Escape

Женя нервно мерила шагами холл, который был вымощен светло-бежевой плиткой. На стенах были расположены многочисленные лицензии, сертификаты, по углам – то ли искусственные, то ли настоящие цветы в плетеных горшках, но всё это девушку не волновало. Она лихорадочно обдумывала то, о чем будет говорить с психотерапевтом на сеансе, и какого черта она вообще подписалась на эту авантюру. Быстрый взгляд на циферблат наручных часов. 17:00. Пора. Глухой стук в деревянную дверь раздался эхом, заставляя слегка вздрогнуть. Не дожидаясь ответа, Женя приоткрыла дверь и просунула голову в проем, виновато вопрошая: – Здравствуйте. Можно? – Привет, – М., кажется, была в чудесном расположении духа. – Проходи, конечно. Выбирай, кушетка, удобное кресло или стул. – Стул, пожалуй, – Женя аккуратно села на обычный тканевый стул. – Не люблю чувствовать так, как будто я у себя дома. М. слегка усмехнулась, и Медведева поняла, что психотерапевт точно подметил ее выбор. Как же легко можно прочитать человека профессионалу. Сама она не боялась оставаться наедине с собственными мыслями, хоть они и не приносили ей особого удовольствия. Перед глазами оказался диплом в красивой красной рамочке, и Женя с любопытством рассматривала имя ее врача. «Кулакова Виктория Сергеевна», – прочитав, Женька несколько расстроилась. Не М., значит. А жаль. – О чем думаешь? – мягко прервала ее мысли психотерапевт. – Я думала, у вас, то есть у тебя, другое имя, – выпалила девушка и прикусила язык. Брови Виктории поползли вверх от удивления. – И какое же? – Не знаю. Тебе не идет это имя, – честно призналась Женя. – Что-то на букву М. Например, Марина или Маргарита. – Марина, – улыбнулась девушка напротив, и в голубых глазах заискрилась радость. – Мне нравится это имя. Меня так отец хотел назвать, но мнение матери перевесило, – искринки внезапно потухли. – Если хочешь, можешь звать меня Мариной, но предупреждаю, меня зовут так только близкие друзья. – Это входит в рамки психотерапии? – улыбнулась Женька, несколько нервно перебирая пальцами край рубашки. – Это входит в рамки моих разрешений, – М. открыла свой черный кожаный блокнот и коротко кивнула. – Хочешь сказать мне свое имя? Женя помотала головой. Однозначно нет. – Если хочешь, можешь называть меня Дженни, – робко улыбнулась она и мысленно посмеялась над собой. Кажется, она немного свихнулась на почве скрывания своей личности и своих чувств. Наверняка эта Виктория-Марина уже прощупала всю информацию о ее личности, просто тщательно это скрывает. По ее непроницаемому лицу ничего не видно, поэтому она и не выдает себя, в отличие от Женьки, которое имя той, которая даже во снах не отпускала, умудрилась недавно в Старбаксе сказать. За окном – непривычно светлое небо и не намека на дождь. Голые кроны деревьев слегка склоняются от ветра, а в остальном – хоть гуляй с теплым напитком в руке, а не сиди в сверкающем от чистоты кабинете и не выкладывай свою душу почти незнакомой женщине. Женя с утра уже успела сотни раз пожалеть об этой затее, попробовать позвонить Камиле, которая была на тренировках, записать видео Кристиану, погулять с собаками, до последнего откладывая зудящий момент их встречи. Листала ленту инстаграма, пыталась понять, где Этери – в России или уже уехала. Она не заходила в Хрустальный на этой неделе, отгородив себя от лишних новостей. Женя часто думала, что их любовь была уж слишком неправильной, чтобы вообще иметь место быть. Только им понятные двусмысленные фразы, ночные переписки, незаметные и заметные прикосновения на публике, а личная жизнь – под большим запретом. И невозможно разорвать их связь, как невозможно отказаться от их чувств. Отречешься от одного – исчезнет другое. – Дженни, – мягко вырвала её из своих мыслей М., – если ты так будешь дальше молчать, боюсь, мне придется вернуть деньги за сеанс. И Женя начала говорить. Изменив имена, события, места, обстоятельства, но оставив только самое важное. Знаешь, я всегда верила, что противоположности притягиваются. Но что притягивается похожее – в это мне пришлось поверить впервые. Когда я увидела Её впервые – восхищение во мне было пополам со страхом. Уверенная, высокая, эффектная, и мне захотелось произвести впечатление на Нее, как позже потом Она подчеркнула это в своих... рассказах. Я всегда знала, чего я хочу, и когда я чего-то хотела, я непременно достигала своей цели, за это Она меня всегда хвалила. Мы всегда общались в свободное время, о самом разном, серьезном и несерьезном, шутили, развлекались, делились любимыми фильмами и музыкой. Я думала, что я для Нее – всегда любимый и маленький медвежонок. Что я для Нее – вторая дочь. А потом я влюбилась. Старалась больше не смотреть на Нее долго, и Она всегда так волновалась, думая, что я потеряла интерес к нашим занятиям. А для меня смотреть было настоящей пыткой — каждый раз меня охватывало непреодолимое желание рассказать обо всем, что кипит внутри. Проще всего было заморозить мысли, возникающие при нашем минимальном контакте. Но чем дальше я пыталась затолкнуть свои чувства, тем сильнее они вырывались наружу в самый неподходящий момент — например, при людях. Мы слишком долго обнимались или сжимали руки. Это не могло остаться незамеченным, и Она сильно переживала по этому поводу. Но нас тянуло друг к другу. Мы все обсудили не раз, и я поняла и приняла свои чувства, но все равно считала, что это не навсегда. С тех пор дистанция между нами сокращалась, пока не остались наедине. Женя даже не сразу поняла, что перестала говорить, только когда в ее руки аккуратно вложили пачку мягких салфеток, а Марина сочувственно смотрела на нее, не нарушая личное пространство, тогда она поняла, что плачет. Тихо, без истерик, слезы льются по щекам мокрыми дорожками. – Не недооценивай себя, – тихо сказала Марина, когда Женя наконец успокоилась. – Что? – Ты слишком предвзято к себе относишься, рассказывая о ваших отношениях, – Марина смотрела мне прямо в глаза, спокойно и слегка нежно. – Есть хорошая фраза, что в отношениях всегда виноваты двое. Я с ней не совсем согласна, но раз отношения завязались – то это желание обоих, не только одного человека. – Это просто слова. Вот и все. Мне так комфортно, – попыталась уйти с темы Женя. Марина покачала головой. – Чувство вины не принесет тебе облегчения. Оно ещё никому не приносило. – А вы точно психотерапевт и психолог? – Медведева вытерла кончик носа и слабо улыбнулась. – Я думала, вы какими-то туманными фразами обычно говорите, цитаты из книжек зачитывайте. – Ну можешь мой диплом на экспертизу отнести, – засмеялась М., и снова искринки пронзили сердце Жени, как в первый раз. – Я верю, – тихо сказала девушка, опустив взгляд в пол. – Хочешь продолжить рассказывать? – Не сегодня. – Расскажи тогда о... Через полчаса Женя вышла на улицу, всей грудью вдыхая морозный воздух. После разговора с Викторией-Мариной, кем бы она не была, ей совершенно точно полегчало. Они больше не говорили об отношениях, не касались её рассказа. И в тот момент Женька осознала для себя одну вещь: казавшаяся ей банальной фраза о том, что нужно жить настоящим, имеет под собой вполне логичную основу. Ведь только от настоящего зависит наше будущее, как ей с милой улыбкой сказала М. На прощание М. встала из-за стола и проводила ее до двери, отчего Женьку окутало сладким вишневым ароматом, и непривычно заныло сердца от знакомого запаха вишни. Она поспешила попрощаться, пока ее воспоминания не превратились в сплошную чехарду, от которой невозможно скрыться даже ночью. *** Этери сама не понимала, почему не позвонила Дане, почему не попросила помощи у Сергея или не высказалась Диане. Но зато четко осознавала, что совершила ошибку. Одну из многих. Этери была из тех, кто не любила думать, что надо было поступить так, а не иначе, но пальцы нервно били по рулю, а внутренний голос разума отчаянно глох. Раньше можно было открыться, не боясь предательства. А теперь все запуталось в один большой клубок. Пару ночей назад она осталась у своей давней подруги, и они выпили слишком много вина. Когда Этери легла спать, обессиленно рухнув на мягкий диван, через несколько минут она почувствовала, как матрас прогнулся под тяжестью чужого тела, а её уха коснулось чужое дыхание. – Тери... Сердце забилось, затрепетало о грудную клетку, и изнутри будто бы обожгло горячей кровью. Она не представляла возможным дарить кому-то свое тело, не даря при этом чувств, которые, между тем, покрылись коркой льда. Она не знала, почему ей так сложно это дается, но понимала, что так будет неправильно по отношению к своей любви. Но сил сопротивляться не было. И Этери сдалась. И не сказать бы, что ей не понравилось. – Ты все такая же, – выдохнула подруга, приподнимаясь на руках над ней. – Холодная, стервозная, как необъезженная лошадка. Твоя-то тебя в стойло не смогла поставить, – короткий смешок. – Не неси чепухи, – процедила Этери. Внизу все как-то меланхолично-тоскливо ныло, это невозможно было сравнить с реальной близостью. Простая разрядка. Как почистить зубы по необходимости. – Да я знаю, что ты до сих пор влюблена, – женщина уселась на ее бедрах, запустив руку в свои волосы. – Ты же как телевизор с бегущей строкой. – И что там передают? – Что ты круглая дура, – впрочем, вполне беззлобная шутка в их стиле. Привыкли за десять лет дружбы. – Бежишь от себя и своих чувств. Знаешь, как это называется? – Опять занудничаешь, – заныла Этери, шутливо проводя рукой по ее ребрам, вызывая легкую щекотку. – Ещё раз мне прочитаешь лекцию... – И даже двести раз. У нас с тобой нет ничего, и мы не разговариваем о прошлом, и говорить о будущем даже нет в планах. А секс... ну не в первый раз же, и это одно из выражений нашей дружбы. – Хороши подружки, – усмехнулась Тутберидзе. – Не томи, как там мое бегство называется? Дауншифтинг? Нирвана? Женщина слезла с ее бедер и грустно усмехнулась, ложась рядом. – Эскапизм. Я же тебе рассказывала как-то давно, как всегда, ты была увлечена своей фигуристкой и ничего вокруг не слышала. В умеренной форме эскапизм является своего рода реабилитацией и помогает пережить стресс. – Так я думала, эскапизм – это когда бегут в мир фантазий, книг, фильмов, – нахмурилась Этери. Понимать свою подругу становилось всё сложнее. – Необязательно. Эскапизм – это бегство от себя, от неразрешенных конфликтов и желаний, независимо, куда и откуда. В принципе, чем ты занимаешься последние два года, зачем-то закрываясь в себе и пытаясь сейчас сбежать за границу. Вообще, Фрейд считал эскапизм неотъемлемым элементом нашей жизни, считая, что «жизнь, как она нам дана, слишком тяжела для нас, она нам приносит слишком много боли...» Дослушать цитату Тутберидзе тогда не удалось, потому что подругу явно разморило от вина и тепла, и она заснула, прервавшись на половине фразы. Как бы Этери ее не подкалывала за излишнее занудство, ей было интересно слушать такие вставки и мини-лекции. А сейчас, сидя в своей машине перед домом Жени Медведевой, и мучимая чувством вины, она параллельно обдумывала свой персональный «эскейп». И понимала, что она не хотела оставаться одна в этот раз. Как назло, окна дома напротив были темными, без единого света.