***
Чужой питерский спорткомплекс выглядит холодным и неприветливым. Ане становится неуютно уже с порога, когда она неловко останавливается на входе, чуть отходя в сторону, чтобы не мешать остальным. Её план с самого начала не шёл дальше того, чтобы добраться до катка, и в мыслях Женя всегда сразу возникал рядом, как само собой разумеющееся обстоятельство. Но на деле Аня даже представить не может, где его искать, куда идти, и смущённо топчется на месте и напряжённо размышляет: с трибун он вряд ли её заметит во время разминки и проката, а пытаться пролезть к самому бортику кажется Ане слишком наглым. Но больше вариантов нет. Наконец, она всё-таки решает идти на трибуны – может, до начала прокатов парней она и успеет что-нибудь придумать, и это в любом случае лучше, чем просто стоять у дверей. Она успевает сфотографировать расписание и пытается разобраться в коротких и не очень понятных указателях на стене, когда слышит удивлённый оклик за спиной: – Аня? – и следом её плеча касается тёплая ладонь. Увлечённая изучением откровенно скудной информации, предоставленной организаторами, она не сразу понимает, кто стоит рядом с ней, хотя голос кажется знакомым и почему-то отдающимся в сердце приятной нежностью. Но стоит ей обернуться, всё сразу встаёт на свои места. – Женя! – радостно восклицает Аня и, замявшись на секунду, тянется его обнять. Поначалу её просто окутывает восторженным теплом, она ластится к Жене и не замечает, как скованно он отвечает на её объятия и какой у него в целом уставший вид. Но потом ласковая дымка отступает, и всё бросается в глаза сразу и одновременно и до ужаса почти пугает Аню. Она испуганно отступает и засыпает Женю торопливыми беспокойными вопросами: – Жень, с тобой всё в порядке? Что у тебя случилось? – что-то определённо кажется неправильным, то, что Женя почему-то здесь, в холле, а не на льду, и то, как он хмурится от её вопросов, собирая лоб в мелкие морщинки. – Подожди, ты что, не выступаешь сегодня? – обжигает вдруг её случайной догадкой. В первую секунду эта мысль кажется совсем глупой и невозможной, такого же, совершенно точно, не может быть, но Женя вдруг кивает. – Ага, – и тут же поясняет, отводя глаза. – Травма, ещё со сборов. Как всегда, на выступлении глупо подвернул ногу. Ничего страшного, по сути, но вот, решили, что выходить мне не стоит пока, – грустно дёргает он уголком рта. – Но ничего, решил, что за ребят всё равно можно сегодня поболеть, – сразу добавляет он почти бодро. Ане кажется, что это всё словно ненастоящее, что Женя специально храбриться, и она тянется к нему обратно, тычется лбом в шею и гладит крепкие плечи поверх куртки. – Не расстраивайся, пожалуйста, – шёпотом просит она и тут же ругает сама себя за эти слова. Они как будто неправильные, не дают ей по-настоящему утешить Женю. Но ничего другого у Ани не получается придумать, и она только продолжает жаться к Жене, стараясь приласкать его хотя бы прикосновениями, раз не выходит сделать этого вслух. – Всё будет хорошо. Не должно быть так, что Женю успокаивают и исцеляют самые простые объятия. И Аня наверняка не должна всё ещё думать о своём плане – ну какая сейчас любовь и близость может быть, когда он так очевидно переживает из-за своей травмы. Но и то, и другое происходит. Женя прижимает Аню к себе теснее и мягко целует в макушку. – Спасибо, Анюта, – растроганно шепчет он. И ласково убеждает, – Я почти не думаю об этом, честно. В конце-концов, это же точно не конец. Просто было бы неплохо порадовать болельщиков. Вот, и тебя бы порадовал, если бы вышел сегодня. – Ты итак порадовал, – горячо уверяет Аня, скомканно тычась губами куда-то в Женину куртку. – Это замечательно, что ты рядом, – нельзя так почти что открыто радоваться этому, но Аня, вопреки всему, всё равно чувствует какое-то сладкое удовлетворение. Наверное, если бы Женя сегодня катался, то было бы куда сложнее вытянуть его побыть вместе хоть немного, и Анин неприлично-отчаянный план рисковал бы не воплотиться вообще. – Ну тогда пойдём, будем смотреть, как катаются остальные, – говорит Женя, улыбается и тянет Аню в сторону по коридору. Они заходят на трибуны, когда уже заканчивается разминка, и занимают места позади всех, в самом дальнем углу, для верности надев капюшоны. Вернее, поначалу надевает только Аня, потом задумчиво оглядывает Женю и наконец тоже натягивает ему на голову капюшон худи, пряча светлую чёлку. – Не хочу, чтобы узнавали сегодня, – поясняет она, отводя глаза и продолжая цепляться пальцами за Женину ладонь. Эта нехитрая манипуляция как будто работает – на них совсем не обращают внимания. Первое время Аня напряжённо пытается следить за всем, что происходит вокруг, но постепенно расслабляется и перестаёт пугаться случайных взглядов. Все прокаты она доверчиво жмётся к Жене, обнимает обеими руками его за шею и много целует: в шею, щёку, подбородок и уголок губ. Ей думается, что это поможет отвлечь Женю хотя бы немного от его травмы и вытравить из его взгляда еле заметную тоску, с которой он то и дело смотрит на лёд. А ещё Ане до неприличия нравится касаться его, гладить губами кожу, и вместе с этим её план перестаёт казаться таким смущающим, едва выполнимым и становится вдруг вполне логичным, и от этого ещё более желанным. Она чувствует, что заранее начинает разгораться изнутри и пытается остановить, осадить себя, хоть и получается плохо. Глупая, ужасная, сумасшедшая девчонка. Нельзя же так себя вести. А Женя словно и совсем не против. Он то и дело склоняется к Ане, обнимает её и касается кончиком носа и губами её макушки. Ане тепло и уютно рядом с ним, и то, что происходит на льду, оказывается вдруг совершенно неважным, окончательно остаётся в стороне, заменяясь ласкающим и приятным наслаждением. Она из последних сил старается себя контролировать, не позволять сбиваться на совсем уж неприличные мысли. Ей кажется, что она слишком много думает не о том и злится сама на себя. Ведь прежде всего этого должен хотеть сам Женя, а не она. Аня снова мысленно отчитывает себя и наконец решает, что она счастлива будет просто побыть рядом с Женей. Глупо так совсем не ценить то, что у них есть и тратить драгоценные минуты на то, чтобы думать о каких-то иллюзорных возможностях и фантазиях, которые, возможно, только в мыслях выглядят нормальными. Остаток прокатов Аня ещё больше старается дарить Жене свою нежность и совсем не выпускает его ладонь, то и дело ласково поглядывая на их переплетённые пальцы. Они выбираются с трибун чуть раньше всех остальных, до официального завершения, чтобы снова лишний раз не попадаться никому на глаза. Но Аню всё не отпускает ощущение бесценной Жениной близости, она задумчиво косится на него в полутёмном коридоре и пропускает тот момент, когда он задаёт вопрос: – Куда ты дальше? В Анином сознании всё почему-то упрямо продолжает мешаться, она не успевает толком следить за тем, в какую сторону несутся её мысли, и вдруг выдаёт, почти не задумываясь: – К тебе, – и тут же осекается, смущённо вскидывая глаза, – прости пожалуйста, я не это хотела сказать. То есть, я была бы рада побыть с тобой ещё немного... но если ты не против, конечно, вот и всё. Женя смотрит на неё и кажется, вновь что-то мысленно взвешивает – Аня в очередной раз путается, пытаясь распознать в его взгляде чётко определённые эмоции. – Ну, тогда действительно придётся ехать ко мне, – наконец говорит он, смущённо улыбаясь. – У меня больше нет никаких дел в городе сегодня. Но до дома достаточно далеко ехать, а я без машины на этот раз, – тут же виновато замечает Женя. – Так что я могу пригласить тебя к себе, но если ты хочешь, то можем пойти куда-нибудь ещё. Но Аня обеими руками цепляется за первое Женино предложение и его согласие, уверяет его, что ничего страшного в долгой поездке на общественном транспорте нет и доверчиво следует за ним по пути к автобусной остановке. Полтора часа действительно проходят почти незаметно. Аня делит с Женей одни наушники на двоих, немного дремлет на его плече и чувствует себя уже очень-очень счастливой. Дома у Жени оказывается тепло и уютно. У Ани сразу возникает чувство, что она уже была здесь, хотя совершенно точно она до этого даже примерно не представляла себе, как выглядит Женина квартира. Она медленно идёт за Женей по коридору, украдкой поглядывая по сторонам, и наконец находит его комнату. – Проходи, – приглашает Женя, шире открывая перед ней дверь. Аня несмело заходит внутрь и оглядывается. Учебный стол, заваленный тетрадями, картины от фанатов на стенах, аккуратно заправленная кровать. В голове вдруг всплывает почти забытая мысль о том, чем она планировала заниматься, и скулы тут же обжигает румянцем. Аня заставляет себя не отвлекаться и даже слегка хлопает себя по щекам – вообще-то, она не для этого сюда пришла. Стараясь зацепиться за что-нибудь взглядом, Аня осматривается снова и натыкается на олимпийскую аккредитацию, висящую над столом вместе с другими, с личного чемпионата мира и командника. На них Женя выглядит совсем юным, хотя, по сути, прошло совсем немного времени. Аня осторожно ведёт пальцем по краю ленты, рассматривая фотографии, и сравнивает их с нынешним, повзрослевшим Женей. У неё почти получается вернуть мысли в нужное русло, когда Женя вдруг оказывается совсем рядом. Или Ане просто так кажется. Она старается дышать ровнее, надеясь, что щёки не пылают, и осторожно спрашивает: – Ты чего? Наверное, Женя ни о чём подобном даже близко не думает и совсем не волнуется, потому что спокойно-удивлённо пожимает плечами: – Просто хотел спросить: может, ты хочешь чего-нибудь? – и помолчав, добавляет. – Что-то не так? Аня снова заливается краской от стыда за саму себя. – Всё в порядке, – отвечает она, чувствуя, как в горле скребётся и как будет разливается по всему телу неприятное, парализующее смущение. И кажется, что если прямо сейчас так ничего и не сделать, не решиться и не перешагнуть через него, то всё совсем испортится. Аня не представляет, как именно, но отчётливо ощущает, как теряется перед Женей и окончательно перестаёт собой владеть. Она думает, что наверное, уже стоит признаться хотя бы самой себе, что рядом с Женей, под его взглядом, у неё, в целом, слабо получается держать себя в руках. Может, если она всё-таки признается ему в тому, что задумала, станет легче? Женя ведь всё поймёт, он не посмеётся над ней, правда? Аня очень старается найти в себе хоть какие-то остатки смелости, которые могут ей помочь собраться с духом, и наконец решается. – Жень, я тебя с днём рождения так и не поздравила, – начинает она и тут же натыкается на удивлённый Женин взгляд. – Подожди, в смысле? Ты же поздравила, в июле ещё, – напоминает он, неловко улыбаясь уголками губ. Аня краснеет и упрямо отмахивается. – Да нет, я имею в виду, по-настоящему. Мне показалось, что я как-то недостаточно сделала, даже совсем ничего не сделала, тем более, если мы уже тогда, ну... были вместе, – она стыдливо путается в словах, но всё равно торопливо продолжает, боясь потерять решимость окончательно. – И я решила, что ты можешь... что мы могли бы... стать ближе, если ты захочешь, конечно. Я хочу это сделать для тебя, – заканчивает Аня, чувствуя, как скулы отчаянно пылают, и утыкается взглядом в пол, а потом отходит и садится на край кровати, так и не решаясь поднять на Женю глаза. Её перетряхивает волнением и испугом и начинает казаться, что она это сделала и сказала зря и только больше всё испортила. И Женю наверняка такое признание теперь только оттолкнёт, и он ни за что не станет прикасаться к ней, если вообще не бросит. Его молчание только подтверждает все её худшие мысли, Аня чувствует себя совсем скверно и почти порывается вскочить и убежать, когда Женя наконец начинает говорить. – Анюта, милая, это слишком... дорогой подарок. Несоразмерный с событием, можно сказать. Аня удивлённо вскидывает глаза на Женю. Его слова как будто совсем не вяжутся с тем, что она успела подумать и как пыталась объяснить себе его отказ. В них словно и нет этого отказа, это что-то совсем призрачное, совсем непохожее на обычное «нет». И Аня цепляется за эту призрачность, на секунду забывая о смущении и продолжая уговаривать: – Но я же хочу, чтобы это было моим подарком тебе! Мне совсем не кажется, что это слишком много и было бы лишним. Женя упрямо мотает головой. – Анют, но так же нельзя. Ты ведь не игрушка какая-то, чтобы вот так... себя дарить. Аня краснеет, отводит глаза, и ей хочется под землю провалиться от внезапно накатившего неприятной волной стыда. Она встаёт, подходит к Жене и осторожно берёт его за руку, убеждая себя мысленно, что ничего в этом такого нет, и она всё делает правильно. – Жень, мне страшно, – признаётся она, поднимая взгляд. Вроде бы ещё не поздно всё свести к шутке, замять и забыть, и Аня, кажется, даже немного дрожит, но не отводит глаза. – Но я правда хочу. И ещё хочу, чтобы тебе было хорошо. Прости, что я ничего умнее не придумала, и даже про это мало что знаю, но я научусь, правда. Ты же... разрешишь мне? Женя смотрит так, что у Ани подгибаются колени, ей приходится делать усилие, чтобы не осесть на него тут же просто от того, какие тени пляшут у него в глазах. – Анюта, – тихо и горячо выдыхает он, обнимая её и прижимая близко-близко к себе. – Милая, я тебе всё-всё разрешу, что угодно, что пожелаешь. Хоть всего меня забирай, – умопомрачительно-нежно шепчет он Ане, обжигая дыханием кожу возле уха. – Только, – вдруг неловко выдаёт он, – нам предохраняться нечем. Аня краснеет чуть ли не больше Жениного. Ну зачем это обсуждать сейчас? Пока ведь даже не произошло ничего страшного, что обязательно и непременно повлечёт за собой беременность или что-нибудь ещё. С другой стороны, Женя прав, и Аня, преодолевая смущение, спешит его успокоить: – У меня есть таблетки. Женины глаза вспыхивают каким-то новым огнём. Как будто он после этих слов перестал наконец сдерживаться, разрешил себе чувствовать. Аня тает под его взглядом и сама разгорается изнутри. Ей уже почти совсем не страшно, хочется только почувствовать себя в крепких руках Жени, узнать, какого это – любить по-настоящему. И страх совсем истончается, пропадает, когда Женя теснее прижимает её к себе. – Я не сделаю тебе больно, обещаю, – шепчет он куда-то в изгиб её шеи так, что Аня сходит с ума окончательно. Но это всё равно звучит, словно Женя всё ещё сомневается и уговаривает сам себя. Аня боится, что слишком слишком сильно настаивает на близости, что она больше выпрашивает и заставляет Женю, чем следует за тем, чего хочет он сам. Она цепляется за его плечи, льнёт щекой к шее и мягко целует светлую кожу, оттягивая ворот футболки. – Я знаю, милый, знаю, я верю тебе, – Аню всё больше ведёт, она почти не понимает, что говорит между короткими поцелуями, которыми она осыпает Женину шею и линию челюсти. Собственное беспорядочное бормотание совсем не откладывается у неё в памяти. Она чувствует только, меняется Женино дыхание, и каким раскалённым оно начинает вдруг оседать на коже. Аня восторженно вздрагивает и обнимает Женю за шею, тянется к губам, нежно целует и вскрикивает, чувствуя, как Женя подхватывает её на руки. До кровати всего пара шагов, но они растягиваются на несколько минут. Женя зацеловывает Анины щёки и губы, пока она обнимает его голову и перебирает в пальцах пряди волос и изо всех сил старается сохранять контроль хотя бы над собой – это же её подарок Жене, это она должна делать ему приятное, а не наоборот, снова падать в Женины ласки и совсем бессовестно ничего не делать в ответ. Аня не уверенна, что поступает правильно, когда сразу тянет с себя кофту, стоит Жене опустить её на кровать. Может, она слишком торопится и опять давит на Женю своей поспешностью? Может, вообще не стоило затевать это всё, и она выглядит просто озабоченной, слишком настойчивой девушкой, которой проще дать то, что она просит, чем отказать? Но разум в присутствии Жени, под его губами, стремительно уплывает. Аня тянется непослушными руками к застёжке лифчика, когда тёплые пальцы вдруг проскальзывают ей за спину и накрывают ладони. Она даже не успевает толком испугаться того, что Женя её сейчас остановит, попросит перестать – даже представлять не хочется, как неловко сейчас будет одеваться и пытаться сделать вид, что всё в порядке – как слышит нежный шёпот: – Можно, я сам? Женя дышит переломанно и дрожаще, когда берётся за застёжку, расцепляет крючки и спускает лямки с её плеч. Аня чувствует, что ещё немного, и она потеряется, растворится в Жене, в его руках и взгляде, которым он смотрит на неё. Это как будто ценнее любых поцелуев, любых прикосновений, всего, что было между ними раньше. – Боже, Анюта, ты такая красивая, – хрипло и отчаянно-болезненно говорит Женя, закрывая глаза и утыкаясь лбом Ане в плечо. – Скажи, мне... правда можно? Ты позволишь? – бормочет он, беспорядочно скользя губами по Аниной шее. Аню выламывает нежностью, она задыхается и не сразу соображает, что ей надо ответить. Она бестолково и часто хватается за Женю и только потом беспорядочно повторяет, хватая ртом воздух: – Да... да, Женя, Женечка! Милый... Конечно, конечно, тебе можно! Женя сжимает её в объятиях и тянется к губам, жадно и влажно целует. Аня чувствует, как в теле закипает незнакомый жар, а сердце сбивается на рваный ритм и падает куда-то вниз, переходит в жаркую пульсацию между ног. Женя водит губами и руками по её телу, словно старается поцеловать её всю, втягивает и метит кожу над ключицами, под грудью и оставляет лёгкие касания на выпирающих косточках рёбер. Аню безвольно выгибает под этими прикосновениями, и кажется, что она совсем уже, окончательно и бесповоротно, не принадлежит себе, а только Жене, только ему, и он может делать с ней всё, что пожелает, так, как захочет. Ей всё ещё ужасно стыдно за своё безволие и полуобнажённое тело, и кажется недопустимым самой подставляться под ласки. Но ещё более мучительным выглядит остаться вдруг без них, горящей и одинокой, почувствовать пылающей кожей неприятный холод. Аня тянется к Жене, выпрашивает ещё поцелуев, и её слабый рваный выдох вдруг превращается в стон, когда Женя прихватывает губами и мягко прикусывает напряжённый сосок и нежную кожу рядом с ним. Она словно сквозь сон чувствует, как вздрагивает Женя, как он снова касается её груди, и как с губ опять срывается протяжный вскрик. Мучительно-сладкая ласка отзывается в теле яркими всполохами желания, которое разрядом проходит через всё тело и собирается внизу живота. Аня дрожит, когда Женя спускается ниже, и доверчиво приподнимается, позволяя расстегнуть и снять с неё джинсы. Обнажённые ноги тут же покрываются мурашками. Женины пальцы чертят по ним линию одним длинным касанием, сбегают к щиколотке и поднимаются вверх, по лодыжке, бедру, замирают на мгновение около резинки белья. Аня смушённо жмурится, отворачивая голову. Ужасно неловким ощущается лежать вот так, на чужой кровати, почти полностью обнажённой и такой уязвимой под жарким Жениным взглядом. Аня успевает подумать, что это всё – просто глупый, иррациональный страх, что бояться ей совершенно нечего, и что Женя ей ничего плохого никогда не сделает. А потом Женя наклоняется и мягко целует её тазовые косточки. – Анюта, я остановлюсь, если ты боишься, – тихо говорит он. Аня невольно открывает глаза и прямо перед собой видит пылающий Женин взгляд, в котором сквозь волнение и тревогу угадывается отчаянно сдерживаемое возбуждение. Ане сердце щемит и трясёт от его беззаветной готовности не трогать её, отказаться от того, чего так хочет, и она тянется к нему, целует и одновременно накрывает его ладонь своей, заводя её под тонкую ткань. – Нет, я хочу, я больше не буду бояться, обещаю, – шепчет она между поцелуями и сама помогает Жене снять с неё трусики. – Ты можешь... тоже раздеться? – смущённо просит она. – Конечно, – просто отвечает Женя и тянет с себя футболку. Аня целует его шею и плечи, когда он выпутывается из подола и скидывает ткань куда-то на пол, дрожит, дышит тяжелее и окончательно смелеет, когда понимает, что не выглядит глупо, и её прикосновения действуют на Женю точно так же. Она робко касается пряжки ремня на его брюках. Недопустимым кажется раздевать его самой, это как будто тоже похоже на лишнюю настойчивость и давление. Но Женя совсем не сопротивляется, и кажется, даже не думает ни о чём подобном. Он жадно целует Анино лицо, обводит языком губы, спускается на челюсть и шею. Аня на мгновение прекращает попытки справиться с ремнём и пуговицей и обвивает руками Женину талию, тянет на себя и жмётся, упираясь напряжёнными сосками куда-то в рёбра и позволяя себе ненадолго раствориться в ласке. Спустя время Женя отстраняется сам, напоследок прикусывая кожу под ключицей и чуть сжимая в ладонях Анину грудь. Аня перехватывает его руки, потянувшиеся к ремню, и сама расстёгивает его, помогает Жене снять брюки и смущённо вскидывает глаза, когда наступает очередь белья, не решаясь посмотреть вниз, а потом и вовсе зажмуривается и откидывается на спину. С закрытыми глазами все остальные чувства как будто становятся острее. Пылающее изнутри возбуждение не утихает, а только распаляется сильнее, Аня часто и жадно хватает ртом воздух, забывая стесняться своих широко разведённых ног и истекающего влагой тела. Кажется, Женя шумно сглатывает – Аня надеется, что правильно понимает этот звук, похожий на сдавленный в горле стон. А потом она чувствует лёгкий поцелуй на сомкнутых веках. – Не бойся, Анюта, – ласково шепчет Женя, и целует её ещё, в приоткрытые губы, горячим языком проводит влажную дорожку по шее и ключицам, обводит твёрдые горошины сосков и маленькую впадину шрама на животе. Ане кажется, что сильнее и ярче что-либо чувствовать просто невозможно, она тяжело дышит и то и дело сбивается на вскрики с каждым касанием Жениных губ и почти не понимает и не чувствует, что Женя опускается ещё ниже. С первым касанием языка Аню прошивает током, она широко распахивает глаза и протяжно стонет. Женя ведёт языком по влажным складкам, собирает густые потёки. Аня всхлипывает и захлёбывается стонами, ей стыдно и хорошо одновременно. Ласкающие губы задевают пульсирующий клитор, изводят жадной горячей лаской. Аня забывает, где находится, забывает себя, остаются только пронзающие наслаждением обжигающие движения, Женины руки, крепко обнимающие её бёдра, и светлая голова между ног. – Женя! – срывающимся голосом зовёт она, когда он вдруг отстраняется и отпускает её дрожащие бёдра. – Пожалуйста, не уходи. Аня не верит, что он может по-настоящему оставить её, бросить одну. Но возбуждение мучительно жжёт низ живота, заставляет жаждать, практически требовать, и Аня всё равно неразумно и нелогично пугается. – Я не ухожу, – ласково и серьёзно говорит Женя и устраивается между её разведённых ног. – Я просто... Тебе может быть больно сейчас. Скажи, пожалуйста, если будет, я сразу остановлюсь, я не посмею причинить тебе боль, – прерывисто и хрипло шепчет он сквозь проступающее в голосе желание. До Ани только сейчас доходит, что хочет сделать Женя. И от этого осознания она вдруг звонко выдыхает, практически выстанывает что-то похожее на Женино имя и смутно напоминающее счастье и сладкое предвкушение. Наконец-то, наконец-то всё будет по-настоящему. Аня тянет Женю к себе, смазанно, чуть влажно целует в губы и шею и доверчиво вскидывает и раскрывает трепещущие бёдра навстречу Жениным. В первую секунду её как будто оглушает и ослепляет одновременно. Внутри что-то болезненно рвётся, когда Женя толкается глубоко и заполняет её собой. Аня жалобно вскрикивает, сжимается, и глаза непроизвольно застилает слезами. Она словно оказывается совсем не готовой к этому, как будто она не знала и не догадывалась, что в первый раз может быть больно. Но ведь так и было на самом деле. Она просто хотела, чтобы Жене было хорошо и совсем немного, робко надеялась, что и сама будет чувствовать себя так же. Только и всего. Но на деле оказывается совсем по-другому. Аня зажмуривается, пытаясь перетерпеть и переждать боль, и с ресниц невольно срываются две дорожки слёз. Она совсем забывает, что Женя всё ещё рядом, наверняка всё видит и чувствует, и приходит в себя лишь тогда, когда чувствует на своих плечах Женины руки и поцелуи. – Анюта, милая, тебе больно, да? – встревоженно выспрашивает Женя. – Боже. Прости, прости, пожалуйста. Потерпи немного, и постарайся расслабиться, хорошо? И я сразу отпущу тебя, – уговаривает он, осыпая прикосновениями её кожу. Аня торопливо, сквозь всхлипы ловит губами Женины губы, пытаясь отвлечься и одновременно уловить смысл того, что она слышит как сквозь вату. Женины слова кажутся очень, слишком правильными, но что-то в них всё равно неприятно коробит, и Аня наконец догадывается, что именно. «Я тебя отпущу». Ане даже думать об этом невыносимо. Она ведь столько ждала, так хотела наконец по-настоящему подарить ему свою любовь. И Женя, кажется, тоже. Аня всё ещё сжимается вокруг него и чувствует, как он дрожит, какими неровными от сдерживаемого возбуждения выходят поцелуи, и как он прерывисто и жарко дышит. Аня думает, что просто не может лишить этого Женю. Она мычит сквозь поцелуй что-то невнятно-протестующее, и зажмурившись, проталкивает и скрещивает лодыжки за Жениной спиной. От этого движения она что-то задевает, и её вдруг пронзает наслаждением, когда горячая напряжённая плоть внутри касается чувствительной точки. Аня стонет, падает на спину и тянет Женю на себя, продолжая обнимать его руками и ногами. – Женя, Женечка! – всхлипывает она и беспорядочно водит ладонями по его спине, сжимая кожу. – Ещё, ещё, пожалуйста! Женя нависает над ней, замирает и тяжело дышит. – Женя, – робко зовёт Аня ещё раз и делает маленькое, несмелое движение бёдрами, осторожно провоцируя на большее. – Мне больше не больно, правда. Женя закрывает глаза, дышит как будто мучительно-болезненно и медленно толкается первый раз. Аня стонет, когда снова чувствует внутри ласкающе-жаркое прикосновение и тянет Женю ближе к себе. Ей кажется, что она слишком узкая и тесная, и она сильнее разводит колени, пытаясь раскрыться больше, принять Женю глубже в себя. Кажется, это срабатывает – плавные толчки начинают ощущаться ярче, сильнее обжигать удовольствием, и с губ Жени срывается короткий приглушённый вскрик. Аню омывает наслаждением, ей невероятно, непозволительно хорошо, она нетерпеливо и даже жадно принимает Женину ласку и пытается хоть немного приласкать его в ответ, тянет к себе, гладит по лицу, убирает со лба влажную от пота чёлку, льнёт к губам, и целует, бесстыдно проскальзывая языком в приоткрытый рот. Она совсем перестаёт понимать что-либо, растворяясь в ощущениях, и чувствует только, как рвано Женя вбивается в её тело, сбиваясь постепенно с плавных толчков, остро ощущает пульсацию внизу живота и то, как горит плоть – она не знает, её собственная или Женина, чувствуя это так, как будто они единое целое, восхитительно, идеально соединившееся из двух половин. Женя толкается внутрь всё чаще и чаще, крепче прежнего обнимает Аню и вжимает её в матрац. Аня выгибается под ним, судорожно стонет и до боли сжимает пальцы на его плечах. – Женя! – она вскрикивает и протяжно стонет с очередным толчком. Её жжёт бесконечно раскалённым наслаждением и она как будто с ума сходит, чувствуя, как внутри всё затягивается в тугой узел, вспыхивает и рассыпается на тысячи осколков, как она кричит и сжимается на вбивающемся в неё члене, и перед глазами всё смешивается в одну размытую и бездонную жаркую пелену. Аню трясёт и плавит сладкими удовольствием, она слабо, безвольно стонет и всхлипывает, подставляясь под Женины руки и поцелуи и смутно, словно на грани ощущений, чувствует, как Женя жадно вбивается в неё, как внутри с последним толчком коротким жарким всплеском растекается сперма, как он дрожит и замирает глубоко в ней и потом падает рядом, тесно сжимая её в руках и горячо дыша ей в шею. Какое-то время они просто лежат, тесно прижавшись друг к другу. Аня загнанно дышит и расслабленно гладит Женю по влажным от испарины плечам, пока он обессиленно прижимает её к груди. Сердце сладко ноет от той нежности, которой он старается её укрыть. Аня податливо жмётся к нему, игнорируя чуть неприятное, больно тянущее чувство между ног. В конце-концов, наверняка в этом ничего страшного нет. Она ворочается в его объятиях, устраиваясь удобнее, и ласково целует Женю в лоб, стирая губами почти высохшие капельки пота. – Тебе понравилось? – робко решается она на вопрос, когда набирается смелости и тут же смущённо тычется носом в изгиб его шеи и слышит, как Женя легко усмехается у неё над макушкой. – Вообще-то, это я должен спрашивать, – лукаво пеняет он. – Но мне понравилось, – тут же добавляет он и вдруг соскальзывает вниз и нежно целует Анино колено. – Как твоя нога, не болит? И прежде чем Аня успевает сообразить, что он имеет в виду и как ей ответить, Женя внезапно серьёзнеет и неотрывно смотрит на покрывало между Аниных ног. – Аня, это же... кровь? – потрясённо и растерянно спрашивает он. – Боже, почему ты не сказала, что тебе больно? Прости, прости, пожалуйста, милая, я не хотел. Аня привстаёт, садится и удивлённо рассматривает красное пятно на светлой ткани. У неё упорно не связывается этот потёк, совсем даже не большой, по сути, с тем, что она чувствовала – ей ведь почти не было больно. А потом её до ужаса пугает Женин убитый вид. Она боится того, что он может себе сейчас придумать, и что из-за этого он больше никогда к ней не прикоснётся. Аня тянется к Жене, обнимает обеими руками его голову, мягко гладит по затылку и макушке и тихо уговаривает: – Женя, даже не думай ни о чём таком. Это ничего не значит, ты ничем не обидел меня. Мне было очень хорошо с тобой. И я так тебя люблю. Ты просто не можешь сделать мне больно. Она настойчиво и нежно твердит, шепчет, и Женя, кажется, постепенно успокаивается под её словами. Он льнёт к Аниным ладоням, его дыхание легко щекочет кожу, и он снова затягивает её в объятия, крепко обвивает руками талию и гладит выступающие позвонки. Аня устраивает его голову у себя на плече и позволяет себе счастливо выдохнуть, ласково перебирая пряди Жениной светлой чёлки. Ей хочется продлить этот момент как можно дольше, держаться за Женю и не отпускать его совсем. У неё совсем не осталось сил, и она искренне удивляется, где находит их Женя. Он как-то невероятно, почти не расцепляя объятий, умудряется развести бурную деятельность. Снимает с кровати и бросает в стиральную машинку испачканное покрывало, достаёт из шкафа новый чистый плед, на руках несёт Аню в душ и там заботливо смывает с кожи кровь и успевшие подсохнуть белые следы. Аня виснет на Жене мешком, цепляется за шею, и кажется, совсем не помогает ему, а только мешает. Но Женю это словно совсем не смущает – он по-прежнему крепко держит её в руках, заворачивает в махровое полотенце и несёт обратно в кровать, целуя её влажный лоб, нос, щёки и спутанные волосы. Аня забирается под одеяло, уютно вытягивается, наслаждаясь теплом, и тянет к себе Женю. – Иди сюда, – зовёт она и довольно жмурится, когда он ложится рядом. Наверное, неправильно, что она так эгоистично вешается на Женю, и стоило бы не цепляться за него так отчаянно и самозабвенно, но по-другому не получается – Аня укрывает их обоих одеялом и снова ластится, жмётся к Жениной крепкой груди, совсем не стесняясь себя. Женя охотно обнимает её, поглаживает голые плечи и ласково улыбается. Аня слегка краснеет от такого взгляда и смущённо спрашивает, закрывая вдруг потяжелевшие веки и устраиваясь у Жени под боком: – Ты ещё не устал со мной возиться? – Ты что, Анюта? – искренне изумляется Женя у неё над макушкой. – Ты замечательная, чудесная просто, я от тебя никогда не устану и не уйду, только если сама прогонишь, – на этих словах Аня ёрзает и вдруг кусает Женю за ключицу – чтобы чушь не городил – и тут же слышит лёгкий смешок и чувствует поцелуй в лоб. – Всё, всё, понял, больше не буду, – улыбается Женя и осторожно баюкает Аню в объятиях. – Спи, милая, спи. Аня проваливается в сон, думая, что это слишком похоже на счастье.ты разрешишь мне?
4 декабря 2022 г. в 18:04
Рассматривая забинтованную, плотно скрученную от ступни до бедра ногу, Аня думает, что в спорте всегда будет сложно. По крайней мере, ей, если она хочет стоять на пьедестале, а не болтаться где-то в общей массе без права на медаль и круги почёта по льду с флагом на плечах. Так, даже если ничего не мешает, придётся постоянно сцепляться с девочками в отчаянных баталиях. И каждый раз, по сути, даже не знаешь, против кого и с чем выходишь – вдруг там у кого-нибудь целый арсенал компонентов и четвертных, а ты и не замечаешь, занимаясь только своими тренировками. А если у тебя появляются вдруг хоть какие-то проблемы, то шансы на победу и вовсе сводятся почти что к нулю.
В голове мрачно скользит мысль о том, что, может, стоит закончить уже это всё. Анина травма не была неожиданной, а даже наоборот, если так вообще можно говорить про разрыв рога мениска. Она же всегда, получается, знала, с самого начала, что будет операция, долгие месяцы восстановления, после которых возвращение на турниры получится разве что каким-нибудь фантастическим способом и то, больше по старой памяти, чем по нынешним заслугам. Мысли назойливо лезут одна за другой, болезненно царапают, скатываются лавиной так, что тянет биться головой о стену, лишь бы не думать. Или пойти и разбиться об лёд, так, чтобы уж наверняка.
Иногда Ане кажется, что всё происходящее делается просто не с ней. Она украдкой часто щиплет себя за руку в надежде, что сейчас просто проснётся, и всё закончится. Но когда она открывает глаза, всё остаётся по-старому: палата в бело-голубых цветах, какие-то таблички на немецком и костыли рядом с кроватью, как безнадёжное и окончательное доказательство собственной беспомощности.
Когда после операции Ане разрешают наконец взять телефон, она долго просматривает посты и сообщения с поддержкой от фанатов, делает несколько фотографий и пишет слова благодарности во всех соцсетях. А потом старательно сдерживает слёзы, убеждая себя, что это и не слёзы вовсе. Как-то глупо же, да? Это ведь просто операция. Просто травма – в конце-концов, кто вообще в большом спорте живёт без них? Но безысходность так и продолжает сжигать изнутри, разъедает всё вокруг сердца и вместе с ним, и Аня совсем не сопротивляется, безвольно сдаётся и подгружается в отчаяние с головой.
Ей отчаянно хочется сделать что-нибудь назло травме, спорту и как будто всему миру, лишь бы исчезло это противное чувство в груди – что-нибудь, что сама ещё вчера бы не допустила даже мысленно. И поверх этого злого отчаяния вдруг появляется сообщение от Жени: он спрашивает, как у неё дела и как прошла операция. В первую секунду Ане хочется выплакать ему всё, что есть на душе – и вдруг заново открывшиеся старые переживания, и свежие, упрямо саданящие под рёбрами слёзы, и она почти нажимает на кнопку видеозвонка. Но внутри тут же что-то неприятно начинает шептать: может, не стоит? Аня пролистывает вложения в их с Женей диалоге и как будто убеждается в этом решении: он так невероятно красиво улыбается ей с последних фотографий, и не хочется сваливать на него, такого светлого и доброго, свои проблемы. Но с другой стороны, что, если она будет замалчивать и держать всё в себе, это ни к чему хорошему не приведёт? И между ними с Женей всё станет только хуже?
В итоге Аня делает нечто совершенно среднее. Она медленно и аккуратно набирает ответное сообщение, рассказывает, как прошла операция, что говорят врачи и совсем немного, почти что одним словом упоминает о том, что переживает, надеясь, что Женя не заметит этой маленькой недомолвки. Она мысленно клянётся себе, что поступает так в последний раз, таясь и прячась о Жени, и что больше никогда в жизни так делать не будет. И, кажется, это вдруг работает – Женя легко отзывается на её короткие сдержанные фразы, словно и не чувствует в них никакого подвоха, утешает и подбадривает. Нечестно, что он так много делает для неё, даже не имея возможности быть рядом, а она в ответ – почти совсем ничего. Уже заполночь, отложив телефон, Аня вдруг вспоминает, что даже с днём рождения не поздравила его как следует. От этого становится ещё стыднее.
Чтобы хоть как-то успокоиться она начинает думать, что можно было бы подарить Жене, решая, что лучше преодолеть хотя бы одну, самую очевидную проблему. Всё равно прямо сейчас она не может сделать ровным счётом ничего. Потом, когда вернётся, она обязательно что-нибудь придумает, и тоже будет изо всех сил стараться, чтобы и Жене было хорошо рядом с ней. А пока можно начать с чего-то малого.
Сайты, которые попадаются Ане по её запросу, кажутся откровенно глупыми. Но и самостоятельно придумать подарок у неё тоже упорно не выходит. Может, стоит просто отложить поиски на завтра – за несколько часов ведь всё равно ничего не изменится, да и утро вечера мудренее. Аня обещает себе, что проверит ещё один, последний сайт и точно ляжет спать. Она пролистывает начало, стараясь стразу найти список вариантов, мельком просматривает то, что уже видела, пока уставшим взглядом вдруг не цепляется за что-то новое. От того, что ей там предлагается, Аню немедленно охватывает смущением и бросает в жар. «Подарите партнёру незабываемую романтическую ночь». Для Ани это звучит ужасно стыдно и смущающе и почему-то пугает. И стоит ей на секунду представить воплощение этого плана, щёки начинает жечь ещё больше, а в животе вдруг скручивается узел. Аня ощущает себя отвратительной, грязной девчонкой и сердито почти отбрасывает телефон, чуть ли не с головой забираясь под одеяло и надеясь забыть то, что только что прочитала. Нет, искать идеи в интернете точно было плохой идеей. Но как назло, последний вариант прочно заседает в голове и на удивление всё больше и больше перестаёт казаться таким ужасным. Аня напряжённо думает и вспоминает всё, что говорилось ей когда-либо про отношения между парнем и девушкой, все предостерегающие слова и нравоучительные истории, неожиданно даже для самой себя оборачивая их совсем в другую сторону. Жене ведь уже девятнадцать, и ему наверняка хотелось бы... ну, чего-то большего. И она уже тоже взрослая, значит, может сама распоряжаться своим телом так, как захочет, и ей, в теории, за это ничего не будет. Так может быть, действительно стоит рискнуть?
Наутро эта мысль кажется Ане ещё более смущающей. А что, если Женя откажется, что, если ему вообще не нравится её тело, и он станет думать о ней только хуже? Она рискует опять окунуться в лишние размышления, загнать саму себя, и поэтому старательно сдерживается, пытаясь сосредоточиться на более важных вещах. Например, как ей встретиться с Женей. Вряд ли она сможет просто так взять и приехать в Питер, не зная даже Жениного расписания – так можно будет целый день искать его по тренировкам, университету, и в итоге не найти нигде. Наверное, можно было бы написать Жене и прямо уточнить, но Ане до последнего хочется хранить тайну. Ей кажется, что сюрпризу от неё Женя образуется больше, и поэтому она сосредоточенно продолжает выискивать способ добраться до него самостоятельно.
Как назло, ничего не получается. Аня до самого отъезда перебирает в голове все возможные варианты, но ничего подходяще-путного как будто не выходит. Уже в самолёте она думает, что в самом-самом крайнем случае можно будет обратиться к Лизе – в конце-концов, об их отношениях она уже вроде бы знает, и совсем не обязательно ведь сообщать настоящую цель поездки, а только ограничиться какими-нибудь расплывчатыми формулировками. Аня решает, что, наверное, так и сделает – других вариантов всё равно ведь нет. Но в аэропорту она первым делом ещё раз проверяет все новости и сообщения. И первое, что попадается ей на глаза – анонс контрольных прокатов питерской сборной. На секунду Аня замирает, глядя в экран широко распахнутыми глазами. Глупая. Ну как можно было не подумать об этом раньше? Ведь всё же складывается просто замечательно: Женя наверняка там будет катать свою короткую и произвольную, и значит, ей всего-то надо приехать, и всё будет хорошо, всё получится. Аня несмело позволяет себе представлять, как увидится с Женей, как сможет прижаться к нему, услышать нежное ласковое Анюта и робко, совсем чуть-чуть мечтает, о том, как Женя будет её целовать. Удивительно, что с плеч вдруг падает груз и получается вздохнуть свободнее. Ещё ведь ничего не решилось – но Аня именно так себя ощущает. В сравнении с её глупыми попытками изобрести причину приехать в Питер и таким лёгким на самом деле решением всё остальное начинает казаться сущим пустяком. Она уже сладко трепещет в предвкушении, и только позже соображает, что стоило бы, наверное, сперва сравнить свой график и даты проектов, и судорожно торопится проверять. Но и там всё словно на стороне Ани и заранее уверяет её, что всё сбудется и случится так, как она хочет.
Уже перед самым отъездом в Питер, Ане вдруг думается, что ничего не может быть так идеально. Что, если вдруг что-нибудь сорвётся, сломается, а она ничего не сможет с этим сделать? Аня даже не понимает толком, чего боится, чувствуя только, как её понемногу сковывает страхом. Но ведь это же совсем бессмысленно, правда? Она не хочет сделать ничего дурного, ничего опасного, просто увидеться с Женей, только и всего. Этого нельзя, невозможно и не нужно бояться. Сорваться от слишком сильной идеальности можно в спорте, а здесь Женя, здесь другие чувства и другая реальность, которая работает совсем по иным законам. Противозачаточные таблетки, на всякий случай купленные в ближайшей к вокзалу аптеке, жгут бок через сумку и ткань куртки и как будто становится последним шагом к свершению задуманного, показывают, что возвращаться назад уже нельзя. Глупо ведь сдаваться, когда осталось сделать совсем чуть-чуть, верно?