Escape

Женя, сколько себя помнила, всегда любила Этери. Сначала – искренней детской любовью; всегда стремилась показать ей, что она лучшая, пытаясь ухватить хотя бы часть того внимания, что она уделяла другим. Это потом подчеркнет Тутберидзе в своем интервью, но она нисколько на такие воспоминания не обидится. Женю лет с пятнадцати тянуло к ней, как магнитом. Хотя бы на минуту дольше побыть вместе, обняться, переплести вместе пальцы, обсуждать прокаты. Она наивно хотела, чтобы они были вместе и никогда не расставались в этом мире. В шестнадцать лет ее окончательно перемкнуло. «Люблю», – шептала она перед зеркалом самой себе как догадку и озарение. – Да я ее никогда не любила, – легко и просто говорила Медведева потом в Канаде. – Но благодарю ее за то, что она вложила в меня все свои силы, поверила в мой талант. – А ваши… – Мне трудно ненавидеть ее, она же мой тренер. А по ночам ломала стекло, как шоколад в руке, по заветам Бутусова. Ради мимолетного внимания она готова была пойти на все, что угодно, только попроси. Одно движение знакомых темных глаз – и Женя плыла, будь то случайный взгляд или намеренное упорное прожигание спины. А сердце билось так, что трещали ребра. И пульс сходил с ума. В семнадцать она пришла к Этери, которая засиделась допоздна в своем кабинете, с букетом бледно-розовых пионов, аккуратно обернутых в несколько листов бумаги, чтобы они не умерли от холода снаружи. Женя не представляла, как тренер отреагирует на пионы, но хотела этим подчеркнуть свою заботу и любовь. – Этери Георгиевна… можно? – робко спрашивает она, пряча букет за спиной. – Жень, ты что тут забыла? – устало отвечает Тутберидзе, массируя виски тонкими аристократичными пальцами. – Уже поздно, езжай домой. Тебе вызвать такси? – Я вас жду. Тренер поднимает взгляд, и Женя вздрагивает. С ними часто случалась почти книжная идиллия – Этери понимала ее с полуслова, а Медведева её – с полувзгляда. Уж очень выразительными были эти темные, иногда почти черные, глаза. И сейчас Женя явно читала во взгляде: я чертовски устала, но я так рада тебе. А она, как местный блаженный дурачок, стояла напротив главного тренера в дверном проеме, с растрепанным видом, прячущая за спину свой сюрприз, на который непонятно как отреагирует Этери. А ещё в этом тягучем грузинском взгляде читается: «я тебя люблю». И именно поэтому Женя пересиливает себя, заходит в кабинет и протягивает букет нежно пахнущих цветов. Слегка придерживает бумагу, чтобы не повредить бутоны, и осторожно передает букет в руки Этери, которая наверняка привыкла к такому вниманию, но точно всегда была рада этим знакам от Медведевой. – Женя, зима же, – Тутберидзе старается спрятать широкую улыбку, но выходит плохо. – Они стоят миллион. – Оно того стоит. Извините за тавтологию, – смеется Женя, смущенно опустив глаза в пол. Женщина ее мечты, снов и мыслей приподнимает холодными пальцами ее подбородок и смотрит прямо в лицо. Женя, только не отводи взгляд, не проиграй в этой мини-битве взглядов, – шепчет она сама себе. Хотелось переступить через себя, прикоснуться к чужим губам, повторить эту «случайность» после чемпионата мира. Но понимала, что должна вести этот их танец именно Этери, вовлекая их в чувственное танго. Неровный строй Женькиных мыслей прервала Тутберидзе, задавая единственный правильный вопрос: – Зачем? У меня не день рождения, он только через месяц. «Я вас…» Этери смотрит, не отрываясь. Не убирая руки от лица Жени. «Ну же, Женя, соберись!» – Я тебя пугаю? – хрипло выдохнула Этери, растягивая губы в насмешливой улыбке. – Что вы, Этери Георгиевна. Меня можно напугать только дисквалификацией, – почти смело отвечает Медведева, молясь, чтобы женщина не услышала гулкого и частого биения ее сердца. – Тогда я тебя дисквалифицирую, если ты мне не ответишь на этот вопрос. Женя отсчитывает в голове цифры, и на счет три встает на цыпочки и тянется к таким желанным губам, чей вкус она помнила уже почти год. У Этери расширяются зрачки, но она не отстраняется, придерживает свою Женьку за талию, пока та кладет руки на чужие плечи для большего равновесия. – Ты понимаешь… – Я понимаю… Напрочь сбитое дыхание, и Женя углубляет поцелуй, делая его более чувственным, страстным, кусает губы, проводит языком по своим же укусам, будто залечивая их. Внизу живота все сплетается в тугой узел, и сводит ноги от судороги, но она не выдает себя. Не время. И не место. Сейчас она пришла только для того, чтобы показать свои чувства, и делает это весьма успешно. Все вокруг было наполнено пионовым дурманом и пьянящей нежностью. Именно поэтому в 2020 Женька громко выругивается на всю квартиру матом, читая в социальных сетях от Саши Трусовой «Уверена, у меня еще будет возможность подарить моему великому тренеру не один букет ее любимых цветов…» – Блядь, с этим букетом мне все уже в печенках сидят, – телефон летит в сторону, и только по случайному совпадению попадает на мягкое кресло. Если быть полностью откровенной, выкрутасы ее бывшего тренера Медведеву отчасти веселили. Ее фразы не казались неуместными, они пытались попасть в самое сердце, как стрелы из натянутого до предела лука. И ведь попадали иногда, отчего Женька болезненно морщились, и вытаскивала их, предварительно обработав спиртом. Все равно, что спирт содержался только в вине, которым она смачивала горло. Главное – не сдаваться. *** Воспоминания накрывают с головой даже на берегу Черного моря, что ласково шуршит своими волнами, слегка касается теплой водой босых ног. Женя едва не пропускает рассвет, сидя на еле теплом золотом песке. Солнце не торопилось согревать своими лучами болгарское побережье. Кристиан простил ей вчерашнюю выходку после трех бокалов, когда она хотела позвонить Этери по фейстайму, он отнял телефон, а она обиженно надула губы, и чуть было не разбила бокал о стол, залив все вокруг алкогольным напитком. Солнечные блики смягчают привычно строгий образ Женьки, играя зайчиками в ее волосах. – Подожди, я тебя сфотографирую. – Зачем? – Затем. Сама увидишь. Яркие картины вчерашнего сна всплывают в памяти – до жути реалистичные, отчего к щекам приливает жар. Знакомый до боли женский профиль, выбеленные кудри, жесткий взгляд темных глаз, смягчающийся при виде Женьки. Наваждение тает, оставляя после себя горькое послевкусие. Забыть нельзя вспоминать. С запятой она до сих пор не может определиться. – Сядь полубоком. Улыбнись. Ты можешь изобразить счастье на лице? – командует Костов, пыхтя с камерой в руках. – Все, перестань, я не люблю так фоткаться, как ты, – смеется Женя и забирает у него телефон. С экрана на нее смотрит какая-то другая Медведева, красивая до чертиков. Она сосредоточенно изучает саму себя, выглядывая изменения. Но ничего особенного нет, просто болгарское солнце ярко подсвечивает ее, играя с образом. – Я выложу это в инстаграм. Она хочет списать свои чувства на новую атмосферу — получается так себе, только до кончиков пальцев пробирают мурашки от мысли о том, как Этери увидит эти фотографии. Хочется снова услышать эти слова, начинающийся с «Жень…» или поймать излишне суровый взгляд темных глаз. А потом можно будет ненароком спросить: надену на встречу с интервьюерами то платье с отпуска? И по одному лишь движению бровей поймет, видела ли Тутберидзе фотографию (конечно, видела); запомнила ли образ (уверена, что да); понравились ли ей снимки. Они возвращаются в дом, и Женя понимает, что и тут Этери ее переиграла. Снова. Под постом горит лайк от имени, что знаком до боли под ребрами. Впервые за почти год слепого игнорирования. Женя сглатывает комок, что от нервов застрял в горле, и шумно выдыхает.