***
Она приплыла к главному, когда начало светать. Когда пьянки и потасовки закончились, когда охрана задремала на посту, когда сам «король Зауна» мирно устроился в кровати — или сделал вид, что спит. — Чего тебе, девочка? — сонно пробормотал Силко. Он даже не пошевелился, когда в комнату просочилась тощая тень — только лениво подумал, что давно не пускал кишки расслабившейся охране. Девочка смотрела на его шрамы, приоткрыв рот. Но не от страха — от восторга. У неё были заплаканные глаза, трясущиеся руки — но она смотрела на сонного Силко (неумытого и не замазавшего свои раны, чтобы не казались чересчур уродливыми) с таким восторгом, на какой способны только дети. Силко это позабавило, и он не стал её выгонять. Так родился их союз. Пилюли он ей, конечно же, дал: отсыпал щедро целую горстку из собственных запасов, сказал насмешливо: «Отработаешь». И Паудер, получившая ноги, побежала искать сестру в просыпавшийся с рассветом город, в душную и сухую тьму. Но дорога почему-то была совсем не такой, какой её помнила девочка. Тени канализации путали её, водили за нос: из закоулков слышались смешки и перешёптывания, иногда Паудер натыкалась на свой же силуэт. Подземные ходы были пусты и одиноки. Как и она сама. В городе — ни взрывов, ни криков: чтобы хоть узнать, куда бежать на помощь сестре. Паудер проходила весь день, прислушиваясь, приглядываясь к наземной жизни. Потом на закате блевала от количества съеденных таблеток. Потом плакала от злости. Потом она вернулась к Силко. Он не стал спрашивать, что случилось: просто поставил еду перед уставшей девочкой, и она наконец-то поняла, насколько проголодалась. Со временем Паудер рассказала свою историю сама. Это случилось не сразу: она бегала по поручениям Силко то туда, то сюда — и однажды поняла, что ей приятнее возвращаться к нему, а не к Вандеру. Паудер не смогла простить здоровяку, что тот так просто отпустил сестру. Даже если это было её добровольным решением (и за это, в свою очередь, Паудер не могла простить сестру). В конце концов, девушка совсем перестала захаживать в бар. Да и тот дряхлел, округа вокруг него пустела — жизнь скапливалась теперь вокруг обиталища Силко: русалы меняли ром на наркотики и слезть с них уже не могли. В лучшие времена в баре Вандера слышались ленивый смех, весёлая брань, умиротворённый стук бокалов. В пристанище же Силко царила агоническая тишина — лишь шипели таблетки на слизистой или булькал воздух, выдуваемый из шприцев. Тишину часто пытались заглушить токсичной музыкой и смехом настолько безудержным, будто смеялись в последний раз — но все знали, что скрывалось за этим шумом. Пустота. Сестре бы не понравились такие изменения. Но Паудер было плевать — и даже немного приятно, что она была не такой, как сестра, что она шла как будто ей наперекор. Пусть ей там, наверху, будет плохо. («Лишь бы не на небесах», — испуганно шептала маленькая девочка в голове, но её заглушала безбашенная, злая Джинкс, которая с годами становилась всё сильнее). О, Джинкс блистала. Джинкс была главной головорезкой Силко, её все знали и боялись — и она была такой же крутой, как когда-то сестра. А может, даже круче. Джинкс убивала из удовольствия. А слабая Паудер, пробивающаяся наружу в редкие дни, всё ещё, спустя столько лет, делала это, отрабатывая долг за жалкую горстку пилюль.***
— Поторопимся, — Сейвика явно нервничала. Джинкс фыркнула ей вслед. Всё быстрее. Всё страшнее. Такова жизнь, таков темп города — обоих городов, — чего тогда Сейвика дергается? Вечно ноющая вышибала, пф. Такой бы только стоять на фейс-контроле — ни одну собаку не пропустит. Проблема была только в том, что Сейвика сама была собакой. «Верная псина», — так говорили двуногие. О, Джинкс понабралась от людей крутых словечек! Люди были не прочь подружиться с Зауном, особенно с наркоторговцами. Зря русалы их боялись! Ну подумаешь, люди пару раз устраивали большую резню. Можно было устроить резню в ответ, в конце концов! Поначалу так и было: банда Силко била двуногих, эти пыльные блохи пытались бить в ответ — и натыкались на Сейвику или, в самых плохих случаях, на Джинкс. И все замолкали (навсегда). Или становились дружелюбными. Все боялись Джинкс. Все боялись Силко. Все хотели торговать с ними, потому что они были страшными и крутыми — и люди торговали, вот уже много лет: по чуть-чуть, то тут, то там. Где-то закрывали глаза на лишние коробки, подозрительно похожие на наркоту; где-то толкали дозу, где-то придерживали миротворцев. Люди были изобретательными. Люди были зависимыми. И русалы были зависимы. Та-дам, одно к одному! Взаимовыгодный союз! Одно только бесило Заун: мерзкий принц, добрый тюфяк. Джинкс знала это как никто. Джинкс ненавидела принца: она знала, что тот — злобный кукловод, крысолов, заманивающий богатеев и иностранцев сладкими речами и синими камушками. Он весь такой благородный. Такой лощёный. Принц «города-мечты». Но тогда куда он дел сестру? Нет, не какую-то его сестру — сестру Паудер. Сестру маленькой девочки. Сестру, ушедшую убивать принца — и вот он принц, стоит, живёт, дышит. А дышит ли сестра?.. Если дышит, то где? Где? — На месте, — Сейвика выдохнула сквозь зубы. Ну да, каждый раз оказываться на километры выше уровня моря — то ещё удовольствие. Каждому русалу страшно. Каждому — кроме верной псины и безумной головорезки. Небесный порт. Мерзкое детище мерзкого принца. Двуногие в правительстве настолько зазнались, настолько им стало противно от вонючего моря — что они променяли ржавые корабли на парящие дирижабли. Торговали теперь по воздуху. Принц вещал: это очистит море! Море станет чистым! Но вообще-то нет, не станет. Принц остался таким же дураком, и в голове его гулял ветер. Как можно отчистить то, что копилось годами? Джинкс знала: никак. Она вот сколько раз пыталась избавиться от шумов в голове? Те тоже копились много лет. Сколько раз она разбивала руки, расчёсывала голову в кровь? Много, очень много — и каждый раз Силко зализывал её раны, и повторял, что она идеальна, так, что иногда девушке самой хотелось в это поверить. Море невозможно было вернуть. Оно мутнело и дряхлело. Как из порта уходила торговля, так и из Зауна уходила вся привычная жизнь: контрабанда, разборки, распады банд и новые союзы. Но как жизнь уходила — так же она и находила себе новое место: выше и выше, с новыми пилюлями, с новыми наркотиками. Эта жизнь забралась под самые облака, в небесный порт, где гулял волшебный ветер — потому что грязь пробирается куда угодно. — Что-то не так, — буркнула Джинкс, принюхиваясь. Сейвика сразу положила руку на оружие: чем дальше от моря, тем более нервной она становилась. Джинкс была права: было слишком тихо. Хоть вокруг и гудели дирижабли, и сверкали вспышки порталов, и рабочие сновали туда-сюда — всё равно было тихо. Так, как когда-то было в проклятом дворце, где морской плач забрал у Паудер друзей. Где-то вдалеке мелькнули красные волосы. Девушка вскинулась. Навела пистолет на стену, за которой прятался призрак — она знала! она знала! — и взвела курок. — Что ты делаешь, дура? — зашипела Сейвика, но Джинкс всё ещё было плевать. — Нас предали. Нас все предали. Она открыла огонь, и вместо красноволосого призрака на них выскочила полицейская засада: целая тьма идиотов, думавших, что они за что-то сражались. Думавших, что это русалы были виноваты, что Пилтовер скучал по наркоте Силко. Дураки. Джинкс веселилась, отрывалась на всю катушку. Сейвика орала благим матом, но тоже не бросала бой — а куда им было отступать. Под ногами лежала головокружительная высота. Джинкс слышала свист магического ветра; он будил фантомы внутри неё. Фантомы смотрели мёртвыми глазами. Джинкс боялась увидеть среди них красные волосы. Боялась и хотела — потому что соскучилась. Эта боль, эти страхи — Джинкс ненавидела небесный порт именно потому, что ей каждый раз тут срывало крышу. Ревущие за окнами порывы ветра сметали любые блоки в голове, и наружу выплёскивалась такая гниль, что потом было легче не помнить ничего, что она творила в этом порте. Головорезка. Девочка Силко. Дочка Силко. Сестра Вай. Чей-то крик прорывался сквозь свист пуль и шум драки. Джинкс не сразу поняла, что кричала она сама. Джинкс даже не сразу поняла, что всё закончилось. К ногам липла кровь, и какой-то из шепотков в голове лениво заметил, что её снова придётся отмывать с чешуи после превращения. Дурацкие конечности. Людям что, рук было мало, что ли? Раз им ноги понадобились. Джинкс весело фыркнула. — Валим, — Сейвика успела обыскать мёртвых офицеров. Безрезультатно. Товар был потерян. Связи были потеряны. Русалочье чутьё, приученное различать даже самые слабые вибрации и в воде, и в воздухе, уловило приближение врагов. К миротворцам спешило подкрепление. — Херово, — буркнула Джинкс и сорвалась с места, не дожидаясь Сейвику. Девушке было легко ориентироваться в Пилтовере: она знала его теперь почти как Заун, но только как будто с обратной стороны. Не блестящие на солнце площади. Не богатые фасады. Вотчиной Джинкс были паучьи тупики, широкие своды заброшенных катакомб, вонючие лабиринты канализаций с щёлочками для солнца. Паудер часто бродила вокруг того лаза, через который впервые попала в верхний город — и задумчиво гладила стены, вспоминая, как их касалась рука сестры. Джинкс с Сейвикой считались доверенными лицами Силко на суше — потому что не боялись выхаркивать маслянистые пилюли и пережидать болезненное возвращение хвоста. Другие русалы всё ещё с опаской выходили на поверхность так надолго. Даже сам Силко в моменты вылазок нервно поглядывал в сторону моря. Одна только Джинкс (ладно, и Сейвика, куда ж без этой мамки-наседки) бродила по улицам уверенно. Совсем как человек. Она могла бегать, могла перескакивать с крыши на крышу. Могла наблюдать за чужими жизнями, прячась в тенях. Возможно, девушка сама боялась себе признаться: она надеялась когда-нибудь увидеть в Пилтовере сестру. Она думала: что будет, когда их взгляды пересекутся? Что будет, когда они встретятся? Джинкс всё думала и думала, пока пряталась в каком-то тупичке, забитом мусором и обрывками фраз. Совсем рядом, за мусорными баками, гудел радостью фестиваль. Толпа, словно поток, бурлила вокруг палаток. Все нарядные. Все с флажками. Джинкс знала: хочешь спрятаться — прячься на виду, под блеском разодетых горожан, под их звонким смехом. Счастье укрывает горе, поглощает его — и то прячется до поры до времени. Отдыхает. Девушке тоже надо было отдохнуть. Ей было больно: пару раз всё же задели в перестрелке. И действие пилюль кончалось, хоть они, по сравнению с первыми образцами, и стали работать лучше и дольше. Пришлось закинуться новой дозой и согнуться в три погибели, уткнуться себе в колени, чтобы не стошнило прямо под ноги богатеям. Джинкс сжалась за мусорным баком. Устало прислонилась спиной к грязным стенкам, чувствуя вибрации толпы. Вот кто-то маленький пробежал, пританцовывая. Простучала рядом запряженная лошадьми карета, а следом пробренчал пыхтящий маслом ав-то-мо-биль. Джинкс же говорила — дьявольское отродье дьявольского принца. У него таких было полно. И сам он, кажется, должен был появиться на фестивале? Ю-ху, а Джинкс-то, кажется, пришла вовремя! Кто ж знал, что её сюда занесёт. Только минуточку бы ещё посидеть. К мусорке как раз кто-то подошёл. Кто-то взрослый — молодой голос, звонкий смех, — но с походкой старика. Трость бренчала по камню мостовой, кашель душил лёгкие. Джинкс прислушалась и задержала дыхание — ведь такой же кашель сейчас душил её. Ещё один русал? Поэтому такая странная походка? Но нет, непонятно: его кашель был слишком сильным, будто ещё чуть-чуть — и он выплюнет лёгкие. Такой кашель душил только безбожно больных. Джинкс тихонько фыркнула и передумала к нему лезть. Вдруг это просто наркоша. Девушка отвернулась от невидимки и приготовилась скользнуть в один из лазов. Однако рядом раздался голос. Голос, который Джинкс ненавидела сильнее всего. — Виктор, — уверенные шаги приблизились вплотную к мусорке, и Джинкс хищно оскалилась. Дьявол сам пришёл к ней в руки. — Я... — Виктор несмело закашлялся, душа приступ, — да, я сейчас подойду. — Скоро время выступать, — Джейс похлопал друга по спине. Рука дрогнула и задержалась, невесомо провела по выступающим лопаткам — лишь бы не разрывать контакт. — Да, пора, — Виктор расправил плечи, и руке пришлось отступить, стыдливо сжавшись в кулак. — Образец у меня. — Тогда пойдём, — Джейс мягко улыбнулся. Джинкс вынырнула из укрытия, стоило мужчинам отойти подальше. Странно. Воняло тем самым маслом, которое ломало кости хвоста и делало их ногами. Поразительно. Удивительно. Ведь воняло не от Джинкс! Девушка ещё раз принюхалась. Поистине акулья улыбка растеклась по её губам, когда взгляд упал на то, что так старательно укрывал «Виктор». Растерзанная пачка пилюль, затерявшаяся в мусоре. Безумная доза. Доза, побуждающая, пожалуй, выплёвывать не только лёгкие, но и все остальные внутренности. А этот Виктор крепкий орешек! Джинкс как раз было скучно, да и слушать ругань от Силко не хотелось. Дома её ждали большущие проблемы, а тут — только большущее веселье! Ну что ж, тогда можно было поиграться с дьяволом.