа. Склонившись над сердцем так, как будто кто-то собирался забрать его у него, Уилл стиснул его в руках, окрашивая каждый дюйм своей кожи вплоть до предплечий липкой краснотой. Когда его зубы погрузились в сердце гарпии, Уилл упал на колени, охваченный удовольствием, пока его бедра лениво двигались в такт движению челюсти. Широко раздвинув бедра, фавн кончил нетронутым, отчаянно глотая чужое сердце. Семя его было похоже на жемчужины с россыпью рубинов. Ганнибал, до этого лишь вожделевший, понял, что влюблен. Будучи весь в крови, фавн откинулся на спину, измученный приложенными усилиями. Лежа на спине, все еще выгибаясь от удовольствия, Уилл выглядел как подношение, которое Ганнибал испытывал искушение принять прямо здесь и сейчас, его собственный член казался слишком твердым и тяжелым между ног. Однако пока на это можно было не обращать внимания, Ганнибал заставил себя только наблюдать, как фавн делает глубокие вдохи и выдохи, заставляя свои бока вздрагивать и вздыматься. Его кожа сияла, скользкая от пота, который смешался с кровью, придавая фавну странный цветочный запах, похожий на звездчатый жасмин с примесью железа. Как бы сильно ему ни хотелось перевернуть Уилла на живот и загнать в тесный жар, Ганнибал позволил фавну уйти целым и невредимым, он позаботился об этом. Из безопасности своей тени Ганнибал наблюдал, как Уилл купался в маленьком ручейке, протекавшем рядом с лесом. Фавн растерял свою новую прекрасную кровавую окраску, но вендиго восхищался тем, как вода прилипала к коже и волосам Уилла, завивая их в локоны. Удовлетворенный тем, что Уилл теперь в безопасности, выйдя из леса, Ганнибал вернулся на поляну и подошел к тому месту, где осталось семя Уилла. Присев на корточки, вендиго понюхал землю, смакуя соль, оставленную фавном. Перламутровые капли спермы были собраны языком. Вендиго наслаждался красотой фавна, когда тот терся о землю, перекатываясь, чтобы получить желанное. Потребность оставить метку была сильной, Ганнибал испытывал странное отчаяние от желания узнать, как будут пахнуть их ароматы, смешанные вместе. Вздыхая и игнорируя просыпающиеся деревья, Ганнибал поднялся на ноги, зная, что фавн вернется. И когда Уилл вернется, Ганнибал будет готов принять его.***