★
Джисон и Минхо курят в подворотне: Ли ржёт, а Хан чуть ли не задыхается, проклиная все и всех вокруг. На улице давно стемнело, а день, часами напролет проведенный в непривычных для парней активностях, не может не обойтись без никотина, который Джисон, оказывается, совсем не переносит. Звёздочки-лампочки горят по всему небу, снабжая лунную ночь светодиодным электричеством. Температура довольно прохладная, но им от этого по кайфу: почти как прошлой ночью, только воздух не такой влажный и свежий, более спертый. Криво крашенные бордюры заляпаны обувной пылью, волосы взъерошены грубыми руками, а юношеские головы заполнены самыми разными мыслями и беспокойствами, причем далеко не самыми умными: Джисон размышляет о том, какое брокколи лучше: в сливках или в остром соусе, а Минхо и вовсе на своей волне — стучит ногой под выдуманный ритм, напевая корейскую попсу, и бог знает о чем он думает на самом деле. — Холодно, — негромко выдает Хан, потирая мурашки на руках. Он, кстати, предварительно решил, что сливки явно выигрывают, — а тебе? Вторая сигарета за час становится выкуренной, окурок которой успешно попадает в ближайшую урну. — М? — Минхо выходит из ступора не сразу, расслабленно вскидывая брови и морщась от собственного же дымного шлейфа, — замёрз, Хани? — Ага, — выдыхает Джисон, — мужицкий жир не спасает. — Потерпи немного, — заботливо улыбается Ли, — до двенадцати осталось двадцать минут. Или, в крайнем случае, раскатай рукава своей рубашки, — умничает, разглядывая глянцевые пуговицы на локтях. — Да толку то, — отмахивается Хан, все ещё чувствуя неприятную горечь и лёгкий зуд где-то в глотке, — она тонкая. Один фиг — дует. Ли, отряхнув непонятно от чего липкие руки, усаживается на бюрдюр рядом с Джисоном, ненавязчиво обнимая того со спины. Хана пробирает лёгкой волной жара и приятного возбуждения от ощущения чужого тепла, но он не придает этому значения. Старается не придавать. — Может я бы и дал тебе свою одежду, будь ты в своем теле, Сона, — смеётся Минхо, ненароком прижимая Джисона все ближе и ближе, — но, боюсь, сейчас ты одет теплее меня. Все, что я могу — греть тебя собой. «Греть тебя собой». — И на том спасибо, — коряво усмехается Хан, отчаянно пытаясь не выдать свое предательское волнение, желание большего и то, насколько интимно для его ушей прозвучала эта простая фраза. Оставшееся время пролетает незаметно. Юноши обсуждают все вокруг: асфальт, мигающие фонари, темное небо и светлые блики от звёзд. Какие-то популярные манги и манхвы, американские журналы и фильмы, вышедшие на экраны сто лет назад. Занудно, глуповато, но им это нравится. Нравится, потому что присутствие друг друга означает бескрайний комфорт и безмолвную поддержку. Как странно, но оба отчаянно надеятся, что впредь таких посиделок будет гораздо больше. Время пролетает незаметно, и Джисон его истечения даже и не примечает, пока внезапно не начинает ужасно сильно хотеть спать. Вот просто спать — глаза закатываются, а в голове бардак. Рассказы Минхо о кошках и сигаретах превращаются в монотонную кашу, а перед тем, чтобы и вовсе отключиться, он видит лишь одно — несильно улыбающегося мужчину, что еле уловимо произносит: «До встречи, Хани» и крутит по губам предвкушающую усмешку. Да, странноватая атмосфера.★
— Ха-ха, да я там чуть не сдох, Джисон! — По чересчур эмоциональному состоянию Хенджина понятно, что задание далось ему крайне непросто, но зато зашибись как весело, чего не скажешь о Феликсе, что поникше плетется рядом и разглядывает носочки своих кроссовок. Как оказалось, он узнал о том, что Минхо и Хан провели это задание в славном присутствии друг-друга, а вот они с Хенджином, нет. И причем, расстраивается будто бы только он. — Что, все было настолько плохо? — Вмешивается Ли, будто вопрос был адресован ему, или у Джисона нет своего языка. Хан таким не оскорбляется, но наигранно недобро цыкает. — У меня есть голосовые связки, Хо, — все же напоминает, получая тихую усмешку в ответ. Хенджин как всегда не замечает, продолжая свой мега-эмоциональный рассказ. — Да это просто жесть! Во первых, когда я только там очутился, нифига не понял — где я, кто я, зачем и почему. Посмотрел на свои руки — так они, блять, с маникюром! Красным таким, с блестяшками. — Подожди-подожди, — не понимает Джисон, уже начиная улыбаться, — так ты оказался в теле женщины? Серьезно? — Нет, Сона, я шучу, — нервно лыбится Хван, ощущая алый жар на своих щеках, — ну так вот! Я сначала подумал, мол, может мне снится это все, и ковырнул один из ногтей, чисто так, на пробу, — лицо Хенджина делается неестественно напуганным, а Минхо с Джисоном еле сдерживают смех, и даже немного надутый Феликс тоже неконтролируемо хихикает. Теперь они сидят, кстати, в комнатке Хвана и Хана, которая насквозь пропахлась неизвестными ароматами из-за круглосуточно открытого окна — соседняя комната принадлежит «немного» странноватому пареньку Бомгю, который уже весь корпус своими благовониями провонял, ей богу. — А затем ты чуть не умер от боли и вида крови, весь оставшийся день дуя на свой красивый пальчик, угу, — Джисон дополняет так, будто Хенджин сам услышал эту историю из его уст, ведь он, на удивление, одобрительно кивает, ничуть не удивляясь такой дружеской проницательности, чего не скажешь о других. — Ну ничего себе, — ворчит ещё немного обиженный Ёнбок, поглаживая бедро Ли, сонно сидящего рядом — ему безумно хочется свернуться калачиком прямо здесь, обнять щекастого парнишку, сидящего напротив и отключиться, видя во сне исключительно его лицо, ну и тело, возможно, — говоришь так, будто лично там был. — Там может и был, — подтверждает тот, — но точно не с этим придурком. Я, вообще-то, тоже кровь не переношу. — Ага, кто бы говорил, — встревает Хенджин, — а кто мне прошлой зимой всю жопу исколол? — Это было для твоего же блага, дорогой, — дразнит Хан, — если бы не я — тебя бы здесь не было. Валялся бы овощем в городской больничке, да и все на этом. — Может оно было бы и к лучшему! Зато живой, — бурчит Хван, не сразу примечая, что сказанул лишнего. Минхо неловко поджимает губы, чувствуя, как короткие ноготки Феликса впиваются в его ляжку с новой силой. Хан молча сидит на пушистом ковре, мысленно удивляясь тупости своего лучшего друга. Сейчас явно не лучший момент.. — Вот значит как, — Ёнбок громко встаёт, натянуто улыбаясь, — ну да, медленно прокисать в пустой врачебной палате явно лучше, чем сидеть здесь, в окружении своих близких знакомых, лучшего друга и ебанного возлюбленного, — а затем, сжимая маленькие кулаки, хватает свою любимую толстовку, что уже совсем привычно лежала на чужом диване, показывает ошарашенному Хенджину средний палец и направляется к выходу из комнаты, на секунду задерживаясь у двери: — Хо, Сони, до встречи, — совсем обыденно выдает он, будто ничего и не случилось, а после сопровождает это громким дверным хлопком, напоминая всем о неприятной ситуации. Трое оставшихся сидят буквально в ахуе: Хенджин с открытым ртом, пялясь на забытый Феликсом мобильник, Джисон с выпученными глазами, что перебрасывает взгляд с одного парня на другого, Минхо с матами, застрявшими в глотке — он явно тот, кто меньше всего ожидал подобной выходки от своего лучшего друга. Видимо, такое произошло впервые. Хан почесывает затылок, не выдерживая длительного молчания. — Э-э.. — Не смей, — прерывает, — я итак чувствую себя последним клоуном, так что ещё одного подкола не выдержу, — Хенджин обречённо выдыхает, накрывая лицо руками. Он наконец выходит из ступора, даруя волю чувствам — слезы катятся по его бархатным щекам, а острые клыки кусают губы. Он плачет не от обиды или боли, ему тупо хреново от того, насколько он тупой. Джисон сочуствующе хлопает друга по плечу, отправляясь на кухню за газировкой. И нет, не то чтобы он плохой и чёрствый, думающий лишь о самом себе, просто в данной ситуации Хенджин действительно должен разобраться со всем сам. Должен, но не обязан. Именно поэтому, прихватив несколько цветных жестяных банок, Хан возвращается к парням, ненароком усаживаясь рядом с Минхо. — Лови, — бросает вишневую Хвану, зная то, как сильно он ее ненавидит, — взбодришься, может. — Дебил, — выдыхает Хенджин, забивая на свои же принципы. Затем одной рукой открывает баночку, пачкая пальцы, и немало так отхлебывает, чуть ли не поперхиваясь. — Смотри не захлебнись, Хенджин, иначе Феликс обидится ещё больше, узнав, что ты помер без него, — злорадствует Ли, явно забавляясь всей этой ситуацией. В словах его нет ни капли злости, лишь безобидная усмешка — он не воспринимает происходящее всерьез, и возможно, это и есть правильный выход, ведь ссоры в отношениях — довольно-таки обычное дело. — Джисон, отодвинься. — М? Хенджин делает вид, что глотает сладкий напиток, а затем якобы «случайно» встаёт с ковра и поскальзывается, выплевывая всю газировку на ошарашенного Минхо. Ли, почувствовав на вороте своей рубашки липкую жидкость, громко выругивается, после поворачивается к Хану, что все же послушался своего лучшего друга (и слава богу) и пытается сдержать смех от нелепости происходящего. — Смешно, Сона? — Натянуто лыбится Хо, щурясь. — Ну, только если немного.. — сознается, получая за это слабый пинок в колено. Пока Джисон наигранно ойкает, а Хенджин разговаривает с зеркалом в туалете, Минхо кажется, что он сейчас взорвется. Ситуация очень простая и далеко не самая ужасная, но, почему-то, до жути раздражающая. Ли встаёт с дивана, оставляя за собой бордовые капли (и как столько напитка влезло Хенджину в рот?), бросает последний взгляд на недоумевающего Джисона и такого же Хвана, выходящего из соседней комнаты, а после покидает комнату, следуя примеру своего друга. — Ебать, он чё, обиделся? — Хмурит брови Хенджин, почесывая затылок. — Кто его знает, — выдыхает Хан, преодолевая странное, но четкое желание со всех ног побежать в след за Ли. — Я не знаю, что делать дальше, Сона, — переведя тему сознается Хенджин, садясь на диван и подгибая под себя ноги, — может, мне стоит извиниться? Джисон впускает тонкие пальцы в сухие прядки, оборачиваясь на лучшего друга, что выглядит довольно неординарно: запутанные волосы, заплаканные глаза и губы, покрасневшие от терпкого напитка, жалеет — неимоверно, но все же решает сказать свое правдивое мнение. — Думаю, он тебя так просто не простит, — Хан говорит аккуратно, наблюдая за реакцией эмоционального друга, — нужно получше продумать свои действия. — ...Например? — Неуверенно выдает Хенджин, смотря на Джисона с такой манерой, словно тот — его последняя надежда. Но и она, к сожалению, так быстро не оправдывается. — Сразу сказать не могу, — ставит заключение своим раздумьям Хан, — но, думаю, что-нибудь то мы придумаем, — а затем придвигается к другу ближе, берет его руки в свои и скрепляет замочки, — как насчёт потратить кучу свободного времени и сил и создать «Операцию по спасению отношений с Феликсом Ли»? На последней фразе глаза Хвана загораются, а губы наконец расплываются в небрежной улыбке. — Я только за, — выдает моментально, сжимая чужие ладошки сильнее, — если все получится, устроим совместные посиделки, которые точно интересно закончатся.. для меня и Ликса точно, но и вы с Ли не в пролете.. — Придурок, — Джисон сцепляет кулаки, царапая Хвана короткими ногтями. — Ай! — Вопит Хенджин, — я же просто пошутил, Сона! Просто шутка! — Ну-ну, — щурится Хан, — за это я тебя и царапаю. — Что? — Округляет глаза Хван, не веря своим ушам. Чтоб его лучший друг в кого-то действительно влюбился, не ограничиваясь простыми гейскими шутками, да ещё и сразу об этом рассказал? Невозможно. — Ничего, — безразлично пожимает плечами Джисон, внутренне умиляясь такой реакции, — просто пошутил, Джинни. Просто шутка. В этот момент Хан начинает всерьез задумываться над тем, как на его неровное дыхание отреагирует его же собственный лучший друг.★
— Феликс, это я, открывай. Входная дверь распахивается, открывая Ли вид на домашние тапочки с мышками. — Феликса нет дома, Хо. — Нет дома? Где же он, Чан? — Понятия не имею, — Бан пожимает плечами, держа на руках зубную щётку и маленькое оранжевое полотенце, — зайдешь? — Э-э, как-нибудь в другой раз, Крис, — улыбается Минхо, стараясь не показаться грубым. Чан понимает его намерения. — Как скажешь, Хо. Покеда, — бурчит себе под нос, ведь тот уже не слышит. Тот уже срывается с места и бежит по лестнице, не зная, чего можно ожидать от этого безбашенного. К превеликому счастью, Феликс находится на бордюре: мило беседует с Чонином, посмеиваясь. На руках у него леденцы и чипсы, а под боком пиво, перелитое в бутылку лимонада. Минхо подходит ближе, ненароком улавливая нотки их разговора: — Умереть? — Удивляется Ян, — ты правда уверен в этом, Ёнбок-и? — Я.. да. Думаю, что да. «Мать вашу, чего?» — Минхо надеется, что ослышался. — И как давно ты понял это желание? — На самом деле, ещё тогда, когда мы с Хо только познакомились, — Феликс тянется за очередной чипсинкой, мыслительно разглядывая небо, — не нравится мне все это, если честно. Мне даже немного.. страшно? — Ну так если страшно, пошли этот бред к черту! — Неконтролируемо срывается у Минхо. Он тут же прикрывает рот рукой, но все слишком плачевно — от него до парней от силы три шага, а его крик, кажется, услышало пол универа. — Минхо? — Чонин чуть ли не выплевывает свою жвачку, — ты что, все это время нас подслушивал? — Я.. — не знает, что и сказать, — я просто шел мимо, и случайно услышал, как вы с Феликсом обсуждаете его желание умереть! — Мое? — Удивляется Ли, как-то странно и полунапуганно косясь на друга, — ты уверен, Ли Минхо? — Уверен? — Минхо усмехается, — не знаю. Я лишь говорю то, что слышал. — Но, кажется, ты разобрал далеко не все, дорогой.. — Чонин старается оправдаться правдой, но Ли, конечно же, ему не верит. Он размашистыми шагами приближается к этим двоим, усаживаясь между, и обнимает Ёнбока так крепко, как только может. Тот не отвечает, продолжая сидеть в ступоре. Минхо эту странность тут же примечает. — Феликс? — Ли отстраняется, но только для того, чтобы заглянуть другу в глаза. — Прости. — Выдает особо тихо, опуская глаза, — мы говорили о тебе, Минхо. На последней строчке голос Ёнбока продрагивает, а Минхо не остаётся ничего, кроме как безмолвно сжать кулаки. Нет, ему никогда не хотелось ударить своего лучшего друга, он скорее сам стукнется головой о стенку, просто подобным образом ему гораздо легче вымещать свою боль. Не злость, а боль. Терзающую и надоедливую, что вечно зарождается совершенно из ниоткуда, протыкая все тело невидимыми лезвиями. Минхо нервно улыбается уголками губ, раздражённо моргая, пока Чонин молча сидит позади него и колеблется между тем, чтобы погладить того по спине и просто к чертям уйти, ведь это явно не его дело. — Ликси.. — шепчет тихо, еле уловимо. Нежно. Ёнбоку даже на секунду кажется, будто все обошлось, — какого хрена, Феликс?! — Минхо срывается на крик, игнорируя изумленные лица прохожих, — ты забываешь об обещаниях, которые сам же и даёшь, Феликс? — Минхо.. — Ли старается спародировать его предыдущую интонацию, вселяя призрачное спокойствие, правда судя по реакции друга выходит не особо умело. — «Минхо» что? — Он смеётся, теряя кисть в волосах, — тебе сейчас вообще не кстати оправдываться, Феликс. И даже не смей говорить о том, что переживаешь за меня, потому что я итак об этом знаю. Ты просто продолжаешь мусолить одну и ту же тему, когда я явно даю понять, что это — неважно! — В уголках глаз Минхо начинают скапливаться скудные слезы, но он, не обращая на них никакого внимания, продолжает вытеснять свою ранимость. Ёнбок старается того успокоить: неприметно гладит запястья, похлопывая по спине. На удивление, он вообще не чувствует вины. Лишь разочарование от того, что его лучший друг теперь видит его предателем. Разочарование не в самом себе, а в нем. В нем, и в беспомощности обоих. — Все будет хорошо, Хо, — монотонно шепчет Феликс, прямо у того над ухом: Минхо, не в силах держать эмоции, оказывается у Ли на коленях, сопровождаемый тёплыми словами поддержки. Он сейчас зол, зол безумно, но сам не может разобрать на кого. То ли на Феликса, что так отчаянно лезет не в свое дело и пытается помочь, то ли на самого себя, что так грубо его отталкивает. Несмотря на все непонятные мутки его разума, он постепенно засыпает. Засыпает прямо на улице, среди оживленных студентов и преподавателей. Прямо на улице, чувствуя приятное присутствие своего лучшего друга. Прямо на улице, пока Джисон и Хенджин, что решают обсудить дальнейшие планы на турниках у главного корпуса, ненароком наблюдают за всей этой картиной неподалеку. — Эй, Нинни! — Джисон останавливает проходящего мимо Яна, теребя того за рукав. Он выглядит подавленно, словно очень чем-то взволнован, — что за черт? Чонин устало выдыхает, поджимая губы под себя. — Минхо узнал о том, что мы обсуждаем его суицидальные намерения. — Что? — Хенджин выпаляет особо громко, не в силах сдержать открытого непонимания, — только из-за этого он ведёт себя так? — Я.. — Чонин склоняет голову, о чем-то размышляя, — думаю, это очень болезненная тема для него. Будто бы.. он не хочет такого исхода, но не пытается сопротивляться, понимаете? — Но.. что с ним такого случилось, Нинни? — Хан сейчас совсем ничего не понимает. Да, была такая тема о том, что Ли, кажется, своей жизнью не особо-то и дорожит, но чтобы так сильно загоняться по этому поводу и переживать? В чем причина? Чонин вздыхает, бросая краткий взгляд на лежащего Минхо, по которому легко можно понять — он замёрз, но практически невозможно разобрать посыл его терзающих кошек, скребущих душу. — Я давно мог узнать то, что с ним приключилось, но не хочу. В силу моего уважения. — Но ведь иначе мы не сможем ему помочь! — Шепотом кричит Хан. Ему становится тошно от всей этой ситуации, а ещё больше от своего неведения. Хочется просто закрыться в своей комнате, стать людским хакером и взломать все соцсети этого парнишки, чтобы разузнать о нем хоть что-нибудь. Хоть какую-то ниточку прошлого, которая, как бы больно не было, может стать для него последней. Джисон нервно поджимает губы, игнорируя неприятный ком где-то в глотке. Его ужасно раздражает то, что он на грани срыва, когда хреново совсем не ему. Порой, он действительно хочет проклясть свою излишнюю эмоциональность. — Тише-тише, Сони, тише, — лепечет Хенджин, приобнимая друга за плечи. Ян, стоящий напротив, вновь чувствует себя третьим лишним, — с ним все будет гуд, слышишь? Он переборит свою подростковую депрессию, вы вместе сдадите экзамены и отправитесь в нашу вселенную, купите себе дом и заведете сто кошек, ты ведь по пьяни болтал, что он тебе их напоминает, верно? Ну все, Джисон, успокойся. Ты сейчас делаешь только хуже, выставляя себя жертвой, лучше иди к этим двоим и помоги Феликсу дотащить Минхо до комнаты. Хорошо? Хан, явно прослушавший половину речи своего друга, продолжает с мокрыми глазами наблюдать за Минхо. Он вспоминает все моменты, хоть и немногие, что они провели вместе, и четко понимает, что не намерен его никуда отпускать. Неглядя поблагодарив Хенджина, Джисон приближается к Ёнбоку с Ли, бесшумно садясь рядом. — Ты уже все знаешь, да? — Тихо интересуется Феликс, играясь с волосами Минхо. — Я знаю ситуацию в целом, но.. явно упускаю детали. А конкретно то, почему он сейчас находится в таком состоянии и с чего это все началось. — Джисон смотрит на Феликса так, словно тот — его последняя надежда на понимание. — Я не знаю. — Что? — Хан усмехается своей удаче. — Ты, его лучший друг, не в курсе? Ёнбок неловко поджимает губы, смотря куда-то вбок. Его рука невольно зависает в воздухе, а с пальцев спадают серовато синие пряди волос. — Именно так, Джисон, — вздыхает, сглатывая вязкую слюну, — и мне за это чертовски стыдно. Я боюсь своей же беспомощности. Феликс хочет добавить ещё что-то, а Хан ответить, но они оба слышат еле заметное копошение. — Минхо? Проснулся? — Ёнбок интересуется об очевидном, глазея на сонного лучшего друга. Ли ничего не отвечает, лишь тихо мыча в ответ. Джисон отодвигается немного влево, чтобы Хо смог полноценно сесть. Хоть его защитный сон длился и недолго, тело успело затечь. Настолько, что единственное, чего он хочет — это продолжить спать, но уже в более удобном месте. — Джисон, — внезапно выдает Ли, потирая веки. Хан, немного опешив, вопросительно изгибает брови. — Да? — Пойдем со мной, пожалуйста. Минхо аккуратно привстает, чувствуя лёгкое штормение. Голова сейчас чувствуется тяжелее булыжника, а ноги — точно ватными. Кажется, ещё чуть чуть — и он вовсе упадет, не в силах оправдаться ни словом. Хан встает за ним вслед, бросая один сочувствующий взгляд на двоих — смотрит сначала на Феликса, мол, крепись, друг, а после на Ли, которому трудно вообще пошевелиться. В глазах первого читается грусть и сожаление, у второго — пустота. Временная пустота, что скрывает все острые переживания, готовая вот-вот разорваться. Это плохо, это потеря самообладания, но Хан клянется самому себе, что лично разорвет ее на куски. Рано или поздно — он точно это сделает. Крыша встречает обоих холодом. Сюда забираться нельзя, но это другим, не им. Чонин разрешил, Чонин позволил. Чонин понимает, он — не другой. Противный моросящий дождь только нагнетает обстановку. Джисон мечется меж тысячами огней — от того, зачем он здесь вообще, вплоть до безумного желания остаться здесь навсегда. Стоящий рядом Минхо проходит немного вперёд, садясь на край. Он свешивает ноги с обрыва, беззаботно болтая. И кажется, будто все снова хорошо, Пока из его уст не льются дрожащие слова. — Ты, наверное, хочешь спросить зачем я тебя сюда позвал? Хан считает, что это не столь важно, но молча кивает. — Я сделал это не потому, что ты понимаешь меня, — сознается честно, произнося это, как должное, без капли грубости и чёрствости, — ты не поймёшь, и никто впринципе. Но.. я не считаю это плохим. Ты не становишься таким от этого, Джисон. Непонятно. Состояние Хана в данный момент — совершенная запутанность. И какой смысл в этих словах..? Несмотря на молчание Хана, Минхо продолжает. — Я позвал тебя сюда по другой причине, — темп и голос Хо становится значительно медленнее и тише, чуть ли не сливаясь с лёгким постукиванием сахарных капель, — потому, что.. ты мне нравишься. «Что?» — В каком смысле ты сейчас это сказал? Джисон замирает от бешеного стука своего сердца. Джисон, сидящий в паре десятков сантиметров от Ли, прячет ладони в неконтролируемой дрожи. Джисон сжимает зубы, держа себя в руках, чтобы не признаться в ответ. Но Джисон также четко осознает то, что нынешнее время — точно не лучшее для любовных признаний. Причем, с обоих сторон. Поэтому он ждёт. Ждёт и молчит, мысленно готовя себя к чужим оправданиям. Минхо выдыхает, взъерошивая влажные локоны, и находит ладошку Хана, несильно сжимая вместо устного разрешения. И лишь когда Хан жмёт ее в ответ, он продолжает изливать свою душу: — Ты безумно нравишься мне, как человек. Я.. пока не могу объяснить, что это значит. Но одну вещь я знаю точно: меня тянет к тебе, — Ли немного разжимает руку Джисона, но только для того, чтобы начать поглаживать его пальцы, — и да, я знаю, что сейчас довольно странное время для признания, поэтому я его не делаю. Я просто говорю это как факт, будто ты — не ты, а моя вторая личность. Хо изредка посмеивается своей же глупости, а Хан лишь часто-часто моргает, стараясь сильнее вникнуть в его слова. Ему хочется что-то сказать, о чем-то утешить, но он знает, что сейчас не его очередь говорить. В данный момент он — лишь слушатель, опора и поддержка. И, наверное, «лишь» здесь совсем уж не к стати. — Знаешь, как я понял это? При любом моем взгляде на тебя, мое тело чувствует странное тепло. Я всегда хочу подойти к тебе и поговорить, хочу вместе обедать и готовить кушать, разговаривать с тобой и обсуждать немалое. Это все важно, правда, и похоже на любовь. Но я.. я немного не такой, как все, поэтому ни в чем не уверен. Ни в чем, кроме того, что готов рассказать тебе гложащие остатки моего прошлого. И здесь остаётся лишь одна неясность — готов ли слушать меня ты? Молчание. Разламывающее молчание в ответ. Оно длится всего пару секунд, но для Ли, кажется, целую вечность. Вены пульсируют, а ресницы трепещат, так и норовясь закрыть глаза и прыгнуть. Может, зря он вообще все это затеял — лучше бы оттолкнул свои смешанные чувства, вместо того, чтобы так открыто признаваться, и оправдываться глупым незнанием самого себя, будто ему семнадцать. Может, лучше было бы умереть, ни с кем не сближаясь — Феликса итак достаточно для того, чтобы на секунду пожалеть. Но все «может» уже не могут, ведь жизнь решает по-другому. По пролету нескольких мгновений тишина уходит, сменяясь мелодичным голосом юного парнишки. — Конечно, — поджимая губы отрезает Джисон, — конечно, Минхо, — выдает немного увереннее, переводя взгляд на сидящего рядом, — я, блять, стану самым счастливым, если ты раскроешь мне свои переживания, понимаешь? Я очень волнуюсь за дорогих мне людей и желаю им всего самого лучшего, так какого черта я могу вообще иметь хоть что-то против? — ...Действительно, — Минхо улыбается, глядя на свои кроссовки — они так близко и одновременно далеко от земли, находясь на крыше, а ведь в обычные дни хождений он не примечал и таких малейших деталей, — так значит, я дорог тебе? Кончики ушей Хана немного краснеют, когда он осознает то, что только что ляпнул. Но тем не менее, он собирает всю свою волю в кулак, пряча ее далеко в себя, и максимально твердо выдает: — Именно так, — жмурится, вызывая у Минхо лёгкую улыбку. Ли решает не противиться своим желаниям — отрывает руку от чужой ладошки, поворачивая лицо собеседника на себя. Джисон, почувствовав руку Минхо на подбородке, по всему телу ощущает приятную вибрацию. В таком положении глаза Ли кажутся ещё красивее — темные, но светятся ярко, словно карамельное стекло. Холодные, строгие — но для других, не для него. Джисон прямо каждой своей частичкой ощущает приятное невидимое тепло, исходящее из каждого дождливого блика. Заметив, что Минхо сокращает между ними расстояние, Хан наконец выходит из ступора, но ненадолго. — Минхо, что ты.. — он только и успевает начать банальную фразу, прежде чем ощущает горячее дыхание на своих губах. Их кончики носа практически сталкиваются — уж до того сильно Ли к нему приблизился. И Джисон серьезно соврет, если скажет, что ему это не нравится. Соврет, если оттолкнет и упрекнет о том, что здесь слишком жарко для таких жгучих прикосновений. Поэтому Джисону не остаётся ничего, кроме как неуверенно ухватить Ли за плечо, несильно сжимая ткань, испачканную высохшей газировкой, и продолжая пристально глядеть тому в глаза. Минхо слабо улыбается, переводя взгляд на Хановы губы. — Ты сегодня.. ел чеснок? — Выдает тихо, полушепотом. Мурчит, словно кот. Хан тихо усмехается, приближаясь еще сильнее — настолько, что их губы немного соприкасаются, и обоих от этого приятно пробирает. — Нет, — пожимает плечами Джисон, говоря тому прямо в рот, — разве что, острый рамен. — Отлично, — Минхо тянется вперёд, хотя, казалось бы, куда ещё сильнее, высовывая кончик языка — ведёт им по нижней припухлой губе на пробу, довольно улыбаясь, — я как раз очень голоден, — а после льнет к Джисону неспеша, аккуратно, но так желанно — словно мечтал об этом добрую треть своей жизни. Хан еле слышно мычит в поцелуй, перемещая руку с плеча на щеку, подстраивает лицо Минхо в удобное положение и толкается языком в чужой рот, пока Ли замирает и проглатывает восхищённый стон. Ощущения — потрясные, причем у обоих. Горячий язык Джисона, оглаживающий каждый сантиметр, лёгкая полуулыбка Минхо и жаждущие прикосновения, в которых нет ни грамма пошлости — лишь нежность, доверие и безграничная любовь. Любовь, которую им обоим ещё предстоит узнать и как следует вкусить, испытав немало трудностей и счастливых моментов. А пока, Ли ёрзает на месте, щупая Джисоновы бока, считая его ребра и слыша неудержимый стук сердца, причем обоих, и все это — только через футболку. Настолько близко, что можно умереть. Настолько желанно, что они это уже сделали. — Ты веришь мне, Минхо? — Запыхавшийся и счастливый, взволнованный Джисон несильно отстраняется первым, вновь связывая их взгляды. Минхо облизывает губы, ощущая приятное послевкусие. Вопрос Хана звучит слишком неконкретно, но он его понимает. Понимает, как никто другой. Погода совсем уж катится коту под хвост: к осадкам добавляется ветер, причудливо развивающий волосы Джисона. Они сидят так, что темно русые прядки спадают прямо на лицо, а серо-синие наоборот летят куда-то за спину. Минхо продолжает молчать, даже чувствуя на себе ожидающий взгляд и дикий адреналин. Он слышит волнение Джисона, чувствует то, насколько сильно он отдается ему в этот момент, поэтому задирает голову — высоко, насколько ему позволяет анатомия, ловит пару холодных капель губами и произносит то, что от него так сильно требовалось, то, что чертовски долго хранилось и съедало изнутри: — Только обещай, что не бросишь меня, Джисон. Получив неспешный, но уверенный кивок в ответ своим словам, Минхо закрывает глаза, вспоминая картину не из приятных: окровавленная постель, руки, скованные наручниками, полицейский участок и мясной нож, лежащий поперек входа на полу знакомой спальной комнаты. — 25-ого ноября, тремя годами ранее, я собственноручно зарезал своего отца. Предательский дождь мочит головы, помутняя рассудок. — ...и я ничуть об этом не жалею.