Олимпийская afterparty

– Ань, ты у нас влюбилась что ли? – замечает ей как-то Саша Степанова на одной из репетиций. – Да нет, Саш, в смысле? – Аня неловко смеётся и даже теряется: неужели это всё так видно? – Ты прямо летаешь последние несколько дней, – пожимает плечами девушка. – И всё со счастливой улыбкой на лице. Трусову сильно напоминаешь, в общем. Аня отмахивается и судорожно начинает перебирать в голове, когда же она успела повести себя не так и дать какой-нибудь лишний повод. Но сделать это толком не выходит – к ним уже подъезжают другие девочки, и кажется, даже парни: – О, Анечка, серьёзно? – получается, всё-таки услышали. Аня напрягается сильнее, ещё отчаяннее думает, что же делать. Сквозь чужой смех даже не различает голоса, да и вокруг узнаёт только Сашу, которая начала весь этот диалог, и Женю Медведеву, и то, больше благодаря тому, что вдруг оказалась ближе всех, сквозь расфокусированный от волнения взгляд. – И что же, кто украл сердце нашей чемпионки? – все продолжают смеяться, и кажется, уже начинают интересоваться практически всерьёз. – Жень, скажи, там же питерские ещё на сборах, да? Вот, вдруг кто-нибудь из них? Семененко, например. Фанаты только рады будут. Аня широко распахивает глаза, хватает ртом воздух и не находит, что ответить. Вроде бы и понимает, что это всё просто дружеские шутки и один случайный вариант, ничего серьёзного. Но всё равно как будто гуляет по лезвию. И стоит ей сейчас ещё немного помолчать вот так, и всё – её нежная тайна порушится, как карточный домик. Но ребята, очевидно, понимают Анины дрожащие ресницы и резко выступивший на щеках румянец совершенно по-своему. – Да не смотри ты так, – наконец говорит ей Саша. – Мы же не обвиняем тебя, что ты вместо тренировок бегаешь на свидания или что-то такое. Просто пошутили, и всё. – Хорошо, – Аня кивает, решая про себя, что лучше пусть уж будет так. Тем более, ещё совсем недавно её бы действительно удивила мысль о том, что она может влюбиться. И почему-то становится легко-легко. От воспоминаний о Жениных руках от сердца по телу мягко и приятно растекается тепло. Аня улыбается и срывается с места, отъезжая в свет прожектора. – Ань, ну ты всё-таки подумай, присмотрись – лукаво прилетает ей в спину. – У них два дня осталось, как раз успеешь. – Обязательно, – Аня, оглядываясь через плечо, уже искренне смеётся в ответ. Отвернувшись, она ещё долго не может перестать улыбаться и направить мысли в нужное русло. Прижимая пальцы к вискам на пару секунд, шепчет: «Приди в себя», и наконец, собирается и даже проходит кусочки своих номеров. Иногда ей кажется, что она ловит на себе взгляды ребят из группы, но когда она поворачивается, все по-прежнему тренируются, разговаривают или снимают что-то для своих соцсетей. Она ведь не вела себя странно, правда? Аня надеется, что всё-таки не заставила никого думать, что у неё есть что-то с Женей. Она искренне не хочет, чтобы об этом знал кто-то, кроме них двоих. И тут же чуть досадливо отмечает для себя, что Лиза уже знает. А потом почти сразу решает: ну и пусть. Прикосновения Жени продолжают трепетать у неё в груди нежными воспоминаниями. Аня осторожно возвращает рабочий настрой, утешая себя, что обязательно, честное слово, обязательно увидится с Женей до его отъезда. Осознание вдруг пугающе режет: действительно, осталось ведь всего два дня, совсем немного. Аня уговаривает себя не думать об этом слишком много и сосредоточиться, наконец, на репетиции общего номера. Женя, в конце-концов, тоже ведь тренируется сейчас, и точно не размышляет ни о чём лишнем. Пара прогонов, и Аня, кажется, наконец втягивается. Там сильнее вытянуть ногу, здесь выразительнее посмотреть на трибуны, дальше тщательно проконтролировать исполнение дорожки шагов. Отвлекают только комментарии, так некстати появляющиеся. «Сильнее, ярче движения. Представь, что где-то там твой любимый человек, и тянись к нему, давай, старайся». На эти замечания Аня досадливо морщится: ну зачем снова об этом? Она же только-только вернула себе контроль над мыслями. Представлять перед собой кого-то, кроме Жени, сознание отказывается напрочь. Аня практически злится сама на себя, но всё-таки не сбивается, с трудом собирая остаток номера так, чтобы это, наконец, всех устраивало. А после репетиции практически сразу срывается к Жене. Расписание группы Мишина давно висит закреплённым сообщением в чате, и в раздевалке Аня на всякий случай ещё раз сверяется с ним, хотя итак знает практически наизусть. За все дни, что она находится в Сочи, она, кажется, тысячу раз пыталась придумать какой-нибудь способ пересечься и увидеться с Женей. Но всё, что приходило в голову, выглядело из области фантастики – у него ведь сборы, по две тренировки в день, новая произвольная, прыжки и даже как-то вклинившиеся съёмки сюжета для первого канала. А для Ани среди этого всего как будто не было места. Всё, на что ей оставалось рассчитывать – вечерние видеозвонки и пара приветственных кивков, когда они с Женей где-то случайно сталкивались. Но ведь это мало, ничтожно мало, и для Жени, кажется, тоже, особенно сейчас. Но Аня всё ещё не уверенна, что может вот так просто ему писать и звонить. Она быстро, даже торопливо собирается после репетиции, кидает, не разбирая, сумку на кровать в своём номере в отеле и мчится, чуть ли не со всех ног, в спорткомплекс, одновременно стараясь не попасться никому на глаза. И уже стоя у входа на каток вдруг думает: а кто она Жене, что может так приходить к нему на тренировки? Девушка?.. Нет, Аня определённо не хочет, чтобы то, что происходит между ними, называлось так. Это слово какое-то слишком неподходящее, слишком тяжёлое. Оно как будто прибивает вниз к земле её светлое и искреннее чувство к Жене, мешает ему трепетно и чуть щекотно дрожать под сердцем. И вообще, Аня не любит ярлыки и штампы. У неё их за карьеру было достаточно, а оправдывался в итоге только один на тысячу, если не меньше. Хотя сейчас, наверное, ей бы не помешало что-нибудь подобное, чтобы оправдаться хотя бы перед самой собой. О том, что кто-то может сейчас выйти в коридор и столкнуться с ней, Аня старается не думать. Потому что, ну вот что она скажет? «Извините, я тут к Жене пришла и не важно, что у него тренировка» – да нет, конечно, это же глупо. Но и стоять так и дальше, не решаясь шагнуть вперёд, тоже нельзя. Аня запрещает себе трусить, толкает дверь и осторожно заглядывает внутрь. Тренировка всё ещё идёт, все тренеры и спортсмены на льду, за бортиком никого, и Аня позволяет себе тихо облегчённо выдохнуть. Так её, может быть, и не заметят и не станут прогонять – в конце-концов, кто обратит внимание на чуть приоткрытую дверь. Правда, если всё будет действительно так, то и Женя её тоже не увидит. Ане по-прежнему стыдно отвлекать его от тренировки, но в то же время отчаянно хочется, чтобы он сейчас оказался рядом, как-то нашёл способ отвлечься ненадолго и побыть с ней, всего несколько минут, разве она многого просит? Тело в непосредственной близости от Жени становится требовательнее в разы, притупившиеся раньше чувства вспыхивают внутри с новой силой и буквально выпрашивают объятий, поцелуев, вообще каких угодно прикосновений, лишь бы они были его. Аня находит глазами Женю и упрямо буравит взглядом, прослеживает каждое движение, умоляя его про себя каждый раз, как он проезжает мимо бортика, просто немного повернуть голову. Просто заметить приоткрытую дверь и её, стоящую между створками. Ну пожалуйста, всего одно движение, разве это так сложно? Наконец, когда она уже, кажется, готова бросить всё и уйти, потому что тренировка оказывается какой-то бесконечной, её замечают. Правда, не Женя, а Лиза. Она издалека смотрит на Аню, доезжает круг по льду, а потом выскакивает за бортик и направляется прямо к ней. – Ты к Жене? – прямо спрашивает Лиза и тут же одобрительно улыбается. – Это хорошо. А на Анин недоумённый взгляд просто поясняет: – Он тут извёлся совсем. Валит половину всего своего набора. Даже Профессор уже спрашивает, что с ним. Аня обеспокоенно переводит взгляд на лёд, находит глазами Женю, пытается разглядеть те самые приметы волнений, о которых говорит Лиза, и именно в этот момент он падает. Громко, оглушительно заваливается на бок с прыжка, так, что Аня вздрагивает – это даже выглядит очень больно, и ей не по себе от мысли, какого сейчас Жене. А потом до неё долетает голос Профессора: – Ну это уже совсем никуда не годится, Евгений. Сколько ты ещё будешь мучить этот прыжок? Иди отдохни, потом продолжим. Женя кивает, тяжело дышит, поднимаясь на ноги, и медленно едет, опустив голову. Аня почти кожей чувствует его досаду и обнимает себя за плечи, потому что, кажется, она сама сейчас сорвётся туда, к нему. Лиза бросает короткий взгляд на Аню, и торопливо выбегает на лёд, мчится к Жене и буквально толкает его, чуть ли не пинками, к бортику. Женя смотрит на Лизу недоумённо, кажется, даже сопротивляется её упрямости – ну какие сейчас сюрпризы, ему программу отрабатывать. Но она продолжает тянуть его за бортик, и он подчиняется, хоть и очевидно не понимает, зачем ему это нужно. Стоит Жене вместе с Лизой перешагнуть за бортик, Аня замирает и даже почти перестаёт дышать. Женя до сих пор не заметил её, и Ане хочется, чтобы так и продолжалось до самого последнего момента, пока он наконец не окажется рядом с ней в коридоре. И стоит ей об этом подумать, как он поднимает голову и почти сразу натыкается взглядом на Аню. На мгновение он даже замирает от неожиданности. А потом срывается ей навстречу, немного спотыкается и сжимает Аню в объятиях, горячо дыша ей в макушку. А она доверчиво жмётся к нему в ответ, вдыхает солёный, горький запах одеколона в перемешку с потом и обвивает его шею руками, прежде чем Лиза выталкивает их обоих в коридор. – Совсем смелые стали? – смеётся она. – Женька, тогда не красней особо, если Профессор тебе что-то скажет про твои методы успокоения. Аня смущённо улыбается, выглядывая из-за Жениного плеча и затем благодарно кивает: – Спасибо, Лиз. – Пожалуйста, – весело подмигивает она. – Обращайся. И давайте не очень долго, ладно? – и после этого исчезает за дверью. Аня сразу же прикидывает в голове, что «недолго» – это минут десять, не больше, и даже это слишком роскошно, пожалуй – Женя может и на упрёки нарваться, если пробудет здесь с ней столько времени. Но внутри уже всё требовательно вспыхивает, и Аня решает не думать, разве что чуть-чуть, самым краешком сознания, просто чтобы не потеряться совсем и ненароком не навлечь проблем. Она снова обнимает Женю, жмётся к его плечу и чувствует, как он коротко целует её в макушку. – Ты как здесь, у тебя же репетиции? – спрашивает Женя, скользя ладонями от её талии вверх к лопаткам и шее и обратно. – Просто пришла после, – пожимает плечами Аня, продолжая ластиться. Даже хорошо, наверное, что Женин вопрос такой простой, с очевидным ответом – она бы и не смогла ответить на что-нибудь сложнее. Ане непривычно и немного стыдно перед самой собой, что она вот так легко теряет голову, но ведь это же Женя. Рядом с ним вообще не хочется ни о чём думать, а только чувствовать, ничего не видеть, кроме ласковой улыбки и ясных глаз под светлой чёлкой. Аня тянется ближе, ведёт ладонями вверх по Жениной груди и только потом вспоминает про его ушибленный при падении бок. Она осторожно касается его плеча кончиками пальцев и тихо спрашивает: – Больно? Женя пытается не морщиться, но получается не очень – он хмурится на мгновение, и, хоть и сразу снова улыбается, Аня успевает заметить и тут же испуганно отдёргивает руку. – Ерунда, – усмехается Женя, прижимая Аню к себе теснее. – До свадьбы заживёт. Она улыбается этой простой и чуть неуклюжей фразе, смотрит на Женю и решается на ещё одно прикосновение – робко целует в плечо сквозь кофту. И тут же смущённо поясняет: – Может, так заживёт быстрее. Он не отвечает, только обнимает теснее, тянется и цепляет её губы в коротком обжигающем поцелуе. Аня льнёт к нему, улыбаясь сквозь поцелуй, и стоит Жене отстраниться, снова тянется к нему, рассыпая по его изгибу челюсти и щекам короткие частые касания губ. Ей очень хорошо вот так, в этой простой ласке, нравится, что внутри плещется нежность, и что Женя, кажется чувствует себя точно так же. И ему от неё совсем точно не надо ничего больше. Пока. Аня думает о том, что, возможно, однажды и она сама тоже захочет теснее, жарче, ближе и тут же ёжится от смущения в Жениных объятиях. Ей немного стыдно перед самой собой и страшно, какой-то холодок даже пробегается по спине. То, что бывает между людьми после целомудренных объятий и поцелуев, Аня представляет себе очень-очень смутно. Но ведь в этом ничего страшного нет, правда? Может быть, её просто пугает неизвестность, и когда всё будет по-настоящему, страх сам по себе растворится? Женя ведь точно не сделает ей больно, такого просто не может случиться, да? Он, кажется, чувствует её дрожь. – Всё в порядке? – обеспокоенно спрашивает Женя, чуть теснее сжимая Аню в руках. – Да, просто задумалась немного, не бери в голову, – неловко бросает она. Ей уже снова стыдно, что вновь тратит драгоценные минуты на лишние мысли, забивает голову, только пользуясь Жениной лаской и терпением. Аня снова тянется к его губам, целует, в надежде, что он забудет об этом её недавнем волнении, не будет думать, беспокоиться и выспрашивать. Женя с готовностью отвечает на её поцелуй, снова прячет Аню в своей нежности, всю её укрывает, и как будто никто и ничто извне эту защиту не сможет порушить. Идти сможет? Дверной замок щёлкает, и Аня вместе с ним как будто возвращается в сознание, немедленно соображает, что десять минут, кажется, действительно закончились. – Женька, всё, давай бегом на лёд, – коротко высовывается в дверной проём Лиза и тут же уходит обратно, видимо, торопится сама. Аня моментально и послушно выскальзывает из крепких Жениных рук, и под сердцем уже снова начинает недовольно свербить – он уйдёт сейчас, и неизвестно, когда они смогут увидеться в следующий раз. Но Женя тут же притягивает её обратно, коротко целует в скулу и шепчет на ухо, уговаривая: – Анюта, не бойся, пожалуйста, не переживай, мы придумаем что-нибудь, – и Аня уже только от нежности в этих словах тает и готова поверить во что угодно. – Честное слово, обещаю тебе. Аня улыбается счастливо и смущённо одновременно, но эта улыбка мгновенно сбегает с лица, стоит Жене отстраниться и, сжав на секунду её пальцы, повернуться в сторону двери. Ну нельзя же так! Ей ведь не хватает его, очень сильно, и эти десять минут как будто издёвкой были, не больше. А сейчас они снова разойдутся, и неизвестно, сколько для них, которые оба по уши в тренировках, это всё протянется. Аня тянется, торопливо хватает Женю за локоть. Если и есть шанс что-то придумать, то только сейчас. – Ты сможешь прийти сегодня? Ко мне, – быстро выпаливает Аня и робко смотрит на него, от нервов расфокусировав взгляд – если будет смотреть, как обычно, то точно не выдержит, опустит глаза. Потому что это опять получается слишком неловко и глупо – кто она, в конце-концов, чтобы так требовать? Но Женя как будто воспринимает её слова совсем иначе. Его глаза неуловимо почти светлеют, он вновь тянется к Аниной ладони, мягко цепляет её пальцы, на секунду отворачивается, раздумывая,и наконец произносит, улыбаясь: – Вечером? Смогу. Номер комнаты тогда напишешь, ладно? И тут же разжимает пальцы, отпуская Анину руку и исчезает за дверью. До Ани даже долетает возмущённое тренерское «ну и где мы ходим?!», прежде чем створка захлопывается, окончательно отрезая её от Жени. До самого вечера Аня мечется в нетерпении вперемешку с ожиданием. Кажется, до неё уже только после сказанных слов доходит, что именно она попросила. До какого-то момента она даже машинально успевает погоревать, что их с Женей снова разрывает обстоятельствами, забывая и не веря: неужели это она сделала – просто сказала «приходи»? И Женя согласился, он придёт, побудет рядом с ней ещё, и им даже не надо будет остерегаться и оглядываться через плечо, чтобы их никто не заметил. Это всё кажется нереальным. И чтобы отвлечься, не думать слишком много и не спугнуть, Аня старается направить мысли в другую сторону. Получается вроде бы неплохо – она раздумывает над своим межсезоньем, о том, что шоу для неё уже почти закончилось и какая бы у неё могла быть музыка к новым программам. По сердцу тут же неприятно режет – кажется, короткой и произвольной на следующий сезон нет только у неё. А до контрольных прокатов сборной осталось совсем немного. Конечно, Аня знает, что можно поставить и накатать программу и за то время, которое осталось – бывало ведь и меньше, да и олимпийский год вроде бы дал понять, что даже нацчемп иногда решает не всё, не исходы всех стартов сезона, а так, самую малость. Но у Ани не получается прислушаться к собственным разумным доводам, и внутри её всё так же гложет. Вдруг ей так повезло только один раз? И не только ей – Женя вроде как тоже получил свою долю удачи и счастливых стечений обстоятельств, когда попал в Пекин, минуя медали с чемпионатов России и Европы. Вдруг они вдвоём исчерпали всё, что можно было? И если и смогут зацепиться за что-то ещё, то только упорным трудом и ничем иным больше? Наверное, лучше было бы смириться со всем этим и просто ждать – не потащит же она Даниила Марковича в Сочи ставить ей новые программы. А когда вернётся домой, то наверняка у неё появится и короткая, и произвольная. Если её не утащат на ещё какие-нибудь съёмки вместо тренировок. Иногда Ане кажется, что ей как будто мешают специально. Она не разрешает себе думать об этом, но деловые сообщения в чатах и какие-то бумажки с контрактами продолжают маячить перед глазами, так что начинают бесконечно раздражать. Кто там решил, что раз она олимпийская чемпионка, то больше не захочет кататься где-то кроме всяких шоу, для которых даже тренировки толком и не нужны? Мысли как-то непроизвольно снова скатываются к Жене: ему-то, наверное, с этим просто. Ему не мешают тренироваться, почти не дёргают на мероприятия, и не списывают со счетов раньше времени. Вообще, Ане, наверное, тоже грех жаловаться – она на виду постоянно, катается, а в её гонорарах речь уже идёт о шестизначных цифрах. А ей почему-то всё равно хочется. Аня решает, что кому-то, кроме Жени она, наверное, и не сможет рассказать, что её тревожит. И ужасно заманчиво снова окунуться в его тёплые объятия, довериться, позволить растворить лаской все мрачные мысли. Какое-то время Аня сидит, глядя в стену, и напряжённо размышляет: может, всё-таки не стоит? Зачем поверх всего нагружать Женю ещё и своими проблемами, тем более, не настолько существенными, по сути – она ведь снова их себе выдумала. А потом она слышит стук в дверь, и раздумывать уже становится некогда. Женя, кажется, с порога чувствует, что с Аней что-то не так. Он обнимает её, заботливо прижимает к себе и негромко спрашивает: – Анюта? У тебя всё хорошо? Аня вздрагивает и не находит, что ответить. В голове бестолково вертится: «Нет, совсем не хорошо, совсем», но слова так и застревают на языке. Аня теснее жмётся к Жене, обнимает за крепкие плечи и резко выдаёт, даже не задумываясь до конца, не определив точно, стоит ли: – Ты можешь мне помочь? Пожалуйста. Женя осторожно выпутывается из её объятий, скользит внимательным взглядом по лицу и тянет Аню в комнату, усаживает в кресло. А сам садится на пол рядом с ней, ласково прикасаясь кончиками пальцев к Аниным коленям, тянется к её ладоням и нежно целует запястья. – Что случилось, Анют? – шепчет он и смотрит на неё снизу вверх доверчиво-нежным распахнутым взглядом. У Ани от этой незатейливой ласки размякают колени, и она осторожно обнимает Женину голову, пропуская сковзь пальцы светлые пряди. – Всё нормально, на самом деле, – она осторожно сглатывает, чтобы не сказать лишнего и не преувеличить, не напугать Женю окончательно, и смущённо улыбается. – Просто надумала себе лишнего. Немного распереживалась из-за сезона, и всё. Аня старательно контролирует слова и надеется, что это хоть немного поможет – рядом с Женей ей вообще кажется невозможным что-нибудь умалчивать и недоговаривать. Хотя, наверное, это уже бессмысленно – стоило промолчать ещё тогда, когда Женя спросил, всё ли хорошо, сдержаться, ответить короткое и простое «да», и всё было бы определённо легче. А теперь поздно, и он, наверное, обо всём итак догадывается, только деликатно не тянет из неё слова, а ждёт, когда Аня сама всё расскажет. – А что с сезоном? – да, так и есть: Аня приподнимает опущенные ресницы и снова видит Женю, его милую задумчивую морщинку на лбу, а его губы снова касаются её ладони в мягком гладящем движении. Ане бесконечно хорошо от того, как вдоль запястья скользят ласковые губы, и она почти совсем теряется, хочется только закрыть глаза и наслаждаться нежными прикосновениями. Но Женя по-прежнему терпеливо ждёт, и Ане кажется, что оставить его без ответа по меньшей мере будет невежливо. Она гладит Женю по лицу и волосам и медленно собирается с мыслями, собирая обрывки фраз в голове. Но Женя, видимо, расценивает её затянувшееся молчание совсем иначе – он осторожно поднимается, выпуская Анины ладони, и садится на кровать. – Если ты не хочешь, можешь не говорить, – замечает он. Аня на секунду пугается, что она обидела Женю. Она ведь совсем не хотела, наоборот, думала, что может дать ему взамен на его заботу хотя бы откровение, которое он просит, так, чтобы между ними всё было честно. Но как будто снова сделала всё не так и запуталась сама и запутала Женю в том, что у неё внутри. Аня торопливо вскакивает с кресла, огибает кровать и отходит к окну, так близко, что почти касается тонкой шторы. – Нет, я хочу, просто... сложно это всё, да и глупо, наверное. Смотрела, как всем девочкам ставят новые программы, как они на сборах тренируются, а я как будто мимо этого всего. Да и... выкинули меня из этого сезона уже все, кто мог, – лихорадочно тараторит она, с трудом облекая в предложения мысли, которые в голове носятся с бешеной скоростью и сталкиваются одна с другой. И переведённые в слова, они, оказывается, становятся ещё страшнее, – Неужели... я после Олимпиады вообще ни на что уже не гожусь? Аня чувствует, как голос трескается и ломается, а в уголках глаз собираются предательские слёзы. Думала, что ничего страшного и всё совсем даже легко переносится, а оказывается, так, да ещё и она снова перед Женей почти что в слезах. Как будто он только и нужен, чтобы впитывать плечом её слёзы и успокаивать. А ведь ему тоже почти наверняка сложно, по крайней мере, точно не легче, чем ей: чего стоит только то падение с прыжка на тренировке, это ведь явно не единственный такой раз за все сборы. Аня твёрдо решает, что в этот раз не будет напрягать и грузить Женю своими проблемами и сама со всем справится. Так, как это бывало раньше, до появления Жени, рядом с которым весь хвалёный характер вдруг стал позорно слабеть и терять весь контроль над эмоциями. Аня успевает подумать, что за это, наверное, даже стоило бы осуждать себя. Но тут же отталкивает эту мысль – сейчас ей совсем-совсем не до этого. Она на всякий случай торопливо проводит ладонями под глазами, чтобы точно стереть следы от слёз, и поворачивается к Жене. И снова встречается с его взглядом совсем близко. Она, наверное, снова раздумывала слишком долго и напугала Женю, а он надумал себе что-то и уже готов вновь её утешать. Ане сердце щемит от того, какой он бесконечно хороший и ласковый. Она даже забывает о скребущихся внутри мыслях, что опять виновата перед Женей и неизвестно, насколько ещё хватит его терпения. Так ведь нельзя. А Женя тем временем снова тянется к её плечам. – Аня, Анюта, ты что, даже думать не смей так, – возбуждённо-уверенно говорит он, беспорядочно гладя руками около изгиба Аниной шеи. – Ты невероятная, такая сильная, такая чудесная, такая красивая на льду и вообще всегда. Не слушай никого, пожалуйста, они не знают и не понимают ничего. Ты лучше, ты выше этого всего. Ну как в тебя можно не верить, когда ты такая? – убеждает Женя и упрямо-преданно сверкает глазами, словно готовый защищать Аню от всех и сразу. – И я люблю тебя, – добавляет вдруг он совсем неожиданно и нелогично. Аня давится воздухом. Её прошивает нежностью от этого признания, и сердце судорожно и сдавленно скачет под рёбрами от того, насколько это красиво. Даже не в том смысле, который для всех – Аня вообще не знает, какими словами можно описать то, что творит с ней Женино откровение, чтобы это было хоть немного похоже на чувства, которые она испытывает на самом деле. Аня очень хочет ответить Жене, наконец дать ему что-то в ответ на доверчиво-честный взгляд. Но слова вязнут на языке, и Аня просто шагает ближе к Жене, обнимает его за плечи и ласково целует. Женя отзывчиво тянется ближе, и его дыхание нежно-тепло скользит по Аниным губам. Аня успевает подумать, прежде чем совсем погрузиться в приятную негу, что ей снова это всё бесконечно нравится. И как-то некстати тут же закрадывается мысль, что ещё днём она думала о «большем». Или...кстати? Вдруг, если Жене это «большее» дать, то это перекроет всю её проблемность и неласковость, и тогда Женя точно не уйдёт, не будет сомневаться в ней и останется рядом? Аня еле-еле складывает это решение из вязнущих и путающихся между собой мыслей. И, набравшись на секунду смелости, коротко и робко проходится языком по Жениной нижней губе. Женя замирает. И в следующее мгновение теснее прижимает Аню к себе и толкается языком между её приоткрытых губ, обводит зубы, касается нёба и языка, горячо и упоённо ласкает и вылизывает Анин рот. Аню плавит и точит этим жаром, рассыпает на части, и совсем не оставляет сил сопротивляться. Но она и не хочет, почти с восторгом принимая горячую Женину ласку, окончательно растворяется и тонет в ней, и совсем не понимает, почему Женя вдруг резко отстраняется. Он часто дышит и, кажется, даже отходит на шаг назад, позволяет себе только чуть-чуть касаться пальцами Аниных плеч и совсем не смотрит на неё, упрямо глядя в сторону. Аня непонимающе хмурится, но не успевает ничего спросить – Женя её опережает, когда пристыжённо говорит, глядя в пол: – Я... слишком, наверное, да? Мне не надо было так... Я, просто... не сдержался. И прости, пожалуйста, если сделал тебе неприятно. Аню как будто передёргивает и от этого непонятного ей стыда и самобичевания, и от того, как звучит его голос – словно Женя ждёт и заранее уже решил для себя, что Аня его теперь начнёт презирать и отталкивать. А она даже не понимает, за что. Ей ведь не было противно, а даже очень-очень наоборот. При мысли о «наоброт» в горле сворачивается комок и скулы покалывает смущённым румянцем. Аня быстро сглатывает, ругая себя, что вновь думает слишком долго. И, наверное, если она будет молчать и дальше, Женя придумает себе что-нибудь ещё, решит, что обидел её или нечто похуже – Аня даже загадывать не хочет, что именно. И тянет руки к Жене, выдыхая, что он хотя бы не отстраняется и не начинает снова извиняться за то, чего, по сути, не было. – Жень, Женя, ну ты чего? – ласково уговаривает она и аккуратно гладит пальцами его лицо, убирая со лба мягкие пряди. – Всё же в порядке, честное слово. Ты мне вообще ни капельки не сделал неприятно. Милый, – добавляет Аня спустя секунду раздумья и тянется, встаёт на носочки, и целует Женю в лоб, счастливо улыбаясь тому, как действуют её слова: Женя расслабляется почти совсем, хмуро-задумчивые морщинки на лбу разглаживаются, а губы робко улыбаются. Разве что на дне глаз остаётся какая-то горечь, которой Аня теперь уже не боится – вытравят и её, раз уж такое дело. Она тянет Женю в сторону кресла, но так и не решается прямо забраться к нему на колени – и устраивается возле подлокотника, складывая свои ноги поперёк Жениных, уютно утыкается лбом в его шею и расслабленно шепчет, чувствуя, как Женя обнимает её в ответ: – Всё хорошо, милый, всё хорошо.