Песнь Короны и Вируса

17.11.2019 г. от р.Х. ХРОНИКИ ВОЙНЫ ЗА КОЛЬЦОМ: АРМИЯ ХАЙТАУЭРОВ ДВИЖЕТСЯ НА ЗАПАД К ЯСНОВОДНОЙ КРЕПОСТИ, ЗАМОК РОСБИ СДАЛСЯ, КОРОЛЬ СТАННИС И ЕГО ВОЙСКО ВСТУПАЮТ В РЕЧНЫЕ ЗЕМЛИ. УЧАСТНИКИ ТЕРАКТА, ОРГАНИЗОВАННОГО ЛОРАСОМ ТИРЕЛЛОМ, ПЕРЕВЕДЕНЫ В ТЮРЬМУ ПОРТ-ФИЛИПП И ЦЕНТР ДАМЫ ФИЛЛИС ФРОСТ. ПРЕМЬЕР-МИНИСТР ГАРАНТИРУЕТ, ЧТО СУД НАД НИМИ ПРОЙДЕТ «В ПОЛНОМ СООТВЕТСТВИИ С МЕЖДУНАРОДНЫМ ПРАВОМ». ИЛОН МАСК ОБЪЯВИЛ О СОЗДАНИИ КОМПАНИИ «GATEWAY INC», ЦЕЛЬЮ КОТОРОЙ БУДЕТ ИЗУЧЕНИЕ ТЕХНОЛОГИИ ПРОСТРАНСТВЕННЫХ ЧЕРВОТОЧИН. «ВЕЛИКАЯ ЛЕДЯНАЯ СТЕНА НА СЕВЕРНОЙ ГРАНИЦЕ — ЭТО МИСТИФИКАЦИЯ. ТАКАЯ КОНСТРУКЦИЯ НЕ ВЫДЕРЖИТ СОБСТВЕННОГО ВЕСА»: ПИШЕТ ИЗВЕСТНЫЙ АКАДЕМИК. ОТКРЫТИЕ ПЕРВОГО РЕСТОРАНА БЫСТРОГО ПИТАНИЯ «МАКДОНАЛЬДС» В БРААВОСЕ ПОКА ОТКЛАДЫВАЕТСЯ. *** Файфилд взял со стола кофейник и долил из него в чашку своего собеседника. Пицель благодарно кивнул, глотнул еще бодрящего напитка и продолжил свой рассказ. — У Эйгона Пятого было доброе сердце. Никто с этим не спорит. Потому что воспитывался он совсем не так, как воспитывают принцев. Мальчик, путешествовавший по всем Семи Королевствам на службе у межевого рыцаря, а затем усевшийся на Железный Трон… Кто бы мог себе такое представить? Я до сих пор помню, как мы в Цитадели получили ворона, принесшего решение Великого Совета. Я тогда еще даже первого звена не сковал… Он дотронулся до своей тяжелой цепи, которую носил до сих пор. Даже перейдя на земную одежду, этот аксессуар он наотрез отказался снимать. Даже дома. — Хотя архимейстер Абелон не был доволен увиденным. Он говорил, что Эйгон будет плохим королем. Слишком слабым. Слишком мягким. Слишком мягкосердечным по отношению к своим врагам. Слишком осторожным для того, чтобы обнажить меч, даже имея на это полное право. — Мне кажется, милосердие тоже иногда уместно бывает. Король Станнис ведь проявил милосердие к вам, не так ли? — Файфилд дипломатично не стал упоминать о том, каких усилий стоило ему убедить короля принять это решение. — Ну да… Если вы считаете изгнание милосердием… Я не стану с вами спорить, — пробормотал бывший великий мейстер, а ныне, пожалуй, самый медийно раскрученный межмировой эмигрант. И сделал еще глоток черного горького напитка, к которому успел не на шутку пристраститься. Кафе, в котором они сидели, было полупустым. Несмотря на то, что жители Планетоса еще не гуляли по Мельбурну целыми толпами, появление человека из иного мира уже успело превратиться из сенсации века в рядовую местную диковинку, немного даже пресытившую. Вот почему здесь сегодня не было ни одного представителя прессы, хотя первые дни бывший великий мейстер постоянно проводил какие-то пресс-конференции, давал интервью, выступал в телеэфире и так далее. Теперь же немногочисленные посетители лишь издалека косились на старика с цепью на шее, сидящего за столиком в углу вместе с бывшим членом кабинета министров, но никто к ним не подходил. Тем более, что за соседним столиком сидела пара полицейских, готовая мягко, но настойчиво спровадить случайных зевак. Телевизор над стойкой показывал ABC24 и там как раз шел прямой репортаж о визите Эррена Флорента в Белый дом — прямо сейчас он выходил оттуда в сопровождении госсекретаря Помпео. Голос комментатора сообщал о том, что после США вестеросская делегация должна будет посетить Токио, Пекин, Москву, Брюссель и Лондон — по этому же маршруту прошло первое посольство Браавоса несколько недель назад. Следующий сюжет: десятитысячное войско Хайтауэров, снятое с воздуха, сошло с дороги Роз и повернуло на запад к Ясноводной крепости, оплоту Флорентов, где когда-то родилась королева Селиса. Следующий сюжет: отдельные очаги возгорания лесов в Новом Южном Уэльсе пока не удается ликвидировать, синоптики винят во всем сухое и жаркое лето… — Станнису не хочется настраивать против себя еще и Цитадель, он и так уже стал врагом половины королевства и всех верующих… — продолжил свою мысль Пицель. — Но… Полагаю, мне стоит поблагодарить вас как минимум за то, что моя голова все еще остается на плечах. Уж в чем вас упрекнуть нельзя, так это в отсутствии гостеприимства… Рука бывшего мейстера дернулась к уху — эту привычку он приобрел после того, как австралийцы установили ему слуховой аппарат. Теперь он постоянно трогал этот чудесный приборчик, словно проверяя, не пропал ли он куда-нибудь. Затем он выглянул в окно, на Флиндерс-стрит, за которой простирался деловой центр Мельбурна. Да, Пицель понимал, что ему повезло во всех отношениях. Потому что раньше приговоренный к изгнанию отправился бы только на Стену. А человек его возраста… Не факт, что он вообще доехал бы до нее живым. — Так что с королем Эйгоном? Почему его считали слишком слабым? — напомнил о себе Файфилд. Сидевшие рядом с ними ассистенты торопливо писали в блокноты, дополняя лежащий в центре стола диктофон. Пицель мог болтать часами напролет, будь у него такая возможность — этот человек стал для них настоящим кладезем информации по иному миру, лучше любой библиотеки, тем более, что до книгопечатания вестеросцы еще не добрались. И да, насчет библиотеки… В качестве своеобразной благодарности за помощь Пицель притащил в Австралию едва ли не весь свой запас книг. И они в настоящее время уже оцифровали несколько десятков томов. Конечно, в Цитадели их были еще тысячи… Жаль только, что Старомест пока оставался не самым гостеприимным местом для «летающих людей». — Ну, когда его милость был коронован… Он начал реформы, желая помочь простому народу. И они сильно не понравились высокородным лордам… — И что это за реформы? — Ну… — Пицель напряг память. — Можно, например, вспомнить так называемое «право первого урожая». По этому закону первый урожай после окончания зимы крестьяне полностью оставляли себе, чтобы пополнить запасы. Пшеницу, ячмень, овес… Лорды могли брать свою долю только начиная со второго урожая. — И вы считаете это неразумным? — Ну, знаете… Возможно, если лето длинное, это и приемлемо. За десятилетие можно снять двадцать, а то и двадцать пять урожаев. Но что, если оно окажется коротким? Я помню, как в Год ложной весны большая часть королевства успела собрать лишь один урожай, прежде чем зима снова к нам возвратилась. Если бы лорд Тайвин не отменил этот закон, как и многое из того, что напринимал Эйгон, мы бы в том году вообще ничего не получили. Как лордам содержать свои замки, если нет налогов? Чем его милости кормить своих воинов и защищать корону? Нет, нет и нет. Как я уже сказал, у Эйгона было доброе сердце, но это… Это уже зашло слишком далеко… Пицель продолжал в том же духе, говоря о межевом праве, об ограничении рентной платы — и о недовольстве лордов, которые отныне не могли заставлять своих подданных трудиться после полудня шестого дня недели. Посол также узнал о том, что Эйгон разрешил простолюдинам охотиться в лесах своих лордов или ловить рыбу в их реках осенью, чтобы они могли собрать себе мясо на зиму. Система исполнения наказаний тоже была реформирована. Теперь, например, ворам отрезали только один палец, а не всю руку. Ни мальчики моложе двенадцати лет, ни девушки, не достигшие шестнадцатилетнего возраста, не могли быть казнены, какое бы преступление они ни совершили. Простых людей нельзя было заставить работать в день рождения короля, королевы или наследника престола… «А у нас люди жалуются на то, что 38-часовая рабочая неделя слишком тяжелая…» — иронично подумал Файфилд, слушая бормотание своего визави. — Возможно, если бы его милость действовал более осторожно, и не рубил вот так сплеча, решив сделать все и сразу, лорды, возможно, и прикусили бы языки. Но он старался изменить слишком многое и слишком быстро. И тогда же государство постигло новое бедствие. После шестилетней зимы узурпатор Деймон Третий из дома Блэкфайров снова попытался захватить корону. Золотые мечи высадились на Крюке Масси, но потерпели поражение в битве на Путеводной, где его убил сам Дункан Высокий… Хотя Горькая Сталь снова сбежал. Потом сын Эйгона разорвал помолвку с дочерью лорда Лионеля — и Штормовые земли восстали. Если бы сир Дункан не победил лорда Баратеона на суде поединком… Неизвестно, чем бы все закончилось. Великий был человек. Настоящий рыцарь Королевской гвардии, не сомневайтесь! И на следующий год — новое восстание. В этот раз поднялись лорды Королевских земель, возглавляемые Дарклинами и Стоквортами. Они двинулись на столицу с десятью тысячами мечей. Сильный король объявил бы их изменниками и снял бы с них головы, но Эйгон отступился — и отказался от своей последней реформы… — А какой, если не секрет? — тут же спросил Файфилд. — Его милость постановил, что, несмотря на то, что старший сын арендатора наследует права и обязанности своего отца, на его младших братьев повинность оставаться на земле и трудиться на благо лорда-землевладельца не должна распространяться. Что они могут свободно уйти и искать себя в новом месте, у другого лорда или даже в городе. И разрешения на это можно не спрашивать. Он назвал это «правом младших сыновей». — И вы сочли это неприемлемым? — Естественно! — Пицель посмотрел на посла так, словно он сморозил какую-то чушь. — На чем строится богатство лорда? На труде его подданных. Чем их больше, тем он богаче. В свою очередь, лорд защищает своих подданных от всех, кто может причинить им вред. Но его милость нарушил этот священный завет… Вы знаете, что было, когда он освободил младших сыновей? Тысячи человек хлынули в Королевскую Гавань, Старомест и другие города. Без денег, без дома и без работы. И не все смогли эту работу найти. Тогда они стали наниматься в буквальном смысле за еду. Заработки ремесленников падали, а в некоторых деревнях работать на полях было попросту некому… Урожай выдался скудным и многие стали голодать. Казна теряла доходы. Но его милость решил восполнить этот пробел, обложив податями купцов, увеличил портовые сборы и так далее… Из-за этого многие сделки стали убыточными и все обернулось еще худшей бедой. К тому времени уже даже Малый Совет… Нет, нет и нет, — бывший мейстер замотал головой так, как позволяли его старческие кости. — Пусть уж лучше простолюдины остаются на своей земле, привязанные к своему лорду и под его покровительством. Лорд Тайвин хорошо это понимал. И как только Эйрис назначил его своим десницей, он тут же избавился от глупых идей Эйгона, чему все благородные люди были очень рады. — А простые люди тоже были рады? — с серьезным лицом поинтересовался Файфилд. — А кто их спрашивает? Что они могли сделать? Да, конечно, были и те, кто взялся за вилы… Только в первый год нахождения лорда Тайвина на посту десницы… насколько я помню, он сам повел королевское войско вверх по Черноводной, а затем на север, к Девичьему Пруду… И далее на Запад… — Я ничего не слышал об этих восстаниях, — нахмурился Файфилд. — В вашей «Подлинной истории Семи Королевств» о них не упомянуто ни слова. Как и во всех остальных книгах, принесенных вами. — Нет, значит и нет, — пожал плечами Пицель. — Мейстеры пишут о деяниях великих людей, о подвигах рыцарей, о свершениях королей и владык драконов. А вся эта простолюдинская возня… С таким же успехом мы могли бы писать книги о том, что вошло солнце и прилив сменился отливом. — Ну а я все же полюбопытствую, — Файфилд заставил себя говорить спокойно. — Какие еще бунты простых людей случились на вашей памяти? — Ох, сир, разве ж их все упомнишь? Да постоянно где-то кто-то бунтует… Королевство-то большое, — Пицель напряг память. — Если вспомнить то, что случилось во время моей бытности великим мейстером… Хм… В 275 году… Да, как раз тогда, после трехлетней зимы… Да, точно. Лето перед ней длилось всего год, поэтому к концу зимы много желудков опустели. И на Севере были бунты. Мы получили воронов из Барроутона, Белой Гавани и Бараньих Ворот. Тогда же Железнорожденные прокатились по побережью Орлиного мыса, и горцы из Долины тоже заволновались. Лорд Аррен лично возглавил рыцарей Долины, но горцы, они же такие… Они тают, подобно снегу на ярком солнце, едва на горизонте появляются мужчины с настоящей сталью в руке… Бывший мейстер продолжал перечислять примеры. — Еще Братство Королевского Леса, конечно. Гуляли, пока сир Барристан не убил их главаря, Саймона Тойна. Еще нельзя забывать восстание Сумеречного Дола… Я понял, что оно было неизбежным, еще тогда, когда лорд Тайвин перестал быть десницей. Через два года после того, как Роберт стал королем, восстали крестьяне на Расколотой Клешне. Отказались платить налоги, представляете? Говорили, что, что раз Таргариенов больше нет, то и налогов тоже нет… Возглавили их недобитки с Трезубца, сражавшиеся за Рейгара. Они еще называли себя «верные драконам»… Досадно, да. Они осадили Бурую Лощину, но как только к Роберту прилетел ворон с новостью, его милость пришел в ярость. За две недели он собрал пять тысяч мечей и поехал на север из Штормового Предела. Мятежники пытались разделить его войско в лесу и разбить по частям, но… Куда им тягаться с королевскими солдатами? Сир Илин порубал им всем головы в Лютом Логове. Потом… Что было потом? А, да. Через три-четыре летних года Мартеллы послали воронов… Волнения в Дорне, понимаете? Для них долгое лето не благо, как для нас, а проклятье. Жара, засуха… неурожай. Простолюдины отказались платить налоги, принц Оберин собрал войско и прошел вдоль реки от Лимонной Рощи до Вейта. Ох, я слышал, что они делали с взятыми в плен мятежниками… Я знаю, как безжалостно бывает дорнийское правосудие, но там даже по их меркам… Рассказ бывшего мейстера прервал настойчивый трезвон смартфона. Посол с извиняющимся видом поднял руку, попросив замолчать, поднес аппарат к уху. — Файфилд. — Простите за беспокойство, сэр, но в лагере проблема. — Вот как? И в чем дело? — Файфилд не стал спрашивать, о каком лагере идет речь. Лагерем все называли Кэмп-Уайт, фильтрационный комплекс, расположенный между американской военной базой и дорогой на Росби. От него до Королевской Гавани можно было дойти пешком где-то за полдня. — Явился Алестер Флорент и потребовал, чтобы мы отпустили подданных его милости. Я пытался его убедить, но… Он кажется очень серьезным. — Ох… — вздохнул посол. — Ждите, скоро буду. Он прервал связь и обратился к бывшему великому мейстеру. — Вы подождете меня… часа три? Он знал, что этого времени будет достаточно. Помимо того, что за эти месяцы ими была проложена прямая автострада между Мельбурном и Кольцом, ее строительство продолжалось и по ту сторону тоже. Так что он долетел до лагеря, что называется, с ветерком. Лишь в одном месте пришлось объехать бригаду дорожников, прокладывавших асфальтированное шоссе в сторону столицы. Несколько раз он миновал военные патрули, охранявшие мосты и перекрестки — после битвы за столицу разного рода недобитки, прежде всего, горцы из Долины и прочие, бродили по лесам и грабили всех, до кого могли дотянуться. Основную их часть уже выловили или просто постреляли, но риск еще сохранялся. Автоколонна, в которой ехал посол, свернула на изрытую траками и колесами грунтовку, которая вела к воротам лагеря. Кэмп-Уайт. Бесконечные ряды палаток, времянок, самодельных лачуг, биотуалетов и прочих импровизированных сооружений, простирающихся от горизонта до горизонта. Статистические данные, актуальные на начало текущей недели, говорили, что внутри периметра находится девяносто шесть тысяч четыреста восемьдесят два перемещенных лица всех полов, возрастов и социальных положений. Больше всего среди них было жителей столицы, чьи дома забрал пожар. Порядок здесь поддерживали три тысячи американских солдат, контролировавших периметр. Это все, что осталось от их военного контингента — премьеру удалось убедить союзников вывести прочие бригады 82-й и 101-й дивизий обратно за Кольцо, оставив только тех, кто нужен был для охраны лагеря беженцев и поддержания жизнедеятельности передовой базы. Вместо них было введено несколько австралийских батальонов, две тысячи индийских миротворцев — и несколько сотен Золотых Плащей из Королевской Гавани, которые тоже несли здесь службу. Дорога к воротам была огорожена с двух сторон высоким забором, обтянутым колючей проволокой. И при виде машин к нему тут же кинулись толпы детей, тянущих в проемы тощие руки и просящих хлеба и шоколада. Они делали это далеко не впервые — по этой дороге каждый день проезжали автоколонны, доставлявшие в Кэмп-Уайт пищу и воду, одежду и обувь, туалетные принадлежности и средства гигиены, лекарства и стройматериалы, и все остальное, пожертвованное неравнодушными людьми Земли. Но сколько бы они ни привозили, голодных ртов, как им казалось, становилось только больше. Машины остановились у контрольно-пропускного пункта, где их уже ждали несколько МИДовских чиновников, комендант лагеря в звании полковника Сил обороны Австралии, а также американские и индийские офицеры. И напротив них — вестеросцы, среди которых Файфилд узнал лорда Флорента, нового мастера над законами. «Жаль, что Ренли больше нет…» — подумал он. Младший брат короля был вдвое моложе этого человека и, как минимум, вдвое харизматичнее. Этот же выглядел сильно подавленным и, похоже, готов был сорваться на чем угодно, что попадало ему под руку. «Что ж, его тоже можно понять…» — подумал Файфилд. — «Его владения оказались на самой линии фронта. Я бы и сам разозлился от такого». Других он тоже узнал: лорда Селтигара, мастера над монетой, а также мейстера Гормона, заменившего Пицеля. Когда он вышел из автомобиля, лорд Флорент тут же направился к нему. — Посол, — резко сказал он. — Его милость требует, чтобы вы немедленно освободили его подданных. — Милорды, — как можно спокойнее ответил Файфилд. — Разве король не уехал с войском на запад? — Уехал, — не стал отрицать Флорент. — Но он поручил мне это дело еще до отъезда. Люди должны вернуться домой. Файфилд оглянулся на окруженный высоким проволочным забором полулагерь-полутрущобы, раскинувшийся на многие мили вокруг. — А кто вам сказал, что мы удерживаем их силой, милорд? Любой может когда угодно выйти за периметр и идти, куда ему хочется. Вот только желающих не находится. Потому что возвращаться им некуда. Их дома сгорели. Вы подумали о том, где они будут жить в Королевской Гавани? — Его милость позаботился об этом, — ответил Флорент. — Сотни мастеровых денно и нощно… — Позаботился, но сколько на это уйдет времени? Когда их труд начнет приносить плоды? Через месяцы? — не уступал Файфилд. — А до тех пор они будут спать под открытым небом? В разгар осени? — А скоро зима, — подхватил Флорент. — Мастерские и лавки опустели, все их хозяева… здесь, — он обвел рукой лагерь. — Наши мытари собрали почти вдвое меньше налогов, чем планировалось… — Селтигар, стоявший рядом, мрачно кивнул. — Рыбаки должны вернуться к своим сетям, кузнецы — к своим горнам, пекари — к своим печам. Но вы принимаете даже тех, кто не потерял своих домов в пожаре или на войне. Но зачем? Зачем вы кормите даром тех, кто способен зарабатывать на хлеб собственным трудом? Файфилд уже готов был резко возразить на доводы лорда, но передумал, решив, что он по-своему прав. «Действительно, к чему трудиться, когда есть возможность задаром получить чистую воду, гарантированное трехразовое питание, крышу над головой и мягкую постель? Половина тех, кто сидит в этом лагере, в прежней жизни этого не имели…» — Хорошо, милорд. Я согласен с тем, что с этим надо что-то делать. Но здесь сто тысяч человек. Мы не можем просто взять и выпустить их всех одновременно. Предлагаю составить какую-нибудь дорожную карту… Флорент согласно кивнул, но по его лицу было видно, что он не был удовлетворен услышанным. — Я согласен. Но есть еще кое-что, что тревожит его милость и лорда-десницу. Он посмотрел на великого мейстера и тот вышел вперед, коротко поклонился Файфилду и начал: — Тревожные вести мы слышали, посол. О ваших… медиках… — последнее слово Гормон произнес так, словно выругался. — Мы слышали, что они… — он нервно огляделся, — …высасывают кровь у тех, кто здесь заперт. — Кровь высасывают? — переспросил Файфилд. — Да, — кивнул мейстер. — У всех. Даже у детей и беременных женщин. А Яндель говорит, что вы вскрываете им животы и достаете младенцев, которые все еще брыкаются и кричат… — голос великого мейстера дрогнул и послу показалось, что он вот-вот потеряет дар речи. Его спутник, который, очевидно, и был тем самым мейстером Янделем, тоже был встревожен. — Милорды, — попытался объяснить Файфилд. — Уверяю вас: все, что они делали, предназначалось только для медицинских целей. Он надеялся, что его слова успокоят вестеросцев. Но те возмутились еще сильнее. — Так вы даже не отрицаете! — взвился Флорент. Файфилд обреченно поднял руки. — Ладно, милорды… Ваша взяла. Возможно, вам стоит поговорить со специалистом… Спустя полчаса и множество сказанных злых слов они оказались в здании главного лагерного госпиталя. Нервничающий и явно уставший доктор все же согласился провести им небольшую экскурсию. Делегация вестеросцев прошла по палатам, где лежали больные, некоторые из которых были подключены к капельницам, у других на лицах были кислородные маски. Из соседних помещений раздавались женские крики — очевидно, там была родильная палата. — Сколько детей здесь родилось? — спросил Файфилд у врача, на халате которого красовалась нашивка Международного Красного Креста. — На сегодняшний день уже больше пятисот, — с сильным немецким акцентом ответил тот. — Если за сутки… Семеро. — Я просмотрел некоторые цифры. Средняя рождаемость в Вестеросе… Шесть детей на женщину? Серьезно? — Нет. Больше. Шесть целых восемь десятых, — ответил доктор. — Если бы Вестерос был в нашем мире, он бы уступал по уровню рождаемости только Нигеру. А по уровню младенческой смертности обогнал бы любую африканскую страну. Судя по тому, что я сам видел, даже в Афганистане младенцы умирают при рождении в три раза реже, чем здесь. — А сколько потеряли вы? — Четверых… Файфилд услышал, как перехватило дыхание у лорда Флорента. — Четверых? — переспросил он так, словно ослышался. — Да, милорд. Я понимаю, что это… Флорент уже не слушал. Он обратился к великому мейстеру. — А в Староместе? Сколько детей там рождается за год? — Ну… — задумался Гормон. — Тысяч пятнадцать… Может, больше. — А сколько теряют повитухи и мейстеры? — Каждого четвертого… примерно. — А вы… — Флорент снова перевел взгляд на врача из иного мира. — Вы хотите сказать, что потеряли четверых из пяти сотен? Меньше чем каждого сотого? — Да я понимаю, что это слишком много! — в сердцах выпалил доктор. — Но и вы нас поймите! Двое из них родились раньше срока, еще до семи месяцев не дотянули… А мы тогда еще не успели установить инкубаторы! Еще одной мы кесарево хотели сделать… Но она, как только увидела скальпель, тут же сбежала со стола… Прямо в процессе. Когда мы ее нашли, было уже слишком поздно. Еще один родился с серьезными осложнениями… Предполагаем результат инцеста. Возможно, не в первом поколении. Да, у нас дома нам было бы стыдно, если бы смертность превысила три случая на тысячу рождений… Но здесь условия немного не те, понимаете? Он еще долго говорил о триместрах, кесаревом сечении и тонкостях ухода за новорожденными. Флорент все еще не мог поверить услышанному, а мейстеры слушали, затаив дыхание. Файфилд был доволен тем, что ужас в их глазах быстро сменился сомнением и любознательностью. — А я ведь слышал, как архимейстер Кастос говорил об этой процедуре, — вдруг вспомнил Гормон. — Он видел, как мейстер вскрыл живот беременной женщине… она уже была мертва, но он хотел попробовать спасти ребенка. Увы, неудачно. Цитадель знает об этой процедуре, но считает ее крайней мерой. Однако в наших книгах есть примеры, когда дети выживали… Но это случается очень редко. — Если делать все правильно, выживать будут многие, — пояснил врач. — Например, вы до сих пор не знаете, что такое антибиотики… Если хотите, можете помочь нам в работе — и заодно понаблюдаете за тем, что мы делаем, — обратился он уже к Янделю. — Я знаю, многое из того, чем мы занимаемся, может показаться непонятным и странным… Но мы никому не причиняем вреда. Продолжая разговор, они вышли в нечто вроде кабинета, где доктор-немец открыл на своем ноутбуке сводную таблицу. Вестеросцы завороженно столпились за его спиной — их интересовала не информация, которая была выведена на экран, а сам экран. Файфилд знал, что компьютеры и прочая электроника вошли в перечень товаров, запрещенных для продажи туземцам. И догадывался, почему. Стоит хоть кому-то из них разобраться, как работает поисковая система и задать в Google один неудобный вопрос… И они тут же потребуют закрыть Кольцо навсегда. — Итак, — начал доктор. — По нашим данным, средняя продолжительность жизни в Вестеросе составляет тридцать четыре целых два десятых года. Для знати — тридцать шесть целых три десятых. Женщины в среднем живут на три года дольше мужчин. Сельские жители — на два года дольше городских. Что там дальше? Младенческая смертность — около двадцати восьми процентов. Детская — если считать всех, кто не успевает достичь половой зрелости — около сорока, — доктор развернулся на вращающемся стуле к ним. — И это в мирное время. Во времена чумы, голода или войны эти цифры резко увеличиваются. Мейстер Гормон, наконец, решился спросить: — А сколько живут люди в Австралии? Доктор вывел еще несколько цифр. — По последним данным, восемьдесят один целых три десятых года для мужчин и восемьдесят четыре целых восемь десятых для женщин. В среднем — восемьдесят три года. Младенческая смертность — три десятых процента. Материнская смертность — если считать тех, кто умирает не во время родов, а спустя какое-то время по причинам, вызванным ими — шесть на сто тысяч рожениц. В этом мире… Больше одной из ста. Здесь мы на данный момент потеряли только одну… Я про ту, сбежавшую… У нее здоровье слабое было. Вестеросцы молчали, с трудом воспринимая эти цифры. — Если хотите, мы можем предоставить вам все данные в письменном виде, — как можно мягче сказал Файфилд. — Как вы можете сами убедиться, с нашей медициной и нашими врачами вы больше не будете терять каждого четвертого ребенка. В первые же годы нашей работы это будет всего лишь один из четырехсот. До лорда Флорента, наконец, дошло, к чему это ведет. — Но что мы будем делать с таким количеством детей? — пробормотал он. — Воспитывать, учить и просвещать, милорд, — ответил Файфилд. — Учить читать, писать и считать… да и всему остальному тоже. Скажите, великий мейстер, — обратился он к Гормону. — Сколько выпускников Цитадели работает в Вестеросе? — Примерно тысяча двести, посол. Это если считать тех, кто начал ковать свою цепь и был приведен к присяге. — Тысяча двести… на сорок миллионов человек. Это значит, — Файфилд прикинул в уме. — Трое мейстеров, если предположить, что все они владеют медицинскими знаниями, на сто тысяч человек. В нашем мире на сто тысяч человек приходится триста врачей, — он обратился к Флоренту. — Сделайте то же самое здесь — и люди в Вестеросе тоже начнут жить по восемьдесят лет. Разве его милость не хочет, чтобы его подданные жили долго и счастливо? Вы только представьте, насколько больше благ они произведут и насколько больше дохода от этого получит корона? — тут же добавил он. Флорент глубоко задумался, потом все же кивнул. — Возможно… да, вы правы. У меня были сомнения, но… Нет, это глупость. Леди Мелисандра совершенно права насчет вас, люди из иного мира, — вдруг заявил он. — И что же леди говорит о нас? — Файфилд постарался скрыть удивление. — Что сам Владыка послал вас, чтобы помочь нам в трудную минуту, — он посмотрел в лицо посла горящими глазами. — Мейстеры из Цитадели… Они так и не приняли слово Владыки… Поэтому они и теряют каждого четвертого ребенка. Но вы… Владыка озарил вас своим светом и дал вам силы спасать невинные души! Слышите меня? — он резко повернулся к великому мейстеру. — Слышишь, Гормон? Прими же Владыку в свое сердце, чтобы стать таким же мудрым, как они! Великий мейстер выглядел сначала растерянным, потом оскорбленным, потом все же восстановил самообладание. — Будь по-вашему, посол, — ответил он Файфилду, пропустив речь лорда Флорента мимо ушей. — Яндель, останься здесь, — велел он своему спутнику. — Понаблюдай за лагерем. Мы должны убедиться в том, что здесь не происходит ничего предосудительного. Докладывайте… почаще. — Но люди все равно должны вернуться домой, — напомнил о себе Флорент. — Тогда давайте построим такой же госпиталь в Королевской Гавани, милорд, — Файфилд решил, что сейчас лучший момент для того предложения. — И начать стоит с отделения акушерства и гинекологии. Мы готовы построить его своими силами, за счет средств, выделенных ООН. — Отлично, посол, — тут же кивнул Флорент. — Малый Совет в кратчайшие сроки рассмотрит ваше предложение… И пусть сияние Владыки Света озарит все низменные места Королевской Гавани и рассеет всю тьму, — благочестиво добавил он. «Ну и ладно. Если уж они считают нас посланниками богов, пусть хотя бы верят, что это добрые боги…» — разочарованно подумал Файфилд. — Великий мейстер, — обратился он к Гормону. — В последнее время я много общался с вашим предшественником. И он очень много рассказал нам о вашей Цитадели и о самом институте мейстеров. И я еще раз предлагаю вам послать в наш мир делегацию, чтобы вы смогли лично убедиться в том, что мы вам не враги. Мы же в свою очередь готовы поделиться с вами любыми знаниями, которые вас заинтересуют. Гормон посмотрел на него с искренним сожалением в глазах. — Будь моя воля, я бы… Но, боюсь, это невозможно, посол. По крайней мере, сейчас, — сказал он. — Судя по тому, что я слышал, Хайтауэры сильно давят на архимейстеров Цитадели, требуют, чтобы те больше не отправляли своих людей в места, присягнувшие на верность Станнису. — Очень… прискорбно, — это было все, что сумел сказать в ответ Файфилд. — Да, очень прискорбно, — согласился Гормон. — Мы, мейстеры, не носим мечей. Наша защита — в нашем нейтралитете во всех войнах между королевствами. Мы веками его сохраняли. — Но как отправка делегации может нарушить этот нейтралитет? — настойчиво поинтересовался Файфилд. — Лорд Хайтауэр и новый верховный септон считают иначе. Для них любой контакт с летающими людьми есть предательство наших клятв служения. Архимейстеры боятся, что верующие могут напасть на саму Цитадель, если они не прислушаются к их словам. Я… Я не знаю. Я не помню, чтобы Вера и мейстеры когда-нибудь раньше были в такой конфронтации. Файфилд сочувственно кивал, но сам не удивлялся, по правде говоря. Разве не в их мире четыре сотни лет назад Галилей задался вопросом, что вокруг чего вращается — и угодил за это в темницу? «А теперь умножьте это на сто — и получите представление о том, что такое Вестерос…» Через час он уже ехал обратно в Мельбурн, думая о том, что в этот раз кризис удалось разрешить мирным путем. Но стоило ему глянуть на толпу голодных и испуганных людей за колючей проволокой… Ему на секунду стало не по себе от возникшей в голове ассоциации. Которую он, впрочем, тут же прогнал из памяти. Ведь проволока была прибита с наружной стороны. Потому что желающих попасть в это место было несравнимо больше тех, кто хотел его покинуть. «Да и потом… несколько спасенных младенцев — это уже что-то», — подумал посол. — «Надо же с чего-то начинать».