Русалочка

Лишь бы не выблевать весь страх себе под ноги. Лишь бы не стошнило. Лишь бы Джейс вытерпел эту пытку достойно. Хотя как ты можешь оставаться «достойным» — если идёшь нести разрушения? Силко задумал что-то. Джейс плыл на казнь: его рука даст отмашку, его приказ начнёт что-то ужасное. Что-то, от чего будет не отвернуться. Город за его спиной ликовал и провожал корабли, будто те уже победили. Будто не плыли сбрасывать бомбы на безоружных. Джейса это убивало. Народ — его народ — радовался, как безумный, предстоящей бойне. «Это всего лишь заводы, рядом никто не живёт», — твердил себе Джейс. Но здравый смысл подсказывал: нет дыма без огня — Силко что-то задумал. Нет войны без жертв. Тихий стук трости спас Джейса, когда он был готов вот-вот согнуться под тяжестью невидимой короны: правитель убийц, правитель глупцов. Лишь тёплая рука остановила принца от того, чтобы не выблевать все свои грехи на палубу. — Там наверняка собрались восставшие против Силко, — Виктор мягко похлопал друга по плечу. — Вандер, его заклятый враг, раньше был королём. Он собрал прошлое восстание против Пилтовера как раз в тех заводах, к которым мы плывём. «Откуда ты знаешь?» — мог бы спросить Джейс, но он давно знал ответ: потому что Виктор — зауновец. В этот день, когда вся жизнь рушилась перед глазами, стоило взглянуть в лицо хотя бы этой тайне. — Как ты думаешь... что мне делать? Кулаки были сжаты так, что костяшки ныли от напряжения. Джейс был в ловушке, в непрерывном аду, когда пара прожитых дней казалась парой лет. — Пилтовер ждёт победителей, — пожал плечами Виктор. Он стоял рядом, такой спокойный и хрупкий. Будто пережил всё, что только можно пережить; будто принял все решения на свете и больше не мучился сомнениями. Джейсу бы крохи его стойкости. — Силко... — сипло пробормотал Джейс, сам понимая тщетность своих оправданий, — обещал мне выдать того, кто придумал пилюли. Того, кто косвенно создал наркотики. Может быть, с этим человеком... в смысле, русалом... может быть, у нас получится что-то вернуть? Было невыносимо думать, что стало невозможно вернуть ничего в тот момент, когда от пристани отчалили корабли. Когда был приготовлен первый залп. Джейс цеплялся за дурацкое оправдание, чтобы сохранить хотя бы надежду на будущее. На то будущее, которое он — пятилетний тонущий мальчик, спасённый русалкой, — придумал в наивных мечтах, в детских играх и в жадной любознательности. Когда читал про очистители воды, про научный прогресс; про дружбу далёких предков, основавших один город. Тот город из сказок не имел ничего общего ни с нынешним Пилтовером, ни с нынешним Зауном. Виктор всё ещё касался друга тёплой рукой. Его непостижимый взгляд, грустный и спокойный, был всем, за что цеплялся принц. — Джейс, — так мягко это имя мог произносить только он, — тот, кто изобрёл весь этот ужас... это я. Виктор говорил это с улыбкой идущего на голгофу. Джейс не перебивал. Он затаил дыхание, потому что со следующим вдохом — его мир полетел бы к чертям. И он точно сошёл бы с ума. — Я был очень умным, но очень одиноким ребёнком. И у меня была мечта. Я думал... что, может быть, русалы и люди могут подружиться? Для этого нужно только вырастить ноги. Чтобы люди не ненавидели нас из-за хвоста, — голос Виктора слегка дрогнул, выдавая стыд. Стыдился ли он своего происхождения?.. Или того, что думал так о своём хвосте когда-то?.. Джейс больше не мог выносить его слов. Плевать, что снаряды гремели под ногами, готовясь быть сброшенными в воду. Плевать на бегающих вокруг матросов, на ревущий морской ветер. Весь мир, казалось, кричал и рушился. Только Джейс плюнул на всё: он встал, прижав к себе — такого тёплого, такого хрупкого, такого желанного — Виктора. Он шептал ему: — Я знаю. Знаю. С хвостом или без... мне всё равно. Я так люблю тебя, Виктор, я так виноват перед тобой... Перед всеми. Слёзы блестели у обоих в глазах. Оба понимали — это конец всему. И пока мир не разрушился, Виктор хотел закончить свою исповедь: — Я думал, что пилюли сблизят наши города. А наркотики... что ж, они были созданы пускай не мной, но по моим разработкам: всё-таки моим спонсорам нужен был откуп. Одинокий ребёнок — только под крылом Силко я нашёл защиту и возможность исследовать. Его учёные не глупее меня: они быстро создали то, что привело нас сюда. Наркотики. Только я разработал их секрет... Только я повинен в этом всём. — Не ты бомбил Заун каждый десяток лет. Не ты вырезал русалов ещё в те времена, когда нас с тобой даже на свете не было, — покачал головой Джейс, прижимая любимого к груди. Как можно ближе, пока их не разлучит солёный ветер. Русал, кажется, совершенно не слышал слов принца. — Я не смог мириться с этим кошмаром. Застарелая боль плескалась в Викторе. Где-то там, далеко, беспокойно мерцала его слеза. Та, что предназначалась наивной, безумной синеволосой девочке: не чтобы та взорвала Пилтовер, но чтобы хранила её, пока та не взорвётся от горя Виктора и не сотрёт девочку в соль. Силко и Джинкс — вот кто был истинными червоточинами Зауна. Злом, притягивавшим к себе другое зло. Можно было устранить хотя бы одно из них. Остались лишь последние слова. Виктор поднял голову с широкой груди, заглянул своему принцу в глаза. — Я сбежал от них после той бойни. И я... благодарен судьбе, что на своём пути я встретил тебя. С одной мечтой на двоих... мы так бесстрашно шли к цели, — он улыбнулся, сквозь нарастающую боль в груди. — Даже если ничего не вышло. Даже если это провал. Мы ведь верили изо всех сил, да? Джейс прикусил губу, чтобы не разрыдаться прямо сейчас. — Тебе было очень больно? Всё это время поддерживать трансформацию, — он сжал тонкую кисть, держащую трость. Стоять слабыми ногами на качающейся палубе, должно быть, было ещё мучительней, чем обычно. — Ну, я знал, на что шёл. Ради кого, — Виктор снова улыбнулся в своей непостижимой манере: скромно и грустно, но так нежно — как улыбался только Джейсу. — Ваше Высочество! — их прощание прервал грубый окрик. — По курсу нефтяное кольцо. Мы проходим последние заводы, дальше идти некуда. Вы же знаете, куда нам бить? — голос был полон скепсиса. Как всегда, к Джейсу относились, будто он всё ещё был несмышлёным подростком, подающим бредовые идеи. Команда застыла в ожидании. Виктор незаметно кивнул: — Бей сюда. Близко и к убежищу Вандера, и к настоящим нарко-заводам. Что-нибудь да пострадает, но, поверь, не сильно. Джейс благодарно ему улыбнулся. Вот она — последняя надежда. — А ты? Принц с волнением сжал объятья. Уже некого было стесняться, на всё было плевать. Виктор, кажется, тоже так подумал, потому что подошёл вплотную, провёл шершавым языком по принцевым губам. А потом каждый из них сорвался, выцеловывая чужие губы жадно и отчаянно, ибо знали — это в первый и последний раз. Джейс не глядя дал отмашку — и вода под их ногами задрожала. Глубины загорелись красными всполохами. Мир рухнул. Будущего больше не было. — У меня есть, — улыбнулся Виктор, едва глотая воздух, — …есть план. Он не смотрел на Джейса больше — боялся дать слабину, — просто побежал к носу огромного корабля. Он бежал изо всех сил, не чувствуя ломоту в отравленном теле, а после, без раздумий, кинулся в воду. Блестящие на свету слёзы разлетелись, выброшенные им перед собой. Их, жадно чавкая, поглотила нефтяная пустота. Виктор ловко от неё увернулся, плюхнувшись в воду на самой мазутной границе. Где-то там, на дне, рушились ржавые стены, разлетались в стороны мутные стёкла. Подводные чудовища, караулившие подступы к бездне, ревели от страха. Всё это было не важно. У Виктора болело что-то в груди, и боль растекалась дальше по телу: выламывала кости в ногах, спустя долгое время меняя их на хвост. Вот и закончилась сказка с его принцем. Он вернулся в разрушенный дом: с пустыми руками, с разбитым сердцем. Далеко-далеко должна была взорваться его слеза. Потому что невозможно было терпеть такое горе. Потому что только море могло принять эту боль. «Гори. Гори оно всё», — шептал Виктор, смотря на ржавые руины под собой. На чернильную стену, когда-то остановившую их работу. Он ждал этого взрыва. Он ждал этой боли. Потому что только она, передаваемая другим слезам по придуманной Виктором же связи, могла бы уничтожить морионовую ловушку. «Сотри всю эту тьму в соль», — просил он последнего чуда. Он пожертвовал ради него всем. Но чуда, как всегда, не случилось.

***

Джинкс вертела в руках чужую слезу. Рассматривала её то так, то эдак; потом положила перед собой и стала кружить вокруг неё, разглядывая под разными углами. Вай неуверенно мялась рядом. Её силуэт был таким родным — но отчего-то крайне незнакомым. Джинкс бы рассмотрела под разными углами и сестру тоже, но сейчас было не до этого. — Она уничтожит врагов?.. Эта маленькая слезинка?.. Влезет в моего монстра?.. — каждая фраза — новый виток гибкого хвоста, новая немыслимая поза и наклон головы. — Но мой монстрик строился под мою слезу?.. Что если он не захочет есть эту?.. Вай скривилась, едва улавливая смысл сестринской болтовни. Что за монстрик? Чисто логически выходило, что «монстр» — это массивная металлическая базука. Но Вай едва ли понимала хоть что-нибудь из обрывчатого шёпота. Хорошо, что люди из банды Силко понимали и того меньше из потоков горячечного бреда, в который время от времени впадала Джинкс. Что они усвоили давно: пока синяя демоница в таком состоянии, от неё можно ждать что угодно. И вероятнее всего — случайную пулю в лоб. Поэтому, когда Вай нашла Джинкс, вокруг неё не было никого. Все попрятались, расплылись по своим делам — чтобы безумная девочка, купающаяся в ложных голосах, не сорвалась на случайном встречном. Джинкс болталась с чеширской улыбкой по видимым ей одной течениям. Бурчала что-то себе под нос, начинала спорить сама с собой и сама же с собой мирилась. И повсюду сеяла хаос. Только Вай разрушения обходили стороной. Она сидела, нахмурившись, в излюбленном кресле Джинкс, пока синеволосая поджигала, подрезала, подцарапывала всё, что попадалось под руку. Наконец, Вай поймала её за запястье. Едва дрогнув, погладила. — Ну чего ты боишься? — мягкий сестринский голос, как всегда, бил в самое больное. Доходил до тех мыслей, которых не могли понять другие. Которых сама Джинкс понять не могла. — Боюсь? Так непривычно было видеть повзрослевшее лицо: длинные косы, безумную улыбку, тонкие шрамики на лице от множества драк. Оно казалось Вай таким родным — но таким незнакомым. — Я просто смотрю на слезу. Я её изучаю. Исследование! — Джинкс весело хлопнула в ладоши. — У меня исследование! Я очень-очень занята. Русалка заметалась по своему захламлённому убежищу. Выудила все свои изобретения: работающие и не очень, большие и маленькие. Снова начали шуметь голоса в голове, снова в сердце заныла морионовая пустота. Когда-то пустота казалась спасением. Липкая, прохладная. Тихая. Ни одна эмоция не пробивалась сквозь неё. После «посвящения» нефтяной стеной Джинкс дышала наконец-то свободно — довольно долго. Пару дней? Неделю? Но потом она замёрзла, и потом против воли вернулась эта маленькая глупая девочка. Девочка, хранящая её — Джинкс — слезу, где-то среди ржавых остовов нефтетанкера. Паудер. — Это чужая слеза, — Джинкс с презрением посмотрела на то, что передала ей сестра. — Я не буду кормить ей монстра. — Даже если откроют огонь по Зауну? — не то чтобы Вай хотела, чтобы так случилось. Она всё ещё… всё ещё надеялась на что-то. Цеплялась за обещания Кейт, за видимую порядочность принца. Но также она была слишком напугана, чтобы не отдавать сестре слезу. — Если они хоть что-нибудь сделают здесь, — глаза Паудер… нет, глаза Джинкс налились яростью, — я взорву весь Пилтовер. Покажу им всем. Покажу дьяволу, как красиво горит всё то, что он любит — если он не понял с первой нашей встречи. И снова Вай едва ли понимала, о чём речь. Но она ясно услышала одно: по спине прокатилась дрожь от того, что может случиться с Пилтовером. С Кейт. — Взорвать Пилтовер? Это всё, что ты смогла придумать? — слишком нейтрально спросила Вай. Она смотрела куда-то в сторону, но Джинкс не зря была лучшей убийцей: чтобы всё понять, ей достаточно было взглянуть на то, как сильно пальцы сестры сжали подлокотники. На сбитых костяшках поселился чужой запах: молочный — от губ миротворицы, и пыльный — от верхнего города. «Ну чего ты боишься?» — хотелось передразнить Джинкс. Хотелось съязвить, хотелось вышвырнуть предательницу прямо сейчас, но девушка лишь ревниво поджала губы. — Это слишком слабая слеза. Пф, до суши всё равно не долетит. Нет смысла стрелять в Пилтовер, — Джинкс показательно надулась, как будто действительно в этом было дело. Она прочистила горло, давя обиду. Давя ревность. Дурацкая, совершенно ненужная, но очень здравая мысль промелькнула в голове: они ведь с Вай чужие. Не Вай ей теперь семья. — Вандер тоже пропал, как и Силко, — Вай, чертовка, всегда угадывала, что тревожило Джинкс. — Поэтому и пришла ко мне? Потому что не к кому теперь идти? — злость всё-таки прорезалась в голосе. Вай усмехнулась мягко. Наконец-то прямо посмотрела на Джинкс: тем самым сестринским взглядом, который много раз снился маленькой Паудер и который она проклинала, выжигая из себя. Но сколько себя ни жги — сердца русалов не горят: они, говорят, водяные. А вода гореть не может. Потому что всё внутри работает по странным законам, отличным от нормального мира. — Я пришла к тебе, — хрипло призналась сестра. «Даже если уже поздно». «Даже если ты пришла защитить Пилтовер...» — даже если так, Джинкс поверила. Доверчиво положила голову на сестринское плечо, провела пальцами по алым волосам. Обе девушки застыли в ожидании. Сидели, потерянные, без своих приёмных отцов, и думали каждая о своём: что всё сегодня было каким-то неправильным. Что всё разрушилось и всё изменилось, и всё стало чужим. Вопрос только в том, сколько им оставалось притворяться, что всё по-старому. И сколько оставалось надеяться, что всё может быть по-новому. Как оказалось, до первого взрыва. Алое зарево окрасило пригородные трущобы, зашумело выбитыми стёклами. Где-то раздались испуганные крики. Русалы, переживающие не первое вторжение, сорвались со скулежа на вой от вставших перед глазами воспоминаний. Многие уже поверили в свою смерть: сжались в комок, зарылись в мутный ил. Отчаяние разлилось по городу, послышались спонтанные взрывы в черте Зауна. Это затерявшиеся слёзы — от житейских трагедий, от накопленного отчаяния и даже самоубийств — начали взрываться, подхватывая панику своих хозяев. Горе. Всеобщий хаос. Слухи, наполнившие улицы; предсказания, посыпавшиеся из уст провидцев и лжецов — всё слилось в одну большую волну, что была похлеще звуковой волны от взрыва. Такая волна не могла не похоронить под собой каждое мыслящее существо. Естественно, она докатилась и до Джинкс: — Силко мёртв! Я видел, как Вандер тащил его к тем заводам! — Да что ты? — сразу же подхватили другие тени — безликие вестники смерти. — А я вот видела, как на корабле стоял принц: так, может, он пришёл спасти нас? Он же всё время пытался что-то наладить в Зауне! — И что? Принц — он нам хозяин? С какой стати ему тут делать? Кидать бомбы, где вздумается? Это наша земля! — Принц — он хочет нам только лучшего... — Силко тоже хотел нам лучшего. Силко хотел свободы для Зауна, а теперь он мёртв, мёртв... — ядовитые шепотки стрекотали по углам. — Барон мёртв. Да здравствует новый барон! И тут же начали вылезать новые бароны, и каждого чествовали, стоило кинуть толпе «подданных» таблетки с наркотой. И русалы, в пьяном угаре, пировали и выли от страха, или сидели в немом ужасе, глотая таблетки пачками. Так уж приучил их Силко. Так они могли спасаться от безысходности, нависшей над ними гигантскими тенями, тарахтящей ржавыми моторами. — Джинкс! Где ты, чёрт бы тебя побрал! — из гула и вздыбленного ила, так похожего на дым, появилась Сейвика. Склочная собачка Силко — но она была единственной, кто вспомнил о безумной девушке, запертой в своём убежище. Вай неосознанно прикрыла сестру от грозной воительницы, но Сейвика только презрительно фыркнула. Она не стала подплывать ближе, оставшись за порогом. — Тебе лучше бежать, — она многозначительно взглянула на Вай, будто признавая в ней реальную силу, в отличие от Джинкс. Ну серьёзно, что за склочная мурена. — Я позабочусь о ней, — буркнула Вай. — Проваливай уже. Сейвика кивнула, отстегнула кобуру и передала пистолет (подводный, редкий и наверняка отобранный у миротворцев) строго в руки рыжей. На этом её долг как товарища по банде считался выполненным. За спиной у воительницы нарастал шум. Город взбесился. Это была агония: прыжок в никуда, битва за потерянную корону. Передел пустоты. — Он правда мёртв? — прошептала Джинкс в спину уплывающей женщине. Синий взгляд был острым, практически ощутимым — но смотрела она куда-то внутрь себя, поджав губы под неестественным углом. Сейвика содрогнулась от этого зрелища, когда повернулась к ней. — Мы узнали, что он впрямь был на тех заводах. Но что там теперь... Чёрт его разберёт. Да и всем теперь плевать, — женщина задумчиво оглянулась через плечо. — Тебе правда лучше спасаться. Никто не пощадит девочку Силко, неважно, жив он или нет. Сейвика махнула рукой на прощание и скрылась снаружи, в какофонии. Джинкс поплотнее захлопнула дверь убежища, отрезая себя от реальности. Взгляд всё блуждал по разбросанным вещам. Он не желал ни за что цепляться. Он не желал останавливаться. — Под окнами собирается толпа, — Вай перехватила пистолет покрепче, благодаря всех богов, что на суше, дабы отвлечь, Кейт в часы болезненного ожидания вытаскивала её в тир. — Я не буду кормить этой слезой монстра, я не буду... я не... — какой-то взрыв прогремел неподалёку, и Джинкс рвано выдохнула. Она, противореча самой себе, сжала эту дурацкую слезу в кулак. «Я хочу, чтобы всё исчезло», — поднялась в воспалённом сознании истинная ненависть. Слабая слеза — она сообщалась с такими же слабыми слезами где-то далеко. «Давай больше. Давай, давай гори больше! Больше и быстрей!» — чтобы сгорел Пилтовер, чтобы Заун стал солью на морском дне. Чтобы шум в голове (и вокруг) наконец-то прекратился. Чтобы всё поглотила пустота — холодная и неприятная, с синеволосым призраком по центру. Далеко-далеко от города девочка в морионовой дымке всё ещё держала настоящую слезу. Которая была сосредоточением всего. Горя, безумия, жадности и разочарования. Джинкс любила, так, оказывается, отчаянно и незаслуженно любила Силко. И теперь разрывалась от боли на части, ведь, как известно, горе — обратная сторона любви. Девочка, спрятанная в остове нефтетанкера, грела в ладошках слезу и боялась не удержать. Боялась, что та выпадет из потных ладошек — и брызнет во все стороны солью, уничтожая девочку по-настоящему. «Бросай, — хрипло рыкнула Джинкс, вырываясь из своего убежища с заряженной базукой в руке. — Бросай!» Девочка закачала головой и заплакала. И вдруг сверху, в нефтяные лапы, с трудом опускаясь на глубину, посыпались другие слёзы — сотни слёз, бессчётный звездопад! И все они кричали от ужаса, и пугали девочку — и она закричала вместе с ними, став самым сильным криком. Став главной слезой. Ручки потянулись к ушам — лишь бы заткнуть вой, хрип, визг и стенания. Лишь бы всё это прекратилось. «Лишь бы всё это прекратилось», — выла Джинкс, вырываясь из ненужных объятий Вай. Она направила дуло базуки прямо на возвращающуюся обратно тень. Прямо на корабль. Всё равно слабая слеза не донесёт заряд до Пилтовера. Но Джинкс всё ещё может показать принцу, этому дьяволу, каково это — связываться с Зауном. Каково это — связываться с бандой Силко. «Мы покажем им всем». Где-то далеко слёзы обменивались криками, резонируя меж собой. И маленькая девочка — сильнейшая слеза, сильнейшая боль — кричала громче всех, срывая голос. И горе в конце концов схлопнулось. А после освободилось яростным зарядом. Случилось чудо: всё поблекло. Всё стёрлось. Случилось чудо. Случилась пустота.