Русалочка

Что Джейс ненавидел больше всего — нет, не свои обязанности, не тяжесть приближающегося с каждым годом трона. Он ненавидел покидать Виктора. Тот был... словно хрупкий лёд, словно крошечная звезда, мигающая на беззвёздном небе. Непостижимый. Незаметный. Чуть тронешь — сломается; чуть потянешься — исчезнет. Были времена, когда Виктор исчезал стремительно: без предупреждения, когда, казалось, их отношения теплели и полнились... ну, чувством. Или только Джейсу так казалось. Принц чувствовал себя так, как будто игрался с солнечными лучами: они не чувствуются, и мало кто их замечает; они непонятно как появляются в твоей комнате и так же безмолвно исчезают, но... они греют. Виктор был воплощением всего, что доставалось Джейсу просто так. Без достижений. Без обещаний. Без слов. Абсолютно безмолвно. Джейс снова, раз за разом, ласкал взглядом сгорбленную спину, нахмуренные брови в синих бликах волшебных слёз — и не мог вымолвить ни слова. А Виктор был едва ли разговорчивым другом. Временами он с принцем сутками сидели каждый над своей работой, не перекидываясь и парой фраз. Но не было ни мгновения — ни секунды, — когда Джейс не ощущал бы его неслышное присутствие. Виктор был повсюду, всегда: в тенях, в разбросанных отчётах, в остывшем кофе и ночной дрёме над морскими слезами. Только в одном не было Виктора: во всей этой дворцовой мешанине. На собраниях Совета, на напряжённых переговорах, на лицемерных балах и приёмах. И Джейс всегда, всегда ненавидел оставлять друга ради блестящих пустышек, наполнявших его светскую жизнь. Сегодня пришлось уйти снова. Дворец гудел: пожар! смерть! боль! У Джейса перед глазами всё плыло, он и до дома добрался каким-то чудом. Потом ссора с Кейт. Долгие сборы. Прощание с Вай... Отпускание всех грехов — и почему-то тоска. Перед Джейсом вертелся целый калейдоскоп, а видел он только одно: устало сгорбленную спину, местами обгоревший пиджак. Виктор, тяжело дыша, привалился к стене где-то в углу — и Джейсу хотелось подойти, просто посидеть рядом, но он не мог. Отец знал, сколько требовалось морским слезам, чтобы залечить раны принца, поэтому пришёл точно в срок. — О краже той слезы никто не знает, — Хеймердингер тяжело вздохнул, — и никто не должен. Иди успокой Совет: они поверят только твоей лжи. Вздох Джейса вторил отцовскому. Принц вышел не оборачиваясь — потому что иначе плюнул бы на всё и уселся рядом с Виктором, и принялся бы оттирать копоть с его щёк, сдерживаясь, чтобы не поцеловать. Но принц вышел: в мир сияющих пустышек, воющего пожара, синих волн небесного порта, как памятника достижениям человечества, — и мёртвых вод Зауна, как памятника всем человеческим ошибкам. — К слову, о Зауне, — зашептал Джейс королю, — Кейт вызвалась разобраться, мы снарядили её всем необходимым. — И ты спокойно отпустил дочь Советницы?! — шипение Хеймердингера получилось бы забавным, не будь оно таким раздражающим в этом калейдоскопе. Кажется, у Джейса поднимался жар. — Естественно, нет. С ней... мой доверенный человек. За Кейт присмотрят, она будет в безопасности, — или Джейсу хотелось в это верить. Если честно, сначала, когда огненный хаос ещё звенел в ушах, мужчина поддержал запал Кейтлин, но теперь эмоции схлынули — и решение оказалось идиотским донельзя. Как будто Джейс и впрямь был принцем-неудачником, не умеющим продумывать свои действия наперёд. Король окинул взглядом покрасневшего сына (даже с небольшим ростом ему было не занимать грозности), но промолчал. У него тоже было полно дел. Корона давила до головной боли. На плечи многотонным грузом ложились крики подданных и предстоящие заботы о городе. — Надеюсь, ты позаботишься об этом, сын, — Хеймердингер тяжело хлопнул Джейса по плечу и свернул в другой коридор, по своим делам. Принц остался один на один с Советом. Испытания начались.

***

Он выдержал заседание с достоинством. Да, пусть под колкими взглядами, под визгливым страхом придворных и сумбурной мешаниной жалоб, но пробрался — потому что жизнь его научила: когда есть, к чему тянуться, ты не считаешь насмешки тупиком. Джейса тянуло в подвалы. К тихому жужжанию приборов, к синим переливам слёз, к редким всплескам в бассейне. Плеска воды теперь не было, и без него было... пустовато. Чуть-чуть. И ещё чуть-чуть — легче. Джейс верил, что такая сильная женщина, как Вай, преодолеет годы разлуки с миром. Он надеялся, она будет жить счастливо, дабы когда-нибудь его грехи искупились. И надеялся, что русалка вернёт Кейт в сохранности. — Пойдём развеемся? — Виктор тихо подошёл со спины. Обычно он не предлагал такого, но сейчас Джейс глядел в его покрасневшие от усталости, как будто затянутые масляной плёнкой, глаза и понимал, что им обоим нужна передышка. Наверняка Джейс выглядел не лучше. Он безропотно сбросил богатый пиджак, протянул руку тому, к кому тянулся весь этот день, — и наконец-то почувствовал себя завершённым. Пришедшим домой. День остановил гудящую беготню. Остались только звёзды, Джейс и он. И интимное шуршание катакомб и туннелей, наполненных ночной прохладой. Джейс не понимал, как Виктор ориентировался в этих лабиринтах. Эта невидимая подземная сеть проходила даже под дворцом. Она иногда пугала принца: нападение Вай, пролезшей через эти катакомбы, зародило недоверие к таким лазам. Но сейчас, под тихий гул вентиляции, чувствуя едва заметный флёр дыма от остывающего пожарища, Джейс вертел головой, как восторженный ребёнок, и пытался запомнить путь. Чтобы когда-нибудь, когда Виктор будет в таком же раздрае, вести его под руку уже самому. Чтобы быть опорой. Чтобы быть лучше — потому что Джейсу было, к кому стремиться и за кого бороться. — Располагайся, — Виктор мягко усмехнулся, смотря, как принц неуверенно расцветает улыбкой. Под ногами хлюпали разноцветные разводы. Огромная труба выводила городские нечистоты в пропасть — и те потоком летели вниз, в море. Стоял запах сырости, по стенам рос мох. Но всё было неважно, потому что Джейс смотрел не под ноги, а вдаль. Дальше мерцали звёзды. Покачивались пенистые волны. Виктор смотрел на друга с гордостью, как будто радовался, что тот оценил. Что не побрезговал. — Раньше, — Виктор погладил склизкий мох, — этих труб было множество. Они выходили на поверхность по всему периметру города, на обрывах и скалах, и из каждой били огромные струи. В детстве я смотрел на них и думал, что это и есть водопады. Сильный, шумный поток. Я даже купался под ними; вода была такой тёплой... Джейс молчал. У него под ногами, в пропасти, билась морская пучина. Он боялся спросить, как маленький Виктор мог попасть вниз и не утонуть. Он боялся — потому что ответ уже много лет вертелся на языке, и каждый раз принц предпочитал его не замечать. Потому что боялся спугнуть друга неосторожным словом. Боялся разрушить то, что уже было между ними, — ведь он, если честно, был таким неуклюжим рядом с ним. — Эти струи текли беспрерывно. Но теперь, погляди на них теперь, — Виктор улыбнулся, и его улыбка была настолько драгоценной, что у Джейса защемило в груди. — Погляди, где мы теперь. Они все пусты. Они никому больше не нужны. Они ржавеют! Глаза Виктора светились радостью. Красные, воспалённые — но такие счастливые. Такие благодарные. — Всё благодаря тебе, Джейс. Всё это — твоя работа, — он неуклюже приблизился, едва не забыв опереться на трость, и вплёл пальцы в тёмные волосы. — Спасибо. У Джейса перехватило дыхание. «Спасибо» — и его усталость исчезла. Исчезла его злость, его чувство бесполезности. Потому что поглядите — оказывается, он повернул водопады вспять. Он стоял здесь, на месте бывшего ядовитого потока, и смотрел на звёзды со своим напарником. Верным компаньоном. С ним. Джейс не стал ничего отвечать, ибо боялся, что губы его подведут и скажут не то. Или слишком правильное то. Что пузырилось в сердце, что опьяняло. Принц молча повторил жест Виктора и сжал каштановые прядки между пальцами. Чтобы никогда не отпускать.

***

Вай не думала, что всё окажется таким... пустым. Закрытым. Помрачневшим. Ленивое течение носило по кругу этикетки и пакеты. Вай казалось, что это те же пакеты, которые она видела годы назад — просто постаревшие. Обросшие водорослями. Вокруг мусора вилась гнилая аура, и, успев отвыкнуть, Вай с трудом вдыхала этот смрадный запах. Миротворица вообще едва не задыхалась. С болью трогала жабры, испуганно поглядывая по сторонам, — но никому не было дела до того, как странно она дышит. Да это и не считалось странным: каждый был чем-то болен, каждый как-то не так дышал или просто валялся по углам в сладком наркотическом бреду. Поэтому в городе было тихо, как в могиле. Остановились фабрики, построенные с помощью людей (работала лишь крошечная часть обширных промзон: она была переделана под производство наркотиков). Перестали шуметь гигантские водопады канализаций, под которыми Вай с Паудер и друзьями любили барахтаться. Русалы, которые сотни лет назад согласились работать на двуногих, оказались теперь не нужны и слонялись без дела. И всему виной был небесный порт. — Кому нужны фабрики, — ворчал Вандер, перед тем как отпустить Вай в новый Заун, — раньше всем было плевать, что мы подыхали в этом масле и гари, но теперь всем просто плевать. Про нас как будто забыли. От нас сухопутным теперь никакой пользы, так что миротворческие корабли рыщут только при реально крупных облавах. Я сам их давненько не видел. Вандер и не мог их видеть. Он сидел, скрючившись, в своём разваливающемся баре, куда заплывало от силы пара стариков. Он сидел — и вспоминал былое, и путался в призраках воспоминаний. Вандер больше не был городским лидером. Ему стоял памятник в центре Зауна — но, будто в насмешку, Силко выстроил напротив него один из своих клубов, чтобы очумевшие от дозы русалы блевали каменному Вандеру под ноги. Вай затрясло от ярости, когда она увидела это воочию. Клуб был самым высоким в округе, самым заметным. Он был единственным источником шума и света среди покосившихся лачужек. К нему тянулось всё, что ещё было в состоянии плавать. Вай, естественно, приплыла тоже. Миротворица, вся увешанная подводными пистолетами (вот уж не было беды — так двуногие создали подводное оружие), увязалась следом, но её очаровательные попытки не задохнуться в местных водах не добавляли русалке преимуществ. В особо мутных закоулках, где дальше носа не было видно, Кейтлин жалась по углам, как маленькая подслеповатая акулка — зубастая, но беспомощная. Вай не могла бросить девчонку только потому, что они обе искали одну и ту же русалку. Джинкс. Синие волосы, дьявольские глаза. Вай узнала её с первого кривого рисунка, оставленного «преступником» на залитой кровью стене. Ещё тогда, давно, когда капитанша Грейсон, явно заведённая в тупик, принесла первое фото с расследования. Вай старательно врала, глядя ей в глаза, и капитанша делала вид, что верит. Но иногда советы Вай оказывались полезными — и русалка выманивала на них новые фото, чтобы потом, по ночам, выть над ними в своей камере. «Потому что ты Джинкс». Слова, брошенные в запале при сильных сестринских ссорах, было не забыть. Вай собственноручно прокляла сестру — на одиночество и безумие — и хотела расплатиться за свои грехи. Миротворицу было легко сбить с толку, спутать ей планы мести. Миротворица потеряла в грандиозном пожаре многих, и Грейсон в том числе. Кейтлин не рассказывала многого, но её потерянный взгляд молил о помощи каждого встречного. Вай отводила глаза (виновато?) и пользовалась этим, пока позволяло время. — Развлекайся, пирожочек, — хмыкнула русалка, оставляя сухопутную «добывать улики». А сама направилась выше. В чертоги хаоса и разврата, и сияющего богатства: потому что бедняки, у которых кончились людские монеты, давно платили чистым золотом. Она вышла оттуда в ярости. В клокочущей, застилающей глаза ярости — почти как тогда, когда направилась убивать принца. В ушах стоял скучающий голос старухи: она, в общем-то, сообщала то, что было известно всем: «Джинкс — девочка Силко». Теперь Вай стали понятны виноватые взгляды Вандера, его неловкие оговорки. Паудер ушла от него, не появлялась много лет, а он… не попытался её вернуть. Он давно стал лишь заложником воспоминаний, запертым в клетке из мутных бутылок. Силко — вот новый король Зауна. Так Вай и сказала Кейтлин: чтобы было, с кем разделить злобу и боль. Силко — вот истинное зло. Сосредоточение всех бед. — Мы найдём его и убьём, — Кейтлин с обещанием погладила пистолет, подслеповато щурясь в мутной воде. «Мы». Вай согрело это слово. Да, мы: Вандер, и эта миротворица, и ещё куча русалов в Зауне, потому что, вообще-то, не все были готовы мириться с тиранией старого наркобарона. Русалка хмыкнула и незаметно подтолкнула сухопутную в сторону, чтобы та не врезалась в мутный столб. Та вообще едва ли что-то видела, потому что не чуяла вибраций воды, опиралась только на зрение. Глупые двуногие, как они вообще выживали в своём Пилтовере. — Убьём. И всё вернётся на свои места. Вай свято верила в это, потому что тоже была заложницей воспоминаний. Только они были ей не тюрьмой — а целью.

***

Джинкс не была в этом районе уже давно. Так давно, что всё казалось незнакомым: поломанным, разорванным, не таким. Но и она сама теперь была не такая. Может, это была проверка? Показать, что её не трогает прошлое. Показать, что призраки, лающие и жужжащие в голове, наконец склонились перед ней — повелительницей смерти. Русалкой, убившей себя, чтобы убить всех остальных. — Не отставай, — по старой привычке цокнула Сейвика, но сбавила гонор под насмешливым взглядом Силко. Он плыл по этим улицам, как король, и ничто, под его цепким присмотром, не могло помешать его синеволосой принцессе обнюхивать и осматривать старые чертоги. Заплывать куда угодно. Вспоминать что угодно. Ничего больше не имело смысла — ибо всё осталось в прошлом и там же было похоронено. — Ну что, — Силко галантно дал Джинкс проплыть вперёд, — готова? Что за идиотский вопрос. Джинкс фыркнула, свободно и безумно, и рваными, полными веселья кругами вплыла под своды старенького бара, где пахло домом и забвением. Их встретил звон бутылок и весёлый мотив, напеваемый под нос. Старая пластинка крутила любимую песню мерзавки — и Джинкс оскалилась, сразу вспомнив, почему ушла отсюда. Потому что тут жил тот, кто не хотел забывать. Кто жил в воспоминаниях. Кто замер на полуслове, с уродливо вышитой тряпкой в руках (Джинкс почти почувствовала, как сильно она исколола пальцы тогда, когда, маленькая, выдумывала эти узоры). — Ну здравствуй, Вандер, — Силко не дрогнул, не прогнулся под волной воспоминаний, и Джинкс тоже расправила плечи. Будто она была чужачкой. Будто ей не хотелось рассмотреть поближе постаревшее лицо Вандера. Он усмехнулся почти весело. Уж точно беззлобно. Кивнул на стойку: — Ну, присаживайтесь. Силко не сдвинулся с места. Джинкс, нервно и неуверенно, болталась где-то вдали, меж старых столиков. Только Сейвика подплыла поближе, ненавязчиво вставая между Вандером и боссом. Вандер сделал вид, что не заметил дислокации, и плеснул воительнице виски. Та взглянула на подношение грозно, но — Джинкс видела — глотнула оттуда немного, пока Силко осматривал трухлявый зал. Потому что любой в Зауне знал: в бутылках Вандера — лучшее пойло, нигде такое больше не найти. Да и не было необходимости, в нынешний век наркотиков. — Что же привело тебя сюда, друг? — голос Вандера звучал по-светски вежливо, но взгляд не отрывался от скользившей по теням девушки. Этот взгляд невозможно было прочесть. Силко сипло хмыкнул — почти зарычал, — а потом показушно расхохотался. Абсолютно неискренне, и в звуке ржавела боль. Джинкс дёрнулась от неё, растерянно подплыла ближе к барону: мол, я рядом, что случилось? — «Друг»? — выплюнул Силко. — Все мои друзья мертвы. Он приобнял Джинкс за плечи, то ли ободряя её, то ли красуясь перед здоровяком. Сейвика раздражённо дернула уголками рта и ещё раз глотнула виски, прикрыв глаза. — Тогда перед кем же ты стоишь? — Вандер всё ещё усмехался по-доброму, но его пальцы подрагивали, готовые сжаться в кулаки и налиться силой. — Перед призраком, забывшим, что он мёртв? — Силко пожал плечами. — Я-то думал, ты давно сгнил в своей берлоге. Вандер цокнул. Обидно. Хотя... — Справедливо. Но ты ведь знаешь, куда призраки ходят умирать. И ты знаешь, что мне удалось вернуться. Ты же понимаешь, о чём я? Здоровяк угрожающе подался вперёд, и Силко отзеркалил его жест. Чем ближе, тем сильнее пахло ржавчиной: это разгоралась занесённая илом злость, вскрывались старые раны на сердце. — Ты говоришь о нефтяном кольце? — наркобарон насмешливо вскинул бровь. Вандер дёрнулся, бросив взгляд на Джинкс, но она безмятежно вилась вокруг Силко и тот хитро кивнул на немой вопрос: да, она знает; да, она там была. Здоровяк заскрежетал зубами. Боль достигла предела. — Это дела давно ушедших лет, — продолжил Силко, — кого они теперь волнуют? Ты вернулся тогда, потому что был достоин жить. Но что сейчас? Уверен, что не развалишься, если выглянешь из своей норы? — рассмеялся барон. — А я нужен тебе снаружи? — Вандер отзеркалил усмешку. — Иначе зачем бы ты пришёл. Силко склонил голову: справедливо. Потёр по привычке шрам, в сердцевине которого держался морионовый глаз — в память об увиденной пустоте. В память о том, что колебаться внутри пустоты нельзя: если решил жертвовать кем-то — жертвуй немедля, иначе древние силы нацелятся уже на тебя, отгрызут от тебя кусочек. — Ты мне уже давно не нужен, — устало вздохнул Силко. И это было правдой, но отчего-то барон был ей не рад. Вандер тоже не выглядел радостным. Тяжёлый, по-старчески мудрый взгляд бродил по лицу старого друга, и больше ничего не ёкало в груди. Боль, резко выплеснутая при встрече, так же резко затихла. Они давно стали друг другу чужаками. — Так что налить? — Вандер прокашлялся и отвернулся к стеллажам, загремел бутылками. — Паудер, ты что любишь? Могу поспорить, что-нибудь из этого тебе точно будет по вкусу... — Не зови меня так, я — Джинкс, — девушка нахохлилась, но её, кажется, все проигнорировали, каждый погружённый в своё. Русалка обиженно вильнула хвостом и смахнула им со стойки пустой бокал Сейвики. С тенями было веселее. Она снова уплыла в глубь зала, чтобы слушать призраков и душить голоса в голове. Потому что внешнее и внутреннее звучало в унисон. Как будто бы Джинкс не выкинула прошлое из своей жизни. Силко уселся за стойку, беззлобно потирая шрам. Они с Вандером делали вид, что не замечали друг друга: неприятно, нелепо было смотреть на постаревшие лица друг друга. Легче было сдувать ил с воспоминаний, крутить их и так и эдак — и заканчивать разрывом в нефтяной пустоте, где каждый выбрал предать другого. Первой надоело, конечно же, Сейвике. Она бросила взгляд на Джинкс: та игралась далеко, уже где-то на соседней улице, проскользнув через детский лаз. Хорошо. — Ты же слышал, что случилось в Пилтовере, — вышибала понизила голос. Вандер напряжённо кивнул. Его взгляд непроизвольно метнулся к музыкальному автомату: к пластинке, крутившей задорный мотив (поставленной, очевидно, не им), но мужчина быстро взял себя в руки. — Так вот. Двуногие требуют выдать малу́ю. Как зачинщицу. В ответ обещают не высылать карательный отряд. Теперь Вандер встревожился по-настоящему. Пальцы наконец-то сжались в кулаки, суставы затрещали. Он впился взглядом в Силко. — И? Ты отдашь её? Здоровяк был готов драться хоть сейчас: следы старости слетели вмиг, будто их и не было. Но Силко наконец-то поднял глаза — и Вандера встретил больной, абсолютно потерянный взгляд. Уязвимый. И у короля Зауна была слабость. Вандер подумал: зайди сейчас Силко в нефтяную пучину, вышел бы он оттуда живым? Если морионовая пустота не прощала любви. — Говорят, Вай всё ещё жива, — барон покосился на беззаботную Джинкс. Та замазывала свои детские рисунки, будто одержимая: то ли весело, то ли зло. По безумному лицу было не понять. — Я... не смог бы её тогда остановить, — оправдание звучало жалко, Вандер и сам знал. Но захотелось сказать его хоть кому-то — и Силко понимающе кивнул: едва заметно — но с плеч здоровяка будто груз упал. — Мне плевать, что там с этой девчонкой, — Силко поднялся, подзывая Джинкс. — Просто сделай так ещё раз. Подними любые связи. В Зауне за тобой больше никто не будет следить, никто не будет охотиться. Я пришёл сказать, что ты отныне свободен... до тех пор, пока Джинкс в порядке. — Я бы и так тебе помог, — Вандер наконец-то вспомнил, что так ненавидел в друге: его святую убеждённость, что достичь желаемого можно только через страх. Барон хмыкнул, залпом допивая свой виски. — Я не принимаю помощь от нищих. Обычно это они просят меня. Так что и ты... хм. В общем, понадобится что угодно — можешь связаться с Сейвикой. Силко поманил девушку за собой и покинул бар. Вандер шутливо отсалютовал вышибале: Сейвика единственная кивнула ему на прощание. Немой уход Джинкс пришлось принять как должное. Как то, что заслужил. Он и так сделал этой девочке очень больно. Нельзя, чтобы ей стало ещё больнее. Ещё немного — и она взорвётся, и, может быть, сотрёт в морскую соль целый Пилтовер. За Пилтовер потом пришли бы мстить, а Вандер не хотел, чтобы повторилась бойня многолетней давности. Значит, пора было выйти наружу. Чтобы вернуть всё на свои места.