Олимпийская afterparty

Женя думал о ней. Слишком много. Слишком часто. Слишком нежно. И почему-то ему было очень легко признаваться себе в этом. Да, вот так всё просто, оказывается: Анна Щербакова – тот человек, та девушка, про которую даже думать бесконечно приятно. Рациональность в голове не позволяла отрицать очевидное, но мысль о том, что это могла бы быть влюблённость, держалась под абсолютным запретом. И Женя, как будто назло самому себе, старался заменить чем-то, заглушить эту мысленную привязанность и заодно избавить себя от внутренних моральных дилемм. Загружал себя учёбой, и, впервые в жизни, кажется, был рад сессии в институте. Катал программы на тренировках буквально до потери пульса, потому что график на сборах позволял. Бегал на офп полтора лишних километра. По вечерам вместо спокойного отдыха ходил на долгие шумные прогулки с ребятами из команды. Всё, лишь бы некая олимпийская чемпионка не занимала всё свободное пространство в сознании слишком часто. Она тогда не пришла. И в какой-то мере Женя был рад этому: честно не знал, как бы смотрел ей в глаза после того как решился её поцеловать. Он, кажется, даже глаз не открывал до тех пор, пока не услышал грохот захлопнувшейся за ней двери, а через пару дней после этого он улетел домой, в Питер, а оттуда – сразу на сборы с командой в Кисловодск. Они не виделись с того раза, вообще никак не контактировали, но ощущение её кожи под губами намертво отпечаталось у него в сознании. Стоит закрыть глаза, и вот, Аня снова стоит рядом, смеётся в его объятиях. А потом замирает, почти не двигается, когда он касается губами её щеки. Такая хрупкая, мягкая. Снова идеальная. Женя думал, что если бы они катались в паре, то он, наверное, на руках бы её носил всю программу, вообще не позволял касаться льда – вдруг упадёт, сломается и разобьётся на тысячи кусочков, так, что потом будет не собрать. Или вообще, развернется, бросит его и уедет за бортик. Но пока, к сожалению или к счастью, они оба всё ещё одиночники, а это значит, что он должен предоставить ей полную свободу кататься, касаться льда, падать, сколько будет угодно, и заодно стараться не упасть самому. Жене очень хотелось ей написать. Так, что он не мог решиться на это вот уже неделю, как раз с начала их сбора в Кисловодске. Хотя, что бы он ей сказал после их непонятного расставания в Москве, когда они даже не попрощались по-нормальному? Поэтому просто, без мыслей, листал в свой очередной перерыв её страницу в инстаграме. Мелькающие перед глазами фотографии как-то ненавязчиво погружали в вакуум, и он даже не заметил, как рядом с ним у бортика оказалась Лиза: – Ты опять? Женя мысленно чертыхается, судорожно пытается выключить телефон и умоляет про себя высшие силы, чтобы со стороны это выглядело нормально. – Опять что? – кнопка предательски ускользает из-под пальцев, и он наконец сдаётся и просто переворачивает айфон экраном вниз. – Залипаешь. – Разве? – Женя, по классике, неловко пытается оттянуть объяснение, хотя прекрасно знает и себя, и Лизу – либо она сама догадается, либо он расскажет, и десяти минут не пройдёт. – Просто ленту листаю. Успокаивает. – Ага, и там у нас одна Аня Щербакова. – Лиз, отстань, – бросает он смущённо и отводит взгляд, всё-таки не выдерживая этого своеобразного поединка, когда речь идёт об Ане. В конце-концов, Туктамышева итак уже всё поняла. Издеваться не будет, конечно, но поёрничает точно. – О, да наш Женя влюбился, – ну точно, Лиза улыбается, торжествующе, как будто лотерею выиграла. Ну или раскрыла чужую тайну сердца. – С чего ты взяла? – кажется, он даже слегка краснеет, но упорно продолжает попытки избежать острой темы и ищет, куда бы деть злосчастный телефон, с которым так неудачно попался Лизе на глаза. – Да ладно, действительно, с чего бы, если ты каждую свободную минуту смотришь в телефон счастливыми глазами. – Лиза говорит так, как будто объясняет сейчас, почему два плюс два равняется четырём. – Ладно, давай сюда, капитан-очевидность, – наконец вздыхает она и протягивает руку к телефону, сиротливо лежащему на бортике между ней и Женей. – Пойдем, снимем твой принцессе кусочек чего-нибудь. Хотя бы так ей напишешь. Женя даже выдыхает, кажется, от того, что так быстро и легко всё разрешилось. Лиза даже не смеялась почти, хотя не исключено теперь, что будет донимать его всё оставшееся время сборов. – Откуда ты знаешь, что я ей не писал? – смущённо и чуть сердито бросает он, лениво следуя за Лизой в другой конец катка. И сердитость, и лень максимально наигранны, просто для вида, по лицу уже счастливая улыбка расползается, потому что идея, как написать Ане, наконец-то появилась. Не с той стороны, которую он ожидал, конечно, но всё же. – А я не знала, – смеётся в ответ Лиза. – Просто ни разу не видела, чтобы ты что-то печатал. Ну и вот, угадала... Ладно, давай, без музыки, конечно, но тоже пойдёт. Показательное будешь делать? – и на его молчаливый утвердительный ответ тоже кивает головой. – Хорошо, поехали. *** Аня прогуливала тренировки. Кажется, первый раз в жизни. Сдавала экзамены, встречалась с Алиной перед её отъездом на шоу в Сочи, гуляла с собакой, посещала мероприятия, на которые приглашали. А всё остальное время сидела дома и, обхватив руками коленки, думала, думала, думала. И пока все мысли сводились к одному: пока Женя в Хрустальном, ей туда нельзя. Вообще никак. Что бы она ни чувствовала, это ни к чему хорошему не приведёт. Ей восстанавливаться, поступать в университет, в сезон входить, наконец. В их группе никогда не произносилось, но всегда витало в воздухе негласным правилом, что влюбляться девочкам нельзя. Им, собственно, и не в кого было, наверное, поэтому на чувствах не делали акцент, просто внушали, что должен быть результат. А как будешь побеждать, если на тренировках вместо четвертных думаешь об объятиях и поцелуях? Все это понимали. И Аня – хорошая девочка и правильная спортсменка – тоже, получше многих. И всегда старалась себя ограничивать от любых сердечных дел. Даже когда гормоны играли, или какой-нибудь симпатичный мальчик привлекал внимание, говорила себе: «У тебя тренировки», и всё как рукой снимало. Безотказный, много лет работающий способ. Да и остальные фигуристы как-то чувствовали это, если и встречались на одном льду, никто не делал никаких поползновений в сторону девочек – чисто дружеские, подчёркнуто на дистанции, отношения. Аня чувствовала себя очень стыдно и даже злилась. Так долго и старательно оберегала принцип об отсутствии чувств к кому бы то ни было, и вот – сама же, в числе первых готова его порушить. Да ещё когда – в межсезон. И вместе с этим все прочие проступки и огрехи вдруг стали висеть на душе тяжёлым грузом: не на сборах в Новогорске, не тренируется сама уже который день, да ещё и влюбилась. Почти. А сознание, как назло, подбрасывало картинки с ней в Жениных объятиях. И воспоминания о том, как ей было хорошо и спокойно рядом с ним. Глупость. Нелогичность. Бред. Нельзя так. Аня всеми силами старается возвести в голове очередной барьер, даже согласна забыть и Женю, и то, что происходило между ними, если надо будет. И упорно продолжает сидеть дома, лишь бы снова как-нибудь случайно не пересечься с ним. Лучше уж потом на тренировках работать до синяков и крови из носа, восстанавливая форму, чем так. С этим она справится, в конце-концов, к такому режиму олимпийской чемпионке не привыкать. А вот к тому, чтобы не срывать ничего, когда за тобой из-за бортика наблюдает один определённый фигурист из Питера, привыкнуть, кажется невозможно. И поэтому Аня возвращается на лёд только тогда, когда окольными путями, через Алину и других, кому всё равно, с кем рядом кататься, узнаёт, что Женя в Хрустальном не появляется, и вряд ли теперь уже будет. И всё равно ходит по коридорам со всей осторожностью, на которую способна, вздрагивает от малейшего лишнего звука и движения рядом с ней. А потом через несколько дней она натыкается в сети на его фотографии со сборов. Вот он: ясная улыбка, расслабленная поза, Лиза, Миша и ещё кто-то рядом, и горы за их спинами. Красиво, а главное, далеко от Москвы. Аня наконец позволяет себе выдохнуть. Она приняла правильное решение, а с мягким сосущим чувством в сердце как-нибудь справится. И совсем не хочет признаваться самой себе, что его причина банально-проста – в Жене. *** Анина жизнь наконец начала возвращаться в привычное русло. Снова ежедневные тренировки. Снова подготовка к шоу в Сочи. Снова встречи, соцсети и редкие в межсезонье интервью. И никаких лишних нервов, потому что выходя на лёд, точно знаешь, что никакого Жени сегодня рядом не будет. Да и вообще – не будет – ни сейчас, ни позже. А ведь она, кажется, скучает. И впервые признается себе в этом, когда на тренировке работает над выездом с лутца. Ну что в этом такого, в конце-концов? Аня снова размышляет, долго, потому что иначе, когда речь, вернее мысль, идёт о Жене, и нельзя. Говорить об этом она, наверное, не смогла бы. А думать, ласково перебирать воспоминания никто не запретит. И Аня тоже решает самой себе не запрещать. Только ставит ограничение: до начала шоу, не больше. Вроде бы продолжает контролировать, потому на сборах, куда она всё-таки приехала – не смогла по-другому – тоже нельзя распускать себя. И, по-хорошему, наверное, надо было бы и сейчас запретить себе это всё. Но уже поздно, и Аня только обещает себе не слишком увлекаться. А на задворках сознания всё равно уже стучит сладкое, запретное: можно, наконец-то целых две недели ей можно будет всё. И мысли как с цепи срываются. А Аня как будто только наблюдает со стороны, сколько же она сдерживала в себе – могла бы, руками всплеснула. Она из последних сил балансирует, сдерживается по привычке правильной, идеальной девочки, которая не влюбляется. А потом решает: если уж разрешать, так разрешать себе всё. И падает в этот омут с головой. Ласково вспоминает прикосновение Жениных губ к скуле. Собираясь утром на тренировку, придирчиво подбирает одежду перед зеркалом. Тоже глупо, конечно, знает ведь, что после пары часов на льду всё равно всё превращается в выжатый лимон, никакая модная форма не спасёт. И Женя в Новогорске тоже не появится уж точно, но всё равно даже кофту выбирает себе ту, белую, из парадной формы на чемпионате мира. Женя в их первую встречу в Хрустальном был в такой, и Ане кажется, что так она становится чуть-чуть ближе к нему. А в конце дня, перед сном, позволяет себе помечтать. Ничего запретного и неприличного. Просто как бы она прижималась к нему, целовала бы в изгиб нижней челюсти и мягкую кожу щеки. Вставала бы на носочки, тянулась, чтобы достать губами до точёных скул. Или совсем наоборот, Женя мог бы лежать на её коленях, а она перебирала бы его волосы. Или засыпала бы на его плече где-нибудь в автобусе в общих переездах. Ещё они могли бы гулять, когда у них совпадали города. В Питере, например – постоянно в тренировках и соревнованиях, Аня так и не побывала там толком, только смотрела из окна автобуса. Гуляли бы по Невскому, держались бы за руки. Женя бы снова обнимал её, так же, как на льду, кружил, а она бы счастливо смеялась и грелась в его руках. Нет ни одной мысли и идеи, выходящей за рамки, даже те строгие, которые Аня придумала сама для себя. Но на сердце, почему-то, всё равно щемит, сладко и приятно, и улыбаться тоже хочется. И Аня улыбается, когда никто не видит, обхватывает себя руками за плечи и практически верит, что это не её ладони, тонкие и холодные, лежат поверх новой футболки, а Женины. Но ведь это всё не по-настоящему, так не бывает на самом деле. И чем ближе конец сборов и отъезд в Сочи, тем чаще Аня об этом вспоминает. Ну или не она, а что-то педантично-правильное внутри неё, ей самой ведь совсем не хочется, чтобы эти встречи с Женей, хоть и мысленные, заканчивались. Но она обещала, и поэтому Аня потихоньку старается приучать себя к мысли, что всё это скоро закончится. Старается – и поэтому ждёт и мечтает ещё больше, ярче, смелее. И в этой кутерьме сообщение в директе, высветившееся на экране где-то между первой и второй тренировкой, кажется Ане чем-то нереальным. Она смахивает его, не задумываясь, решает, что сама же и придумала себе это всё. Потому что иначе зачем Жене ей писать? Нет, такого точно не может быть. Но после тренировки долго не заходит в инстаграм. А когда всё-таки решается, с удивлением смотрит на горящую точку непрочитанного в угасшем несколько месяцев назад диалоге. Вот оно, то, о чём мечталось, настоящее, ненафантазированное, не в её мыслях, а на самом деле. Аня, кажется, даже чуть дрожит от нетерпения, но специально оставляет это на потом, и только когда ответила на все остальные сообщения и выложила несколько фотографий, позволяет себе нажать на заветную точку сообщения. > Привет > Я всё-таки записал для тебя небольшой кусочек показательного) > И прости пожалуйста, если обидел тогда Ане почему-то кажется, что это очень похоже на их первую встречу в Хрустальном – Женина неловкость так и сквозит через экран, вместе со смущённой улыбкой, проглядывающей в скобочке в конце второго сообщения. Аня и сама смущается, и ей почти что приходится пересиливать себя, чтобы дрожащими пальцами не набрать торопливый, искренний протест. «Нет, конечно, нет, ты совсем не можешь меня обидеть». Но сдерживается, и медленно, тщательно выводит на экране: > Привет) > Нет, всё в порядке, не переживай) Потом открывает вложение, смотрит, и снова улыбается. Женя что-то танцует, сложный, но красивый набор связок, за его спиной медленно катаются другие ребята из группы, и сквозь шум вентиляции и чужих разговоров Аня разбирает ещё тихие комментарии Лизы, наверное, это точно она записывает. И к двум сообщениям припиской летит ещё одно: > А видео классное, мне понравилось) Аня ставит такие же скобочки, только вот её улыбка здесь, в отличие от Жениной, скорее вымученная. Подумать об этом она не успевает – сообщения почти сразу отмечаются прочитанным. Но в ответ ничего, и Аня несколько долгих, мучительных секунд думает, что сказать, за что зацепиться, чтобы переписка не оборвалась снова – как вообще это можно теперь допустить? > Так ты на сборах, получается? Ане кажется, что это короткое сообщение теперь первое в списке её неловкостей, связанных с Женей. Она не удаляет его, но привычно уже корит себя: «Конечно, спросить очевидное, как умно». С Женей хочется быть откровенней, проще, свободней, но не получается. Аня – вот уже который раз – собирает всю свою смелость, чтобы не стереть этот глупый вопрос, пока он не прочитал, и трусливо исчезнуть из диалога. Теперь она даже думает, что на Олимпиаде, кажется, выходить на лёд было легче, чем общаться с Женей сейчас. И почему с ним всегда так непросто? Женю же это глупо-неловкое предложение, кажется, вообще не удивляет. Он быстро набирает в ответ: > Да, заканчиваем почти > Послезавтра домой буквально на пару дней > А потом в Сочи, тоже на сборы Анино сердце делает, наверное, четвертной аксель, или даже что-то покруче. Она моментально сопоставляет, быстро, даже нетерпеливо выспрашивает у Жени про даты, снова сравнивает со своими. Всё совпадает. То есть, не всё, конечно – Женя приедет и уедет раньше, но несколько дней у них всё-таки будут общими, и Аня радуется, как ребёнок, получивший давно желанный подарок. Это значит, будет возможность пересечься, поговорить, загладить неловкость, которая осталась между ними в прошлый раз. Конечно, они будут на разных катках, в разное время, но не может быть, чтобы два фигуриста ни разу не встретились – тем более, если они сами захотят этого. Анино желание увидеть Женю растёт в геометрической прогрессии, и она искренне надеется, что если это и не взаимно, он хотя бы просто не откажет в её просьбе. Они всего лишь встретятся, а что чувствовать и делать дальше, она решит на месте. У Ани снова какой-то прилив отчаянной смелости. Она отправляет Жене короткое: > Может, встретимся тогда? > В Сочи И в ожидании ответа нервно кусает губы в надежде, что он хотя бы примерно знает даты её шоу, и не придётся сейчас объяснять, что они снова будут в одном городе. Потому что иначе вся уверенность испарится, и Аня только ругать себя будет, что вообще предложила это. У неё даже специальные фразы приготовлены под его отказ, что-то в духе "да, конечно, извини", да и глупо, наверное, будет отрывать его от сборов и заставлять сбегать на какое-то время от команды и тренеров только ради неё. Слишком эгоистично. Вероятность того, что у них обоих найдётся свободное окошко безболезненно для графика – одна на миллион. Но Женя отвечает, неожиданно быстро: > Я не против) > Спишемся тогда ближе к твоему приезду? Аня отправляет последнее на сегодня «да» и со счастливой улыбкой падает на кровать. В груди трепещет приятное чувство от того, что ему даже не понадобилось уточнять про даты – значит, он уже сам интересовался и узнавал. Но это даже не самое важное, главное – она теперь сможет увидеть Женю, он будет рядом, и это будет по-настоящему. *** Последние несколько дней Аня живёт, как будто не приходя в сознание. Тренировки и подготовка к шоу уверенно забирают всё время, превращая каждые двадцать четыре часа в день сурка. Но она даже рада такому режиму, потому что это снова что-то определённое и постоянное в жизни, но в этом состоянии думать о Жене почти не получается. Ане жалко, что всё получается так, но обещание самой себе как было, так и остаётся, от него никуда не деться. Она совсем не планировала его нарушать, и поэтому в самолёте Москва – Сочи чётко понимает: это последняя возможность, последний раз. Погружаясь в привычно-тёплые, приятные воспоминания Аня вдруг соображает, что они с Женей так и не обсудили, где и когда встретятся. Но написать ему не решается – достаточно времени прошло, и это уже не кажется таким правильным и просто выполнимым. И какое-то время она ещё мучается, разрывается, думает: «Вдруг всё-таки надо написать ему, что изменит короткое сообщение, в конце-концов?». И в противовес: «Захотел бы – написал сам, даже если он забыл, значит, не так уж нужно ему это всё». От последней мысли немножко больно. Женя ведь совсем не такой, по крайней мере, Аня в это не верит. Он хороший, добрый – его прикосновения просто не могли обманывать, ему не всё равно. Но факты упрямо твердят об обратном – с того вечера ни одного сообщения, диалог висит пустым, и Аня постепенно сдается. Она всё ещё не обижается на Женю – просто не способна – но чувствует себя обидно и одиноко. Но может быть, это всё к лучшему, так будет правильней для неё и полезней для карьеры? Остаток полёта она практически не думает о нём, заглушая грусть музыкой в наушниках. И даже немного довольна собой: вот, смогла, справилась, вовремя, как и обещала, обрезала лишние мысли, и теперь спокойно может двигаться дальше. Но в Сочи Аню накрывает снова. Вернее, не накрывает – она упорно не признаёт это слово для описания своего состояния – а снова тянет в омут. В начале она просто ругает себя за то, что неприятное, а главное, глупое и бессмысленное чувство брошенности в груди так и не прошло. Но вместе с этим вновь так и тянет сбиться на мысли о Жене. И от этого ещё обиднее: Аня же здесь, в Сочи, и Женя, судя по соцсетям ребят из его команды, тоже. Они уже могли бы встретиться, здесь, на этом льду, где Аня сейчас тренирует новое показательное. Она могла бы прикоснуться к нему, обнять, наконец. И от этого почему-то очень больно, тянет под сердцем, так же, как в самые лучшие нежные моменты, только со знаком минус. В уголках глаз понемногу собирается влага, но Аня быстро смаргивает её. И продолжает попытки собрать четвертные и номер в целом. Сложно, потому что даже этот тренировочный сочинский лёд так предательски напоминает о Жене. Но Аня катает и катает, кажется, назло целому миру, до самого конца тренировки. Потом, когда вся команда уходит со льда, просит разрешения остаться, кивает на брошенное напоминание о том, что через полчаса здесь будет следующая группа, и продолжает, не замечая почти ничего вокруг. Словно на автомате, с непривычными, резкими и размашистыми движениями, как будто вкладывает все эмоции разом – и хорошие, и плохие. И только когда за дверью скрывается последний человек, Аня выдыхает. Стоило остаться одной на катке, как ей сразу стало легче. Она прыгает ещё несколько четвертных, к одному из них прицепляет в каскаде тройной, и окончательно успокаивается и останавливается. Как тогда, в Хрустальном, приседает и касается руками льда – расслабляет и отвлекает. Кажется, даже эта странная злость прошла. Осталась только лёгкая грусть по Жене и их несостоявшейся встрече, но и она почти не чувствуется, так, плещется где-то на дне сердца, это уже не страшно, правда? Аня глубоко дышит и медленно едет к бортику. На льду ей хорошо. И даже не дополнительная тренировка помогает – эти прокаты и прыжки на высокой от нервов скорости заняли минут десять, не больше – а то, что после. Возможность побыть в одиночестве. Медленно идти к своим вещам за бортиком. Сидеть и бездумно листать новости в телефоне, вытянув ноги и даже не надевая чехлы. Потом Аня всё-таки начинает лениво собираться. Накидывает кофту на плечи, аккуратно складывает разбросанные в процессе тренировки личные вещи вместе, чтобы удобно было забирать и нести. И всё равно оттягивает момент ухода с катка, подходит к бортику, опирается на него и смотрит на лёд. Вдыхает прохладный воздух полной грудью. Наверное, так ощущается свобода: она одна на льду, без всяких там обязательств, просто с любимым делом. Снова чистое, без всяких примесей, удовольствие, и даже что-то, похожее на счастье. А потом её уединение нарушают. Аня вздрагивает от щелчка открывшейся двери, последний раз на сегодня окидывает взглядом лёд и готовится извиняться за то, что занимает чужое время, хотя, по сути, она уже минут двадцать как ушла со льда и никому не мешает. Но тем не менее, Аня решает, что надо это сделать хотя бы из вежливости, поворачивается и натыкается взглядом на Лизу. Поначалу она даже подумать ни о чём не успевает, когда улыбается и кивает в знак приветствия. А потом её как током прошивает: Лиза в группе Мишина. И Женя тоже. Они сейчас на сборах, и если Лиза здесь, и у неё наверняка тренировка, то... Нет-нет-нет, только не это, пожалуйста. Ане не составляет труда провести параллели. И она понимает, что как бы она ни противилась этому, Женя тоже, скорее всего здесь. И что с этим делать, она совсем не понимает. Одно дело – тихонько горевать, но уже смириться с мыслью, что они не встретятся, и её неудачная влюблённость так и выгорит. И совсем другое – понимать, что, вот сейчас они увидятся, потому что только вопрос времени, когда он зайдёт на каток, и не знать, как теперь поступить. Аня путается и теряется. Просто пройти мимо у неё точно не получится, а разговаривать с ним, неловко мяться, при том, что наравне с желанием обнять в ней всё ещё остаётся обида, и выяснять это, тем более, при всех... Лиза, кажется, замечает следы всех этих метаний на её лице, потому что подходит, осторожно приобнимает за плечи и спрашивает: – У тебя всё хорошо? – Да, конечно. – Аня отвечает как-то растерянно, и старается улыбнуться. Лиза кивает и отходит, но такое чувство, не верит в Анину слабую попытку спрятать переживания, и хоть и переключается на свою разминку, то и дело поглядывает на неё из-под ресниц. Один из таких взглядов Аня случайно ловит, и снова улыбается, как будто пытается убедить Лизу, и себя, заодно, что всё действительно нормально. И медленно складывает наушники в чехол – решает всё-таки не торопиться. Сбежать, похватав в охапку собственные вещи, было бы глупо сейчас – Лиза точно не поймёт, она же не прогоняет её, и совсем не пугает тоже. А там, может и повезёт, и Аня успеет проскочить в женскую раздевалку, не встретившись с Женей. А потом замок снова щёлкает. Аня про себя просит, чтобы это был Миша, кто-нибудь ещё из команды или тренерского штаба, да кто угодно, лишь бы не он. Но в полуоткрытую дверь катка осторожно заходит Женя, и весь Анин план летит куда-то под откос, а сердце скатывается в желудок. Первые несколько секунд проходят как будто в замедленной съёмке: Аня просто стоит и смотрит на Женю, и даже не может сдвинуться куда-то в сторону двери, потому что это значит – к нему. А он так же неловко жмётся у стены напротив, и, в принципе, между ними не такое большое расстояние, потому что Аня видит, как дёргаются его уголки губ, словно он хочет улыбнуться, но сдерживается и не знает, куда себя деть. И вообще выглядит ни разу не уверенней Ани. Лиза же в этой ситуации, кажется, единственная, кто не смущается вообще. Она – Аня замечает краем глаза – пару раз переводит взгляд с неё на Женю и обратно, усмехается, потом быстро забирает с бортика свою кофту и наушники и направляется к двери. Возле Жени она на мгновение останавливается, что-то негромко говорит ему. Аня не может разобрать, только видит, как Женя удивлённо и неловко кивает ей, и Лиза, видимо, довольная этим, исчезает за дверью. А Аня как будто чувствует себя безнадёжно в западне. Она не рискует смотреть на Женю, лихорадочно ищет чем занять себя и наконец начинает заново перекладывать итак собранные вещи, хотя больше всего ей хочется со всех ног бежать вслед за Лизой, которая её тут чуть ли не бросила. Или в объятия к Жене. Два варианта, оба в одном направлении, и почему-то Ане кажется, что выбери она сейчас первое, непременно свернёт по дороге. Аня старается дышать носом, успокаивается и даже успевает отметить мысленно, что слишком нервничает, а так нельзя. В конце-концов, это не чемпионат мира или Европы, а всего лишь Женя. И тут же оправдывается сама перед собой: это потому что всё слишком неожиданно. День был чётко распланирован, Аня даже неловко думает, что, возможно, как раз для того, чтобы не думать о Жене. А тут он, не то что в мыслях, а на самом деле, рядом, не на расстоянии вытянутой руки, конечно, но всё равно живой и настоящий, резко вклинивается в тщательный график и всё собой сбивает. Мысли и чувства в том числе. Аня уговаривает себя не бояться и в последний раз перекладывает в низ стопки сложенное полотенце. А когда наконец решается поднять голову, Женя неожиданно оказывается совсем рядом с ней. – Ты чего? – спрашивает первое, что пришло в голову, не подумав даже, и слова срываются с языка как-то тихо и хрипло, совсем не так, как она планировала. Женя, кажется, пропускает этот вопрос мимо ушей. Он чуть хмурится, и Аня уже не задумываясь, на автомате понимает, что это означает какую-то его тревожную задумчивость. – Прости, что не написал тебе, – наконец негромко говорит он. Аня от неожиданности замирает. Женя как будто снова прочитал её мысли, и сразу уловил то, что больше всего её тревожит. А может, это просто волновало и его тоже. Аня даже не успевает придумать, что сказать в ответ, а Женя тем временем продолжает. – Я хотел, честно, а потом решил, что лучше просто найду тебя где-нибудь в Сочи. Всё равно все фигуристы на одних и тех же льдах. – Всё в порядке, Жень, не переживай, – срывается заученной фразой, потому что Ане хочется как можно быстрее что-то ответить, загладить свои недавние мысли, как-то уверить его, что между ними снова всё хорошо, хотя и плохо, на самом деле, не было. Просто стоило Жене сказать это «прости», как Ане сразу хочется улыбаться, и она всё практически забыла, просто вот так, по щелчку пальцев. Она быстро думает, что и обижалась, наверное, даже не на Женю, а на саму ситуацию. Потому он сам – вот, такой хороший, добрый, милый сейчас, и отчитывать за что-то его совсем невозможно. Значит, он всё-таки тоже ждал, тоже хотел её увидеть, и эта мысль изнутри приятно греет. Аня аккуратно прячет счастливую улыбку, опустив на секунду голову. И только потом понимает, что как-то упустила из виду самое главное: Женя, в отличие от неё, всё ещё задумчиво хмурится, и видимо, не готов так легко отпустить эту ситуацию, у него на это другие планы. – Нет, не всё. Я же подвёл тебя, – упрямо и убеждённо продолжает он, – это неправильно, и вообще так нельзя. Аня вновь теряется. А Женя, кажется, готов продолжать дальше свою обличительно-осуждающую речь, и она не понимает, что с этим сделать. – Анют, я... ну, глупо поступил, короче говоря. Прости, пожалуйста. Хотел, как лучше, а получилось, – он неловко разводит руками, – Как обычно, в общем, – и смущённо замолкает, опускает голову и взъерошивает рукой волосы. А её после этого ласкового и извиняющегося «Анют» начинает тянуть к Жене ещё больше. И она сильнее прежнего старается придумать, как же убедить его, что всё действительно в порядке, чтобы уже отбросить эту часть с извинениями и наконец поговорить, и всё стало как раньше. И как назло, в голову ничего не приходит. Аня торопливо перебирает то, что она помнит о подобных ситуациях, вспоминает, как разговаривала с ним в прошлые встречи. Ну неужели она действительно так ни на что не способной становится рядом с ним? Наконец, она, кажется, находит что-то и даже не даёт себе времени обдумать. – Жень, – аккуратно начинает и делает маленький, осторожный шаг ближе. – Всё правда хорошо. И ты совсем не глупо поступил. Я понимаю и совсем на тебя не обижаюсь, – Аня даже позволяет себе подойти ещё ближе, коротко коснуться его локтя, но тут же отдёргивает руку и неловко улыбается. – Честно? – Женя даже как-то распрямляется больше после её слов, хотя Ане кажется, что она ничего такого не сказала, скорее, наоборот. – Честно-честно, – и Аня сама почти смеётся от того, как просто, по-детски получается, искренне, и ей уже как будто и нельзя не верить. Но глядя на Женю, она почему-то натыкается в его глазах и смущённой тонкой улыбке на всё ещё оставшийся стыд. И снова отчаянно ищет, что бы такого ещё сделать, как окончательно убедить его в... Аня даже не знает, в чём. Она же уже всё сделала, всё сказала. Неужели для Жени это так неочевидно, так недостаточно? Неужели он не верит в то, что на него можно совсем не обижаться? Аня чуть ли не злится на эту его правильность. Таких не бывает, кажется. Он невероятно честный, искренний, добрый. И Аня охотно признаётся себе, что ей это в нём очень и очень нравится, но вместе с этим она негодует на эту его очаровательную положительность: она ведь мешает ей сейчас, не даёт наконец просто потянуться и обнять Женю. Хотя, почему не даёт? Внезапная мысль вдруг режет, как лезвием конька по оголённой коже – настолько резко и сильно хочется сделать и страшно одновременно. То, что она придумала, кажется, вообще не выглядит плохо и неправильно, но заставляет сердце биться и трепетать ещё сильнее, чем раньше. Но Аня не даёт себе времени передумать, только собирает остатки смелости, тянется к Жене и целует его в щёку. Она хочет это сделать коротко, осторожно и мягко, так, как мечталось, но немного не рассчитывает. Чуть теряет равновесие, и смазанным движением проходится по коже и касается уголка его губ. И сама вспыхивает от собственной неловкости, но сделать ничего не может, даже просто отстраниться – точка опоры потерялась окончательно, и Аня теперь уже практически висит на Жене, только руками пока ещё не держится. Она, кажется, в этот момент забывает и про собственные ощущения, и про Женю, к щеке которого продолжает прижиматься, только думает, как это опять стыдно и некрасиво выглядит. Потом неловко и торопливо тянет руки к его плечам, отталкивается, наконец возвращает себе равновесие и отстраняется с тихими «извини», даже толком не понимая, за что просит прощения. Кожа на щеках, кажется, уже плавится от того, как ей ужасно, непозволительно плохо. Аня изо всех сил сдерживается, чтобы не накрыть лицо ладонями, потому что не знает, куда деться от смущения. Она же, получается, сама почти поцеловала Женю. И даже ничего не успела почувствовать. А следом за этим, одна за другой, прилетают мысли: «А вдруг это было слишком? Вдруг ему неприятно?». И ещё сотни таких же. И они как будто все разом набрасываются на неё, грызут и мучают, высасывая все чувства. Аня уже практически убеждена, что всё сделала неправильно, ей сейчас хочется только как можно скорее убежать, исчезнуть наконец за этой дверью катка, потому что дальше рядом с Женей она, кажется, просто не сможет. Как бесконечно глупо и стыдно. Конечно же, они даже общаться не будут после такого: она просто смотреть в его сторону теперь уже никогда, кажется, не будет способна. И зачем только осталась сегодня на этот дополнительный лёд? Аня уже ругает себя, практически не сдерживаясь, и резко дёргается в сторону двери, когда чувствует мягкое касание к плечу. А в следующую секунду крепкие руки мягко тянут её, и она оказывается в Жениных объятиях. Только сейчас Аня чувствует, что дрожит, и вопреки собственному протестующему внутреннему голосу, который буквально кричит: «Оторвись», пересиливает себя и жмётся крепче к Жениной груди. И сразу становится спокойно и хорошо. Женя осторожно обнимает её и баюкает в своих объятиях, поглаживая по вздрагивающим плечам. – Анюта, – его ласковый шёпот долетает до неё как будто сквозь стену, и она, стараясь быть ещё ближе к нему, осторожно обвивает руками его талию и прижимается щекой так, что слышит биение его сердца. – Не уходи, пожалуйста. Всё хорошо. Ты ничего страшного не сделала. Честное слово, совсем ничего такого, – он шепчет, шепчет, и Аня постепенно расслабляется, всё ещё смущаясь, но это чувство уже не пожирает её, просто остаётся где-то в глубине и становится всё тоньше с каждым прикосновением Жениных рук. – Мне даже понравилось, – говорит он спустя несколько минут. Аня, даже не глядя, слышит в его голосе отчётливую улыбку, но всё равно поднимает глаза и смотрит на него снизу вверх. Так и есть: Женя ласково смотрит на неё и мягко улыбается, одними уголками губ, но Ане этого достаточно. И она тоже улыбается в ответ, наконец решаясь заглянуть ему в глаза. Выходит чуть более смущённо, чем у Жени, но всё равно искренне. Если он говорит, значит, действительно, наверное, нет в этом ничего такого страшного и стыдного. И Аня, мысленно отталкивая всё ещё плещущееся внутри смущение, снова тянется к Жене и коротко целует в скулу. А потом чувствует, как Женя прижимает её к себе сильнее. Аня осторожно открывает глаза и сталкивается с его взглядом. Таким же ласковым, как раньше, только за этой мягкой завесой как будто проглядывает привычная задумчивость и что-то ещё, чего она раньше не видела. Но в этом незнакомом чувстве точно нет ничего страшного, поэтому Аня только доверчиво льнёт к Жене в ответ. Как она вообще могла испугаться чего-то рядом с ним, если в его объятиях так хорошо, спокойно и надёжно? Аня практически пропускает тот момент, когда Женя на мгновение хмурится, словно решается на что-то. – Ты чего? – наконец негромко произносит он. – Мне же мало. И мягко прикасается губами к губам Ани. А потом ещё раз. И ещё. Аня на секунду замирает. А потом сама тянется к нему, скользит руками выше по его спине, обнимает за шею. И кажется, снова дрожит и волнуется. Боже, как это, оказывается, хорошо. Вот так, по-настоящему, нежно, осторожно, тепло. Аню плавит от Жениных коротких прикосновений и только заставляет хотеть больше, жарче. Чтобы окончательно потеряться, раствориться в Жене, чтобы частые общигающие поцелуи превратились в одно долгое, тягучее касание. Но Женя словно всё ещё сомневается в ней, чуть отстраняясь после каждого поцелуя, как будто всё ещё даёт ей возможность оттолкнуть его, убежать. Кажется, даже его объятия иллюзорны – стоит Ане шевельнуться, и он тут же отпустит. Но ей же хочется совсем не этого. И Аня прижимается к Жене ещё сильнее, хотя кажется, что уже некуда, цепляется пальцами за его шею и плечи, сама тянется к губам и целует, стараясь вложить всю нежность, которая трепещет внутри. Получается немного неловко, но Жене этого, видимо, оказывается достаточно. Аня чувствует, как его ладони скользнули по спине куда-то выше, а по губам мазнуло вырвавшееся в резком выдохе теплое дыхание. Она окончательно размякает в Жениных руках, расслабляется, становится совсем податливой. И наконец позволяет себе отвечать ему короткими, чуть неуклюжими движениями губ. Поцелуй от этого становится как будто ещё слаще, ещё нежнее, красивее, и Аня внезапно чувствует, что в голове не осталось совсем никаких мыслей. А вырвавшееся Женино тихое, на грани тишины «Анюта» растворяет её совсем – становится окончательно всё равно на то, что она даже не умеет целоваться. Она научится, обязательно научится. И сможет касаться Жени так же трепетно, ласково и нежно-нежно, так что это будет только для них двоих, их общая сладкая тайна. В какой-то момент на смену тёплым губам приходит холодный воздух со льда. Не кислород заканчивается – как в подростковых романах – просто внутри как будто что-то срабатывает, предохранитель опускается, и заставляет оторваться друг от друга. Но Аня всё равно продолжает жаться к Жене, греется в его объятиях и думает о том, что это всё вообще очень мало похоже на книгу. Слишком всё живо, слишком реально, слишком по-настоящему. Так, как мечталось. Первый поцелуй продолжает обжигать кожу, и Аня украдкой опускает руку с Жениного плеча, касается пальцами губ, и улыбается сама себе. А потом, когда поднимает голову, сталкивается с его ласково-внимательным взглядом. И он снова о чём-то думает, улыбаясь, но всё же, уже опять, как только минуты общего полузабытья закончились, выстраивает в голове новые цепочки. Похоже, он, как и Аня, вообще не умеет не думать, его внутренний монолог так же никогда почти не прерывается. Может, поэтому их так потянуло друг к другу? Ведь не может быть, чтобы две настолько похожие частички не сталкивались во вселенной и не стремились быть рядом, так просто не бывает, честно. Аня успевает подумать о том, что у них, наверное, и мысли сейчас идут в одну сторону. Хотя, для этого, наверное, нет необходимости сейчас быть даже хоть в чём-то похожими. Ощущение того, что они вместе только что прошли какую-то точку невозврата, так и витает в воздухе. – И как мы дальше теперь? – Женя задаёт этот вопрос раньше, и это срывается у него как-то робко, неуверенно. И Аню сначала это почти сбивает, она задумчиво молчит, перебирая пальцами по его плечу. Сознание снова, и уже почти привычно, совсем не помогает в поиске ответов на важные вопросы, но кажется, в это раз Аня цепляется за нужную фразу немного быстрее. – А что дальше? У меня шоу, Жень, у тебя сборы, – и пожимает плечами, мол, всё же очевидно. У неё настроение такое: улыбаться и шутить. И даже больше не этого хочется сейчас, а снова целоваться и прятаться в Жениных руках, а не решать сейчас какие-то дилеммы из уравнений с тремя неизвестными – Аня, Женя, и их будущее. – Эй, я серьёзно, вообще-то, – Аня слишком поздно думает, что её слова сейчас звучали как попытка отказаться и замять то, что между ними было, но Женя принимает её шутку. И понимает. Он всегда понимает. Но она всё равно смущается и чуть ли не пугается самой себя, что вот так чуть ли снова не сломала всё хорошее и правильное, что между ними только появилось. – Дальше?.. Вместе, наверное? – наконец, робко предполагает Аня и снова смущается, краснеет, потому что иначе с ним опять не выходит . – Хорошо, – просто кивает Женя. И улыбается, крепче обнимает Аню и целует в висок. Она сладко ёжится в его руках и мысленно просит, чтобы они постояли так ещё чуть-чуть. – Ладно, я думаю, нам пора, – наконец говорит Женя, проводя пальцами где-то в районе её лопаток. Аня кивает и с сожалением выскальзывает из его объятий, запоминая напоследок этот момент. Хочется продлить их встречу, побыть рядом с Женей ещё немного, но она уговаривает себя не держаться за это так настойчиво. У них ведь будет время вместе, теперь точно будет, правда же? – А что тебе сказала Лиза? – спрашивает Аня, когда уже идёт к двери. – Что у меня есть пятнадцать минут, – смущённо смеётся в ответ Женя. – Часов у меня нет, но кажется, мы с тобой здесь пробыли значительно дольше. Аня улыбается, на секунду обернувшись, и осторожно выходит за дверь. Женя оказывается прав: там до сих пор стоит Лиза, и Аня сразу же натыкается на её разгневанный взгляд. Правда, спустя секунду, он меняется, становится мягче, но Анины щёки всё равно заливаются румянцем. Ну нельзя же так, действительно. Она тут свои проблемы и сомнения решает, ничего не значащие, по сути, на общем фоне, а у людей график, тренировки, сборы. Как маленькая, честное слово. Хотя, по идее, должна понимать больше всех. И понимает, и помнит, всегда держит в голове строгие установки, даже сегодня, могла бы уже давно уйти со льда. Просто не смогла сопротивляться присутствию Жени, его рукам и губам. От воспоминаний в груди проносится жар коротким всполохом, а кожа на щеках алеет ещё больше, затрагивая краснотой скулы. И в молчании, повисшем между ними с Женей и Лизой хочется стать невидимкой, и чтобы её вообще здесь не было. Аня, кажется, падает в неловкость окончательно и решает, что ещё пару таких минут она просто не выдержит. – Лиз, извини, пожалуйста, – виновато начинает Аня, украдкой глядя на неё. – Мы как-то... за временем не уследили, – легче от чувства вины не становится, но всё же, лучше, чем просто стоять и молчать. Короткое «мы» ново и приятно перекатывается на языке, и Аня даже позволяет себе чуть улыбнуться уголком губ. Ей очень нравится. Неужели так и правда теперь будет всегда? «Глупости, какое "всегда"?» – тут же останавливает себя. Не то чтобы она не верит, просто они ведь только-только что-то сделали, впервые разрешили тому, что тянуло их друг к другу, вырваться наружу. О каком же «всегда» сейчас речь? Да и не может Аня не рассуждать здраво. А разум услужливо подсказывает, что почти ни одна юношеская влюблённость на всю жизнь не остаётся. Не бывает так. Не с ней уж точно – чтобы любить одного человека всю жизнь, должно очень сильно повезти. А с Аней так не будет. Всё, что есть – упорный труд при любом раскладе, но никак не везение и удача, это просто не про неё. – Да всё в порядке, забей, – отмахивается Лиза. – Никто из наших всё равно пока не пришёл. То ли она сознательно игнорирует Женю, то ли просто оставляет всё на потом, чтобы пожурить его лично. Может, потому что они не тренируются вместе, Аню она решает не трогать, а вот Жене, видимо, все её шутки и подколы достанутся разом. От мысли, что там подумала и теперь скажет про них Лиза, Аня смущается, и её чуть ли не в дрожь бросает. И ничего лучше, чем на этот раз всё-таки сбежать, она придумать не может. – Ладно, я пойду, наверное, у вас же тренировка, – смущённо лепечет она, глядя в пол, и поворачивает в сторону женской раздевалки. На секунду Аня чувствует в ладони за спиной Женины пальцы и машинально чуть сжимает их в ответ. И только после, от осознания, вздрагивает. От Жени этот жест выглядит невероятно правильно, словно так и должно быть. Но мысль о том, что это может видеть кто-то ещё, не даёт Ане покоя. Хочется не расцеплять ладони, утянуть Женю за собой, в раздевалку. Без всяких намёков, просто чтобы снова обнимать, нежиться в его руках, жаться к крепкой груди и смотреть в ясные, почти светящиеся глаза до глупых бабочек в животе. И ещё, чтобы никто-никто их не видел. Но Лиза всё ещё здесь, и даже, наверное, уже догадалась, почему они оба как-то странно замерли на половине движения и всё ещё стоят слишком близко друг к другу. Аня украдкой бросает взгляд на Женю: он спокоен, как танк, выдерживая долгий и чуть насмешливый Лизин взгляд и кажется, вообще не напрягается, совершенно искренне усмехаясь в ответ. Мол, да, смотри, я действительно влюбился и даже не прячу этого, пусть хоть весь мир знает. Но Ане же не нужен весь мир. И от того, что Лиза заметила их всё ещё переплетённые пальцы, ей уже хочется провалиться под землю, что уж говорить обо всём остальном. Она прячет пылающие огнём щёки в воротнике кофты и не рискует смотреть Лизе в глаза, но что-то внутри всё равно склонилось в Женину сторону и упрямо бунтует против этого её смущения, и Аня отпускает руку только после того, как бросает на прощание всем сразу короткое «пока». Да, целый мир ей не нужен. Но если уж кто-то узнал, то пусть. Она тоже влюблена и тоже не боится. Завернув за угол в сторону раздевалки, Аня слышит Лизино возмущённое: – Полчаса, Женька! Что вы там так долго делали?! – и совсем не сдерживает откровенный, звенящий смех.