Escape

Часто Жене кажется, что она одновременно любит и ненавидит свою жизнь. Любить однозначно было за что: за яркие эмоции, близких людей рядом, за дело всей её жизни и за завоеванные медали. Ненавидит за то, что эта жизнь была больнее и сложнее, чем она себе представляла. Привычка проводить рукой по медалям перед сном давно было утрачена: зачем вспоминать, для кого и зачем были выиграны эти золотые и серебряные медали. «Этери», – шептали награды, кроме одинокой бронзовой медали в углу. Она была впервые выиграна Женей для самой себя, хотя она впоследствии и сомневалась. Возможно, она была выиграна наперекор Тутберидзе, и Медведева просто боится об этом вспоминать. Эти медали хранят в себе столько деталей, столько событий и пережитых эмоций, столько бесконечных поцелуев и разговоров о самом важном; а человеческая память так изменчива и непостоянна, что подобные вещи – единственный способ сохранить то, что нам дорого. «Никого я не подпускала ближе, чем Женю Медведеву» И эта фраза стоила того, чтобы ждать и жить дальше. – Женя, я думала, что моя история любви трагичная, но твоя связь переплюнула все рамки мелодрам, – довольная Валиева завалилась на диван с шоколадным печеньем в руке. – Я как будто смотрю бразильский сериал в жизни. Ками и правда была довольна этой жизнью и новыми, пока хрупкими и невесомыми отношениями с Аней. Вообще с шоколадным печеньем трудно быть печальным, и Женя последовала этому примеру, стянув угощение со стола. – Скажешь тоже, – хмыкнула Женька, стараясь не разбрасывать крошки вокруг. – Спасибо, что хоть не российский. – Ой, это было бы ужасно, – рассмеялась Ками, и её смех, такой звонкий и искренний, мгновенно поднял настроение. – «Она не может любить тебя!!!» – «Но я люблю тебя!» – подыграла ей Женя, и вдоволь нахохотались. Ей было сначала неловко от своей откровенности с Ками, она чувствовала непривычную уязвимость, и вместе с тем – облегчение. От того, что хоть с кем-то может поговорить об этом и не сойти с ума. От того, что даже сеансы психотерапии превратились в какую-то бредовую мыльную оперу. И ей было так легко сейчас говорить об этом с Ками, открыв ей свое разрывающееся от чувств сердце. – Так что та психотерапевтка тебе сказала? – печенье у Камилы закончилось, и она грустно вздохнула, сложив руки на груди. – Ты не поверишь, – медленно произнесла Женя, до сих пор смакуя прошедшие от этой ситуации эмоции. – Она подтвердила слова Этери, что та наняла М., чтобы я познакомилась с новой девушкой и переключилась на нее, заодно разобравшись в себе. – Ты шутишь, – недоверчиво ответила Ками, и в её глазах застыло непонимание. – Чтобы Этери Георгиевна наняла кого-то именно для тебя... Ну бред же! А если бы не обратила внимание на эту загадочную «эМ»? – Вот и мне казалось бредом, когда я услышала это в первый раз, – вздохнула Женька, отводя взгляд. – Но факты и детали заставили меня поверить в эту странную историю. Альтернативная реальность – так ей хотелось назвать события прошедших дней. Как будто Женю похитили и оставили на другой планете в полной неразберихе. Назад не вернем на родную планету, уж прости. – Скажи честно, Жень, – хитрый прищур глаз Ками, – тебе не хотелось ударить Этери, когда она рассказала тебе всё? Медведева расхохоталась, запрокинув голову назад. – Поверь, Ками, очень хотелось, причем чем-нибудь весьма тяжелым! *** «Сначала я думала, что эта дурацкая влюбленность пройдет, и мое место займет кто-нибудь другой. Более достойный, более молодой, такой же веселый и искренний, как Женя. Но на самом деле я не хотела признавать, что не хочу отпускать её. Проще всего (как и всегда) было заморозить все мысли, все чувства, возникающие при нашем минимальном контакте. Но чем дальше я заталкивала свои чувства, тем сильнее они вырывались наружу в самый неподходящий момент. В те дни, когда ты была в Канаде, ты мне постоянно снилась. Приходила ко мне во сне, иногда спорила со мной, мы ругались, и я просыпалась с тяжелым чувством в груди. Иногда во сне все было так, как до 2018: легко, воздушно, мы целовались украдкой и держались за руки. Тогда в первые секунды пробуждения меня охватывало наполняющее чувство счастья, а потом сверху падала бетонная плита меланхолии». Этери сдержала этот поток мыслей, постаралась придать своему лицу как можно более безразличное выражение и сухо ответила: – Да, Женя, это правда. – Но, – кажется, в легких Жени закончился воздух, – как тебе вообще такое в голову пришло? – Женя, дорогая, – каждое слово все равно давалось с трудом, хоть Этери и держала маску безразличия, – пойми, пожалуйста. Ты столько лет говоришь мне, что любишь меня, рвешься ко мне, возвращаешься из-за океана и не можешь отпустить никак эту любовь, которая возникла у нас после Бостона. Но этой любви больше нет. Ты достойна большего, чем старого, потрепанного жизнью тренера из Хрустального, – она старается выдавить улыбку. Медведева качает головой. Она не может поверить в то, что говорит ей Этери. Не хочет. – Как ты можешь решать за меня, кто меня достоин? Как ты можешь решить, с кем я познакомлюсь и на кого отвлекусь, ты что, господь Бог или Лариса Гузеева? – ярость клокотала в груди, Женя распылялась всё больше. – Женя, прошу, сбавь обороты, – Тутберидзе морщится и прикладывает пальцы к вискам. Ее просьба была бесполезной, потому что она знала, что Медведева никаких оборотов сбавлять не собирается. – Вот уж черта с два! – Медведева стукнула кулаком стену. – Ты собираешь всю жизнь от меня бегать? С кем ты меня в следующий раз сведешь, с двадцатилетним фигуристом? Или возьмешь планку выше, с врачом-психиатром? – Медведева, прекрати! – уже кричит Этери, бессильная в своем желании повлиять на Женю. – Не прекращу! Ты почти разрушила мое психическое здоровье, отвергая мои попытки наладить со мной контакт, и теперь говоришь, что специально свела меня с психотерапевтом? Думала, она вылечит мою голову и я перестану страдать по тебе, и насвистывая, продолжу дальше жить? – глаза Медведевой превратились в черные от гнева щелки. – Не знаю, как ты, Этери, но я сильнее тебя, потому что могу признаться в своих чувствах и отвоевывать попытку существования в твоей чертовски занятой жизни. А ты только и делаешь вид, что не замечаешь меня и отвергаешь всё, что я тебе предлагала. И именно в этот момент случается то, что Женя ожидала меньше всего: Этери берет со стола стакан с водой и резко, не раздумывая, плещет девушке в лицо практически половину его содержимого. Вода стекает с лица, остается пятнами на футболке, капает на пол. Надо признаться, это было весьма впечатляюще. – Ты... – Женя судорожно ловит ртом воздух, пытаясь поверить в то, что сейчас произошло. – Ты совсем с ума сошла? Я тебе уличная кошка, что ли? – А как мне ещё было остановить твой поток слов, – спокойно отвечает Тутберидзе, скрещивая руки на груди. Будто вода отрезвила её, а не Женьку. – Ты же меня не слышишь, только о своей любви и кричишь. Женя тяжело дышит, пытаясь собраться с мыслями. Вода прекращает капать на пол, противное чувство холода появляется по всему телу, и она закрывает глаза, обнимая себя руками. А потом чувствует, как знакомые руки обхватывают ее за талию, прижимая к себе, и мягкие губы целуют её в мокрый лоб. Женька по привычке зарывается носом в кудри Этери, вдыхая цветочный аромат, и постепенно успокаивая ритм своего сердца. Да, она перегнула палку. Как говорила раньше в интервью, «накуролесили». Только они продолжают куролесить до сих пор. – Все решения тренерского штаба не обсуждаются и не оспариваются, – горько шепчет Женя на чужом плече. – Прости меня, Женя, – так же тихо отвечает Этери. – Я ошиблась. Против твоей воли завлекла тебя в эти интриги, хотя мне уже... почти 50. – Не говори так, – мотает головой Медведева. – Я не чувствую нашей разницы в возрасте. Я с тобой на одной волне. Ты и сама так говорила. Этери тяжело вздыхает и пытается сдержать слезы, которые так некстати подступили к глазам. Сколько бы ты не признавалась мне в любви, сколько бы ты не просила меня остаться рядом, сколько бы слез не пролила – я не могу этого сделать. Я чувствую, что занимаю место того, кто достоин тебя больше. Подумай сама, моя милая, когда тебе будет 30, мне будет почти 60. А дальше просто страшно подумать. Я превращусь в семидесятилетнюю старушку в платочке, если вообще доживу до этого возраста. А тебе будет всего лишь 40. Это начало второй жизни, именно в сорок с лишним я влюбилась в тебя. Я не могу занимать место того, кто должен быть рядом с тобой. Кто будет отдавать столько же любви, сколько ты и сама её генерируешь.

Тошно тебе думать об этих расчётах Что ж так? Ты же идеальная девчонка Сложно выгадать судьбу и не прощёлкать Срочно выгадать судьбу и не прощёлкать

Мы исчезли, тех нас больше нет. Мы закончились ещё 2 года назад, когда ты вернулась ко мне и попыталась восстановить отношения. – Я поеду вслед за тобой, где бы ты ни была, – бормочет Женя, все глубже зарываясь в белоснежные волосы. Прости меня, Женя. *** М. сидит в машине и барабанит пальцами по рулю. Она купила эту машину совсем недавно, поддавшись влиянию друзей: психотерапевту с безупречной репутацией и с высоким окладом не пристало ездить на метро. Можно побаловать себя такой покупкой, как красный Fiat. Не новый, но довольно бодрый и компактный, как раз для лавирования в пробках. Но только удовольствия от этой покупки не было. Никакого. Душу выжигала тоска и пустота по тому, чем она никогда не будет обладать. Как врач, она понимала, что ей тоже нужен психолог, как обычный человек – она пыталась отрицать эту проблему, думала, что само уйдет, растворится в сознании. – Привет, – звонкий голос отвлекает её от раздумий, – откроешь багажник? Женя Медведева стояла с огромным чемоданом и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Было видно, что ей очень хотелось в аэропорт, улететь вслед за Этери, ведь сама Тутберидзе запретила им лететь одним рейсом во избежание слухов. С макушки до пяток Женька была занята мыслями о предстоящей жизни за океаном, но уже рядом со своей любимой, не одной. М. видела это насквозь, и грусть затапливала её душу, как паводок хилые домики. – Я так рада, что ты согласилась меня подвезти, – улыбаясь, говорит Женя, садясь на переднее пассажирское сиденье. – Мне не хотелось вызывать такси. – Но почему именно я? Других желающих не нашлось? – пытаясь нацепить на себя подобие улыбки, спрашивает М. – Не знаю, – пожимает плечами Медведева. – Мне с тобой очень комфортно и уютно. И я хотела тебя увидеть перед отлетом. М. украдкой смотрит на нее всю дорогу, наслаждаясь своей нежностью, которая плещется в сердце по отношении к этой хрупкой и одновременно сильной девочке. Которая готова ради своей цели преодолеть расстояния, пересечь все препятствия, и этот огонь не угасает в ней никогда. Где-то в сознании ютилась мысль, что так будет не всегда, однажды Женя сломается и, возможно, снова придет к ней. Уже одна. «Будешь ли ты влюблена, как прежде?» — спрашивает внутренний голос, а по телу пробегают холодные мурашки, пальцы крепко стискивают руль. Сломается либо Этери, либо Женя. М. слишком долго работала, чтобы не видеть очевидного – этой пронзительной и одновременно больной любви, которая не может существовать в этом мире. – Пробок почти нет, так классно, – потягивается Женька и улыбается, как котяра на солнце. – Боялась опоздать? – Я всегда боюсь не успеть, – серьезно отвечает та, и улыбка пропадает с лица. О чем-то серьезном задумалась. Возможно, о них с Этери. М. прибавляет громкость на руле, чтобы песня заполнила пространство и её голову. Не выпускай её из рук Пускай другой её полюбит Ты не танцуй сегодня с ней А то погубит Придется проститься с Женей, но она знала, что это не навсегда. Да, для Этери она осталась главной и единственной. Её Женей Медведевой. И М. остается только ждать. Следить за девушкой, которая исчезла со своим огромным чемоданом в недрах аэропорта, которая будет считать минуты до встречи с её любимой. Трудно сдержать желание закурить, и М. покупает новую пачку ментоловых сигарет после долгого перерыва в курении. Первая затяжка дается с трудом, и она прокашливается от горького дыма, что заполнил легкие. Она так и не смогла сказать Жене, что Этери улетела не навсегда, что она вернется в Россию. И Жене придется ехать вслед за ней, удовлетворившись выдуманной историей, что Этери не нравится за границей, что она хочет вернуться домой в Россию. И за эти недели должно произойти что-то важное и очень больное для Медведевой, что сподвигнет прийти её снова на сеанс. М. тушит сигарету о бордюр. На сегодня отравы и лжи, пожалуй, хватит.