Легенда о Персефоне

Гавриил не очень любил чтение. На Небесах не было особого разнообразия литературы: Заветы, Евангелия да отчёты ангелов. Небольшая личная библиотека Вельзевул оказалась гораздо обширнее. Сначала архангел не думал о чтении, но Вельзевул вернулась к работе, а компания мухи ему давно наскучила. Жужа только следила за ним, ела приносимые для неё земные фрукты и иногда улетала куда-то в виде роя. Поэтому Гавриил всё же взялся за книги. Это не было христианской литературой. Не было и демоническим аналогом Библии. Князь Ада собирала легенды, сказания и поэмы разных стран и народов, истории о языческих богах и древних героях. И эти еретические истории оказались удивительно интересными, если думать о них как о людских фантазиях. Конечно, для чтения Гавриилу пришлось вспоминать забытые языки, но всё равно больше ему было совершенно нечем себя занять. Шумерские глиняные таблички и египетские папирусы были оставлены до худших времён, а вот мифы Рима и Греции, записанные уже тогда, когда истинная вера начала приходить и к ним, показались Гавриилу любопытными. Он даже подумывал ассоциировать себя с громовержцем-Зевсом, владыкой Небес, чей брат царит над миром мёртвых. Но Зевс оказался похотлив больше, чем Асмодей, и временами архангел в гневе пролистывал целые страницы книги, не желая читать о результатах его похождений. Конечно, язычники-греки, лишённые веры в Создателя, лишь пытались осмыслить деяния настоящих ангелов и демонов, смешивая их с проявлениями сил природы. И всё же, дойдя до истории о смене времён года, Гавриил не смог остаться равнодушным. Миф о Персефоне оказался слишком близок ему в нынешнем положении. Так же, как и он, запертая в Аду девушка, пленённая, оторванная от семьи. Как же сильно страдала её мать, что чуть не погубила Землю. Михаил, конечно, вряд ли будет так переживать из-за него, но и он не юное хрупкое создание. И для пленения его недостаточно было увезти на колеснице. Но всё же безвыходность положения оказалась общей, и Гавриил искренне переживал за Персефону. А то, что ей пришлось стать супругой Аида, чтобы вернуться к матери, и вовсе заставило отложить книгу. Персефона навек связала себя с Адом, съев зёрна граната, а ведь у греков считалось, что в царстве мёртвых нельзя есть ничего… А каких жертв потребует от Гавриила его собственная свобода? И останется ли она свободой в полной мере? Взгляд архангела невольно упал на плод граната на столике напротив кровати. Он не лежал на блюде, как остальные фрукты. Тонкая изящная работа неизвестного человеческого мастера в точности имитировала фактуру кожуры граната, и только вес и цвет выдавали в нём керамическую статуэтку, а не настоящий плод. Почему именно гранат? Может, Вельзевул тоже нравился этот миф, а может, просто ещё одна вещь в коллекции подобных. Да и к тому же, в Аду не растут фрукты. Здесь и деревья не похожи на живые. Это просто влияние книги, решил Гавриил. И не более. Но вернуться к чтению всё равно не смог. Вместо этого в голову архангела вновь полезли мысли о демонах. Наверняка юную Персефону пугал мёртвый мир Аида и обитатели загробного царства, так не похожие на людей и богов. А его самого пугала Преисподняя? Он слишком мало успел увидеть здесь, чтобы что-то настолько потрясло его. Разве что нерадужные перспективы плена. Да и то пока всё ограничилось личными покоями княгини и скучным обществом мухи. Гавриил прекрасно осознавал, что со времён Падения их бывшие собратья изменились до неузнаваемости и внутренне, и внешне. Но он не испытывал к ним ни жалости, ни страха. А что сами демоны? Он видел язвы на лице Вельзевул в день своего появления в Аду, но с тех пор она появлялась в своём жилище со вполне гладкой кожей. Были ли язвы мороком по адской моде или Вельзевул, наоборот, прятала их, приходя к Гавриилу — он не знал. Но если прятала, то это могло объяснить ту странную вспышку гнева при виде его тела. Возможно, она считает себя ущербной на фоне его совершенной ангельской оболочки. Не хочет казаться хуже, падшей. Быть может, она вообще жалеет о том, что когда-то пошла против воли Творца. Но проникнуться сочувствием к нарисовавшемуся в воображении образу Гавриил не успел — Вельзевул оказалась легка на помине, явившись собственной персоной. Архангел поспешил закутаться в покрывало, не желая снова навлечь на себя недовольство. Книга, прежде лежавшая как раз на краю покрывала, соскользнула с кровати, но он успел подхватить её, заработав вспышку боли в плече и одобрительный взгляд демонессы. Что прежние скорость и ловкость начали возвращаться к нему, он отметил совсем мимоходом. — Смотрю, ты уже почти здоров, — констатировала Вельзевул и протянула принесённый с собой свёрток. — Здесь штаны, они удобнее покрывала. Рубаху ты пока надеть не смог бы, но хоть голой задницей сверкать перестанешь. — Это случилось всего один раз, — напомнил Гавриил, принимая свёрток. Тот оказался слишком тяжёл для простой льняной ткани. — Жужа — мои глаза, я говорила. Если ты не понял, я вижу и её глазами тоже. — Что это? — Содержимое свёртка дало ему возможность сменить тему, не выясняя, как часто Вельзевул наблюдала за ним. Под слоями ткани оказался небольшой глиняный кувшин с залитой воском пробкой, и от этого кувшина веяло святостью. Не сильной, не настолько, чтобы причинить вред демону ранга Вельзевул. Иначе она бы просто не смогла пронести это в Преисподнюю. — Церковное вино. Да, человеческое, но освящённое, — спокойно пояснила демонесса, словно подобное было в порядке вещей. — Раз ты не можешь освятить себе воду, я принесла вино. А теперь мне пора, с твоим появлением дел прибавилось. И Вельзевул поспешила уйти, оставив Гавриила с недоумением разглядывать подарки. По-другому воспринимать эти вещи не получалось. Вельзевул вполне могла оставить всё как было, но вместо этого она рискнула принести освящённое вино сюда, в место, святости боящееся. А что, если ему вздумается полить этим вином охранницу-муху, пока та спит? Но ничего подобного Гавриил делать не стал. Жужа продолжила спокойно дремать в кресле, а он поставил кувшин на столик и примерил принесённую одежду. Штаны были сарацинские, непривычные для архангела, из тонкого белого льна. Впрочем, вряд ли ему сейчас подошло бы что-то по европейской моде. А штаны, в отличие от покрывала, не спадали и позволяли свободно двигаться. Гавриил поймал себя на мысли, что это был хороший подарок.