Escape

На подходе к дому Этери, похлопав себя по карманам, нецензурно ругается про себя: ключи от дома, кажется, остались в машине, а в куртке лишь смятые чеки, холодная сталь зажигалки и упаковка мятной жвачки. Она начала курить впервые, когда Женя уехала в Канаду. Тайно, чтобы Диана не заметила, и зажевывая все это огромным количеством нежно-голубого орбита. Когда-то ее за таким занятием у черного выхода из Хрустального заметил Даня, и грустно выдохнул: – Может, тебе психолог нужен, а не эта отрава? – Отстань, – беззлобно сказала Этери, выпуская дым в синее небо. Хореограф тогда не отстал и попросил угостить сигаретой, и женщина не стала ему отказывать в данном удовольствии, прекрасно понимая причины его нервозности. Даня мог многое вытерпеть, смолчать, но все равно наступал момент, когда он срывался и вываливал всё либо в свой инстаграм, либо наедине с Этери, как с единственным его слушателем. Люди, плохо его знающие и вообще с ним незнакомые, считали, что он такой веселый, активный паренек, интересующийся музыкой и путешествиями. Другие считали его скользким, двуличным, использующим девочек только для своего вдохновения. Но только Тутберидзе знала и видела случаи, когда Данька не скупился в выражениях и на разрыв аорты сносил своим голосом всё вокруг себя. А муза была у него только одна. И Этери это понимала так же, как и свою любовь к Жене. – «В этом мире я гость непрошенный, отовсюду здесь веет холодом...», – протянул внезапно Глейхенгауз и закашлялся. – Тебе нельзя курить. – Да знаю. И тебе. Но почему-то мы стоим здесь. – «Всюду принципы невмешательства», знаешь ли. Отыскав ключи от дома в бардачке (и за каким чертом она только их туда закинула), и зайдя в свой дом, она хлопнула дверью, словно говоря: я тут. Пришла. В ответ было только молчание, и Этери скинула с себя кроссовки, которые полетели в разные стороны. Женька, кстати, никогда так не делала, была аккуратна в чужом доме, будучи благодарной гостьей. Женька. Когда-нибудь мысли о ней перестанут возникать в голове при любой удобной ситуации. Когда смотрит меню в ресторане, и думает «А Женя заказала бы пиццу с кальмаром», при покупке кофе в автомате (ну Этери, это же сплошная химия), на тренировках, когда идет в магазин, едет по их сто тысяч раз изученным дорогам... Пройдя на кухню, она провела пальцем по столешнице, проверяя чистоту. Идеально. Перфекционист внутри нее не любил пыль, грязь и бардак. Взяв со стойки любимую фарфоровую кружку, она включила чайник. Кружку, кстати, ей тоже подарила Медведева. – Этери Георгиевна, это Вам! – Ой, спасибо, Жень... А что значит этот символ? – Любовь на японском... Немного подумав, Этери отставила кружку и взяла другую – керамическую, из которой обычно пила Диша. Никаких воспоминаний и ложных мыслей, только она, горячий чай с алтайскими травами и тишина. Теперь – идеально. Осталось накинуть на себя махровый плед, закутаться в него потеплее и смотреть в окно, за которым неторопливо идет дождь. Каждый раз она себе напоминает, что не стоит недооценивать людей. Женя далеко не глупая, и понимает, почему Этери так резко уезжает – она не хочет тянуть это до последнего, делать больно, обещать, давать пустые надежды. Ей нужно уехать именно сейчас, пока позволяют возможности, пока об этом просит Диана. Но на душе все равно будто тысячи кошек скребут, и вообще как-то неспокойно. Ты, наверное, очень смелая, раз позволяешь себе такие высказывания. Размышления прервал звонок в домофон. Этери поспешила скинуть с себя плед, взъерошить рукой волосы и принять более-менее спокойный вид. – Курьер, – устало ей объяснили в трубке. – Тутберидзе Этери? Одно нажатие кнопочки, минута ожидания, и ей вручают огромную корзину душистых раскидистых пионов. Нежно-розовые, со сладковатым тонким ароматом, шелковистыми лепестками; светло-розовые упругие бутоны с белыми вкраплениями производили удивительный эффект мерцания. Такой букет мог прислать только один человек. И это не мужчина, которые к ней вечно пытались подкатить, липли как мошки. Она устала им объяснять, что не умеет их любить и вообще не нужен постоянный партнер. Женька только усмехалась, глядя на их потуги: дорогущие аляпистые бутылки, невкусное вино, обещания достать с неба звезду, лишь бы Этери была рядом. Почему-то эти обещания исчезали, как только женщина им отказывала. В отличие от Жени, которая могла и умела ждать. – Хватит... Прочь из моей головы, Женя, – прошептала Этери, утыкаясь носом в один из пионов. *** Дождь хлестал по стеклам с такой силой, что ливень казался не менее, чем смерчем. Будто навзрыд, он бил по окну, за которым сидела Женя, не оставляя ни намека на просветление на небе. Она обещала прийти в субботу – и вот теперь она здесь. Сидит за тем же столиком в крошечной кофейне, на нее равнодушно смотрит бариста, протирая кружки, а перед самой Женей стоит цитрусовый раф – тот самый, который был разрекламирован парнишкой в прошлый раз. Она к нему даже не притрагивается, стоит просто для украшения стола. «Я настолько дура, что забыла спросить время у своей новой знакомой», – расстроенно подумала Медведева, подпирая щеку рукой. «Вот сейчас она не появится, и пиши пропало. А приедет через пару-тройку часов, когда я уже поеду домой». «– Ты дура, Медведева», – охотно соглашается голос Этери у нее в голове, и девушка морщится. Если она так часто будет представлять женщину в своей голове, так и до укольчика галоперидола недолго. Но погасить чувства она не могла, только разжигать огонь внутри в своей душе, задыхаясь от тяжелых клубов дыма. Чувство будто бы не тлеет изнутри, стоит только дать задуматься о прошлом, как пламя возгорается снова. – Какой на улице ливень! – звонкий голос разрезает тишину помещения, бариста широко улыбается за баром, а в кофейню влетает знакомая девушка в длинном плаще и с огромным черным зонтом. Женя нервно сглатывает и почему-то не может ничего сказать. Будто ей выключили звук в горле, и она не может даже произнести простое «Добрый день!» Но этого и не нужно. М. разворачивается, и ее ищущий взгляд небесных глаз сталкивается с Женькой, которая как-то съежилась, скрючилась в углу, и неловко приподнимает руку в качестве приветствия, чуть не разливая злосчастный раф. – Сегодня без двойной дозы кофеина? – улыбается девушка, садясь теперь не за соседний столик, а напротив. Женя старается выдержать этот прямой бирюзовый взгляд, но в своих силах явно сомневается. – Вообще так и не могу привыкнуть к кофе, – честно признается она, сцепляя пальцы в замок. – А растворимый три в одном? Не заходит? – Как заходит, так и выходит. Извините. Обе сдерживали явный смех. М. не выдержала первая – беззаботно расхохоталась и хлопнула ладонью по столу. – Вы правы. Три в одном – редкостная гадость, а настоящий кофе ещё надо умудриться полюбить, со всей его горечью, кислинкой, без добавления сладкого и желательно – без молока, чтобы полностью ощутить вкус напитка. «Как людей», – подумала про себя Медведева, но вместо этого спросила: – Почему вы не узнали мое имя, прежде чем встретиться со мной? – А для чего? – незнакомка сощурила свои голубые глаза, чем очень напомнила Этери, когда та уходила от ответа. – Вы тоже мое не спросили, мы в сладком неведении относительно друг друга. Согласитесь, в этой жизни и так мало интересного, а мы будем следовать дурацким предписанным правилам этикета. – Вы странная, – выдохнула Женя. – Обычная, – пожала плечами М., и слегка улыбнулась бариста, который поставил перед ней маленький стаканчик капучино. – Имя это всего лишь ваше прозвище при жизни. – А возраст – это всего лишь число в паспорте. – Ну можно и так сказать. М. замолчала, пробуя свой напиток, а Женя отдалась своим мыслям, задумчиво глядя в окно. За стеклом темное, почти черное, небо, которое не уставало выливать из себя месячную норму осадка, будто мстя за жаркое лето. Где-то далеко на горизонте – блеклый просвет, но до него ещё надо дотянуться, переждать эту бурю и ливень. Все проблемы покажутся ничтожными, как только случайный человек забредет под такой дождь. По радио в кофейне играет Cigarettes After Sex: K., и песня какая-то безрадостная, тягучая, но при этом вовлекающая в себя. Kristen, come right back, I've been waiting for you to slip back in bed, when you light the candle. Только свеча потухла. – О чем задумались? – игриво спрашивает М., заметив перемены в ее настроении. – Да о песне, – отшучивается Женька, махнув рукой. – Мрачная она. – Я бы так не сказала. Смотря, с какой стороны смотреть. – А вы с какой смотрите? М. подняла руку и ткнула пальцем в небо – точнее, в серый потолок кофейни. Женя подняла взгляд и растерянно захлопала глазами. – С третьей. Я, конечно, не Господь Бог, но некоторые мои пациенты называют меня именно так. Жене пять лет, и она сбежала с тренировки впервые. Тогда это был ЦСКА, тогда так было можно, потому что не было нигде Этери Георгиевны, перед которой страшно стыдно. Далеко уйти не сумела, потому что была поймана кем-то из охранников. Стыдно не было, только обидно за неосуществленный план. Жене двенадцать, она снова падает, причем с обидного дупеля. Слезы, страх, нежелание продолжать. Тутберидзе подъезжает, берет ее за воротник, ставит на ноги и строго-настрого запрещает отдавать свои эмоции на таких легких элементах. «Просто повторяй. Просто делай, как чувствуешь». Женя выигрывает свой первый чемпионат мира среди юниоров. Чемпионат Европы. Бостон. Узкая кровать в номере, их голоса до утра, волнение Жени, успокаивающий тон Этери, тянущая боль, сменяющаяся наслаждением и слезами счастья. Хельсинки. «Люблю. Взаимно». Пхенчхан. Боль. Обида. Разочарование. Событий много, они наслаиваются друг на друга, как многослойный торт. В мыслях – сплошные слайды продолжительностью в двадцать два года, раньше было лучше, раньше было счастливее, а сейчас – развилка странного пути. – Можно я к вам приду как пациент? – выпаливает Женя, и новая знакомая улыбается, накрыв ее руку своей рукой.