★
Хенджин подпирает подбородок запястьем, клевая носом и считая пушистых овец. Ещё только первая пара, а он уже выглядит похуже Хана. Кто же знал, что здесь будет настолько скучно. И Джисон бы давно последовал примеру своего лучшего друга, если бы он так отчаянно и откровенно не пялился на мальчика-подростка с волнистыми темно-синими прядками, что с самого прихода преподавателя (которым, предсказуемо, является Чонин) копошится только у учительского стола, все время подавая какие-то бумаги или переключая слайды презентации с помощью электронного пульта. Одет он просто, но со вкусом: тёмно-синий кардиган, что причудливо сливается с его макушкой, белая футболка, черные кожаные штаны, и черт возьми, Джисон соврет, если скажет, что смотрит на его бедра не слишком долго, или, вообще на них не смотрит. Они, кстати, неприлично пухлые, немного похожи на девчачьи, и очень-очень красивые, до безумия. Если бы Хан отдал предпочтение скульптурам, он бы без сомнений выковал этого юношу в самых мельчайших деталях. Невыносимо. А сам он, кстати говоря, чертовски красив. У него большие, карие глаза с полулисьим разрезом, на которых Джисон успел приметить лёгкий макияж (стрелки и персиковые тени, и бог знает, как он разглядел это на таком расстоянии), ровный, прямой нос, с высокой переносицей, пухлые розовые губы и очень светлая, можно даже сказать, бледная кожа, словно только-только выколотый известняк. Но помимо внешности, его безумно интересует кое-что поважнее: налюбовавшись сильными сторонами парня, он пристально вглядывается в его грудь; и о боже, нет, он не извращенец, просто на ней болтается его пропуск. Ярко-зеленая ленточка, прикреплённая к картхолдеру, и тут Джисону становится интересно, есть ли здесь вообще у кого-нибудь повторяющиеся цвета. Издалека практически ничего не видно, поэтому попытки о прочтении имени катятся коту под хвост. Остаётся надеяться, что профессор обратится к нему, но и тот, как назло, все зовёт и зовёт его своим назойливым «Будь добр», на что обладатель тёмно-синих локонов в каждый раз навостряет невидимые кошачьи уши. Почему кот? Джисон не знает. Просто похож, и все. Просто аура у него такая же, и разговаривает он, словно кот мурлычет. Восхитительно. Внезапно, его раздумья и мечты прерывает негромкая мелодия. Как странно, что уже даже и не странно слышать знакомые нотки из динамиков отовсюду, со своего пропуска в том числе. Он до сих пор не понял, как это работает, но это явно не вещь первой необходимости. Сейчас гораздо важнее то, что студенты начинают в спешке вставать со своих мест и покидать аудиторию, что-то бурно обсуждая. Хенджин неспеша выходит из полудрема, сонно потирая глаза. Он на локтях разворачивается к Хану, что уже стоит и ждёт своего друга, как вдруг его окликают молоденькие девушки с рядов ниже на пару; Хван, желая и здесь наработать себе репутацию, приветливо улыбается им в ответ, бросает Хану короткое «я догоню» и хватает дамочек под локти, используя все свое очарование. Все-таки, он неисправим. Как бы эгоистично не звучало, Джисону от этого даже выгоднее. Он, не успев быстро сообразить, замечает, что кабинет совсем пустеет, за исключением тех двоих: Чонин пожимает руку синеволосого, улыбаясь ему на прощание. Тот говорит что-то в ответ, не собираясь уходить, и Джисон, после несильного хлопка двери, наконец остаётся наедине со своим объектом воздыхания. Он видит, как тот облегчённо выдыхает, когда технично убеждается в том, что Ян находится за пределами. Садится за учительский стол, немного хмурясь, прикрывает глаза, расстёгивает ширинку... Стоп. Расстёгивает что? — Кхм, — Джисон кашляет настолько громко, насколько ему позволяет его хронически больное горло, и сидящий буквально вздрагивает от неожиданности. — Прости, я не хотел тебе мешать, я просто задумался, и... — О черт, — он резко перебивает, в спешке приводя себя в порядок. Слава богу, Хан остановил его в нужное время, — боже-боже-боже, как же неловко... — Э-эм, все нормально, я понимаю... — Звучит глупо, и он это знает, но не может заткнуться, желая удержать этого парнишку еще хотя бы на пару секунд, — я... ну... — от безысходности он склоняет голову, издавая нервный смешок, в то время как синеволосый не может перестать краснеть и ругаться на самого себя. Ему правда нечего сказать. Не то, чтобы он как-то разочаровался, или потерял интерес, о боже, нет, он бы с радостью предложил ему свою личную помощь, но боится, что это прозвучит слишком странно. Даже страннее чем то, что сейчас произошло. Внезапно, парень у учительского стола подхватывает свой кардиган, который он успел снять перед тем, как приступить к самоудовлетворению, и буквально бежит к выходу сломя голову. Хан округляет глаза, и только и успевает крикнуть ему вслед, что-то вроде «не волнуйся, я никому не скажу!», на что тот на ходу выкрикивает слова благодарности, и Джисон жалеет о том, что не спросил хотя бы его имени. Все, что ему остается — неспеша брести до холла, чтобы подойти к очередному одинокому незнакомцу и поинтересоваться, где же проходит следующая пара.★
Хан сам не замечает, как краснеет от ушей до пяток, списывая это на летящий пар от уже подостывшего рамена. Телевизор по прежнему выключен, рука уже не в воздухе, а крепко ухвачена за ложку, и он не может перестать думать о нем. Черт-черт-черт, какой же он красивый. И сексуальный. Ох, да. Джисон не мог этого не приметить: его выражение лица, хоть и мимолётное, то, как трепещат его ресницы, когда он прикрывает веки, то, как его пухлые губы слегка приоткрыты... Возбуждает, мать твою. Нет-нет-нет, это неправильно. Хан откладывает тарелку с лапшой, переставляя ее на диван, и тянется к молнии на джинсах, не переставая думать об обладателе кошачьей ухмылки. Он просовывает правую руку внутрь, жмурясь от желания, сильно закусывает нижнюю губу, практически до крови, кончиками пальцев слегка касается до твердого члена и тут же останавливается. Он уже сказал, что это неправильно. Обречённо вздохнув, Хан все же берет в руки пульт и нажимает на кнопку включения. На удивление, телевизор оказывается «умным», поэтому в его свободном доступе есть ютуб, браузер и несколько киношных сайтов. Выбрав первый попавшийся фильм, Джисон поджимает под себя ноги, чувствуя, что он уже полностью расслаблен, но ему бы, кстати, не помешал релакс массаж (и прием у доброкачественного психолога), и устраивается поудобнее, готовясь к слезливой мыльной мелодраме. Примерно сразу, как кончаются титры, дверь широко распахивается, а в проходе появляется Хенджин — запыхавшийся, потный, но счастливый. Хан, что чуть ли не засыпал за просмотром, заметно оживляется и включает свое внимание, ожидая дружеского хвастовства. — Привет, Джинни, ты чего такой перевозбужденный? Он тебе что, уже дал? Хван наигранно закатывает глаза, спешно разуваясь, но все же отвечает: — Ещё нет, — улыбается он, — но Феликс оставил мне свой номер! — Хенджин светится, а Хан пытается подавить накатившую волну смеха. — Ты что, совсем больной? Ну, дал он тебе номер, и хрена с два — мобильников то у нас нет. — ...Блять, — Хенджин плюхается на диван, накрывая лицо руками — улыбка пропала, а счастливое выражение лица сменилось разочарованным, — а я то думал, чего он на меня смотрит, как на придурка, и переспрашивает ещё, мол: ты уверен, что он тебе нужен? — а затем жалобно стонет, словно собачонка с прищемленным хвостом, и будто бы к месту вспоминает: — О черт, все потом, потом, Кками сегодня ничего не ел! Хван начинает носится по комнате, пока Джисон продолжает тихонько хихикать. На секунду он задумывается, а каким же эдаким чудом здесь вообще оказалось это животное, но, за неимением интереса, он быстро отпускает этот вопрос. Как обычно, разберётся позже, не вещь первой необходимости. А Хенджин тем временем, довольный, как кот, наблюдает за виляющим хвостом чихуахуа, что забавно лакает из миски молоко. — Ты серьезно, Хенджин? Ты кормишь ее этим? — Ну, во-первых, не ее, а его, — с важным видом поправляет он, а затем смягчается, — а во-вторых, ему нравится, сам поражаюсь. — Ну, я имел ввиду, что собака то женского рода, Джинни. — Так я тебе говорю, что он мальчик! — Придурок, — щеки Джисона уже болят от веселой мимики, — думаю, Феликс, даже если мертв, все равно дал тебе левый номер. — Да иди ты! — Хван подкрадывается к дивану, хватает декоративную подушку и замахивается на Джисона, что сразу же умело группируется, перекатывается с дивана на пол, ненароком царапая спину о твердый подлокотник, хватает вторую подушку и пуляет ею в Хенджина. Тот, как настоящая королева драмы, под едкие усмешки Хана падает на пол, громко хныча. Кками сипло тявкает, перебегая туда-сюда. — Кками, дорогой, иди ко мне! — Чуть ли не плачет Хенджин, расстилая объятия. Его большая толстовка забавно свисает с предплечий, а волосы треплятся, электроизуясь о мягкий коврик. — Кками тебе не поможет, — ухмыляясь, бросает Хан, наигранно корчась от полученной во время боя ссадины. Хенджин одаряет его настолько свирепым взглядом, каким только может, и прямо в тот момент, когда Джисон должен признать свою неправоту, Кками усаживается на том же месте, где и стоял, забавно чихая. Весь гнев улетучивается, а соперническая обстановка в миг меняется на прежнюю. — Милашка, — выдает Хан, пока Хенджин молча улыбается, любуясь своим питомцем. И всё-таки, после своего зевка, он поднимается на лапки, радостно тявкая, неуклюже переступает ими во время бега, по прибытию забирается на коленки Джисона и удобно ложится. Тот самодовольно лыбится, поглаживая собачонку показывает Хенджину фак и язык. — Засранец, — бурчит он, и резко оборачивается, пугаясь стука в дверь. Кками настораживается, навостряя пушистые уши, — я открою. Хан мг-кает. — Привет, Хенджин-а, — Чонин заглядывает внутрь, улыбаясь Джисону, — привет, Хан-а! Как ваши дела? — Все хорошо, Чонин, — отвечает Хенджин, поднимая подбежавшего Кками, что царапал его ноги коготками. — Твоя собака очень милая, Хенджин! — Глаза Яна сужаются до полумесяцев, когда он чешет Кками за ушком, — оу, и я пришел пригласить вас на вечеринку. — О, — удивляется Хенджин, и Хан подскакивает с места, подходя поближе к двери, — что, где и по какому поводу? — Завершает он. — Сегодня, как только стемнеет. С закатом все обычно собираются в холле, и такое происходит частенько. Повод не нужен, просто студентам наскучивает сидеть по своим комнатам, хоть у нас и нет никаких запретов, — он наклоняется пониже, переходя на шепот, — иногда мы приносим слабоградусный алкоголь, а если верхушка узнаёт, спихиваем на учеников. — Вы жестокие, — опаляет Хан, не в силах сдержать ухмылки. Хенджин заметно приободряется, услышав о спиртном — при жизни он почти не пил, не было времени и удобного случая, да и компании подходящей, а тут — вот он, идеальный повод, чтобы оторваться до жуткого похмелья и гудящих висков. — Но звучит заманчиво, — продолжает слова друга Хенджин, хитро прищуриваясь, — спасибо за приглашение, Нин-ни, мы придем. — Буду ждать вас, мальчики! — Оглашает он, и помахав рукой, скрывается в паутине тягучих коридоров, напевая. Хенджин с Ханом стоят молча ещё пару секунд, втыкая в закрытую дверь, а затем светятся и в один голос вспоминают: — Новая одежда!★
Жарко, темно и громко. Несмотря на то, что это вечеринка мертвецов — запах здесь далеко не мертвечины, а самого обычного, привычного нам алкоголя. Чонин обещал наличие чего-нибудь слабоградусного, но за появившимися из ниоткуда барными стойками поблескивают пузыри добротного виски, рома и текилы. Может (скорее всего), это далеко не все, но Хан сейчас не может разглядеть большего — точно не до этого. Кстати говоря, вещички, оставленные Яном — просто бомбезные. Особенно эта черная, сетчатая рубашка, что светится в цветных бликах и подчеркивает каждый мускул крепкого тела Хенджина, который небрежно заправляет ее концы в вилюровые брюки клеш с высокой посадкой. И да, за этот прикид они немного подрались, ну, на словах, конечно. Позже Хана осенило, что у них с Хваном совершенно разные размеры, и тот, что Джисона — явно поменьше. Поэтому им достаточно было сравнить нумерацию на плотной, шелковой темно-фиолетовой рубашке и на этом сетчатом чуде, чтобы Хенджин самодовольно ухмыльнулся, утягивая свою добычу вместе со штанами. А Джисону же, в качестве низа достались узкие кожаные брюки — практически такие же, как те, что сегодня были на том красивом парне, и эта мысль не могла не вызвать у него лёгкой улыбки. После, заурядно приодевшись, они решили сделать свой образ более экстраординарным и соблазнительным, а конкретнее, идея была Хвана, но это не значило, что Джисон с ним не согласился. Обойдя всех своих соседей, Хенджину удалось выудить немного косметики; как жаль, но далеко не все парни позитивно относятся к макияжу, поэтому он пару раз чуть не подрался. Слегка накрасившись угольной подводкой, румяными тенями и неярким тинтом, они наконец были полностью собраны и готовы, чтобы покорять эту вселенную, вселенную девятнадцать. Точнее, Хенджин был готов, а Хан просто плелся за ним. Ничего нового. Но сейчас это не важно. Гораздо важнее то, что по прибытии на вечеринку Хван сразу же куда-то смывается, и недолго спустя Джисон видит его в углу, милующегося с Феликсом (тот сидел у Хенджина на коленях, обхватив его шею руками), и живот его скручивает от некой безобразной, горькой обиды. И как бы сильно он не старался, Хан не понимает: ревнует он друга, или просто завидует. Внезапно, Джисоново дыхание перехватывает: совсем рядом, буквально в метре от него, проходит он. Под покровом ночи лица совсем не видно, но Хан точно его узнает. Узнает по походке и аристократичному профилю. Это тот самый синеволосый парнишка с кошачьей ухмылкой, определенно. Джисон ещё недолго наблюдает за тем, как он, в безумно сексуальном и одновременно милом прикиде (темный берет поверх закрученных прядок, такого же цвета рубашка, перетянутая бордовым корсетом с тонкой шнуровкой, узкие черные джинсы с драными коленками и массивные кожаные ботинки, покрывающие щиколотки) направляется в сторону бара, а затем, совершенно не думая, следует за ним. Кошачьей красоты парень усаживается за стул, заказывая виски с лимоном, и взгляд его скользит по Джисону, что стоит чуть поодаль, но глазеет в открытую. Уголки его губ приподнимаются, и тогда Хан выходит из ступора, подвигаясь ближе. — Ты пялишься, — совершенно обыденно цитирует он, будто это простая рутинная фраза. — ...Я знаю, — соглашается Джисон, не находя оправданий, — прости. Тот удивлённо вскидывает брови, и на лице его повторно просматривается легкая улыбка. — Не извиняйся, Джисон, — лепечет он, и сердце Хана вот-вот вырвется из груди. Его уже давным-давно не смущает то, что все знают его имя, поэтому он, устав строить догадки, решает ответно спросить напрямую: — Как тебя зовут? — Смотря зачем тебе, — щурится тот, отпивая виски, — ты намерен трахнуться со мной, или подружиться? — Намерен как-нибудь вместе подрочить в аудитории, — выпаляет он, и синеволосый вмиг меняется в лице. Хан пугается, что он сказал что-то не то, как вдруг тот слегка откидывает голову назад и смеётся, так чисто и искренне, будто маленький ребенок. Утирая невидимую слезу, он отвечает: — Ох, так это был ты... Меня зовут Минхо, — затем он протягивает руку для рукопожатия, и Хан замечает, что его ладонь, усеянная кольцами, довольно небольшая, — Ли Минхо. — Ты уже знаешь мое имя, — улыбается Джисон, скрепляя рукопожатие, — но я повторюсь: Хан Джисон. — Приятно познакомиться, Хани, — светится тот, и на душе становится теплее. Джисон не уверен, но ему кажется, что Минхо — точно тот, кто предначертан в его жизни; неважно: в роли знакомого, однокурсника, парня или любовника — он просто должен быть здесь, с ним рядом, и все на этом. По крайней мере, ему хочется в это верить, хотя для Хана это просто огромная редкость. — Взаимно, Минхо. Надеюсь, что мы быстро подружимся. Минхо соглашается взглядом. — Хочешь чего-нибудь? — Он кивает головой в сторону барной стойки, пока остатки спиртного напитка бултыхаются по стенкам его стакана вместе с лимонной долькой, — я угощаю. — Разве здесь нужно платить? — Удивляется Джисон, и Ли хихикает в ответ. — Ох, как жаль, я думал, что новичков несложно провести, — он зовёт бармена жестом руки, рассматривая меню, — в любом случае, напитки здесь просто отменные. Попробуешь „кровавую Мэри“? — Э-э, я не уверен... — Джисон чувствует, как краснеет, — у, меня, так скажем, не получается пить. — Ах, вот оно как, — он понимающе кивает, и Хан уже готов выйти за него замуж; а Минхо тем временем возвращается к бармену, уже улыбаясь, — можно нам... — Он выжидающе смотрит на Джисона. — Колу, — улыбается тот. — И виски повторить, — добавляет Хо. — Конечно, — на автомате говорит работник бара и незамедлительно принимается за работу. Пока он готовит заказ, Хан восторженно наблюдает за тем, как янтарный алкоголь переливается в хрустале, как долька сочного лимона отправляется в свободное плавание и он завидует ей, что даже она способна так свободно контактировать с алкоголем. Получив свой напиток, Джисон принимается потягивать газировку через трубочку, прислушиваясь к музыке. На танцполе играет что-то незнакомое, и он морщится, понимая, что это точно не его — ходить по вечеринкам, пить алкоголь и танцевать. А вот Минхо, напротив, кажется, совсем неплохо. Он медленно, но верно, вливает в себя небольшую дозу алкоголя, и щеки его еле заметно румянятся — то ли от жары, то ли от спирта, а губы все чаще и чаще растягиваются в улыбке-ухмылке. Не в силах больше смотреть на такого Джисона, Минхо встаёт, поправляя джинсы, и Хан было уже мысленно согласился с тем, что с ним и правда скучно, как вдруг тот подхватывает его под локоть и тащит в сторону танцпола — в самое месиво, где отрываются пьяные подростки. — Минхо... — Неуверенно начинает Хан, не горя особым желанием танцевать и одновременно разрываясь от желания побыть в присутствии нового знакомого, — ты уверен, что хочешь туда со мной? Ли, что уже немного навеселе, по-доброму хохочет, открывая вид на свои белоснежные, немного выпирающие передние зубы, которые кажутся Джисону до жути милыми. — Хан-а, — начинает он, и в голосе его слышится явная нетрезвость, — я же тебя не на секс приглашаю, ты чего? «Точно. Все, кроме секса — неважно? Не на него. А жаль». — Хотя, — Джисон шумно выдыхает, забивая на свои принципы впервые — ты прав, — и теперь идёт уже более покорно, от чего Минхо мягко отпускает его руку, и Хан даже чувствует некое разочарование. Противно. Когда молодые парни и девушки, те, что днём являются прилежными учениками зажимают друг друга в туалетах, открыто целуются и лапают друг друга, Джисон начинает размышлять, а люди ли они вообще, или человек ли он, раз не признает подобное, якобы «обычное» для них поведение. Хотя... Все же, чувство некого одиночества сжимает желудок. Может, если представить вместо них себя с, например.. Минхо, то было бы не так неправильно? Ну а что, он красив, от него чертовски вкусно пахнет, и Хан явно не против засосать его прямо тут. Звучит странно, да и ситуация такая, но ничего не поделать — это довольно распространенная проблема. Многие выделяют для себя особенных людей, которым можно все — с головы до пяток, а остальные равняются на мусор и запаски. Зачастую подобным образом идеализируют к-поп айдолов. Джисон ещё пару секунд шастает взглядом по углам, прежде чем Хо привлекает его внимание. Он оборачивается, и перед ним стоит не тот Ли Минхо, что умело ладил с учителем, а совсем-совсем иной: щеки красные, как клубника, глаза горят, а губы то и дело тянутся в самодовольной усмешке по умолчанию. Он наклоняется немного вперёд, явно ощущая свое высокое положение, обжигает горячим дыханием Ханову шею и ласково, практически мяукая предлагает: — Давай поцелуемся, Хана, — тянет он, и сердце Джисона сжимается до микрочастицы. Он ненароком краснеет, выпучивая зрачки. Считает, что ему послышалось. Надеется на то. — Давай... Сделаем что? Минхо пьян, возможно, сильнее, чем нужно, и он явно будет об этом жалеть. И Джисон это понимает, правда, но.. может всего один раз? — Поцелуемся, — ещё более громко цедит Минхо, и Хан совсем уж теряется; кажется, не шутит. Молчит секунд пять, не придумав ничего лучше, удостоверяется: — Как друзья? — С бессовестной надеждой на «нет», смотрит он. Ли усмехается по-кошачьи, — если тебе так комфортнее, Хани, — затем заботливо щурится, ненадолго, и восприняв вопрос Хана как согласие, целует. По-началу нежно и мягко, с некой опаской, будто бы боясь причинить Джисону боль. От губ Минхо несёт дорогим алкоголем, и Хан использует это как возможность почувствовать его вкус, а заодно, и вкус самого Минхо. Его губы кажутся тёплыми, мягкими, такими, как он их себе и представлял, любуясь его улыбкой. Они чмокают друг друга, сухо, робко, пока Хан не кладет свою руку на талию Минхо и не сжимает, поглаживая покрытую мурашками кожу сквозь ненужную одежду. Ли воспринимает это как знак на продолжение; ухмыляется в чужие губы, проводя горячим языком на пробу. Джисон вздыхает от неожиданности, но руку не убирает; оглаживает бока Минхо, кладя и вторую. Минхо ещё пару раз поочередно облизывает губы Хана, периодически посасывая, а затем вежливо толкается языком внутрь, и Джисон просто никак не может ему отказать, блаженно прикрывая глаза. Теперь они целуются глубоко и мокро, изредка покусывая друг друга. Сначала Джисон активно мнёт нижнюю губу Минхо, пока тот проникает в чужой рот своим горячим языком, пробегаясь влажным кончиком по нёбу и дёснам, затем они меняются ролями, и так, кажется, до бесконечности. Танцующие студенты, громкая музыка, приглушённый свет и охуевший Хенджин с Феликсом под ручку, что хотел их познакомить — это ещё не всё, но этого уже достаточно, чтобы немедленно остановиться. Хан слышит знакомый голос за спиной и отстраняется первым. Минхо вздыхает, кажется, даже немного расстроенно, но Джисон не придает этому значения, списывая все на то, что он действительно неплохо целуется. Он тоже вздыхает, но немного иначе, обречённо; не хочется все объяснять. Затем разворачивается на пятках и улыбается лучшему другу так, будто они не виделись три века. — А... Это... — Это Минхо, — выпаляет Хан первее, чем успевает подумать о последствиях. Вдруг Ли не хотел, чтобы его представляли? Но, слава богу, все нормально. Джисон поворачивает голову и видит Минхо, что продолжает стоять рядом, самодовольно улыбается и лишь еле заметно кивает в подтверждение сказанного. — Воу, — подаёт знак Феликс, и только тогда Хан замечает, что тот все время пялился на Ли с некой ухмылкой, — а у тебя есть вкус, Минхо. — Ничего у него нету, — встревает смущённый Джисон, хотя Минхо, кажется, и не хотел отвечать, — и вообще, мы это так.. по-дружески, — Хан пихает Минхо локтем, но тот лишь тихо хихикает и молчит дальше, мол, сам разбирайся. — Это как так? — Недоумевает Хенджин, и уже даже Феликс в шутку закатывает глаза, входя в положение. Вопрос остаётся риторическим или просто неотвеченным, ведь Ёнбок незаметно уводит Хвана куда-то в сторону бара, забалтывая ему о том, какие же здесь вкусные коктейли. Джисон благодарит его мысленно, а позже обречённо оборачивается, но не обнаружив перед собой никого, у него в животе щекотит — вспомнил то, чем занимался минуту назад. Подумав о том, что делать ему здесь больше нечего, Хан решает пойти обратно в корпус, предварительно предупредив пьяного Хенджина и недовольного Феликса, что пообещал довести того до их комнаты в добром здравии. Джисон прикладывает свою ключ-карту, наконец, расслабляясь. Дверь отворяется, и спящий Кками навостряет уши, рыча кому-то во сне. Хан проходит внутрь, переодевается и укладывается спать: сегодня был долгий, и очень, нет, ахуеть какой насыщенный день, так что он заслуживает немного отдыха, который, к сожалению, проваливается: сон не приходит, ведь ему здесь нет места — голова забита другим, а вернее другими, а вернее губами, что так пьяняще пахли виски с лимоном, и глазами, что столь жемчужно сияли в полумраке светодиодов и громкой музыки. На удивление, Хан понимает, что даже не знает его возраста. Но все же.. «Ли Минхо.. А у него красивое имя».★
Вторая ночь прошла не лучше первой; на этот раз мешал громко храпящий, к тому же пьянющий Хенджин, из чьего открытого рта несло мартини за километр. Прошлой ночью Феликс, сдержав свое обещание, донес его до комнаты на спине (!), и возможно, Хан бы даже не проснулся, если бы Хван не мешал Феликсу вынуть пропуск у того из штанов, отчаянно отбиваясь и махая ногами. — Фу, извращенец! А я думал, что ты не такой, Ёнбок! — Заткнись, придурок, и отдай мне свой пропуск. — Зачем? Изнасиловать меня хочешь? — Конечно, — Феликс вздыхает, подпрыгивая, чтобы Хенджин не сполз, — а теперь отдавай уже, Джисона разбудишь. Разбудил, всё-таки. Ну и фиг с ним. Хан бесшумно встаёт с постели, накрывает съежившегося Хенджина одеялом, на что тот одобрительно мычит и улыбается во сне. Чистит зубы, заваривает остатки лапши и волнуется, не проспал ли он пары. Без будильника ориентироваться тяжело, — думает он, и решает навестить Чонина, чтобы решить этот вопрос. Ну, мало ли, вдруг у них здесь есть что-то на подобие. По-быстрому натягивает свои штаны и футболку Хенджина, на всякий случай берет свой пропуск и выдвигается в путь. Коридоры кажутся одинаковыми, а единственным правильным только один, ведущий к стеклянному коридору. Туда Джисон и направляется, недоверчиво оглядываясь по сторонам. Он не очень любит разговаривать или всячески контактировать с незнакомцами, поэтому идёт беззвучно, как кошка, стараясь не привлекать лишнее внимание. Преодолев привычный стеклянный тоннель, Хан осматривается. Холл выглядит явно роднее, чем позавчера, и некоторых студентов он уже даже узнает. Например, на лавочке, прямо у входа, слушает музыку девушка, склонившись над какими-то конспектами. Одета довольно простенько — белый топ на лямках, светло-синие драные джинсы и высокие конверсы, такие, какие носят мемберы многих корейских групп. Джисон точно видел ее вчера, и выглядела она совсем иначе: бордовое платье длины мини, еле закрывающее 1/3 ее стройных бедер, яркая помада, смоки-айс, укладка с пышными корнями и черные лодочки на высоких шпильках. Образ меняет. Сильно. Впринципе, Хан узнал ее только по высокому голосу, которым она негромко напевает TWICE — I can't stop me, а вчера, по-детски всхлипывая, выкрикивала слова играющей SLUMP от 3RACHA, и Джисон даже тогда успел подумать, что из нее вышла бы неплохая певица. Спустя примерно недолго, из ниоткуда показывается Чонин. Запыхавшийся, красный, напряжённый — а все потому, что несёт приличную стопку книг. Хан еле сдерживает умиляющуюся улыбку, а затем подходит к Яну, здоровается и предлагает свою помощь. Под многочисленные благодарности Чонина они дотаскивают учебники до нужного кабинета, и тогда Джисон решается спросить: — Хэй, Чонин.. — Да, Сона? — Послушай, а как мне быть? Сегодня утром я проснулся в ужасе от того, что могу, не дай бог, проспать. Здесь все так, на нервах, или есть то, о чем я не знаю? — А-а.. Я, кажется, забыл сказать тебе об этом, — Чонин виновато склоняет голову, почесывая затылок, — в тумбочке около кровати есть подобие будильника, когда включишь его, укажи номер своей смены с нижней части пропуска и выбери количество часов, нужных на сборы. Не волнуйся о времени, часы подстроятся под человеческий ритм. Главное выбери правильную вселенную, если они потребуют. Может быть такое, что бывшие жильцы итак были оттуда, и тогда не надо. — Ох, емае, — Джисон обречённо вздыхает, взъерошивая волосы, — я, кажется, уже все забыл. Так, скажи мне главное, как называется моя.. Ну, то есть, человеческая вселенная? — Вселенная четырнадцать, — улыбается Чонин, и Хан, поблагодарив его, срывается с места, ничего не объяснив. Напоследок, стоя у двери бросает: — Пойду скорее заведу его, чтобы не пропустить учебу! — Постой, Джисон! — Ян окликает того, кто уже скрывается за дверьми, — но ведь сегодня выходной.. А с этим Джисону, видимо, предстоит разобраться самому. К тому времени, что Хан доходит до корпуса, Хенджин уже завтракает вчерашними мыслями. Он приветствует Джисона, но как-то потерянно, странно, словно что-то его беспокоит. Все время отводит взгляд, смотря «в никуда», в ответ однообразно мычит или вообще молчит. Это настораживает. — Джинни. — ...М? — Что с тобой? — Ага... Подожди, что? — Я говорю, что случилось? Ты все утро потерянный. Ладно бы, если б так от похмелья, но ты явно в порядке в физическом плане. Что не так? — А, ты об этом.. — Хенджин говорит тихо, сомневаясь, нужно ли вообще, — боже, Хани, я такой дурак! — и взрывается, словно бомба замедленного действия. — Э-э? — Джисон сидит около Хвана, положив голову ему на плечо. Нос щекотят свисающие пряди Хенджина, и он в свое очередь обжигает шею того горячим дыханием. — Хани.. Почему я не мог влюбиться, например, в тебя? Ты ведь такой милый, симпатичный, с юмором у тебя все отлично да и тело неплохое. Ну почему мне нужно было полюбить этого Ёнбока? — Хенджин чуть ли не скулит. — Я не понимаю, Джинни, что не так? Разве Феликс плохой? — Нет! — Чуть ли не кричит Хенджин, — просто.. Не опозориться перед чужим человеком очень сложно, да и в целом вести себя с ним. Мне всегда кажется, что я кажусь каким-то отсталым на его фоне, а он весь такой прилежный и серьезный 24/7. Даже вчера.. — Хван накрывает лицо руками, и из под его тонких пальцев просвечиваются горящие щеки, — я напился, как еблан, и сто процентов наговорил ему всякий херни. Ну вот что мне теперь делать, Сони? — Оу, Хенджин.. Братан, это реально хреново, я даже не знаю. Я и сам-то не лучше, так что давать советы будет не очень с моей стороны. Просто скажу, что тот факт того, что он донес тебя до нашей комнаты на спине вчера ночью, явно не означает его разочарование. Я думаю, что ты нравишься ему со всеми своими изъянами, хоть вы и знакомы то всего ничего. У вас ещё все впереди, Джинни, поверь мне. Пока Джисон говорил, он и сам не заметил, как на уголках глаз Хвана выступили слезы — он плачет, хныча, как маленький. Если говорить о том, что Хенджин самоуверенный — верно, это так, но не рядом с Ханом. Эти два птенчика друг с другом — сама нежность, если ситуация является таковой. — Хенджин, ну ты чего, дорогой? Я сейчас и сам заплачу, — умиляется Джисон, трепая Хвана по макушке. Теперь они поменялись местами: Хенджин лежит на плече у Хана, слегка приобнимая друга за противоположный бок, и именно в такие моменты они оба понимают, как же всё-таки сильно им повезло. Повезло встретить друг-друга, сдружиться, провести кучу дней вместе, чтобы придти к такому уровню взаимоотношений, о котором мечтают многие друзья. — М, слушай, Джисон, — заводит Хенджин, немного подуспокоившись. — Что? — Интересуется Хан, поглаживая затылок Хвана. — А чего это ты вчера с Минхо сосался? Он ж, вроде как, наш староста. Или ты к нему в доверие так втирался? — О боже, — стонет Джисон, ненароком краснея, — не спрашивай, пожалуйста. — Но почему? Он тебе нравится, не так ли? — Хан не видит, но чувствует, как Хенджин ухмыляется, ведь тот едва уловимо дёргается на его плече. — Я не знаю, Джинни. Порой мне кажется, что я вообще ничего не знаю. Можешь сейчас не задавать таких вопросов, ладно? Хенджин безучастно хмыкает. — Хорошо, — пожимает плечами он, — как хочешь. Но Минхо реально ахуенный, не будь здесь Ёнбока, я может и побегал бы за ним. Скажем так, — Хенджин улыбается, — по внешке он на втором месте, как раз для тебя. — Иди ты! — Ворчит Джисон, и спихивает Хвана с плеча. Тот наигранно вопит, подскакивает с дивана, хватает ближайшее полотенце и бежит до ванной. — Я в душ, Хана! Если наскучит нудить, можешь присоединиться! — Напоследок лепечет он, перед тем, как дверь с грохотом закрывается. Из туалета слышится шум стекающей воды и высокий голос Хенджина, что беззаботно напевает американские строчки. Джисон глубоко вздыхает, подхватывая невидимую ниточку усталости, и его беличьи глаза закрываются сами по себе. Он благополучно забывает про будильник, слепляя тяжёлые веки, и слава всем богам и прародителю вселенной девятнадцать за то, что сегодня выходной.★
Последующие дни проходят довольно обыденно. Хенджин с Джисоном осваиваются, вливаясь в новый коллектив, и даже находят себе парочку друзей, а конкретно их: Ким Сынмин — прилежный ученик, двадцати двух лет отроду, что превосходно играет в боулинг и шутит с сарказмом, Бан Кристофер Чан (с которым их знакомит Феликс) — настоящий папа, не в смысле «папочка», а конкретный батя. Всегда переживает, следит, сюсюкает. Порой немного подбешивает, но это его маленькая особенность, и парни ее ценят. Очень. Последним третьим, как бы странно не звучало, является Чонин. Но он действительно отличный парень! Ян часто приходит к Хану с Хенджином по вечерам, принося только-только купленные манхвы и вредную еду, зависает с ними так долго, как только ему позволяет работа, ласково называя мальчиков «Сона» и «Джинни», а они его «профессор Ян» в ответ. Тягучие недели льются, как вода, одна за другой. Хан с Хенджином узнают много нового, прилежно посещая всевозможные пары и походы в столовку. На некоторых занятиях действительно интересно, особенно там, где рассказывают о строении нашего мира и космоса, это что-то по типу астрологии, только глубже и загадочней. Например, знали ли вы, что всего наземных вселенных двадцать три, и по историческим меркам совсем скоро (через четыре столетия) самая старая из них исчезнет без следа, а ее место займет новая, двадцать четвертая? И бог знает, кто будет там обитать. Профессор Гюри — женщина, по-человечески лет сорока, до жути добрая, с милыми ямочками и несильными морщинами «марионетки» делает забавные предположения о том, что этот мир станет копией людского, только существа там будут чуть более неуязвимы, выносливы и устойчивы к температурам. Действительно, со временем меняется все: времена года, века, люди, вселенные, мнение, вторые половинки, цвета волос и наличие татуировок, но не взаимоотношения этих четверых людей — Хенджина и Феликса, Джисона и Минхо. У первой пары, разве что, любовь стала ещё чуть-чуть сильнее, встречи и сердцебиение чаще, а вот что говорить о тех двух.. Ничего. С того самого поцелуя от Минхо — ни слуху ни духу, никакой улыбки, в общем ни привета, ни ответа. Джисону, безусловно, обидно, хотя буквально ни за что. Обидно настолько, что он даже пытался с ним заговорить: ловил его после пар, спрашивая, как у того дела, стоял неподалеку от его столика с подносом, ожидая приглашения, узнал расположение его комнаты и ошивался в тех окрестностях по несколько часов в день, чтобы этот, черт возьми, Минхо, хотя бы на трезвую голову объяснил причину того, что тогда произошло. Но, видимо, это было столь неважно и незначительно, что он и не собирался. А ведь правда. Ли ему ничего не обещал, да и он ему тоже, а все сюжеты, выдуманные в голове Хана, в которых после эмоционального выяснения отношений Минхо впивается в его губы, садясь на его бедра сверху, сдирает всю одежду и трахает до звёздочек в глазах, пусть остаются, ведь там им и место, верно? Может быть. Может быть, было. Может быть, в какой-то степени и да. Но только ровно до того момента, как однажды Минхо, после окончания очередной пары, подходит к Джисону с очень интересным предложением: — Привет, Хани, — улыбается он, и Джисона током пробирает от его кошачьего тембра, — давай переспим?