***
Вай будто застыла на эти пару дней. Всё — от Совета до сбора военных кораблей — слилось в один поток. Кейт была в таком же ужасе, но тем не менее бегала по инстанциям, до хрипоты спорила с матерью, даже пыталась пробиться к принцу. Её метания были бесполезными, но очень важными — для неё самой. А Вай застыла. Согнулась от осознания: вот так когда-то принимали решение, бомбить её родителей или нет. Восставших, бедных и очень отчаянных борцов за лучшую жизнь. Вай всегда казалось, что та битва была эпичной. Что Пилтовер — даже если победил в итоге — выл тогда от ужаса. Но нет. От ужаса выли только сердца русалов. Сердца людей же ликовали (даже если помнить о таких, как Кейт, — тех всё равно было меньшинство). Может быть, в этом и была разница между их расами. Одни линии на руках… Одинаково красная кровь… Но. Разница была в голове. В вере. Люди верили, что защищают себя. И русалы верили, что защищают себя. Просто они защищали себя друг от друга, а не от внутренних демонов, пожиравших оба народа. — Я должна спуститься. Корабли должны были вот-вот отойти от пристани. Скрипевшие от долгого простаивания, они наводили ужас одним своим видом. Сердце Вай — болевшее, метавшееся — хотело обогнать их как можно быстрее, дабы встретить уже под водой. — Вай, это опасно. Мы можем что-нибудь придумать, они пока что планируют атаковать только пустые заводы. Только наркобазы. Никаких лишних жертв. Кейт цеплялась за тёплые руки русалки (такие же, как у неё — человека), гладила алые волосы русалки (такие же мягкие, как у неё — человека), смотрела в такие же, как у неё, русалочьи глаза. Она сама себе не верила, все её слова лились потоком — лишь бы удержать, лишь бы сохранить. Но Вай слушала без интереса — как будто белый шум. Русалка ласково прижалась к миротворице: впервые так открыто, неумело и скупо. — Разве бывают войны без жертв? Одна фраза Вай — и поток чужих слов сменился потоком слёз. Кейт плакала некрасиво, задыхаясь. Потому что всё рушилось под треск ржавых моторов. — Я буду бороться за вас всех. Здесь, — миротворица сжала значок на своей форме, будто пыталась защитить смысл своей профессии. «Нести и защищать мир». Вай не ответила. Кивнула понимающе — и скрылась в лабиринтах, покидая солнечный Пилтовер. Теперь точно навсегда. Забавно: когда Вай хотела вернуться к прошлому, она не имела в виду, что принц снова станет для неё далёким чудовищем, похожим на сказку про морских монстров. Или что Заун — яркий и ядовитый в её отсутствие — вернётся к тихому горю. Иногда прошлое хотелось бы оставить в прошлом. — Ты в море? — из тени вынырнула другая тень. Вай аж подпрыгнула: настолько невесомыми были шаги. Хотя шагам не с чего было быть тяжёлыми. Тот, кто вышел на свет, сам был тонкий, как скелет. Руки у этого скелета дрожали, ноги цеплялись друг за друга. Кожа казалась синей в сумерках катакомб. — Хреново выглядишь, — усмехнулась Вай. — Даже хуже, чем обычно? — Виктор приподнял уголки губ, но глаза его не смеялись. Вай, наоборот, затопило нервным счастьем: наконец-то она видит кого-то своего. Она никогда не думала, что деление на русалов и людей станет таким важным. — На самом деле, у меня для тебя кое-что есть, — Виктор полез в карман. Он всегда говорил только по делу. Только с одним человеком он делал исключение: болтал о чём угодно, или сидел рядом и молчал, не пытаясь перейти к работе. Но увы, сейчас этот человек-исключение был объявлен русалами главным дьяволом. Остался ли тот человек на особых правах... в этот раз? — Неси аккуратно и старайся не трясти, — он протянул Вай коробочку. Внутри что-то звякало и как будто пело — протяжно, бессильно и очень знакомо. Вай слушала такие колыбельные почти пять лет, пока глотала хлорированную воду. — Слеза?! — она с ужасом отшатнулась. Руки отяжелели: потому что на них бесконечно стыла кровь её друзей. Майло. Клаггор. Их лица, стираемые в соль, всё ещё снились ей в кошмарах. Вай так и не смогла перебороть страх к этим кругляшам. — Если вернее, то ключ к спасению. Слухи донесли, что твоя сестра изобрела нечто, преобразующее слёзы в оружие? — Виктор всегда говорил робкими вопросами. И даже когда заставлял участвовать в своих дурацких экспериментах, он делал это так, как будто это его кто-то заставляет. Он был хрупким, неуверенным в себе и дурацким — на своих слабых ногах. Но чем Виктор точно обладал, так это до опасного острым умом. — И зачем тебе оружие? И как, ты думаешь, я донесу слезу? — Что до слезы, — Виктор улыбнулся неуверенно, — то коробочка её стабилизирует. И я сделал так, что она не взорвётся, даже если её достать — до тех пор, пока я ей не прикажу. — Прикажешь? Что? Какого хрена, так можно было? — Вай осторожно пощупала футляр. По словам Виктора, его можно было открыть — но даже смотреть на слезу не хотелось: она была исчадьем морских глубин. — Мы разрабатывали это с Джейсом очень долго... синхронизацию. Подстраивание. Как оказалось, у слёз есть хозяева, а у хозяев — горе. И хоть изначально слёзы появились как раз потому, что боль русалов была невыносимой, такой, что море собирало её и вот так от неё избавлялось — всё же было много странностей. Что выводит слёзы из равновесия? Почему рядом с Джейсом они в состоянии покоя? Множество вопросов. Мы изучали этот феномен много лет... — А можно покороче? — Вай как бы сбегала в осаждённый Заун, а не слушала ход лабораторных экспериментов. — Покороче?.. Улыбка мужчины снова вышла кривой и виноватой. Если честно, очаровательной. Пожалуй, Вай понимала, что Джейс мог находить в Викторе — но не понимала, что он нашёл в Джейсе. — Упрощая, мы переделали слёзы. Уговорили их. Они раньше чувствовали хозяев на близком расстоянии, но теперь чувствуют их повсеместно — и могут передавать эту способность другим слёзам. Иными словами, они... сообщаются. Пока хозяев не постигнет повторное горе, они не взорвутся самостоятельно. — Ну, а если у кого-то из хозяев беда? Их всех что ли накроет? В смысле слёзы. — У них есть... что-то вроде чувства лидерства? — опять эта дурацкая интонация, дурацкий взгляд: мягкий — по отношению к чужому горю. Возможному оружию в перспективе. — Если есть счастливый хозяин, все шарики потянутся к его слезе и спокойно уснут. Но если у хозяина случится непоправимое горе... другие поддержат. И запоют в унисон. — И... что случалось, когда они так пели? Виктор смущённо пожал плечами, будто вспоминал забавную историю: — Они взрывались даже рядом с Джейсом. Благо, слёз была всего пара — но ударная волна была как будто от десяти. Думаю... если они взорвутся все, это пробьёт какое угодно препятствие. — И ты определённо собираешься их все взорвать, — так вот почему. Так вот в чём был план. Вай видела это в глазах Виктора: он тоже выбрал сторону. — Принц знает об этом? — он выбрал, и впервые это был не Джейс. Виктор покачал головой. «Нет». — Ты держишь в руках... мою слезу. И она главная. Самая... счастливая. — И как ты сделаешь её главным горем? Чтобы точно спровоцировать взрыв? Виктор не ответил. Улыбнулся бледно. Неуклюжий, с громоздкой тростью — но сталью в глазах. — Отнеси слезу своей сестре. Уверен, у неё есть оружие, которое сможет защитить Заун. Которое… сделает меня, заунца, спокойным. Чтобы город не оставался безоружным, если люди вдруг изменят свои планы и откроют огонь по жилым кварталам. Вай сжала коробочку. Улыбнулась горько. В её руках лежало чудо, способное защитить её семью от вторженцев. Другое дело, могло ли оно защитить от подводных монстров? Не выдуманных, а тех, что терзали город наяву?***
Глаза убийцы выжигали дыру в спине противника. Один — чёрный, другой — уставший, с проступившими красными капиллярами. Кровяные дорожки пульсировали по белку в такт венке, бившейся на виске. Силко пытался — и не мог выбраться. Давно забытые чувства: загнанности, неспособности пошевелиться. Чёрт, обычно это он загонял русалов в ловушки. — Ты ведь знаешь, что меня будут искать. Вандер не ответил. Он удивительно расцвёл за эти дни: расправил плечи, достал золотой запас алкоголя, развалился в кресле. Будто король. Будто у него под хвостом лежал целый Заун, а не ржавый завод с терпким запахом химикатов. Силко знал, что кроме этих заводов и бара у Вандера ничего не осталось. И то — его некогда прибыльные заводы оказались заброшены не после ухода людей, а только после того, как из моды вышел крепкий ром (ядрёный — вот где чистое забытье, в отличие от современной синтезированной параши). Сейчас рядом строились новые лаборатории, каждый год случался передел территорий — но те самые заводы никто не трогал. «Потому что воняет неимоверно», — цинично ответил бы Силко, спроси у него кто-нибудь о причине. Но настоящая причина была другой. Эти заводы... эти гигантские гниющие монстры, забытые под водой, были слишком ярким воспоминанием о кровавом труде. Тут пахло безнадёгой, разбитыми судьбами и преданным доверием. Здесь люди стали хозяевами, русалы — рабами. Горькие и забытые богами места — очень в духе Вандера. — Могу угостить перед смертью, — здоровяк отсалютовал бокалом и подмигнул, и Силко поклялся: если ему удастся как-нибудь выбраться из пут, он сначала плюнет в эту наглую рожу и только потом прикончит заклятого друга. Какое же ностальгическое чувство: беспомощная, жалящая злость на него. Только кипящей влюблённости больше не было. В конце концов, Силко был немолод — и юношеские чувства больше не трогали его. — Да уж, много воды утекло, — Вандер прихлёбывал свой ром, задумчиво оценивая связанного друга. — Годы нас обоих не пощадили, — Силко вернул оценивающий взгляд. Просто чтобы не проигрывать. Просто чтобы тянуться по старой привычке — к нему. Каждый раз дотягивать лишь до уровня друга, ибо Силко был слабейшим в их дуэте. Однажды он и до статуса «друга» не дотянулся. Не удержал планку. Только набил шишек, приобрёл те самые шрамы. Как-то замер внутри и привык к этому: к выжженной бездне вместо совместных воспоминаний. К холодному расчёту вместо глупых мечт о лучшем Зауне. К смерти, постоянно дышащей в затылок. Силко был уверен: Вандер не имел ни малейшего понятия, каково это — смотреть на мир сквозь пустоту. Ну, потому что он, очевидно, не терял глаз и не выпрашивал новый у мазутной жижи. — Мне всегда было интересно, из чего ты его сделал? — Вандер, как всегда, легко подстраивался под чужие мысли. Именно потому в своё время Силко обманулся: решил, что мысли у них двоих совпадают. Барон пожал плечами. Вдали послышался рёв ржавых моторов: так звучали фанфары, приветствующие крах города. — Когда мы были в той бездне — он появился тогда, когда ты выколол мне мой собственный глаз. — И он светился синим? И как? Ты его просто в нефти обвалял и вставил? — мягко усмехнулся Вандер. Будто Силко не сидел и не сгорал перед ним от стыда за то, что тот так быстро догадался. — Моё горе всегда со мной, — барон пожал тонкими плечами, складывая губы в улыбку. Он чувствовал, что проиграл. Хотя, кажется, бой даже ещё не начался. Не слышались взрывы, не было стенаний. Город просто замер. Задержал дыхание, провожая карающую тень над головами. — Они идут сюда, — Вандер кивнул на корабли. — Знаю. Я их сюда и привёл, — вот только предполагалось, что Вандер соберёт тут приспешников, дабы вырвать былое звание короля. Как жаль, что этот идиот мнил себя королём по праву, а не по власти. Думал, что его жертва кому-то поможет? Думал, что он несёт ответственность за этих людей? — Они все даже имени твоего не помнят. Им давно плевать. Все они. Просто грязь под ногами. Просто шавки в поисках новых хозяев, кормящих их новой дозой. Все «они». Весь Заун. Представления Вандера о правлении давно устарели. — Пускай не помнят, — пожал здоровяк плечами, встречая смертоносную тень ухмылкой, — главное, чтобы помнил ты. — О да. Такую мразь забыть нелегко. Силко улыбнулся Вандеру своей самой страшной улыбкой — предвещающей смерть. Теперь — встречающей её. Так они и сидели, улыбаясь друг другу. То ли друзья, то ли враги. «Интересно, любил ли ты меня когда-то?» — взбрело в голову Силко. Под звук рвущихся снарядов он не успел задать этот вопрос. За его спиной расцвела бездна.