Русалочка

В последнее время Силко был нервным. До этого он не приходил в тихий уголок Джинкс просто так: знал, что это её место. Последний оплот прошлого: какие-то старые игрушки, куклы с лицами мертвецов, её первые бомбы, её разработки на будущее. Её хаос, спящий под бережный перезвон стеклянных погремушек. Джинкс сделала их сама, когда устала мучаться снами о ветряных ловцах, убаюкивающих её перед взрывом. Силко приходил молча. Обычно он делился чем-то: так, чтобы Джинкс не понимала, но слушала — чтобы хоть кто-то слушал. Чтобы было, кому рассказать, что на душе, — а не только отдавать приказы. Но теперь русал молчал. Усаживался на протёртые диваны или насесты из водорослей — Джинкс раскидывала их повсюду, потому что любила гнездиться по углам — и тяжело смотрел в одну точку, пряча взгляд. Джинкс пару раз оглядывалась, но её всё больше завлекала идея: о пустоте, о крушении золотого города и, возможно, свободе. Иногда она даже забывала, что за спиной кто-то сидит. Даже вздрагивала, когда мимо проплывали чужие мысли с едким запахом отчаяния. К убежищу Джинкс подплывала Сейвика, приходили разные служки из банды, посыльные или просто любопытные — но никто не решался войти. А Силко не выходил. Смотрел угрюмо из тёмного угла — и пришельцы уплывали в страхе. Одна Сейвика, как упрямая псина, таскалась сюда ежедневно, раздражая Джинкс. Но она хотя бы приносила еду — потому что без еды Джинкс давно потерялась бы внутри себя и засохла бы снаружи. Превратилась бы в забавный скелетик. Русалка хихикнула. Нет, ей никак нельзя было засыхать. У неё в руках росла и строилась огромная — реально огромная! — пушка. Базука. Настоящий зубастый монстр — всем монстрам монстр! Чудовище, вылезшее из морионовых далей. Прямо как Джинкс. Прямо как Силко. Прямо как... Вандер? — Мой друг, — девушке показалось, она бредит. Серьёзно? Стоило только подумать о нём — как он появился? — Ты что, реально призрак? — фыркнула Джинкс, заливаясь смехом. Что за нелепица. Прямо здесь, перед её убежищем. Перед Силко. Перед всем Зауном! Восставала легенда. Ползающие по подворотням наркоманы наверняка глаза себе все выглядели, раздумывая: это такая галлюцинация у них или нет? — Поговорим? С глазу на глаз, — Вандер приветливо улыбнулся, как ни в чём ни бывало. Джинкс видела: это не его «рабочая», не нейтральная улыбка. Эта улыбка была тёплой, с морщинками вокруг глаз, с едва заметными ямочками на щеках. Вандер улыбался для Силко — так, как мог улыбаться только своим детям. Тем детям, которых давно уже потерял. Джинкс видела. Она всё видела. Как у Силко ёкнуло что-то в груди при виде этой улыбки, как он растерянно подался к ней — по старой памяти. Потом дёрнулся, конечно, нацепил на себя презрительно-холодный вид, но Вандера было не провести. Здоровяк усмехнулся по-тёплому, будто всё шло так, как он и думал. Он без страха вплыл в пределы убежища, даже не спросив разрешения. Силко молча подвинулся на диване. Джинкс ревниво фыркнула, но Вандер потрепал её по голове, чем, бывало, бесил её в детстве — и русалка как-то сразу затихла, растерянно смакуя тепло в груди. Теперь она понимала Силко, пожалуй. — Погуляешь где-нибудь? Недалеко, — босс взглядом извинился перед Джинкс: за то, что выгонял из собственного пристанища. За то, что прервал. Но ничего страшного — всё как раз было закончено. Монстр спал, убаюкиваемый перезвоном бутылочных осколков; Джинкс прикрыла его одеялом, чтобы чужие взгляды его не разбудили. — Ничего не трогать, — она показательно пофыркала и выскользнула наружу. Оба мужчины проводили её улыбкой. — Ну и что ты нашёл? — Силко откинулся на диван, отворачиваясь от Вандера. Его запах, совсем рядом, и так бередил память. Здоровяк пожал плечами. Вытащил из-за пазухи пряные водоросли, которые Силко в своё время грыз пачками, пока не вышел на сушу и не открыл прекрасный мир дымящих сигарет. Как жаль, что под водой ничего не могло гореть. Барон проигнорировал протянутую водоросль, а вот Вандер зажевал. — Старых каналов больше нет. Все погибли. По твоей, между прочим, вине, — Вандер поднял на бывшего друга злой взгляд, но тот равнодушно крутил в руках нож. Морионовый глаз лениво мерцал в темноте — потому что был ещё чернее. Чернее самой ночи. — Тогда ты мне, выходит, не нужен? — Силко лениво улыбнулся. Вандер пожал плечами. Он не знал: каждому, кому улыбался Силко, кроме Джинкс, грозила скорая смерть. — Точно ли не нужен? — он бесстрашно провёл рукой по чужим плечам, пока ладонь яростно не скинули. Силко наконец-то на него посмотрел — в его глазах читался приговор. Но Вандер не боялся, если честно: друг столько раз хотел его убить. Даже оставлял в пустоте, на съедение призракам. И всё равно почему-то Вандер возвращался. Возвращался к нему. — Одно движение — и мои люди пустят тебя на корм акулам, — Силко кивнул на сторожащие подворотни тени, заводя пальцы для щелчка. Вандер только добродушно усмехнулся. — Брось ты — пуганого не напугать. Давай... я вот что подумал: давай договоримся с Пилтовером снова? Не так, как требуют они. Не силой. Сядем за стол переговоров, или что там у них — и договоримся. Вместе. Вандер взял руку Силко в свою. Неосознанно отметил, как она исхудала, покрылась выпуклыми шрамиками — то тут, то там. Пальцы пробежали по этой шершавой дорожке, пока Силко не вывернулся из хватки. — Пошёл вон, — за бешенством он скрывал дрожь слабости. Дрожь того, от чего снова отказался. Дрожь того, что нельзя было вернуть: потому что оно сгнило в нефтяной пучине. Потому что тогда, много лет назад, Силко выполз оттуда совсем новым русалом — королём, неспособным любить. Никогда не оборачивающимся на прошлое. Вандер всё сидел рядом. Выискивал что-то во взгляде Силко. Не нашёл. — Это была моя последняя попытка. Разочарование в его глазах не задело Силко сейчас, но он поморщился от старых воспоминаний: от тех, когда ненависть, гнев, желание убить в этих глазах разделили жизнь барона на до и после. Вандер продолжил: — Мы друг у друга — это всё, что мы когда-то имели. Это было много лет назад, но поверь: даже сейчас ничего не изменилось. Я всё ещё знаю тебя, как себя. Могу догадаться, что ты задумал. Могу переиграть тебя, — здоровяк скупо усмехнулся. — Всё ещё считаешь себя равным мне? — барон наигранно улыбнулся. — Плыви отсюда. Ещё раз увижу — выжгу тебе глаза. Вандер пожал плечами: — Для этого как минимум надо выйти на сушу. Вода ведь не может гореть. Силко дёрнулся от своей ошибки (эх, слишком часто работал на суше — перестал различать Пилтовер и Заун). Вандер беззлобно хохотнул. Расправил плечи, будто всё для себя решил. Он выплыл на улицу, как новый король. Как соправитель. И почему-то ни одна шавка не посмела перекрыть ему дорогу.

***

Джинкс не сиделось на месте. Она, устав подслушивать — всё равно ни черта не поняла, — облазила все уголки в окрестностях. Пошугала крабиков, поковыряла со стен разноцветные от масел водоросли. Скукота. Что Джинкс ненавидела больше всего на свете (но не больше принца, конечно же) — это ждать. Когда уже всё готово. Когда всё решено, всё сделано — и нужно просто прожить какое-то время без движения, пока мир не перестроится. Джинкс оставалось только нажать на спусковой крючок. А, упс, ещё достать морскую слезу из пустоты — но эта бездна теперь была как родная. Ничего особенного и страшного. Любой, кто выбрался из неё однажды, неуловимо менялся, потому что в нём оставалась морионовая частичка. Неуловимо что-то на сердце успокаивалось, холоднело. Любые страсти, любая горечь — всё было ничтожным по сравнению с вечностью, с абсолютом и тьмой. У каждого, кто выбрался из пустоты, душа была чернее ночи. Закономерно: ничего не осталось внутри самой Джинкс. Ничегошеньки. Поэтому она испугалась, когда увидела в подворотне красные волосы. Красные. Мать его. Волосы. В центре Зауна. У Силко под боком. В кислотной воде, на улицах, где если ты чуть ярче тени — ты покойник. Алые волосы. Будто пожар, будто огонь посреди цветущего водорослями хаоса. Как же жаль, что под водой ничего не могло гореть. — Ты не настоящая, — выдохнула Джинкс, истерично обхватывая себя за плечи. Она пустая. Она взрослая. Она новая. Её душа чёрная, как смерть, и в ней нет места для Паудер. Но именно маленькая, растерянная девочка вдруг застыла посреди Зауна, позорно смахивая слёзы с щёк. Девочка, которая задыхалась от ужаса: осознала, что за всей её крутизной, за кровью и пожарами всё ещё крылось что-то детское. Поход в пустоту ничего не поменял?.. Из морионовых недр на Джинкс, проказливо улыбаясь, смотрела всё ещё живая кроха, сжимавшая в ладонях морское горе. Ведь её оставили его сторожить. — Паудер, — ласково выдохнул красноволосый призрак и сжал в объятиях так крепко, что затрещали кости. Джинкс поняла: это всё реально. Зелёные обрывки водорослей будто застыли, мерно качаясь вокруг. Всё стихло. Всё сгнило. — Я так скучала, — пробормотала Вай куда-то в плечо сестры. Вай. Почти забытое имя. Почти стёртое, затянутое голосами, фоновыми шумами и липкой нефтью — но только почти. Эти проблески, эти обрывки из детской памяти бились у Джинкс в висках, пока она пустым взглядом следила за тем, как мусор танцует уродливые танцы. — Уплывём со мной? Уплывём? — доносились до неё просьбы Вай. Та почему-то торопилась и оглядывалась по сторонам, в поисках опасности, — не понимала, что главная опасность в этом городе грелась её руках. — Куда?.. Танец перед глазами складывался в образы. Образы складывались в звуки. Звуки рождали боль. Джинкс знала: посмотри она сейчас на сестру, её голова взорвётся. Поэтому она держала глаза куда-то поднятыми. — Домой. Конечно же, домой, — Вай сказала это как само собой разумеющееся. Ну конечно, сестра же его не теряла, этот дом. Она его бросила. Это другое. Джинкс пробрал смех — горький, разочарованный. Потому что она всё поняла. Потому что голоса в её голове твердили: ты говоришь с призраком. Ты говоришь пустые вещи, на мёртвом языке. И никто, кроме иссохших скелетов в морионовых недрах, не поймёт ваш разговор. — Мой дом там, — Джинкс махнула рукой в сторону своего убежища. Туда, где под одеялом дожидался своего часа механический монстр: чтобы разом истребить всю боль, что накопило человечество. — Но... Вай ничего не понимала. Вай испугалась. Разочаровалась. В общем — зеркально повторила Джинкс, и это подняло в смоляной душе ярость. — Мой дом там! — на крик из закоулков повысовывались всякие тени, начали смотреть затуманенными наркотой глазами — слетелись как мотыльки на яркий огонь. Вай болезненно задохнулась. Её волосы пылали посреди улицы, превратившись в мишень. Мотыльки подбирались всё ближе к пламени, шипя и скалясь на свет — но не в силах не тянуться. — Паудер! — крикнула она в отчаянии. Но сестринский крик заглушили внутренние голоса — или его поглотила морионовая пустота? Джинкс глубоко задумалась над этим фундаментальным вопросом. Водоросли закружили вокруг неё в танце — каким же уродливым, каким же изящным он был. — Джинкс, — Силко вписался в этот танец идеально. Подплыл бесшумно, обхватил за плечи, давая отмашку своим гончим, — и всё наконец-то стало по-старому правильным. Вай не могла ничего, кроме как спасаться. — Правильно, плыви, русалочка, — Силко весело (и зло) выдохнул в синие волосы, — мы покажем тебе, что такое страх. Мы покажем. Мы покажем им всем. Джинкс смотрела в спину сестре, но не понимала — что хотела ей показать? Что могла?

***

Среди подводной грязи была одна важная, самая мерзкая грязь: не гниющий мусор, не масляные разводы — а кровь. Русалочья кровь. Она была терпкой. И пусть её было немного, из-за этого её свойства — терпкости — все знали, что каждый день в Зауне кого-то ранят, убивают или просто колют наркотой от скуки, под кислотную музыку протыкая вены. Русалы, обезумев, истребляли сами себя. Вай поняла: ей не укрыться, не спастись. Просто потому, что жестокость была в самой сути этого нового города: больше никаких «нейтральных», «воздержавшихся» от свор — никаких пограничных мнений. Ты либо охотник, либо жертва. Русалка металась в лабиринте труб, в клубах ила и ядовитых газов. Она чуяла погоню всем своим существом. Пока Вандер спокойно плыл по центральным улицам, всё полнее вживаясь в роль старого короля, Заун нашёл новую всеобщую цель. То, на что можно скалиться всем. То, на что рука поднимется даже у самых забитых и немощных — просто чтобы потешить своё эго, забыв про безнадёгу. «Ты не проживёшь и до утра», — мрачный голос Вандера раздался в голове Вай. Это был голос разума. «Ты не можешь бросить сестру, тупица», — процедил её собственный голос. Это говорило её упрямство. Ты не можешь. Ты не смеешь. Ты «не». Сплошное «не». Оно оскалилось на Вай из всех углов — и она неудачно вписалась в поворот. Эх, всё-таки годы заключения сказались на сноровке. — Ты не уйдёшь, — прорычали в унисон её внутренние страхи и внешние преследователи. Вай сжала кулаки, готовая биться с ними всеми. Но странно — раздался глухой свист, запахло чем-то незнакомым, что иногда ощущалось на одежде капитанши Грейсон. Порох, модифицированный гениями убивать под водой. — Ты вовремя, — прошептала Вай, чувствуя предательскую дрожь по всему телу. За её спиной расцвели алые облака — и ей было страшно оборачиваться. Просвистело ещё несколько выстрелов, кровь вокруг стала гуще. Вай не выносила этот запах, её трясло. Она зацепилась взглядом за миротворицу, подслеповато щурившуюся в облаках ила — и вцепилась в этот образ, как в маяк. «Спасибо тебе. Спасибо». — Я же говорила, что отлично стреляю, — Кейтлин усмехнулась, держа пистолет наготове. До Вай только сейчас дошло, что «напарница», вообще-то, могла быть куда опаснее и матёрее, чем казалась. — Все почуют кровь. Уходим. Вай звучала холодно, но её протянутая в ожидании рука говорила сама за себя. Русалка смущённо кашлянула, когда Кейт улыбнулась — слишком понимающе, слишком озорно. Как глупо смущаться, когда за спиной рушится весь мир. — Не смотри на них, — шепнула миротворица, отводя трупы чётким взмахом хвоста. Она уже неплохо управлялась им. Вай иррационально почувствовала гордость.

***

К моменту, когда они добрались до убежища, весь Заун стоял на ушах. Девочку Силко хотят забрать миротворцы и призраки. Вандер стал вторым королём (старым? или новым?). Силко хочет стать королём всего мира. Столько новостей — и половина из них слухи, один страшнее другого. А всё из-за чего? Из-за того, что в Заун, спустя столько времени после последней бойни, спустились посланники Пилтовера: открыто, по старым трубам, конструкцией напоминающим лифт. Люди стояли на своих странных ногах, дышали своим странным пыльным воздухом, застыв за стеклом в проржавевшем обрамлении. Что-то вроде капсулы переговоров. Только пришли в Заун не договариваться. Лишь требовать и угрожать. — Капитан Маркус, — выплюнула Кейт, как только услышала новости от Вандера. Ну да, кто же ещё мог заменил погибшую Грейсон. Бар гудел как никогда: прибывали всё новые посетители, и все тянулись к Вандеру — робко, нагло, либо приветливо. Все, кто был недоволен властью Силко. Все, кто был недоволен появлением миротворцев — ибо «Что же это, новая война?!» Всех посетителей объединяло одно — память. О старых деньках, когда всё было не так плохо. О стёртых годах, которые очень хотелось вернуть. И Вандер, как последняя надежда, принимал их всех, стряхивая с себя старость и горечь поражения. — Ещё поборемся, — смеялся он, болтая то с теми, то с другими — и очаровывая заново каждого. Только Вай видела: глаза его не смеялись. Они были больны какой-то идеей, после осуществления которой Вандер не надеялся ни на что. Кажется, это был последний безумный бросок — либо к счастливому будущему (прошлому), либо в пропасть. Может быть, сидя столько лет в затхлом баре, Вандер потерял всё, ради чего был смысл беречь себя. Вай разрывалась между своими планами, обязанностями и желанием поговорить со здоровяком. Его было никак не выцепить из толпы, но он сам вспомнил о ней, среди гула разговоров и собственных планов. Подплыл, легонько хлопнул по плечу: — Ты же знаешь, что тебе надо убираться отсюда? «Отсюда» — это из Зауна. Вай кивнула. Крошечный бар старых мечтателей не мог сравниться с налаженной системой Силко. Её поимка была вопросом времени. И кто знал, что тогда сделает с ней наркобарон — за то, что Вай посмела явиться к его творению и разрушить его под корень. — Маркус задумал что-то ужасное, — согласно закивала Кейтлин, — но мы можем попытаться это остановить, пока не стало поздно. У меня есть мам... связи. Кхм. В городском Совете. — Отлично. Тогда можешь передать им это, — Вандер склонился к миротворице: так, чтобы было слышно только ей. Та выглядела потрясённой, но тем не менее воодушевлённой — и Вай это не понравилось. Её чуйка кричала, что что-то не так. — Вы точно уверены? — На все сто, девочка. Ничего не бойся, — Вандер улыбнулся по-отечески и хитро подмигнул: — Я обещаю только то, что могу исполнить. Кейт улыбнулась. Неуверенно, но так же тепло, как улыбался ей Вандер. Вот поэтому люди тянулись к нему. Тянулись, как мотыльки, ибо не могли не тянуться к теплу и свету. Даже если сами того не хотели.