Русалочка

Джейсу не нравилось быть «сияющим принцем». Все звали его так: льстя, выслуживаясь, блестя хитрыми глазами — Джейса воротило от лицемеров всё больше. Его называли сияющим, потому что он подарил этому городу солнце. Стоило войти в небесный порт, вдохнуть морозный от высоты ветер, взглянуть на сияющие бока дирижаблей — и у любого перехватывало дыхание. Посетители видели сияние, окутывавшее башню. Сияние магии. Она лениво мерцала, пела одной ей известную песню — посвящённую Джейсу, — и перед слушателями представали её владения: бушующий океан и шквальные ветры, рвущие любые паруса. Свобода. Истинное счастье. Джейс был до мурашек рад, что ему удалось подарить горьким морским слезам вторую жизнь. Инвесторы не понимали этого. Не понимали, что эта поющая радость построена на глубоком горе — на горе, забыть которое было невозможно, но которое все очень старались забыть. За триумфом прогресса стояло далёкое, мрачное прошлое — оно зияло вонючим пятном где-то далеко внизу, там, где выгибались от судорог остатки великого морского народа, дрейфующие в наркотическом дурмане. Джейс не мог без боли смотреть на то море, которое осталось после нефтяной лихорадки рода людского. Торговля стала проще. Торговля стала воздушной. А море? Море осталось разорённым, и после стольких людских ошибок это было сложно исправить. Оно агонизировало. Русалы всё чаще выбирались на сушу, захлёбываясь своими мерзкими пилюлями. — Как они могут глотать эту гадость?! — в отчаянии выкрикивал принц, когда ему в руки попадали всё улучшающиеся образцы. Джейса пробирала дрожь отвращения, когда он представлял, как русалы глотали эти штуки. Некогда великий народ. Великий — до прихода людей. — У них есть свои причины, — пожимал плечами Виктор, неловко отводя глаза. Виктор был преданным другом и слушателем. Они познакомились, кажется, миллион лет назад, ещё будучи мальчишками. Джейс тогда запирался в своей комнате с морскими слезами и плакал вместе с ними, потому что над Пилтовером много дней стоял запах крови. Виктор пришёл тогда, неизвестно как пробравшись через золотой забор, через напыщенную охрану и через стену принцева одиночества — он просто пришёл и неуверенно протянул тонкую руку. Джейсу было так плохо, что он уцепился за неё, не зная даже имени хилого паренька. Родители не возражали против ещё одного чудака в замке (первым был Джейс, и уж к нему-то все давно привыкли). Единственное, Виктора проверили, не русал ли он — из-за его неуверенной походки. Соглядатаи неделями пристально следили за двумя друзьями, а после успокоились, ведь ничего не произошло. Виктор был тихим, застенчивым и очень любознательным. Трость ему совсем не мешала — даже в одной комнате со слезами он выстукивал такой ритм, что синие кругляши не тревожились и продолжали спать спокойно, без взрывов и рыданий. Джейс был поражён. Джейс был очарован — и оставался до сего дня. И был уверен: сколько бы лет ни прошло, его очарованность не исчезнет. Виктор был удивительным. Он принимал все секреты и идеи Джейса без тени насмешки. Он вместе с принцем положил все силы на то, чтобы исправить ситуацию с Зауном. Он был опорой Джейса — такой хрупкой, что страшно было сломать, поэтому принц старался расти сильным, чтобы не приходилось опираться на друга слишком часто. Принц смог. Теперь он не был чудаком, не был неудачником — он стал сияющим принцем, и все крутились вокруг него, словно вокруг солнца. Один Виктор выбивался из этой вселенной. Благодаря ему Джейс возвращался на землю — к своим грехам, к своим ошибкам, и, конечно же, к своим мечтам, потому что ещё так много не было сделано. Так мало времени оставалось на то, чтобы всё реализовать. Джейс чувствовал бесконечную вину — перед морем, перед Зауном... перед Виктором. Когда принц, после удушливых раутов и блестящих пустотой балов, возвращался в тихую лабораторию и видел одинокую сгорбленную спину — у него сжималось сердце. От тоски. От горечи. Джейс думал, что с запуском небесного порта улучшения пойдут быстрее и до очистки воды от мусора станет рукой подать — но всё вдруг застыло, потому что, как оказалось, все достигли своего. Инвесторы получили передовой и самый прибыльный торговый путь. Аристократия — почёт городу и богатство. Даже наркобароны Зауна смогли подстроиться, привыкнуть — и вот уже от миротворцев пошли тревожные рапорты, что русалы скоро станут неотличимы от людей и наладят контрабандные пути по небу. Они, кажется, уже давно это сделали. Русалы — великий народ. Джейс убеждался в этом постоянно: у него под боком был жуткий секрет, самое тёмное и жалкое решение, которое принц когда-либо принимал в своей жизни (а уж он успел побывать в жалких ситуациях). Речь шла о Вай. Русалка — яростная и самоотверженная, будто вышедшая из всех тех идеальных сказок про героев, которыми зачитывался маленький принц. Как жаль, что Джейс в этой сказке оказался злодеем. Вай — та, на кого Джейс равнялся всю свою жизнь. Та, на кого Джейс стремился быть похожим — и, кажется, стал. Хотя Вай всё равно была лучше. Никто до неё не дотягивал. Она была смекалистой. Хоть и выросла в трущобах, и образования у неё не было никакого, она всё равно схватывала любые идеи на лету. У них с Джейсом оказалось много общих мыслей, много идей приходило им практически одновременно. Как же принц жалел, что он мог стремиться к своим идеям, а Вай — нет. Запертая. Гордая. Она месяцами могла молчать, скрываясь в огромной подводной камере, которую Джейс сконструировал специально для неё. Лично. Они не были друзьями. Кажется. В любом случае, они могли видеться по паре раз в месяц, не больше: чтобы не привлекать внимание. Да и при встречах им было слишком неловко, зачастую они просто молчали. Вай была надёжно скрыта ото всех, потому что по закону несостоявшуюся убийцу принца надо было казнить. И без закона её бы тоже казнили: просто за то, что она русалка, а те, как известно, веками утаскивали людей за борт кораблей, пока оные не подняли в воздух. Так что она томилась в подземельях, «помилованная» в обмен на свою свободу. Одно только позволяло Джейсу рассчитывать, что он будет когда-нибудь прощён за такое заточение. Обещание. «Если встретишь девочку с синими волосами — не убивай». Вай всегда было больно, когда приходилось выдавливать из себя эти слова, но она всё равно упорно повторяла их из раза в раз, так что у Джейса они отпечатались на подкорке. «Не убивай. Даже если она захочет убить тебя». Что ж, Джейс всецело понял эту просьбу, когда перед его носом замаячил разукрашенный ядовитыми красками пистолет. Девочка с синими волосами безумно улыбалась. Вокруг рушились фестивальные тенты, кричали люди, бушевал пожар. Девочка поймала Джейса аккурат в центре бедствия — некуда бежать, некого позвать на помощь. Всё было в сущем хаосе. Джейс чувствовал, как стена, к которой он прислонился, медленно нагревалась от приближающегося огня. — Что ты хочешь? — в панике пискнул принц. Девушка напротив улыбнулась — растянула свою улыбку как можно шире, будто она была акулой. Как будто ей необходимо было показать восторг — хотя глаза не смеялись. Они были пустыми. В них лениво плескалась боль. Это были глаза убийцы. Джейс чувствовал её боль. Такой же полнились морские слёзы: и те, что остались в его комнате, и те, что работали на благо города в небесном порту, — и ещё одна слеза в кармане. Какая-то безумная концентрация горя. Он не смог бы убить девочку, даже если бы Вай не просила (хотя пистолет, ещё не найденный бандиткой, грел карман пиджака). Просто потому что девочка сама была на грани: резкий звук, резкое слово — и она взорвётся, превратится в соль. Джейсу хотелось обнять её, как когда-то слёзы. Дать ей заснуть мирным сном. Он дёрнулся к девочке, но дуло упёрлось в горло, и принц сглотнул. — Отдай, — голос девочки был хриплым. — Отдать что? — То, что у тебя в кармане, — для надёжности она указала пальцем, будто Джейс мог не понять. Он, конечно же, понял. — Пистолет? — неуверенно попытался Джейс, но от такой глупости сам же не удержался от смеха. Быстро прервавшегося смеха. Девочка похихикала вместе с принцем. Потом выразительно ткнула дулом ему в кадык, так, что Джейс закашлялся. Курок предупреждающе щёлкнул. — Ты знаешь. Да, он знал. Морская слеза. Что тут было не понять. Вай, в один из редких проблесков дружелюбия, рассказала Джейсу, что морские слёзы — живые. Русалы, водяные души, их чувствовали. Откликались на плач этих маленьких, нестабильных средоточий боли и страха. Людям суши такого было не понять. Каким образом Джейс успокаивает слёзы, никто до сих пор не понял, хотя их изучал и Виктор, и сам Его Величество Хеймердингер. Одно было известно точно: никто больше не был в силах воздействовать на них. Без многослойных рунных кругов, без многолетних исследований магических записей — никто, кроме Джейса, даже не смел прикоснуться к ним. — Ты не унесёшь её, — с горечью признался принц. — Пожалуйста, не делай этого. «Я обещал тебя не убивать». Девочка фыркнула — и рассмеялась. Громко, насмешливо и совершенно беззаботно, будто за её спиной не бушевало пламя, готовое вот-вот лизнуть лопатки. — Мне лучше знать, — и возвела дуло ко лбу. Джейс понял по её глазам, что она выстрелит. Тонкий палец лёг на курок. — Я обещал Вай! — в отчаянии крикнул он. Дурацкая попытка перед смертью. Девочка могла даже не знать, кто это. Или забыть. Или мало ли под водой девочек с синими волосами... Но это была отчаянная попытка, потому что глаза убийцы смотрели прямо на Джейса, и он давно так не боялся смерти — с того самого дня, когда взрыв чуть не разнёс полдворца. Тогда, кажется, среди воришек тоже была синеволосая девочка. Она совершенно точно была не той, что сейчас стояла напротив. Не могла же быть. Та девочка, маленькая и смешно скукожившаяся на не привычных ей ногах, выглядывала из-за сестры размытым воспоминанием. Она была интересной. Не была убийцей. Не была безумна. Хотя... — Джейс приоткрыл глаза, когда выстрел всё-таки не прозвучал, — хотя между ними было что-то похожее. Невыносимый, воющий крик — только звучал он куда-то внутрь. Ни один мускул не дрогнул на лице убийцы. Только глаза потемнели, налились чем-то мутным. Чем-то, что Джейс иногда разглядывал внутри морских слёз — и не мог наглядеться. Боль. Девушка подняла глаза на Джейса, как будто всё поняла. Будто взорвалась внутри, рассыпалась в соль, как те самые слёзы в роковой день. Она взяла синий шарик без колебаний. Будто не задумывалась, раскрошит он ей руки или нет. Он не раскрошил. Синяя слеза встрепенулась ото сна, но увидела в Джинкс свою сестру — и лишь приветственно замерцала. Девушка ничего больше не спросила. Уронила руку с пистолетом так резко, будто держала её тысячу лет — и скрылась в рычащем пламени. Джейс остался стоять, оглушённый. Ему всё ещё хотелось успокоить девочку. Прижать к себе, погладить по волосам, может быть, поселить её в той самой комнате, где пели для морских слёз ветряные ловцы. Кто знает, заснула бы она мирным сном. Кто знает, было ли ей это нужно.