Dum spiro, amo atque credo.

      Юнги вытягивается в полный рост на широченной кровати, поворачивает голову влево и взглядом вполне ожидаемо сталкивается с тем, от чего бежит уже который год. На экране ноутбука открыта вкладка с фотографиями его любимого тонсена — Тэхёна. Он красив, как Аполлон, желанен до звона в ушах и далёк, словно и впрямь житель иной планеты.        Несмотря на огромное количество фанатов по всему миру и, порой пугающую, известность, мало кто из фанатов видит и ещё меньшее количество даже примерно догадывается о РЕАЛЬНЫХ взаимоотношениях мемберов любимой группы, веря в то, что им годами щедро, планомерно скармливает кампания: BTS — все как один любят друг друга, друзья не разлей вода, неразлучные соулмейты и прочее. Да, бантаны молодцы — репутацию поддерживают, в крупных скандалах замечены не были, на публике держатся семьей, всегда помогая друг другу и оправдывая собственный постулат 7-1=0, но за годы тесного взаимодействия случалось всякое. И это всякое, бесспорно, оказало влияние на каждого из семерых.        Так, например, реальная дружба, по большому счёту, связывает лишь четверых. Хосок, Чимин, Чонгук и Тэхён много свободного времени проводят вместе, всегда где-то рядом, круглосуточно на связи друг с другом, тогда как остальные предпочитают заводить и поддерживать связи извне. Да и возраст уже не тот, чтобы всемером прилепиться пельменями друг к дружке, словно до сих пор, — как нередко бывало в первые годы после не самого успешного в индустрии дебюта — боятся покинуть общую зону комфорта.        Юнги же оправдывает теории фанатов о замкнутости, но причина его отрешенности давно уже не в социофобии, которая, конечно, присутствует и сейчас. Но фобия мучает Юнги уже совершенно не в той неконтролируемо-болезненной форме что была раньше — не до тошнотворного, леденящего страха, спазмов в глотке и невозможности дышать в толпе.        Который год Юнги осознанно постепенно закрывался от всех, и особенно старательно от самых близких ему людей — мемберов, и держится подальше от них просто потому что… не такой.        Он помнит, как, закатывая глаза, нянчился с этим ярким, таким не похожим на других Тэхёном. Юнги бесился и злился порой, но всегда присматривал, кормил чуть ли не с ложечки, усмирял пыл и поддерживал. Не его одного, если уж на то пошло, было ещё одно зубастое недоразумение, внутри которого море талантов и наполеоновские амбиции в диком сочетании уживались с социопатией, близкой к тому, чтобы превратиться в социофобию. Юнги это было близко как никому другому в их маленьком коллективе, вот и… Он всегда старался быть для них старшим братом, подсказывал, поддерживал, помогал справляться с первыми подростковыми проблемами одного и неуёмной энергией второго. Но не все протекало гладко, и в определённый момент его желание быть старшим братом по отношению к Тэхёну стало трансформироваться в совершенно иное и гораздо более горячее чувство.        Кто ж знал, что два наиболее неуравновешенных, самых проблемных, самых младших — начнут встречаться? Юнги к тому моменту воевал с собственным сердцем и только-только смог со скрипом принять себя и тот факт, что к Тэ относится вовсе не как к младшему брату.        Юнги казалось, что он похоронил свои чувства и тем более — умение любить и привязываться — ещё тогда, когда пришлось подростком уходить из дома в неизвестность, оставляя сердце там, на пороге отчего дома, пообещав себе, что это дерьмо, зовущееся любовью и привязанностью к людям — не о нем. Вот только сам не заметил как вляпался крайне аккуратно — по самые уши. Окончательно надежда на то, что эти «неправильные» чувства пройдут умерла в день продления контракта. Видеться ежедневно на бесчисленных съемках, репетициях, в студии, учитывая то, что в любом виде и в любой одежде этот малолетний сердцеед умудряется выглядеть как с обложки — тяжелое бремя для измученного вечной неразделенностью своих чувств сердца. Однако то, что его любовь однозначно не взаимная и по большей части приносит только боль, совершенно не влияло на его сумасшедшее сердце, заставляя с каждым днём и новым умопомрачительным образом Ви влюбляться все глубже.        И этот как-то незаметно вымахавший ребёнок, превратившийся в утончённого мужчину, в этих своих небрежно-соблазнительных рубашках, несмотря на связь с Чонгуком все так же как и в первые дни продолжает врываться в личное пространство Мина с упорством осла, причиняя почти физическую боль.        Ещё на моменте первых мокрых снов к Юнги пришло осознание, что с Тэхёном он согласится на любую позицию, без условий и принципов, хоть до этого все его связи были лишь с мягкими, податливыми девушками, покорно раздвигающими ножки перед восходящей звездой. Их было так много, что удивительно, как руководство компании не наложило на рэпера штрафы, ведь то и дело приходилось откупаться от вездесущного Диспатча.        Но Юнги несло, он стирал женскими телами, их стонами и ласками жаркие сны, в которых Тэхён жмётся тесно, целует глубоко, прикусывая нежную кожу губ и шеи, а потом властно берет до хрипов и слез, то и дело шепча этим своим блядским бархатным голосом «Хён». Сны были так реалистичны, и чего уж скрывать, желанны, что при свете дня от такого обращения мелкого тело переёбывало так, что поджимались яица.        У Тэхёна голос глубокий, пробирающий до мурашек, красивые тонкие, длинные пальцы, изящные, но тем не менее сильные кисти, увитые венами руки — список личных кинков Мин Юнги состоит из всего Тэхёна. И ему даже не особенно то и стыдно — каждый кто хоть раз видел эти руки его поймёт. От подобных мыслей на трусах появились мокрые пятна, а гордо вздёрнутый член в очередной раз выглянул из-под резинки фирменных трусов.       Тяжело вздохнув Юнги стянул с себя белье до середины бёдер, и, бросив последний взгляд на монитор, обнял твёрдую, изнывающую без желанных прикосновений плоть ладонью, плотно обернул её, сжав себя почти грубо. Веки томно прикрылись и от первого же движения сорвался гортанный стон.       Черт, как же надоело полировать ладони, вызывая в голове образы такого нужного, такого нежного, самого красивого и желанного на свете тела… Фантазия включается на полную мощность, воображение под веками рисует полуголого, извивающегося в танце с присущей младшему грацией большой кошки, провокационного и сексуального демона, которым зачастую является Ви в горячих мыслях Шуги. С каждым движением узловатых пальцев по члену мысли становятся развязнее, движения воображаемого Тэ все сексуальнее, призывнее. Частое дыхание сушит губы, и Юнги постоянно облизывает, покусывает уже успевшие покраснеть от прилившей крови губы, которые буквально покалывает от необходимости ощутить на них нежные, яркие, самые красивые губы. Юнги уже не сдерживается, закрывает глаза и плотно обхватывает пальцы второй руки губами, увлажняет, посасывает их, мечтая, как хотел бы проделать то же самое с некоторыми частями тела чертового Ви. Он с пошлым хлюпанием, которое смущает даже сейчас, в одиночестве, вытаскивает мокрые пальцы изо рта и нежно касается груди, обводит и легонько нажимает на моментально затвердевший, собравшийся в горошину сосок. Тело реагирует на невинные, в общем-то, прикосновения сотней мурашек и вспыхнувшим удовольствием во всем теле. Член уже практически течёт, каждое прикосновение мокрых пальцев к соскам выгибает в пояснице, а хлюпание собственной смазки просто уносит сознание рэпера, крайне чувствительного к звукам — во всех смыслах. Дыхание становится прерывистым, движения слишком плотными, доводящими до края, и Юнги старается отвлечься, переключиться на что-нибудь, чтобы не кончить как малолетка после нескольких минут касаний. «Интересно, почему легенды о чувствительности сосков ходят лишь про Чонгука? Наверно проверять старших просто никто не осмелился», — непроизвольно усмехается рэпер, ведь прознай кто НАСКОЛЬКО чувствительны соски у самого Юнги — и подколы ребят будут преследовать его всю оставшуюся жизнь. Но к счастью, бессмертных среди них нет, чтобы уж настолько глубоко вломиться в мирок Юнги. Кроме, конечно, одного инопланетного принца. Из всех мемберов только Техён настолько без царя в голове, чтобы ворваться к Юнги без предупреждения и в любое время дня и ночи, и если бы подобное когда-нибудь случилось в подобные этому моменты… Ну что ж, этот миг наверняка стал бы фатальным в их взаимоотношениях.       Рука наращивает темп, а самовольное воображение рисует картину, в которой Тэ застаёт его за самоудовлетворением, смотрит, не позволяет спрятаться, прекратить и в конце уже не выдерживает и сам начинает ласкать. От представленной картины тело прошивает удовольствием, как высоковольтным разрядом, заставляет двигаться, тянуться за удовольствием. Каждая клетка отзывается на ласку, и если бы кто-то действительно посмотрел на него со стороны, то ни за что не поверил бы, что это тот самый Мин Шуга, к которому все привыкли. Как там его называют нетизены? Холодным? Бесчувственным? Ну-ну… Сейчас, в тишине комнаты, он ужом извивается на смятых простынях, стонет прерывисто, ласкает себя, сжимая поочередно покрасневшие соски, надрачивая себе по-особенному болезненно.       Юнги страстный на самом деле, он внимательный очень, всегда даже случайных девок доводил до нескольких оргазмов, и пошло шутил про Гонконг в песне, потому что МОГ это себе позволить.       Вот только один единственный, необходимый как воздух практически, но с каждым годом становящийся все более недоступным парень сейчас в мыслях, плавящих мозг, очень даже рядом. Имя тонсена слетает с пересохших, искусанных губ, тело деревенеет в предверии оргазма, дыхание учащается, смешавшись с отчаянными стонами. Как бы сейчас хотелось ощущать на себе мягкого, тёплого Тэхёна, а не собственный кулак...       По позвоночнику пробегает первый огонёк, предвестник оргазма, в районе пупка закручивается смерчем напряжение, предвкушение сладкой, дразнящей щекоткой прокатывается по телу, стремясь в эпицентр наслаждения. Юнги теряется в этом сумасшествии, купается в грёзах, где любимый человек рядом, касается его, любит. Живот начинает сокращаться, а оргазм уже близко, подступает, перехватывая сбитое дыхание, ещё немного и…       Писк электронного ключа врезается в сознание, поплывший мозг панически ищет выход из совершенно дурацкой ситуации. Тело действует на инстинктах: Юнги одной рукой тянет на себя откинутое одеяло, а другой болезненно пережимает основание собственного, крайне чувствительного сейчас члена, ибо ещё секунда и незванный гость успел бы сполна насладиться зрелищем с пометкой восемнадцать плюс. В этой, в буквальном смысле потрясающей разум ситуации, хоть минимально порадовать может одно — в комнате почти темно, лишь мерцает подсветка ноутбука, ушедшего в режим «сна», да ночное уличное освещение пробивается сквозь неплотно задернутые шторы. Но Юнги прекрасно знает, что и этого света хватит для понимания того, что здесь творилось секундами ранее.       Пароль и ключ-карта от комнаты есть лишь у двоих людей, и Мин искренне надеется, что именно сейчас к нему беспардонно ломится Чимин. Пожалуйста, пусть это будет кто угодно, только не…       — Хён? Ты тут? Прости, я звонил, у тебя выключен. Я вчера забыл у тебя флэшку, а сейчас иду в студию и…       Не пронесло. Низкий, бархатный голос вкупе с любимым обращением бьют по сознанию так, что если бы не рука, всё ещё сжимающая на грани боли, то Шуга кончил бы прямо сейчас. Немедленно! И сразу же скоропостижно скончался от стыда…       — Блять, Тэхён, стучаться надо!       Выходит грубо и хрипло, наспех накинутое одеяло конечно же не может скрыть мускусный, тяжелый запах витающий в комнате. Каждый мужчина сходу поймёт, что это значит и Ким Тэхён не исключение, так что ради Бога, пусть это осознание унесёт его из комнаты вместе со своей чёртовой флэшкой! Юнги прямо сейчас болезненно переживет факт того, что предмет обожания спалил его за низменным занятием. Нет, конечно во времена трейни случалось и не такое, совместный с душем туалет в общаге вообще не оставлял выбора, как и пространства для воображения, но тут другое, момент слишком интимный, а дыхание, ёбаное дыхание, всё не приходит в норму, вырываясь с чуть слышным, но красноречивым хрипом.       — О… — крайне красноречиво и ёмко комментирует гость, видимо в полной мере осознав весь пиздец происходящего. Мин с ним согласен от души, но чтобы ответить осторожно разжимает кулак, ведь согласитесь, разговаривать с коллегой, даже если необходимо добавить сюда слово «любимый», сжимая в кулаке собственный член — такое себе занятие, скажем прямо, на любителя.       — Где твоя ёбаная флэшка? Забери уже ее и проваливай! Я, как ты наверняка понял, слегка не в том виде, чтобы принимать гостей…       Выходит грубо, голос низкий и хриплый, гласные звуки и вовсе выдыхаются с дрожью, пробивающей сейчас все тело, выдавая с головой состояние неудачливого коллеги. Однако возбуждение, вопреки ситуации и приступу внутренней паники, не спадает ни на грамм, наоборот, кажется лишь возрастает ещё больше, ведь образ того, на кого Шуга так яростно дрочил несколько мгновений назад обрёл — в прямом смысле — осязаемые черты. Но Тэ как всегда действует лишь по одному ему понятной логике. Вот что бы сделал любой другой взрослый человек, осознав что прервал друга в такой интимный момент? Съебался бы как можно дальше и как можно быстрее, чтобы больше не мешать, не так ли? Но нет, этот парень никогда не поступает предсказуемо, что лишний раз доказывает Шуге прямо сейчас, направлением своего движения. Ким плавно, почти крадучись идёт к кровати, его глаза блестят в тусклом свете, делая образ и вовсе призрачным. На нем тонкие светлые шорты выше колена и свободная белая майка, которая каким-то немыслимым образом открывает больше, чем скрывает. Хочется взвыть в голос и выброситься под собственный вой из окна, ну или поддаться дикому желанию раздвинуть ноги шире и закончить начатое, впиваясь взглядом не в бездушное фото, а в крайне соблазнительный сейчас оригинал. А чтобы знал, стервец, что не следует врываться к взрослым, половозрелым хёнам без предупреждения, как только его инопланетной головушке вздумается!       — Мне нравится, как ты пахнешь, Хён.       Юнги вздрагивает от этих слов, распахивает глаза шире, потому что в голосе, всегда мягком при обращении к старшему, слышны сейчас властные, даже доминантные нотки.       — Что блядь?       Тэхён молчит и продолжает идти, гипнотизируя старшего своими зенками, порабощая тягучей томностью движений, пригвоздив взглядом к поверхности матраса. Комната не резиновая и пересекается довольно быстро, и чёртов нарушитель спокойствия оказывается у кровати с распластанным на ней хёном слишком скоро. Стоит, облизывает этим своим блядским языком пухлые губы и, черт бы его побрал, смотрит! Как будто Мин Юнги резко оказался в собственной фантазии, без регистрации и смс.       — Я сказал, Хён, что мне нравится запах. Твой запах.       В голове паника, мысли от страха врассыпную, а достойный ответ младшему, как всегда, придёт потом, когда-нибудь, часа в три ночи например, с пресловутым «надо было сказать…»       Надо бы. И сказать, и сделать. Хотя бы встать, в конце концов, найти на столе флешку и выпроводить это ночное недоразумение пинком под зад. Сейчас же буквы застревают в глотке, перехватывают дыхание и их бы выкашлять, выхаркать на пол, но Юнги буквально прибивает к кровати гипнотический взгляд человека, вальяжно идущего дальше, ворвавшегося без спроса в спальню и сейчас на всех парах ломящегося не просто в личное пространство, а в самые интимные ее аспекты.       Юнги уязвим ровно настолько, насколько вообще может быть уязвим обнаженный человек перед одетым, оттого румянец красит скулы и щеки, а какой-то ссаный перебой света именно в этот момент щёлкает вдруг бесперебойником и ноутбук мерно загудев «просыпается», являя взору вкладку с фотографиями полуобнажённого Тэхёна блондина. Ёбаная горячая эра Wings!       — Занятно, занятно… — ровно комментирует Тэхён в реальности, цокнув языком и присаживаясь на край кровати. От его веса матрас прогибается, а нервы, натянутые струной, звенят колоколами в ушах. А уж когда Тэ аккуратно опирается на руки рядом с головой Юнги и начинает наклоняться, то нервы Шуги и вовсе сдают окончательно. Он вжимается всем собой в кровать, откидывая голову сильнее, находит наконец в себе силы провести языком по пересохшим в край губам и высказать весомое:       — Послушай, Тэхён, ты уже мальчик взрослый и догадался от чего меня оторвал, не так ли? Не хочу показаться невежливым, но съебись ради Бога отсюда, я бы с удовольствием продолжил!       Расстояние между лицами слишком короткое, света от экрана едва хватает считать мимику и то что видит Юнги — дезориентирует. У Кима взгляд голодный, открыто рыскающий по губам, мелькнувшему влажному языку, по покрытым испариной шее и плечам, взгляд с почти весомой лаской тормозит на ключицах, на припухших от жестких ласк сосках. Под этим взглядом тело плавится, член роняет предэякулят, а легкие перехватывает судорогой, при этом мозг выворачивается набекрень, силясь понять реальность это или же прямая дорога в лечебницу.       — Ты такой красивый, Хён. Такой раскрытый сейчас, нежный… Меня ты тоже находишь красивым?       Он смотрит чуть наклонив голову, вызывающе, блядски куснув нижнюю губу. Если он продолжит смотреть так и дальше, то Мин кончит лишь от этого пробирающего до костей взгляда. Прибавить сюда глубокий, сейчас особенно низкий голос, сводящиеся с ума очертания тренированного тела, розовый язычок, поминутно облизывающий блестящие губы — и вуаля, пиши пропало. Обращение ещё это его дурацкое вдогонку! Издевается?       — Главное, что бы так считал Чонгук!       Огрызаться получается без запала, с влажными спущенными трусами и колом стоящим членом строгим не побудешь, но Мин Юнги мастер гавкаться, этого не отнять. Тэ садится ровно, взгляд, изучающий все непокрытое одеялом, не отводит и отвечает несколько отрешенно.       — Я спросил тебя. Не хочешь – не отвечай, тут все очевидно.       И вот сейчас самое время вспомнить все хлёсткие слова, вот только не судьба им быть услышанными — Тэхён вдруг делает рывок вниз, ставит руки по бокам от замершего Юнги и жарко целует.       Дёрнувшегося от неожиданности в сторону Юнги прижимают к кровати плечом одним плавным, как будто отрепетированным движением. Вторая рука, незанятая удержанием офигевшего от жизни Хёна, медленно ложится под шею старшего, прижимая ближе, мягко поглаживая затылок. Но какими бы нежными прикосновениями его не удерживали, Юнги сейчас ясно дают понять — он не вырвется из этой хватки, пока Тэ ему не разрешит. Мин все равно дёргается раз, второй, сжимает зубы и напоминает себе, что парень над ним - несвободен! И видимо сам не понимает, какую дичь творит, когда рука с затылка медленно, с ласкающими поглаживаниями перемещается на подбородок, гладит под нижней губой, просит беззвучно довериться, впустить. Тэ гладит губами губы Хёна, прикусывает, оттягивает нижнюю, посасывает поочередно — играет искусно и, черт побери, так вкусно, искушающе. У Юнги уже нет даже мыслей в голове, он под этими ласковыми губами и руками плавится, растекается маслом на солнышке, и держится, не отвечает только из упрямства. Тэхён скоро видимо устаёт играть в мягкость, он перемещает ладонь, обхватывая своей большой кистью чуть ли не все лицо старшего и неожиданно сжимает щеки под скулами, одновременно прихватывая зубами и оттягивая припухшую нижнюю губу. У Юнги от этого властного, уверенного движения сердце рёбра пытается выбить, а рот распахивается непроизвольно, со стоном протяжным, пытаясь набрать воздух в резко сжавшиеся легкие. Он чувствует, как влажный язык проталкивается в рот вместе с так необходимым воздухом, сильные, в прямом смысле кинковые пальцы сжимают челюсть, а тело наверху прижимает к кровати настолько восхитительно, что старший кажется скоро потеряет сознание от подкинутой мозгом картинки того, как они смотрятся со стороны. Но не это сейчас главное. Этот поцелуй…        Так же не целуют коллег?       Эта мысль так и умирает не озвученной, потому что целуется Тэ восхитительно. Хотя нет, не восхитительно — умопомрачительно, от слова мрак — он заставляет сознание меркнуть. Достаточно глубоко и с напором, но не хаотично, с налётом грубости, но мягко. Сплошное противоречие, но настолько, блядь, вкусное, что сил не хватает остановить это безумие.       Юнги, расхристанный по простыне, отвечает так, как не отвечал никому и никогда, он сейчас так возбуждён, что в подобных обстоятельствах наверно не удержался бы и святой. Они отчаянно сплетают языки, устраивают им ринг без зрителей, да и без правил тоже. В голове пульсирует красный свет, заволакивает сознание, а яркое, тягучее возбуждение накатывает по новой с такой силой, что тело потряхивает от напряжения. Тэхён же целует ещё более дерзко, глубже проникает, нахально вылизывает рот Хёна, буквально ТРАХАЕТ своим языком, имитируя толчки и Юнги принимает правила, посасывает самый кончик, с характерным, смущающим звуком, вот только смущение покинуло периметр комнаты. Терпеть невозможно, и даже если Тэхён таким образом играется, то Юнги, блядь, не против, ибо всего СЛИШКОМ. Так не бывает, но под покровом ночи, в сексуальном опьянении все его бастионы и границы дозволенного падают ниц. Тэхён переходит поцелуями на скулы, прикусывает подбородок, обхватывает мочку, посасывает — а Юнги от этого практически подбрасывает на постели. Он стонет вязко и тихо, дышит с трудом и сжимает с силой кулаки, пытаясь обуздать своё возбуждение, чтобы не кончить позорно сию же минуту, на что грёбаное совершенство в белой майке усмехается и шумно выдыхает на ухо, вызывая тонну мурашек. Поцелуи настойчиво опускаются ниже по шее, зубы прикусывают кадык, царапают венку, кусают острую ключицу, посасывают, оставляют метки на белоснежной коже, а руки, ёбаный ад, блядь, шарят, рыскают по чувствительному сейчас донельзя телу. Он гладит, нежит большими ладонями тело под собой, ищет и находит чувствительные точки, а когда одной рукой Тэхён обводит, оцарапывает чувствительный ореол, вызывая дрожь во всем теле, а затем неожиданно сильно щипает сосок, Юнги впивается в широкие плечи ногтями, вскрикивает запрокинув голову и судорожно толкается бёдрами в чёртово одеяло.       — Какой же ты горячий, Хён, пиздец просто.       Полушёпот нежной лаской скользит по плечу, рассыпается мурашками по телу, пока Тэхён отстраняется, чтобы снять майку. Крыша со свистом уносится в приоткрытое окно, мысли как здравые так и нет, трусливо уносятся следом, а красный свет, все ещё мигающий в голове, пылает новым оттенком страсти.       — Я так хочу тебя. Эта фраза снимает оставшиеся блоки, пока Ким снимает остатки одежды. Тэ и так красив космически, но сейчас его вид просто сметает пределы допустимого, и насколько же прав был макнэ, сказав однажды, что он за пределами его понимания.       Не только для него. Юнги во все глаза смотрит на стройное тело, сглатывает вязкую слюну и мечтает не уронить собственное достоинство, кончив прямо сейчас, от одного вида голого Тэ в собственной спальне.       Нет, он естественно видел мелкого обнаженным и до этого, само собой, но тогда был свет, был душ, или раздевалка, тогда рядом или в непосредственной близости были другие, не было интимного полумрака, тогда НЕЛЬЗЯ было смотреть, а сейчас, кажется, не просто можно. Нужно, если верить тому, с какой благодарностью он улыбается, видя горящие сейчас костры в зрачках старшего. Тэ смотрит на взбудораженного, возбужденного до крайности любимого Хёна, видит как тот смотрит в ответ, рассматривает откровенно, можно сказать любуется незапланированным стриптизом от младшего, и он конечно не мог не заметить руку Хёна, дернувшуюся к одеялу, прикрывающей текущий основательно член.       — Даже не думай, что я позволю тебе кончить так скоро.       Боже, этот хриплый полушёпот, переворачивающий все в душе, растекается лавой по телу! От него яица старшего поджимаются предательски, явно не согласные с только что сказанным.       Тэхён осторожно и грациозно, как хищник, укладывается рядом, дергает край одеяла, ныряет под него, прижимается кожа к коже. Его прохладная — к разгоряченной старшего — дикий контраст, который простреливает поясницу электрическим разрядом, вырвав из груди обоих судорожный вздох.       — Разожми пальчики, подними руки вверх и не смей опускать. Будешь послушным и я разрешу меня касаться.       Только сейчас Юнги понимает, что намертво вцепился в одеяло. Пальцы покалывает, когда ткань выскальзывает, поэтому приходится чуть размять их прежде чем покорно закинуть назад, за голову.       — Молодец, послушный Хён, ты такой умница.       Он почти мурчит это своим глубоким, грудным голосом, а Юнги пылает каждой клеточкой тела. Кожа чувствительна, нервы на пределе, а напряжение такое сильное, что хочется орать.       Тэхён ёрзает, устраиваясь удобнее, проезжается стояком по бедру и Мин, даже не осознавая этого, льнет ближе, вновь коротко стонет от дыхания, ласкающего мочку уха, пальцев этих изящных, что играют на его теле как опытный пианист на инструменте, голоса прямо в ухо, что рассыпает мириады мурашек по телу. Юнги ведёт от всего Тэхёна, от голоса, рук венистых, капелек пота на шее, от взгляда глубокого, что как будто таит в себе знания, другим недоступные; он уже давно в тонсене любит все: каждую частичку, каждую родинку, каждый волосок и даже каждого инопланетного таракана в этой сумасбродной и прекрасной головке. А Тэ как будто знает об этом, смотрит, изучает, сводит с ума голосом и телом, и кажется не собирается не оставить ни единого миллиметра кожи, который не будет им заласкан.       — Какой чувствительный Хён, мне нравится. Не сдерживай себя, я должен знать, что тебе нравится, что я все делаю правильно.        Правильно??? Для Юнги, пожалуй, хватило бы и дуновения, создай его этот блядский рот напротив. Кивок — максимум, на который способен сейчас старший, за голос он не ручается давно и Тэхён понимает, от чего расплывается в хитрой улыбке. Интуиция у него или же тоже кинк, приобретённый за годы отношений с Чонгуком, но он опускается к груди Хёна и снова влажно целует левый сосок Юнги, массируя правый своими длинными, нежными пальцами.       И это фиаско. Юнги разом забывает обо всём, откидывает голову, трется задом о матрас, стонет надрывно во весь голос, призывно выгибаясь дугой, подставляясь, приглашая.       — Я так и знал, что они у тебя чувствительные! Уже такие твёрдые.       Слова оседают дыханием на влажной от слюны коже, а сосок съёживается сильнее от перепада температур. Пальцы с оттяжкой мнут маленький эрогенный участок, заставляя скулить, тянуться, просить большего. Тэхён же, не дождавшись ответа, с жаром набрасывается на вторую горошинку, оставшуюся без внимания, жадно целует, посасывает, прикусывает зубами, тянет вверх и отпускает.       — Тэ! — вскрик звучит мольбой, Юнги держится из последних сил, на честном слове, не иначе.       От пышных волос пахнет хвойным шампунем, к бедру прижимается чужая горячая плоть, пачкающая смазкой, а язык и пальцы творят такое, что оргазм приближается со скоростью скоростного поезда. Тэхён как назло издаёт мокрые, пошлые звуки, выцеловывая шею и грудь Хёна с таким упоением, словно это он годами мечтал о подобном, а не Юнги. А старший мечется по кровати, извивается, просит бессвязно — его то уносит волнами удовольствия, то резко возвращают в реальность довольно ощутимые укусы, на которые, как сейчас для себя выяснил Юнги, у него тоже есть кинки. Ну или у него кинк на Тэхёна, что бы он ни делал с его телом, как старший изначально и подозревал. Хочется сжать эти кудри в пальцах, провести пальцами по идеальным линиям лица, огладить контур припухших от поцелуев губ. Но нельзя, ему пока не разрешили…       — Тэээ… Тэхён… Тэхён, пожалуйста…       Юнги не может себя контролировать, стонет развязно, прогибается в пояснице до боли, он растерял всю колкость, открыт как никогда перед тем, кого любит. Он чувствует, как напрягается член, его буквально распирает от притока крови, это почти больно, словно его сейчас разорвёт, но Тэхён не касается ТАМ, продолжая наносить языком штрихи по груди, именно так, как мечталось душными ночами, подобными этой. Тэхён к просьбам глух, лишь трется неосознанно о бедро, ища контакта, делая этим лишь хуже.       Суровый рэпер, равнодушная тварь, ленивый мудила. Юнги читал и слышал о себе многое, но даже он, зная себя НАСТОЯЩЕГО, не мог до конца постичь ЭТУ свою сторону, где он трясётся как сучка, извиваясь под изящными мужскими руками, издавая при этом такие звуки, точно в комнате находится щенок, вымаливающий молоко. Даже в самых смелых фантазиях в нем оставалось чуточку надменности и маскулинности, которая не выдержала столкновения с реальностью. Тело крупно содрогнулось, когда Тэхён прикусил сосок посильнее, присосался резко, сильно, практически до боли, раздалось громкое «ааааах» и оргазм накатил уже, казалось, неудержимым штормом. Но это мелкое исчадие ада, не иначе, ловко пережало основание многострадального члена, не позволяя излиться. Юнги трясёт как в лихорадке, тело подрагивает и выгибается от сухого оргазма, он буквально скулит от неизведанных ранее ощущений, прикусив пересохшую губу так, что она лопнула. Эта внезапная боль немного отрезвила, но прерывистое дыхание ещё несколько мгновений напоминает задушенные хрипы.       — Я разве разрешал кончать, а, Хён? — блять, сколько можно практически кончать только от голоса?! Но эти новые, стальные нотки послали очередной разряд по всем нервным окончаниям и пережатый член ощутимо дернулся в крепкой хватке.       — Ох, тебе нравится, когда над тобой доминируют?       — Пошёл в жопу, — хрипло огрызнулся пришедший немного в себя Юнги, вспыхнув.       — Обязательно пойду, если будешь послушным, — ещё и посмеиваться смеет, гад. — Ты такой красивый когда кончаешь. Я сам еле сдержался… Видел бы ты себя — мокрый, распластанный по кровати, открытый и беззащитный. И весь мой…       Слишком. Слишком много Тэхёна, его голоса, тела в опасной близости, его аромата, его касаний. Это выворачивает мозг наизнанку, придаёт происходящему оттенок сюра.       — Ты готов?        Да? Нет? Не знаю?       Нужное подчеркнуть.       — Что ты хочешь сделать? — вопрос звенит паникой.       — Хён напуган? — Тэхён мурлычет, расслабляя кольцо сжатых до сих пор на члене пальцев.       Юнги вновь вздрагивает, рвано выдыхает, а Ким словно издевается, медленно гладит узкой ладошкой ствол, большим пальцем оглаживает головку, растирая вязкую пахучую каплю.       — Тэхён! — Юнги хмурит брови и рычит хрипло, но голос срывается, старшего уже ломает практически.       — Да, Хён?       Тэхён доказывает, что не железный, вовлекая в поцелуй, толкаясь возбуждением в ногу и откровенно застонав. Этот стон проглатывается, оседая в горле и легких, его бы хранить внутри и не отдавать, потому что, блядь, это же стон самого Ким Тэхёна! Он так очевидно хочет, но тянет, плюет на себя, вновь принимаясь ласкать стройное тело под собой. В этот раз касания жарче. Тэхён исследует изгибы, ищет новые чувствительные места, но Юнги весь сейчас на взводе, вся поверхность кожи раздражена, мелкие волоски приподняты, он как оголенный провод, даже шипит опасно, когда пальцы чуть сжимают мошонку.        Ёбаный сука в рот.       Юнги не знает, как не кончить, он никогда подобным не занимался, затяжной дрочкой не баловался, а с девушками так вообще наоборот трахался до саднящей боли, потому что не кончать мог буквально часами, и виной всему тот, кто сейчас играется с гениталиями бесстыдно, мастерски лаская губы Хёна своими. Они у него полные, на вкус куда более сочные, чем скажешь по виду, очень гладкие, не чета шершавым и сухим Юнги. Весь Ким очень гладкий, бронзовая кожа ухоженная, мягкая, бархатистая. Только пахнет горьким мёдом разбавленным в молоке, такое питьё однажды пил Хосок, застудивший горло. Какая чушь только не лезет в голову? Только бы отвлечься, потому что пах ломит от желания излиться, у организма стресс, так же как у всего Юнги, но об этом он подумает потом.       — Ты сможешь кончить от стимуляции сосков? Только сосков? Если получится, то я вознагражу тебя.       Хороший вопрос, особенно учитывая тот факт, что сейчас Юнги готов кончить только от одной мысли об этом. Ласки вдруг обрываются, из горла выходит странный скулящий звук.       — Юнги! — строго. — Ты сможешь?       Вот же разговорчивый когда не надо, скотина! И как только получается? Юнги вот например не уверен, что звук, который он издал можно интерпретировать как согласие, но они не даром столько лет общаются, тут ментальная связь высшего уровня.       — Хорошо. Но условие то же: руки не опускай и не сдерживайся! Я хочу слышать тебя.       Тэхён садится на бёдра старшего, вызывая у Юнги настоящее сумасшествие внутри, откидывает одеяло за пределы кровати, медленно скользит взглядом по разгоряченному телу и усмехается, увидев приспущенные трусы.       — Если бы я знал, что ты дрочишь на мои фото, то скинул бы тебе что-то поинтереснее, чем то, что есть в открытом доступе, ХЁН.       Дьявольская усмешка на которую не успевают среагировать, потому что Ким Сатана не дремлет, кладёт обе руки на тазовые косточки, нежно ласкает, с ощутимым нажимом ведёт выше, смыкает пальцы на животе, массирует его, посылая горячие импульсы прямо внутрь, туда, где узлы вяжутся, нити плетутся в канаты, где самый эпицентр напряжения. Нечаянно, а может и целенаправленно, запястьем цепляет чувствительную головку и Юнги радует младшего звонким стоном. Он дышит тяжело и загнанно, сил правда уже нет, хочется кончить так сильно, что кажется ещё один финт с прерванным оргазмом и что-то в нем сломается навсегда. Это пытка, хоть и приятная, но с непривычки тянет в грудной клетке чем-то болезненно-сладким. И хочется толи разрыдаться, толи заорать матом во всю мощь легких, а ещё хочется обхватить член и отдрочить болезненно, насухую, лишь бы освободиться, но Тэхён не позволяет и Юнги впервые в своей жизни боится ослушаться. А ещё он боится, что не соберёт себя после этой ночи, но это, опять же, будет потом. Сейчас уже процесс запущен, любимые руки трепетно взбираются по ступенькам рёбер и выше, отчего сердце лихорадочно стучит, а дыхание частит так, что голова идёт кругом. Тэхён повсюду, он в голове, в сердце, в порах. Юнги им дышит, им упивается, ведёт себя как жертвенный баран распятый на алтаре, готовый душу отдать, хотя, отдал давно, сейчас лишь торжественное мероприятие в честь этого события, только вместо музыки стоны.       Два маленьких соска призывно торчат, твёрдые, поразительно чувствительные, чем и пользуется Тэхён. Он ласкает их, едва касаясь, открытой ладонью, выбивая желанные стоны.       — Хороший, Хён, умничка, ты так хорошо держишься, давай погромче, я так хочу слышать тебя. Не молчи, слышишь?       Юнги знает конечно, что этот глубокий голос один из главных кинков в его копилке, но сейчас он приглушен, чуть хрипит, на октаву ниже обычного и предназначен только ему. Этот строгий, неумолимый голос взрывает внутри Шуги целые вселенные. Он всхлипывает, жмурится сильно, вдавливая затылок в подушку, словно цепляясь за реальность, послушно поднятые руки давно затекли, но не это сейчас главное.       — Мой Хён такой послушный. Знал бы ты, как я хочу тебя! Ты же хочешь, чтобы я взял тебя? Или ты сам хочешь меня взять, а, Хён? Хочешь заставить меня кричать?       Одновременно со сказанным Тэхён сдавливает соски пальцами, чуть оттягивает, а потом начинает теребить их большими пальцами, двигаясь быстро-быстро.       Громкие стоны закладывают уши, Юнги не может контролировать себя, он пытается вдохнуть, но лишь захлёбывается стонами, извивается, вьётся ужом. Тэхён с силой вдавливает его своим телом в кровать, удерживает, не даёт вырваться, проезжается ненамеренно телом по члену и тем самым доставляет ещё больше удовольствия. Щеки обжигают слёзы, а телу невыносимо жарко. Мышцы напряжены почти до судорог, член болезненно крепко стоит, сочится смазкой, пачкая живот. Это какое-то сумасшествие, потому что ласки лишь нарастают, удовольствие льётся через край, а оргазм всё не наступает, это сводит с ума, вынуждает почти кричать, гнуть спину подставляясь под ласки, губы непрестанно шепчут «пожалуйста» без связной просьбы. В голове шум, а в кровь словно кипятка плеснули, она обжигает вены и внутренности, пробивает насквозь сердце, жалит мозг, застилает глаза.       — Ну же, давай! Хён такой умничка, ещё немного, ты справишься. Ты сможешь…       Голос разносится ядом по телу, слова звучат как мантра, за которую Юнги цепляется, хочет ещё похвалы, мечется. Вдруг пальцы исчезают, Юнги кричать и рыдать готов, умолять их вернуть обратно, сделать что угодно, только бы сейчас его наградили, но Ким и не думал бросать. Он лишь облизал их, щедро намочив слюной, а потом вернул на законное место.       Облегчение от нового касания накрыло испуганного парня так, что он облегченно и благодарно всхлипнул, выгибаясь до хруста в пояснице, закатил глаза от удовольствия, смаргивая слезинки.       — Какой же ты страстный, покорный, я хочу увидеть как ты кончаешь. Я и не знал, что у тебя такой большой, красивый член? И он сейчас такой крепкий. Хочу увидеть, как ты забрызгаешь себя спермой. Ты же не откажешь мне в этом, а, Хён?       Тэхён шепчет пошлые комплименты на ушко, меняет позу но держит крепко, прижимая ноги старшего к кровати, чтобы не выкручивался, нажимает пальцами на соски и делает круговые движения, под конец сжимая измученные горошинки с силой, немного выкручивает и тянет. — Ну же Хён, ты сможешь. Кончай! Оргазм накрывает с такой силой, что уже не стоны, а крики вырываются из пересохшего горла. Юнги кончает так бурно, как никогда в жизни — с запрокинутой головой, распахнутым ртом и закатанными глазами. Старшего подкидывает на кровати, спина выгибается до боли и если бы Тэ не придерживал его, то Мин наверно повредил бы позвоночник. Грудь раздирает от звуков, страшно похожих на рыдания, лицо мокрое, а тело лихорадочно трясёт от перенапряжения. Пальцы на ногах сжаты до боли, а спермы так много, что она заливает живот, несколько капель попадает на грудь, шею, а одна даже на подбородок.       Снайпер блядь.       Отпускает как-то постепенно, хотя мыслительный процесс возвращается первым. Тело ватное, как после длительных тренировок, когда и до душа доползаешь едва-едва, только после тренировок всё гудит мешая уснуть, а сейчас ошеломительная пустота и лёгкость такая, что неудержимо клонит в сон.       — Боже, Юнги, ты потрясающий, знаешь? Ты просто чудо. Такой молодец!       Слова долетают как через вакуум, звучат издалека. У Юнги не выходит собрать в кучу необходимые для нормальной жизнедеятельности органы чувств. Сквозь пелену он ощущает, как Тэхён нежно, с особым трепетом обтирает его торс влажными салфетками, а подбородок и вовсе ласково целует, слизнув начинающую подсыхать каплю.       — Вкусный, — мурчит утробно, как кот.       И это «вкусный» звучит так сыто и пошло, что Юнги морщится.       Дошло.       Одно дело втрахивать в матрац безликих девиц, всех как под копирку, ведь стандарты красоты никто не отменял, а другое дело вот так глупо, уязвимо отдаться человеку, которого любишь уже давно, да так сильно, что и девок этих берёшь лицом в подушку, ведь так, сзади да в темноте, можно представить, что это… Он. И сейчас, когда в теле все ещё то тут то там искрят разряды от полученного удовольствия, член наконец-то опал, утомленный подобным обращением, в груди коброй сворачивается глухая боль, так и норовя цапнуть побольнее.       Это ведь Ким Тэхён, Ви, Инопланетянин 4D-принц. Его тонсен, коллега, парень как-то слишком быстро выросший из нескладного подростка в невероятно красивого и успешного мужчину. На фоне него даже именитые модели блекнут, поэтому он и выбрал себе в пару такого же яркого Чонгука. Они оба вечно делят первое место в топах красоты, их журналы и карты стоят на порядок выше, на них пускают слюни люди всех возрастов и полов, тогда как за Юнги голосовать не спешат, и даже пресловутое вездесущее «marry me» уже давно воспринимается как издевка. И да, кстати, Чонгук.       — Твой парень не сильно расстраивается, когда ты трахаешься с другими?       Возможно звучит не как благодарность за восхитительный оргазм, вернее это определенно не благодарность. Только неужто Тэ ждёт, что старший скажет что-то вроде «Спасибо, было классно» или «О, мне понравилось, может повторим»? Бред. Это у Юнги сперматоксикоз, недотрах и любовь длинной в несколько лет. У Тэхёна же есть с кем делиться разными телесными жидкостями, а ещё делить завтрак и жизнь.       — Парень?       И вот вроде звучит достаточно изумленно и правдоподобно, но верить не получается. Он же сам их видел, давно ещё, когда студия была лишь у самого Юнги, да у Намджуна с Хосоком. Мелкие тогда лишь путались под ногами, клянчили ключи и зачастую вместо работы юзали старенькую аппаратуру не по назначению. В один из таких дней Юнги вернулся обратно, хоть и не собирался, да застал Чонгука и Тэхёна сосущихся за его столом так отчаянно, что сомнений не осталось. Они его тоже видели, долго отводили взгляд, а потом Юнги написал им письма, где обещал не палить их другим, поддержать, а так же дать пизды если решат осквернить его студию. Время шло и только слепой бы не заметил как искрит между ними, как они тянутся друг к другу, касаются вечно, комнату делят. Как они пищат от счастья, когда в зачитанном сценарии есть их фансервис. К слову его они отрабатывают на пять с плюсом! Фанатам нравится, у них самая большая фанбаза, только если вторая по величине носит и впрямь рабочий характер, отчего то и дело вспыхивают ссоры, потому что Чимина порядком заебало играть на публику то милого пай-мальчика, то озабоченного подростка, лезущего Чону в штаны при каждом удобном случае. Чимин уже год строит весьма серьезные, но хрупкие отношения, которые из-за плотного графика постоянно на грани разрыва, так ещё и игра на публику от отчаяния и злости выглядит так, что он влюблён и хочет макнэ, тогда как Чонгук позволяет себя любить. Но сколько бы лет ни прошло, какой бы фансервис они не отыгрывали на сцене, они всегда мирятся. И хоть Чимин и ближе к Тэ, но всё же с Чонгуком, вне камер, они любят ужраться в хлам, а потом творить дичь, которую Хосок услужливо снимает на камеру, шантажируя их потом до бесконечности. Но лично Юнги, да и все прочие близкие всегда знали, насколько сильно любит Чонгук Тэхёна. С самых первых дней эти двое как прилепились друг к другу, так и не разделились до сих пор. Конечно, у них тоже бывали ссоры, недомолвки, они могли обидеться и молчать, игнорировать друг друга. И всё же слегка чокнутый и обезбашенный Чонгук никогда не толкает Тэ так, как Чимина, никогда не называет обидными словами и всегда, при любой возможности, бережёт. Именно Чонгук доест за Тэ, если остро, убьёт жука или же приготовит тому поесть, бросит любое своё занятие, только бы достать мяч, игрушку, звезду с неба. А когда Тэ плохо или он устал смертельно, то найти его можно склонившим голову на плечо Гука. Или за его спиной. Но совершенно точно где-то в одной плоскости с макнэ.       Но сейчас Тэ сорвано дышит в постели Юнги, всё ещё возбужденный, с тяжелой от пота челкой, лезущей в глаза. Голый, красивый, желанный, но чужой. А после произошедшего для Юнги выход либо из группы, либо из окна, не решил ещё, но то что как прежде уже не будет, ясно как белый день. А ещё и эта неизменная приставка «Хён» к имени сейчас звучит вконец осуждающе.       — Ну не муж же! Спасибо, конечно, что помог, мне понравилось, думаю ты заметил насколько. Только это подло и если ты надеялся, что мы развлечемся и я не сдам тебя Чонгуку, то ты это зря. Я в этих грязных играх не участвую, блять!       Злость заполняет до этого погруженный в блаженную пустоту мозг, хочется въебать по красивому лицу, потому что оно, лицо это, хмурится, глядит недоверчиво и как-то осуждающе. Ждал, что Юнги будет молчать? Да как, блядь, вообще теперь работать вместе после такого? В одной группе? С ним и Чонгуком? Он же, блять, сопляков этих вырастил! Как детей малых с ложечки кормил. А сейчас один из «воспитанников» подарил лучший оргазм, а другой вероятно подарит лучший свой хук. И будет прав.       — А зачем рассказывать Чонгуку то, что сейчас между нами было? — звучит хоть и изумленно, но предостерегающе.       И хочется то ли рассмеяться до слез, то ли разрыдаться от боли. Вопрос болючий до спазма. Правда, Юнги, зачем? Чонгук же наивный как дитя, даром, что размером вымахал как шкаф. Может это и было бы удобно — мало ли что у макнэшек сейчас происходит — неделя воздержания, мелкая ссора, или ещё что, если бы у Юнги не было чувств к этому великовозрастному балбесу. Но они, эти чувства, блядь, есть! Есть! И это ни разу не круто.       — Может затем, что это честно? — перестрелка взглядов. — Я мудак, да, но ты меня подловил. Ты прости, но ты прекрасно знаешь какой ты красивый и сексуальный, а я чуть не кончил за секунду до твоего прихода. На тебя, да! Рад? Я дрочил на тебя, как и неделю назад, как и год назад, только это меня один хер не оправдывает. А что до тебя, Тэхён? Развлекся? Может вы в ссоре? А ты не подумал, что для меня это может что-то значить?       Юнги связно не мыслит, с темы на тему скачет, но слова такой болью пропитаны, что Тэхён глаза свои, и так огромные, ещё сильнее раскрывает, отшатывается ошеломлённо. Но…       — Ты правда не знаешь?       И почему интонация такая ОБВИНИТЕЛЬНАЯ?       — Не знаю что?       — Чонгук женится скоро. В группе все знают, я думал, что и ты…       Охуеть.       Женится?       Макнэ?       — Прикрытие? — Юнги тупит жестко, не может понять.       — Да какое прикрытие, Хён?! — Тэхён кричит отчаянно, всплеснув руками. — У него давно уже отношения, там подруга Чимина, помнишь он говорил о ней, помнишь? Ты же помнишь, Хён?       От былого властного доминанта ни следа, видно, что Тэхён нервничает очень, обнажая себя НАСТОЯЩЕГО, того, у кого комплексы и море эмоций, у которого мир через призму очков розовых и вера в лучшее, а так же самый огромный страх — разочаровать.       — Да я что, слежу что ли, что он там несёт? Знаю лишь, что у него девка есть. Но у Чонгука? Вы же с ним как неразлучники с дебюта!       — Сколько лет прошло! Юнги, ты правда думал, что мы вместе?       Неподдельное удивление невозможно сыграть. Даже если ты Ким Тэхён. Не перед ним, годами наблюдавшим за его настоящими эмоциями и играми. Юнги верит, слишком верит, так сильно, что в груди пожары заметались, прилив счастья топит, иррационального и неуместного, но взять себя в руки необходимо, потому что Тэхёна надо успокоить, он растерян, напуган, сбит с толку.       — А вы… нет?       Камнем падает в никуда, виснет неловкая пауза. В глазах Тэ — укор. В глазах Юнги — надежда. И где-то в середине вялотекущих секунд приходит осознание, что раз они не пара, то Тэхён не изменил сейчас, не пачкался. Он его, Юнги, ласкал не утешаясь или в поиске острых ощущений.       — А мы нет. Послушай, Чонгук классный, я помогал ему во всем, в том числе и с пубертатом. Если бы не я тогда, мы бы в скандалы влетали из-за него едва ли не каждый день, а у кампании тогда денег покрыть это не было. Но ни он, ни я никогда это не рассматривали всерьёз. И мы… — Тяжелый вздох. — Мы давно с ним не спим, Хён. Да и не трогал я его в этом смысле, дальше касаний мы никогда не заходили. Он же только на вид большой и сильный, а так ребёнок совсем.       — А сам? — Юнги несёт, вопрос явно лишний и уже высказав осознаёт — надежда лишь на то, что младший не поймёт правильно. — А сам позволял! — ледяной ответ, понял всё же.       Плечи опускаются и Тэхён смотрит куда угодно, только не на Юнги. Прикрывает себя руками, облизывает нервно губы.       — Я наверно пойду. Извини конечно, но ты псих, Юнги. Надеюсь, это тебя так от оргазма вштырило, потому что это самая хуёвая речь после секса, что я слышал.       У Кима желваки играют, он явно зол. Резко встаёт, движения рваные, резкие. В потёмках налетает на стол, бьется бедром, шипит котом от боли, мечется, собирая одежду, пока Юнги косплеит камушек, лёжа всё так же на кровати обнаженным, со спущенными трусами. Карикатурно. Но никому здесь не смешно.       — Стой!       Это вырывается само собой, но Юнги, даже ещё не до конца переварив вываленную младшим информацию, отчётливо понимает, что если он сейчас Тэхёна отпустит, то тот больше не придёт. Будет холоден, отстранится, вычеркнет, продержится, а там уже армия и конец контракта наступят. Конец всего, блядь, по факту.       — Что? Позвоним Чонгуку? Вот он будет рад услышать детали!       — Иди сюда. Это просьба, я сам не встану, ты меня вымотал так, что я рухну, но, Тэхён, пожалуйста, не уходи сейчас!       Тэхён стоит в трусах и майке мятой, весь растрёпанный, такой же уязвимый как и Юнги.       — И зачем же? Помочь трусы натянуть? — скалится зло, руки на груди складывает.       — Снять напряжение, злобное ты создание. А потом мы поговорим. Ты сегодня останешься у меня, а потом, если захочешь, не только до утра, но и до завтра, до послезавтра, до гребаного конца света. Слышишь? Не уходи, Тэ…       Фыркает.       Этот рослый, красивый мужчина, с лёгкой вечерней щетиной — воплощённая мечта многих фанаток по всему миру, стоит сейчас в спальне такого же красивого Юнги и смотрит… проникновенно. Улыбается.       — А если конец света не наступит? До какого момента ты мне разрешишь остаться?       Не подходит, всё ещё не хочет довериться.       — Тогда до конца моего света, Тэ. Ты сам выберешь, ладно? Просто не уходи.       Ким вздыхает, ерошит волосы, мягко ступает обратно, ложится под бочок, обнимает, ластится всем телом, как умеет, зараза, а потом вдруг начинает ржать.       — Ты чего? — удивляется Юнги.       — Ты толкнул такую речь со спущенными трусами, это было сильно!       И не обращая внимания на ярко полыхнувшего румянцем Юнги утыкается тому в грудь и начинает хохотать, заливисто, заразительно. Юнги подхватывает, ощущая, как с этим смехом уходят тревоги. Они смеются до слез, громко, звонко, задыхаясь, а отсмеявшись Юнги вдруг касается подбородка Тэ, тянет так, чтобы глаза в глаза.       — Я люблю тебя, Тэхён, уже давно. Но это не значит, что теперь ты мне что-то должен. Просто я хочу, чтобы ты знал это, прежде чем решишь меня сломать. Я не хочу быть игрушкой или партнёром по сексу. Сегодня мы потрахаемся, я сделаю всё, чтобы отблагодарить тебя, но потом ты должен будешь решить, останешься или уйдёшь. Пока я все ещё знаю, что смогу собрать себя после. Пока.       — Ты такой идиот, Хён.       Ярко улыбнувшись заявляет Тэхён и целует. Жарко, отчаянно, вкладывая в этот поцелуй всю гремучую смесь эмоций, потому что он тоже весь в Хёне, давно уже, но все попытки сблизиться разбивались о холод. Юнги не подпускал к себе, одного лишь Тэ вообще не подпускал, шарахался от него, как от прокаженного, разбивая сердце, а оказывается, причина крылась в другом. Юнги оберегал себя, защищался, потому что страшно боялся выдать себя, тем самым обременив близких людей. Юнги привык уже быть нелюбимым, не получать любовь от близких, вот и отошёл. Да так далеко, что если бы не сегодняшний случай — ушёл бы ещё дальше, продолжая страдать. Но теперь они всё выяснят, и конечно им не будет легко, потому что Юнги… Это Юнги. Его тараканы порой не просто бастуют, они на митинг выходят. Потому что Тэхён… Ну это Тэхён. У него всё ещё плохо с управлением эмоций, в частности гнева, а ещё оказывается он собственник и ревнивец. Но это будет потом.       Этой же ночью Тэхён открывается с новой стороны им обоим, он лишает Юнги девственности, той самой, которую Юнги никому другому и не отдал бы. Происходит всё неуклюже, все игры в «папочку» сходят на нет, оба волнуются. Это, естественно, оказывается совершенно не так как в порно и даже не так, как на форумах. Это больно, это стыдно, неловко и грязно. Юнги даже не кончает, потому что ну, саднит, щиплет, болит. Но расслабляется, позволяет. В какой-то момент это и правда приятно, но не настолько, чтоб кончить. Зато Тэхён кончает, да так ярко, что слепнет. Юнги во все глаза смотрит на это потрясающее зрелище и не верит. А ещё им желательно было бы не пороть горячку и использовать защиту, и тогда из Юнги не вытекало бы семя пачкая постельное. Тэхён загнался на этой теме, долго извинялся, ошарашив этим старшего. А Юнги всё равно счастлив, хоть и уверен, что сидеть не сможет неделю точно. Они купаются вместе, Тэхён осторожно моет усеянное засосами тело, обдумывая мысль о том, как они будут это объяснять стаффу, а потому даже не замечает, как, задумавшись, мочалкой трёт исключительно грудь Юнги, задевая изнеженные, покрасневшие и сверхчувствительные соски и тем самым снова возбуждает старшего.       Под струями воды целоваться неудобно, а простыня на кровати испачкана предыдущим опытом. Поэтому белье лихорадочно стягивается и летит на пол, а два тела сплетаются в объятиях на голом матраце. Тэхён, разгоряченный и возбуждённый видом Хёна ластится, просит взять его, но Юнги слишком страшно причинить боль. Они почти ругаются на этом фоне, но утомленный Юнги просто затыкает Тэхёна поцелуем и доводит до разрядки рукой. Годы тренировок дают плоды, да и Тэхёну в принципе нравится все, что с ним делает любимый Хён. С собственным возбуждением Шуга справляется так же рукой, лаская себя так, как привык, как нравится больше всего, а то, что любимый человек смотрит, на то, как он доводит себя до края, сам трогает его - одновременно смущает и возбуждает, и это дикая смесь выливается в один из самых сильных оргазмов в жизни Юнги. А Тэхён заворожённо смотрит на ласкающего себя Хёна, дразнит его соски, лижет, кусает. Он запоминает что и как делает старший, хочет знать, как доставить ему удовольствие. Он конечно давно уже прекрасно понял, где слабое место Мина, тронув которое можно насладиться такими сладкими, надрывными стонами. Но ведь на этом восхитительном теле не одна эрогенная зона, и Тэ точно знает, что он найдёт их все, чтобы играть на теле Юнги как на самом сладком инструменте, вызывая прикосновениями то стоны, то хрипы, а то и крики удовольствия. Чтобы у старшего даже мысли не возникло о том, что их отношения можно прервать…       Они всё выяснят, им не будет легко, потому что Юнги… Это Юнги. Его тараканы порой не просто бастуют, они на митинг выходят. Потому что Тэхён… Это Тэхён. У него всё ещё плохо с управлением эмоций, в частности гнева, а ещё оказывается он собственник и ревнивец. Но это будет потом…