***
~ВРЕМЯ СПАТЬ~
***
Измученный за день Розо упал на кровать, чтобы затем ещё полчаса лежать и смотреть в белый потолок. Как его все утомило. Сёстры, Лорд, работа, это королевство, даже его грандиозный план уже стал его раздражать. Всё же Красная права: управленец из него посредственный. Розо, при всей его изворотливости и хитрости, не слишком-то стрессоустойчив, а учитывая то, что творится в королевстве, такая черта должна быть отлично развита у любого главы дома. Что там у главы, у каждого холлиберианца! Иначе вся инфраструктура полетит тигру под хвост, и заместо некогда процветающего королевства останутся безжизненные горящие руины. Но Розовый Шиповник всё же, работая во вред себе, старается из-за всех сил сделать так, чтобы всей его семье было лучше. А некоторые, не будем тыкать пальцем, имеют слишком уж большое самомнение, из-за чего отношения с другой знатью портятся быстрее, чем Розо успевает извиняться. Ещё и время… Ах, время. Только когда его начинает не хватать, ты осознаешь, какой это ценный ресурс. Взгляд скользнул в дальний правый угол комнаты. Там пылился его контрабас. Как давно Розо на нём не играл... А руки-то помнят, как держать смычок, какие струны зажимать для мелодии. Да и в королевском оркестре было намного веселее, чем на посту главы дома. Гулянки, побеги с репетиций, написание собственных композиций с… С очаровательной дочкой дирижера. Розо мечтательно вздохнул. Ах, сладкая, дорогая Баноффи! Как же по ней скучает юношеское сердце! Розо всего девятнадцать лет, а он свою молодость тратит на государственные дела, а не на свидания со своей дамой сердца! Тоска да и только..! Розо хлопнул себя по щекам. «Соберись! Не время себя жалеть! Ты теперь глава самого влиятельного из домов! — начал он уговаривать себя. — Ты не имеешь права на разгильдяйство, ты не можешь себе позволить наматывать на кулак сопли! Ты мужик, Розо! Ты просто устал, и всё!» Да! Что это он раскис!? Подумаешь, давно на контрабасе не играл, да с девицей не гулял! Был бы нужен, она бы сама сюда прибежала! Громко и гордо хмыкнув, Розовый стал раздеваться. Аккуратно повесил в шкаф по отдельности каждый элемент своего наряда: розовый камзол с золотой вышивкой по краям, подобные штаны до щиколоток, а так же белую рубашку. В расписную шкатулку положил резинку и галстук-боло: большой красный камень, какой красуется на чокерах женской половины семьи, на чёрном кожаном шнуре, два конца которого свисали по бокам от драгоценности примерно до середины груди. Очки он положил в футляр рядом со шкатулкой, а сверху бросил чёрные перчатки. Переоделся в пижаму и лёг в кровать. Волосы, которые в распущенном расстоянии еле доставали до шеи, беспорядочно разметались по подушке. Розо, уже без очков, провел руками по свежей белой пижаме в розовую полосочку. Она пахла чистотой и свежестью. Улыбнулся. В мелочах тоже можно найти счастье и успокоение. Спи спокойно, Розо, закрывай тёмно-зелёные глаза и не думай ни о чем. Завтра новый день. Утро вечера мудренее. Скоро твои враги подохнут.***
Бичерин лежал в кровати и сверлил взглядом потолок, заложив руки за голову. Он ненавидит как сам сон, так и процесс засыпания. Остаёшься наедине с мыслями, которые при свете дня прятались в самых дальних закоулках разума... Он не понимал, от чего так утомился: всего полтора месяца прошло с прошлой "спячки". Лишь бы не прозевать дело — ведь для него проспать больше пяти дней в порядке вещей. А начнут будить... Лучше его не будить, поверьте. Остаётся уповать на милость Лунного дракона — что он не даст проспать, что дарованный сон будет не слишком затянутым. Бичерин на деле весьма лукавое печенье, только себя он так никогда не назовёт. «Утаить — не значит соврать,» — такая у него политика. Например, буквально сегодня. Говорил Аффогато, что от огромного объема знаний можно лишиться рассудка. Но ведь сам он хочет больше! Всё для этого делает! Вобщем-то, такой подход касается не только знаний и умений, но это главная составляющая его успеха. Нет, он снова лукавит. Он бы не достиг таких высот, если бы... Если бы смерть Рекса не раскрыла ему глаза. По-своему жутко осознавать, что ты в каком-то смысле рад гибели того, кого столько лет звал другом. И ведь правда, сколько бы ещё Бичерин жил в иллюзии удовлетворения, если бы своей кончиной Рексентин не показал ему несовершенство родного королевства во всем? Ведь он, как и сам Рекс, искренне любил свою родину, желал и делал всё для её процветания, однако этот путь оказался тупиковым. В этой консервативной дыре ему, его гению, его амбициям делать нечего. «Так что... Спасибо, Рекс, что умер?» Хм... Если призадуматься, что теперь всё, что Бичерин натворил во время службы в Цитадели, выглядело как социальный комментарий, а не простая месть. Вот же интересно получилось. Бичерин — эгоист. Вот этого он никогда от себя не утаивал и не прятался за красивыми словами вроде «самодостаточность» или «индивидуализм». Будущий отравитель ещё в детстве понял, что вверять себя и свои помыслы кому-либо глупо и до нерационального затратно. Как и своё здоровье, эмоции, время... Время — ресурс, который для кофейных печений быстро теряет вес, и очень зря. «Для нас, — думал Бичерин, — временные рамки просто смещены.» Время — то, что он всегда ценил больше всего. Если правильно им распоряжаться, достигнешь небывалых высот. Поэтому он так много знает и умеет в свои годы. И столько, однако, времени им потрачено на Рекса... Бичерин нахмурился. Довольно странно, спустя столько-то лет, понимать, что ты никогда не нуждался в своем лучшем друге. Ощущается как горькое послевкусие всех лет дружбы. Это он в Бичерине нуждался. Так уж вышло, что семья Рекса потеряла ребёнка. Ещё не родившегося ребенка. Для всех них это была трагедия, а мать, которая некогда была одним из самых выдающихся Смотрителей, эта новость и вовсе так подкосила, что она ушла в отставку. Отец Рексентина полностью отдал своё внимание жене, а сын в одиночку переживал это горе. Бичерин не забудет его опухшие от слёз глаза. Красные, набухшие, как кладка паука, в которой кишат паучата — будто готовые лопнуть в любой момент и залить всё клубничным джемом. Как много в них было обиды и злобы на весь мир. Пока не произошел такой пренеприятнейший инцидент, их отношения, — как и между их семьями, — были нейтральными. Рекс для отстраненного Бичерина был очередным ребёнком, который хотел его втянуть в игры с мячом или метанием ножей. Но вот после этого инцидента два таких непохожих семейства сплотились. Мать Бичерина, Кон Панна, взяла к себе под крыло Коретто, а иначе та бы загнулась, месяц лёжа без работы, а её муж, Граппа, славился хорошо подвешенным языком, так что нашёл подход даже к такому чудаку, как Двойной Шоколад. Бичерин не знает, основываясь на каких таких благих идеях его семья настолько прониклась бедой Рекса. Его отец, — чёрствый сухарь, почерствее самого Бичерина — и ему жалость не была свойственна, а мать была полностью увлечена работой, отвлекаться на дела других — тоже не в её характере. Бичерин же испытывал к Рексу… жалость. Он позволил ему найти в себе брата. Сам даже поверил в иллюзию их дружбы. Сейчас, оглядываясь на все эти года, он-то понимает, что Рекс вертел им, как хотел: он получал от него желанное сочувствие, тратил время, привязал к себе... Он обдурил Бичерина. Насколько же это глупо. Как же так вышло? Может быть, всё наоборот, и это Бичерин видел в «лучшем друге» животное? Ему ещё тогда было намного проще общаться с животными. Они всегда молчат, никогда не посмеют усомниться в твоем авторитете, не полезут тебе в душу и никогда не осудят, убей ты хоть пол-Хлебоземья. Однако окружить себя исключительно животными невозможно, поэтому Бичерин вынужден «дрессировать» печенек из своего окружения. В целом, какие-то странные у них с Рексом были отношения, если вдуматься, но вдумываться сейчас не хочется. Намного проще поддерживать иллюзию того, что Бичерин им дорожил. Аффогато должен знать своего отца с лучшей из сторон. Не то, чтобы Бичерин по-настоящему знал его темную сторону… Про нее куда больше знала его жена, которую отравитель с самого начала демонизировал. А ситуация в который раз оказалась куда сложнее и запутаннее. Рексентин просто был медийной личностью, и он знал, как нужно себя вести на публике. Незачем его любимому названому брату и коллегам знать, что он частенько избивал жену... Тем не менее, сейчас Бичерин уже переключился на воспоминание о своих первых львах. Он улыбнулся. Сколько же шума было тогда от двух полудохлых котят, которых он принёс.***
Бичерину сегодня не было поручено охотится, что странно. Обычно в выходные дни он только этим и занимался, но в этот раз отец его послал за дровами. Намечалась, по словам шаманов, страшная снежная буря, к которой нужно подготовиться. Но Бичерин всё равно прихватил лук с колчаном стрел: какао-сокола подстрелить будет приятным бонусом. Их перьям всегда найдется применение: от подушек до оперения стрел Смотрителям, — а тёмное мясо обладает уникальным горьковатым вкусом. С соусом из озимых ягод самое то. Бичерин усмехнулся. А ведь остальные в группе наверняка метут дорожки у алтарей. Его же эта участь всегда обходит стороной, спасибо отцу и его изворотливости. Двойной Шоколад, ещё в начале обучения, специально вызвал Анко на разговор о том, что, пускай он и забрал его сына обучаться шаманизму, сам Шоколад так-то уже не молод, и подмога собственного отпрыска ему необходима; благодаря этому Бичерина и отпускали на выходные домой. Такое его особое положение очень злило остальных учеников, а Фраппе в особенности. Она ведь единственная девушка в их группе, почему ей нельзя видеться с семьёй?! Шаманство испокон веков было женским призванием, с каких пор мужчины затесались в эту сферу!? Где её привилегии?! Ладно, чёрт с мужчинами в целом, отчего Анко так понравился именно Бичерин?! Почему этому толстопузу столь многое позволено!? Потому лишь, что он гений?! В чем эта его «гениальность», «одаренность», которую так часто приплетает Анко, заключается?! Подумаешь, вперёд всех усваивает программу, быстро научился видеть стихии, духи к нему липнут, как банный лист, и то, и сё, и пятое-десятое..! Зато он отвратительно танцует, а танец — одна из главных составляющих частей практически каждого ритуала! Так что гением этот тип считаться уже не может! Фраппе съедала зависть. Как бы она ни старалась, Бичерин все равно был лучше во всем. Ну, опять же, кроме танцев. Это — её вотчина. Из неё танцовщица куда лучше, чем шаман, позже вы сами в этом убедитесь. Что уж там, её выводили из себя не только его выдающиеся способности с быстрой обучаемостью. Хватало взгляда, который изредка на ней останавливался, наполненного таким презрением и высокомерием, что хотелось напрыгнуть на Бичерина и выцарапать его узкие глазенки. Неприязнь эта была взаимной: тот так же Фраппе не жаловал. Бичерин ненавидит сплетников и тех, кто предпочитает действовать за чужой спиной. Тихушников, проще говоря. Для него они равноценны трусам, а презрение к ним привито с самого раннего детства. Страх — одна из сильнейших эмоций; если ты можешь его обуздать — для тебя практически нет границ в этом мире. Но, однако же, Бичерин не считает себя бесстрашным. Да, многого он не боится, в отличии от сверстников, но, как и всем, ему свойственен ужас перед смертью и материями, ему не подвластными. Те же драконы... Но не иметь достаточно смелости, дабы открыто выражать свою неприязнь, но вместо этого прыскать ядом за спиной, а в лицо выдавливать из себя милый голосок с улыбочкой... Уж простите, таких он за полноценных членов общества не считает. Это просто-напросто мусор. С какой стати ему уважать мусор? Будь его воля, он бы Фраппе переломал все её сахарные косточки, и наслаждался бы их хрустом. Таким же звонким, как ветка, на которую он неосторожно наступил, задумавшись. Нельзя в лесу шуметь лишний раз, ой, нельзя. Это одно из первых правил. За тринадцатилетним тянулись довольно крупные санки, на которых лежали дрова. Жаль, что их количеством нельзя было похвастаться. Тяжело в заснеженных лесах найти подходящие деревья: вся древесина влажная из-за снега. Сколько он тут уже бродит? Время явно за обед перевалило. Впрочем, Бичерину только и остаётся гадать: небо всегда затянуто тучами. Так что по солнцу не определишь, который час. Но удача была на его стороне: от прошлого дерева он прошел не так далеко, а уже новое подходящее предстало его взору. Большая ель с толстыми ветвями, местами облезшая. Бичерин пускай и был плотным с детства, но ловкости ему не занимать: ему не составило труда забраться на ель, держа в зубах топор. Лук висел через плечо, колчан со стрелами был привязан к поясу длинного пуховика. Из-под него торчали острые носики черных сапожек. «Неблагодарное занятие...» — срубая ветку выше той, на которой он сидел, думал Бичерин. Срубив достаточно, паренёк полез обратно. Спрыгнул рядом с санками, увязал добытое, как вдруг... Громкое чавканье и рык привлекли его внимание. Судя по звуку, совсем близко. «Волки», — ответ был очевиден. Бичерин быстро встал в боевую стойку. Схватил лук и уже натянул тетиву стрелой, в то время как топор, который он и не убирал с того момента, как спрыгнул, юноша зажал в зубах. Он немного нагнулся вперёд, напружинивая ноги. Пойдет в разведку. Настоящий охотник должен уметь тихо и незаметно передвигаться, при этом не изменяя позиции. Многие холлиберианские балерины позавидовали бы мастерству охотников заснеженных лесов Дарк Какао: Бичерин, как будто колышками, оставлял в сугробах остренькими сапожками небольшие лунки. Словно не он тут скачет, а игривая зефирная лисичка. Паренёк притаился у иссохшегося переломленного ствола. Выглянул. Несвойственно ему и неестественно широко раскрылись глаза от злобы и возмущения. Два волка обступили труп мёртвого горного льва. И если один был спокойней и просто наслаждался мясом хищника, второй в пасти держал двух скулящих маленьких львят. Душил. В Бичерине вскипела злость. Невероятно концентрированная, ощутимая. Глядишь, вот-вот из него начнёт сочиться чёрная злоба — тот самый «демон», о котором упоминал Анко, проснулся. Бичерин хищно оскалился. Чтобы ты, гнида хвостатая, полакомилась нежным мяском маленького, беспомощного, слепого котёнка, который даже шерстью покрыт рваными кусками — какая это шерсть, пух детский — который до того ослаб, что закричать не может, в то время как перед тобой валяется туша взрослого льва?«НЕ БЫВАТЬ ЭТОМУ»
Со свистом с тетивы сорвалась стрела, затем вторая, третья. Для верности Бичерин всадил в шею волка около семи стрел. Второй, который запоздало отреагировал на нападение со спины — Бичерин, конечно, поступился своими же принципами, но он бы не одолел двух взрослых хищников в прямом столкновении сейчас, — оскалился, ощетинился, хотел уже бежать, но, как только печенька убедилась, что тот, который желал полакомиться львятами, не встанет, он сам выбежал из укрытия в атаку с топором. Трёх размашистых ударов в шею хватило для того, чтобы повалить хищника. Затем Бичерин упал на него сверху и принялся таранить топором морду. Бил он беспорядочно, чтобы... чтобы что? Сейчас у него в голове крутится только одна мысль: «УБИТЬ, РАСТЕРЗАТЬ». Не имеет значения, что уже вылетел смятый грубым ударом глаз из поломанной глазницы животного, без разницы, что с расколотой челюсти сыпались зубы, как щепки из доски. Пока он не удовлетворит свой гнев, Бичерин не успокоится. В детстве Бичерин относился куда менее… гуманно к трупам и убийствам. Двойной Шоколад устал отчитывать сына в неподобающем отношении к трупам со времени его первой охоты, однако это история для другого раза. Сейчас важно то, что такие приступы неконтролируемой жестокости для Бичерина были в порядке вещей. Только с возрастом его садизм, который он выпускал во время охоты, стал использоваться в другой сфере и удовлетворяться иначе. Силы его иссякли и сам он успокоился только после того, как заметил, что вся его грудь и живот перепачканы в клубничном джеме, а от головы волка осталась лишь каша из обломков костей черепа да обрубки языка. Бичерин хмыкнул и сплюнул алую субстанцию, попавшую на губы и в рот. Дотронулся до пуховика. Прикосновение оказалось не самым приятным, юноша громко цыкнул. Одежда успела пропитаться клубничным джемом, отчего стала тяжелее. С подола красная жижа вовсе каплями падала на черные сапожки. Дело сделано. Что сказать? Как бы это смешно это ни звучало, обычный поход в лес в королевстве Дарк Какао. Дети здесь в разы жёстче их погодок из других королевствах. Не от их огромного желания, конечно, но раннее взросление — вынужденная мера в суровых условиях, в которых им повезло, или не повезло, жить. Нужно быть готовым к тому, что тебя могут убить в любой момент. И поэтому ты обязан убить первым. Либо ты, либо тебя. Бичерин напоследок бросил в тушу волка под собой топор, который вонзился аккурат в грудь, и направился сначала к трупу львицы, как он чуть позже установил, после осмотра немного присыпанного снегом тела. Шея была прокушена, что удивительно, с львиной-то густотой гривы, а вспоротое брюхо обнажало розоватые внутренности. «…Так, наверное, себя ощущала Коретто после выкидыша,» — подумал Бичерин, смотря на морду львицы, на которой застыл ужас. Волки застали жертву врасплох? И как это возможно? Львы — хищники, которым нет равных во всем королевстве. Разве что при кормлении львят. Животное расслабленно лежит, дети кормятся… да, похоже на правду. Но это значения не имеет. Как бы то ни было, эта львица принесёт пользу даже после смерти. Рядом находится молочная деревенька, там он может одолжить сани или повозку для транспортировки. «Молочная деревня… Нужно торопиться.» Бичерин потёр руки о гриву животного, чтобы пахнуть приятнее для львят, и сел на корточки перед малюсенькими котятами, чуть больше его предплечья. Хмыкнул. Кто бы мог подумать, что из таких малышей потом вырастут настоящие машины для убийств? К счастью, оба львёнка были живы и даже тихонько попискивали. Бедняги, остались без мамы в таком возрасте. Пока Бичерин снимал пуховик и пытался избавиться от лишнего джема, — тот промок, а значит, так хорошо греть уже не будет, — он думал о том, как же этим малышам сейчас страшно. Спокойно себе ели, — пока что молодой охотник будет держаться своей версии, — рядом с тёплой львицей, а затем ту убили, и их за компанию едва не придушили. Нет в волках никакого благородства. Не совсем понятно, что подразумевал Бичерин под этим самым «благородством», это, в конце концов животные, лишённые понимания морали, однако, так или иначе, теперь вы знаете корень его ненависти к волкам и любви к львам. Укутав пищавших малышей в пуховик и кое-как умыв лицо в снегу, Бичерин побежал по направлению к молочной деревне. Там можно будет их отогреть и накормить, пока взрослые будут заниматься транспортировкой огромной львиной туши. Вопросов не должно было возникнуть: сына главного охотника кофейных общин знали в лицо. Двойной Шоколад, считай, возглавляет такую же общину, только поменьше и состоящую исключительно из охотников. Раз в месяц они собираются, хвастаются добычей, обсуждают миграцию животных, а так же устанавливают лимиты, периоды, когда охотится запрещено, и тому подобное. Крикнув набегу всем, кому можно, «здравствуйте», Бичерин пересёк всю деревню, добежал до дома старосты и стал очень настырно стучать в дверь. К нему вышел крепкий старик с пушистой курчавой бородой. — Ой-вэй, малыш, ну и видок у тебя, — подметил староста. Бичерин закачал головой. — Это не важно. Я могу пройти внутрь? — Ну конечно, сынок, проходи, — старик отошёл в сторонку, пропуская гостя внутрь. — Видно ж, не просто так сюда пришёл. Они расположились на просторной кухне, отделанной белым с голубыми акцентами. Под круглым стволом стояло около четырёх табуретов, а два печенья уместились на лавках, покрытых тёплыми полосами домотканых платков. — Ну, давай, рассказывай. Бичерин глубоко вдохнул. — Мне нужно молоко, — и развернул пуховик, демонстрируя старику свою ношу. — Вот. Мужчина удивился. — Горные львята? Ой-вэй, что же случилось? Они должны быть с мамой, — несмотря на нравоучение, староста встал из-за круглого стола и достал из шкафа две бутылочки для кормления, чтобы налить молоко. — Нельзя деток отрывать от мамы. — Она мертва. Судя по всему, недавно умертвили, — поделился информацией Бичерин. — Тушу нужно перевезти в общину. Если сможете быстро организовать сани или повозку с несколькими печеньями, то, может, с неё что-нибудь получите. Беловолосое печенье рассмеялось. — Такой малыш, а так серьёзно говоришь, — староста поставил молоко греться. — Ох, да, вы, кофейные печеньки, такие необычные. Сиди пока тут, — подогретое молоко он перелил в бутылочки и поставил перед Бичерином, — а я всё устрою. Смотри, чтоб котята не поперхнулись. Староста удалился, оставив охотника наедине с пищащими от голода львятами и сладковатым запахом молока. Бичерин даже не знал, как ему расположиться на лавке: нужно двоих кормить одновременно, иначе один обидится на другого, да и на нового «родителя» тоже. Недолюбленное животное — слабое животное. Слабое животное долго не живет. Кое-как он всё же вывернулся, хотя сидеть было неудобно, но что это значит? Верно, ничего, вот и Бичерина тоже это не волновало. Он заберёт себе этих малышей, другого расклада и быть не может. Сейчас кофейный будет думать, как бы доказать отцу, что это хорошая идея. Представить зверей как постоянный источник высококачественной теплой и красивой шерсти — не вариант... Нет, он не мать. Хотя, для чего Бичерин вообще что-то пытается выдумать? Всё равно любой аргумент парируют тем, что львы неприручаемы и так-то печений поедают за милу душу. «А волки будто нашим тестом брезгуют», — от одной бутылочки Бичерин открутил соску и сделал глоток. Нужно было вновь закипающее раздражение, так и норовящее стать агрессией, запить. Облизнулся. Хорошее молоко. Раз им лечат печенек, то львята точно жаловаться не будут. Чтобы было честно, Бичерин перелил со второй бутылочки столько молока, чтобы количество было примерно одинаковым, после чего всё-таки позволил обоим котятам присосаться к бутылочкам, чтобы совсем скоро обнаружить те пустыми. Вот обжоры ему попались! Всё выпили, а до сих пор пищат. Впрочем, он и сам любитель поесть, так что не ему их осуждать, к тому же зверята совсем маленькие, глаз даже ещё не открыли. Это чудо, что они вообще остались живы. В окошко кухни постучали, Бичерин рефлекторно обернулся. Это был староста. Он указал пальцем на большущий воз, запряженный двумя молочными яками. Пускай они и были довольно далеко, юноша уже чувствовал их специфический запах. Вроде бы всё ещё молочный, только... горький, кислый и мокрый. Бичерину сложно описать этот запах конкретно, хотя на ум, как аналогия, приходит прокисшее молоко, которое прилили к другому, сладкому-сладкому, горячему, чтобы замаскировать факт того, что оно испортилось. А в итоге получается какое-то душное варево. Бичерин поежился, но спрыгнул со скамьи… Перед тем, как бежать к возу, ему хватило наглости взять со стола три двухлитровые бутылки с молоком, явно поставленные не для него, а бутылочки для кормления он сунул к львятам в пуховик. Всё же у него не сто рук, чтобы всё так унести. Конечно же, покидая дом, Бичерин поинтересовался, может ли он взять эти шесть литров с собой, а староста только рассмеялся. Мол, ради благого дела мог и не спрашивать, а просто взять. Как только он разобрался с этим, Бичерина усадили рядом с возничим и приказали указывать дорогу. Через минут десять они уже были у тела львицы с прокусанной шеей и разорванным брюхом, а какао-соколы встрепенулись и улетели, явив печенькам местами обглоданные трупы волков. Они, конечно, не падальщики, а гордые хищные птицы, но раз уж лежит готовое свежее мясо, то отчего не пощипать? Староста схватился за голову. — Ой-вэй, кто же тут так наследил? Бичерин хмыкнул, сильнее укутав львят, которые притихли и мирно сопели в пуховик. Кажется, устали пищать от не до конца удовлетворенного голода и решили поспать, чтобы помяукать попозже. — Можете грузить, — сказал Бичерин, спрыгнул с телеги и продолжил: — Я пойду вперед, заберу дрова. С прошлого месяца община не сдвинулась с места. Знаете, куда везти. Однако в этот момент, вспомнив кое о чём, Бичерин нахмурился. — Предположу, что волков тут было больше двух. Это те, которых я увидел и с которыми успел расправиться. Я не уверен, что двое псов могли бы составить конкуренцию взрослой львице. Староста поблагодарил за предупреждение, слез с воза и стал командовать процессом предстоящей транспортировки. Бичерин пошёл к ранее обрубленной ели, благо она высокой и с соседками её было не спутать. А вот и санки. Снегом дрова засыпало. Эх, как ни старался найти сухое дерево, а все равно влажным стало. С другой стороны, высушить сырое проще, чем искать сразу сухое, ведь так? «Знатно просчитался,» — признал свою оплошность Бичерин. Зато есть куда сгрузить молоко с бутылочками: он привязал их к дровам. И, закончив, направился к выходу из леса к общине. Выйдя же, заметил, что, оказывается, уже начало вечереть. «Около четырех? — размышлял Бичерин. — Не думал, что это заняло так много времени.» Примерно в половину пятого юный охотник наконец-то явился в поселение, и встретил его отец, какая удача. Даже не став возмущаться на счет долгого отсутствия, старший сразу обратил внимание на нечто, что было старательно укутано в пуховик. Указал толстым пальцем на него. — Бичерин, что там? Тот слегка развернул пуховик. Львята всё ещё сладко спали. — Я их оставлю, — поставил сын отца перед фактом. Двойной Шоколад имел своё мнение по этому вопросу. Он очень шумно вздохнул, подавляя желание сорваться на крик. — Бичерин, что это за ребячество? Не знаешь, кем они вырастают? — Я не спрашиваю разрешения. Я уже всё решил, — вступил он в конфронтацию, прижимая ближе к себе всё-таки проснувшихся котят, которые сладко зевнули, причмокнув ротиками и облизавшись. Ой, как он сейчас рискует, раскидываясь такими высокопарными речами... Его отец — не то печенье, которое будет терпеть подобную дерзость, особенно у всех на виду. Но, раз пока молчит, и просто закипает, — аж кончики усов загнулись, — то Бичерин продолжит стоять на своем. — Я их выдрессирую! Волки такие же дикие, но их же тренируют, хоть они и проигрывают по всем параметрам львам! — какие же ещё аргументы ему выдумать?.. — У-у меня на руках слепые котята! Ты не можешь их утопить или свернуть шеи! — ему самому смешно с таких утверждений, но сейчас он на эмоциях. — Даже если у тебя не поднимается рука это сделать, я-то это сделаю! — все же сорвался... Как не любит Бичерин злить отца... Крик у него гулкий и тяжёлый, как удары колокола. Он и так похож на чёрта из-за смешанного теста, — правая сторона у него с тёмным, а левая с белым шоколадом,— и глаза молочные, белые, так что в гневе, когда отец вовсе звереет, на него взглянуть страшно. — Если тебе не хватает мозгов понять то, что ты навлек на нашу общину гнев их матери, то я — — Вот она! — Бичерин указал на подъезжающий воз. — Едет тебе навстречу, детей отнимать! Отвлечённый, отец ненадолго замолчал. Замялся. Нависшая тишина пошла на пользу обоим: по крайней мере, они перестали друг на дружку кричать. — Это сейчас они безобидные слепые львята, Бичерин, — Двойной решил использовать другую тактику. — А затем, ну-ка, ответь, кем они становятся? Не убьем их мы сейчас — убьют потом сотню печений и зверей. По самым скромным меркам. Бичерин изогнул брови. Какой дешёвый трюк. — Ну так убей меня с ними. Я тоже могу убить сотню печенек, когда выросту, разве не— Через миг Бичерин пошатнулся и упал, чуть было не накрывая собою львят, которых он так и не выпустил с рук. Потемнело в глазах, а по белому тесту с носа потек плотный и холодный клубничный джем, сперло дыхание. Перед глазами сейчас плясали искры. Вот так удар! Отец хорош. А говорил, что хватку теряет. Фантазёр! Двойной Шоколад потер кулак. — Чтобы такого я больше не слышал, понял? — смерив поднимающегося на ноги сына суровым взглядом, главный охотник ушел в свой шатёр. — Спасибо, папа. Бичерин выиграл. Он, слабо улыбаясь, опустил глаза на львят. — Назову вас Сангиус и Судор. Кровью и потом вы заслужили право жить, ха-ха. Только смешок был вымученный. Бичерин устал. Так и начал он выхаживать двух львят: беленькую Судор и ее чёрного брата Сангиуса. Бичерин кормил их, спал с ними рядом, наводил за котятами порядок. Львята к нему быстро привыкли и считали, очевидно, своим родителем. Думали, наверное, будто он — их папуля, такой же горный лев, только местами не настолько же шерстяной. Отец с матерью, конечно, считали своим долгом каждый божий день, как был Бичерин в общине, напоминать о том, что решение его необдуманное, и последствия могут позже его настигнуть, буквально. Но ничего, два года прошло — и родители уже сами их вычесывали и трепали за уши. Бичерин уже не боялся оставить на них своих питомцев. Что уж там, львов активно использовали на охоте, в работах в общине. Они, оказывается, неплохие тягловые животные. В возрасте девяти лет Судор неожиданно окотилась. Бичерин не хотел вникать в этот вопрос, а точнее, в то, кто счастливый папаша трёх львят, но был рад такому событию. Большая семья — хорошая семья. Поэтому, пока Бичерин путешествовал по «командировкам» по Хлебоземью, Кон Панна и Двойной Шоколад выкармливали трёх львят, все самцы. Белый, коричневый и чёрный. Как степени обжарки кофе, так они шутили. Это да, родители успели привязаться к троице львят, поэтому было вдвойне обидно их отдавать изгнанному сыну. Будто не одного их ребёнка вынудили покинуть королевство, а четверых. Бичерин, находясь в скитаниях, в течении ещё пяти лет использовал Судор и Сангиуса в качестве движущей силы для своей кареты, но затем оба они неожиданно умерли. Просто не проснулись одним утром. Отравитель тяжело переживал эту утрату, но всё же, как хорошо, что под боком оказались три очаровательных хвостика, которые не дали ему слишком долго горевать. И которыми можно было заменить почивших питомцев в упряжке. Что бы он делал без своих сладких львят?***
О да, Бичерин, все поняли, какой ты суровый и беспристрастный, но что ж ты тогда тратишь свои ресурсы на Аффогато? Кто он тебе? Раз уж выяснилось, что сам Рекс для тебя был не так уж и ценен, что ж ты тогда исполнил его последнюю просьбу? Ради косвенной мести Ванильной? Потому что стало жалко ребёнка? «…Кто он мне?» Бичерин наконец сомкнул глаза. «Он — мой львенок. Я сделаю из него величественного льва.» О, как жаль, что тебе это не удастся. Аффогато — это волк. Тот самый волк из твоего детства, который с радостью придушит парочку детей, лишь бы они ему не напоминали о его некогда жалкой и бедной жизни.***
— Доброй ночи, Аффогато, — пожелала Джем, выглядывая из-за своей двери. — Доброй, — бросил в ответ Аффогато и заперся у себя. Свобода. Он совсем один. Вся эта огромная комната принадлежит ему. Эта огромная кровать тоже принадлежит ему одному. Эти резные тумбы, мягкие подушки, расписные ковры, большое зеркало — это тоже всё сейчас принадлежит ему. Для кого-то такие условия обыденны, эти печеньки никогда не поймут Аффогато, и не поймут всей ценности комфорта, который так дорого ему обошёлся. Чтобы спать на царском настиле в возке Бичерина, чтобы спать здесь, на кровати, специально для него подготовленной, он семь лет жил на грани нищеты. Но теперь такого не будет: Аффогато за эти дни почувствовал вкус достойной жизни. И лишаться этой сладости он не намерен. Достаточно он пожил в горечи! Аффогато залез под одеяло. Уже развалившись на широкой подушке, он представлял, какие яркие и красочные сны ему будут сниться, а потом вспомнил про ранее замеченный, но проигнорированный было поднос, который расположился на прикроватной тумбе. Там и яд, и ручка с тетрадью, и книга об устройстве лаборатории, которую он начал. Аффогато цыкнул. Сказать по правде, не хотел он этим заниматься. Сейчас, по крайней мере. Но что, если он снова уснёт на несколько дней и проснется уже в пути куда-то ещё? Ему не хотелось себя лишать предстоящих радостей. Громко цыкнув, Аффогато приподнялся. «Возьми себя в руки, — настраивал себя мальчик. — Дело на десять минут от силы. Ты уже травился, в этот раз легче будет.» Он подтянул к себе поднос. На нём лежала книга в мягкой обложке, маленький конвертик, аккуратно свернутый профессионалом, ручка и толстая тетрадь с чёрной обложкой. Сначала Аффогато решил заполнить свой будущий журнал ядов и отравлений. На первой странице, в её центре, он гордо вывел собственное имя. О да, Аффогато, твоё имя войдёт в историю, и ты, конечно же, будешь большой шишкой. Нет, самой большой из больших шишек. Затем, перевернув лист, он записал дату первой «дегустации», название отравы и последствия. Что же там такое было? Головокружение, нарушение дыхания, рвота, вроде бы, с кровью... Аффогато передёрнуло. Не хотелось переживать подобное снова, но Бичерина он уже обмануть не в силах. Придётся съесть свой поздний ужин. Мальчуган ещё раз пролистал немногочисленные записи. Для него они выглядят так утончённо и красиво, в то время как на деле у него отвратительный почерк. В школе он всё равно учился «на отвали», посещая занятия через раз: а чего ради стараться? Да и за успеваемостью его никто не следил. Вернее, от неё не зависело то, что следовало за очередным учебным днём. Плохо выполнил работу — бездарность. Хорошо — ты списал, бессовестная сволочь. Поэтому Аффогато и ходил в школу, просто чтобы ходить. Ведь что дома, что в школе... В этом убогом городе ему везде было плохо. Бичерин взял себе на попечение лодыря и неуча, вот только Аффогато это очень умело маскирует хитростью и хорошо подвешенным языком, а так же подкупающим обаянием и харизмой. Чтобы не предаваться болезненным воспоминаниям, печенька захлопнула тетрадь и протерла глаза. У него теперь новая жизнь, следовало зарубить это себе на носу и не сметь вспоминать болезненное прошлое: оно на то и прошлое. Да и, как говорила Джем, если окружить себя исключительно плохими мыслями, то всё и на деле таковым станет, а этого, уж конечно, Аффогато было не нужно. Ему нравится получать удовольствие от жизни. Мальчик глубоко вдохнул и аккуратно взял тару с ядом, немного приоткрывая. И затем, поколебавшись её только миг, Аффогато засыпал сразу весь порошок в рот и быстро проглотил, после чего откинулся на спинку кровати. На несколько секунд на него напала сонливость, глаза вон закрыл, расслабился, но почти сразу же согнулся в три погибели и закрыл рот руками. Мальчик сам не понял, от чего ему стало хуже: от противного завывающего свиста в голове или подступившей горячей рвоты? От первого он не избавится, второе же... полукровка с усилием проглотил всё обратно, но во рту теперь стоял такой мерзкий и тошнотворный привкус... Будто кто-то умер в его ротовой полости. Надо заесть. Аффогато под нарастающее давление в его сахарной черепной коробке стал громко стучать ящиками тумбы. Он же помнил, что Джем ему после ужина дала конфет, куда он их сунул!? Перевернув всё, что можно было, Аффогато напоролся на три маленьких леденца. Ещё никогда он так не радовался самым простым карамелькам! Мальчик разом проглотил все три и, ожидая облечения, завалился набок, сразу укутываясь одеялом с головой. Только что-то желанное не торопилось. Да, дышать стало немного легче, вот только... Так, в первый раз галлюцинаций у него ведь не было. Тогда почему на него словно кто-то смотрит? Так... давяще. Так колко и неуютно. Аффогато вроде бы сидит один в комнате с закрытой дверью и зашторенным окном, ещё и под одеялом, уже защищённый, но чувствует себя голым и беспомощным. Будто эти взгляды, которых не существует и нельзя определить конкретный их источник, ползут под поверхностью его теста мерзким слизнем, поедающим саму его сущность, оставляя обглоданную полую оболочку, готовую от захлестнувшей волны тревоги и страха рассыпаться. Паника подобно противному скрипучему свисту ветра меж деревьев гуляет в сахарных костях, щекоча их и заставляя тело кинуться в дрожь. Аффогато мог списать на новые побочные эффекты это чувство, но не голоса. Он здесь один, никто с ним вести диалог не может. А он слышит, как на ухо кто-то неощутимый и невидимый что-то ему шепчет. Это не язык печений, это какой-то бессвязный набор звуков, словесная каша, которую, однако же, Аффогато понимает. Он не может повторить эти слова, не улавливает их смысловой нагрузки, но это так страшно и жутко, что хочется кричать в голос, лишь бы заглушить хоть ненадолго жуткий шёпот из нескольких голосов, сливающихся в один слоистый и непонятный, расходящийся эхом по углам. Плачущий, издевающийся хрип, будто бы из другого мира. Аффогато сейчас задыхается не от цианида, а от липкого, как паутина в затхлом углу чердака, ужаса. А что, если он прямо сейчас умирает? Что, если именно так выглядит предсмертный бред? И вот так он умрёт? В мягкой, просторной кровати после дня, полного простых детских радостей, доселе ему неизвестных? Над ним смеется сама судьба. Над его ничтожным маленьким существованием, над его жалким малодушием... Аффогато близок к тому, чтобы начать рвать на себе волосы, от этого ужаса и банального непонимания, что же ему делать. Теперь-то никто не в силах помочь, хотя бы потому, что, пусть и распирает закричать, вопить о помощи, челюсти стиснуты намертво и не разомкнутся. Кажется, вот-вот его мармеладное сердечко лопнет. «Ж-жарко... И холодно одновременно...» Холодно от пота и слёз, которые текли, смешиваясь, по щекам, как водопады с гор, а жарко от прерывистого дыхания ртом сквозь зубы; в замкнутом пространстве одеяла затхлый от аромата рвоты воздух скопился и стал застаиваться. Он не в силах был больше терпеть это состояние: будто его камнем придавили к матрасу, который теперь был не мягким, а, по ощущениям, таким же каменным. Вдруг в тело Аффогато будто вбрызнули лошадиную дозу адреналина, и за мгновение он оказался за дверью с скомканным одеялом. Он сполз по твердой поверхности и тут смог отдышаться. Свежий воздух немного успокоил, как и свет. Спасительный свет свечей маячил из-под двери Джем, в которую Аффогато ворвался без стука, запутавшись в одеяле, и, как следствие, в итоге феерично грохнувшись головой на угол чужой кровати. — Аффогато! — голова дворянки вынырнула из-под одеяла у его лица. Мальчик кое-как открыл глаза. Его нос щекотал кончик косы, свисавшей с плеча Джем, которая была одета в легкую белую сорочку, украшенную местами тонкими бантиками. Вид у нее был обеспокоенный. — Да у тебя клубничный джем течет! Я позову вз... — и девочка уже отбросила одеяло, чтобы вскочить и побежать, но её перебил сам пострадавший. — Не смей! — не своим голосом закричал Аффогато. — Не смей этого делать!.. На секунду он притих и дотронулся до ноющего виска. И правда, клубничный джем. Должно быть, ударился о край чужой постели. Значит, живой, хоть в этом он теперь точно уверен. — ...Почему? — его подруга искренне не понимала такой позиции. Но всё же осталась смирно сидеть. — Просто дай мне салфетку, — раздраженно потребовал Аффогато. Джем выполнила его просьбу, причём сама вытерла джем с ранки, благо это была просто широкая царапина, ничего серьезного. Предложила помочь подняться на кровать, и Аффогато не стал упрямиться. Ему было всё ещё... крайне неуютно. Пусть в чужой комнате и было светло, и пускай рядом Джем, но край глаза всё ещё будто ловил в слепой зоне несовершенного зрительного анализатора тень из другого мира, так и норовящую вновь попасть в его голову и повторить то, что с ним недавно творилось. Не одна... Или одна, но очень расплывчатая, из-за чего форма похожа на толпу? Аффогато снова пробила дрожь, но он был отвлечён от второй волны подступающей панической атаки... объятиями? Джем его обняла, прижала к груди этого завернутого в одеяло мальчишку, в такую минуту похожего на напуганную гусеничку. И всё сделала молча. Аффогато прильнул чуть ближе. В чужой груди так громко и перебоисто, с непостоянной скоростью, с нарушенным ритмом билось сердце. Вскоре он ощутил, как дрожат пальцы девочки, вцепившиеся в одеяло, из которого выглядывала его взлохмаченная голова и мокрые от пота плечи. — Аффогато, как тебе помочь? — тихо спросила Джем, шмыгнув острым носиком; всё её существо старалось сдержать подступающие слёзы. — ...Я не знаю, — Аффогато казалось, что ему сейчас никто на свете в помочь не в силах. — Тебе приснился кошмар? — предположила Джем, поглаживая его по волосам. Аффогато задумался. Как... как ей объяснить то, что он пережил? Он и сам не знает. Не знает таких слов, которыми бы можно было описать первобытный страх, что пришлось пережить. Одна из смутных мыслей, мелькавших в его голове, была чуть более отчётливой, чем прочие. «Это... духовная болезнь так проявляется..?» — Да. Кошмар. Аффогато не хочет сейчас думать. Прошло это что-то — и хорошо. Ему нужен отдых. Его разуму и телу. Он чувствует себя выжатым лимоном, по которому после выжимания ещё и проехались каретой, доверху наполненной валунами. — Если тебе страшно спать одному, можешь со мной остаться, — скромно предложила Джем. Откажись Аффогато, она бы и не расстроилась. В этой идее куда больше минусов, чем плюсов. — Почему ты не спишь? — услышала Джем заместо отказа. — Я? Аха... Такой был день насыщенный, весёлый. Просто глаза не закрываются от пережитого восторга, — девочке уже самой было неловко, что так долго не может отцепиться от своего товарища, так что она всё же отпустила Аффогато. А полукровка в который раз удостоверился, что завидует ей. Пока кто-то не может уснуть от радости, он практически умер от страха. Мир так несправедлив. — Давай не спать всю ночь. Расскажи мне что-нибудь, — Аффогато упёрся подбородком в колени, но глаза, уставшие от слез, устремил на ягодную печеньку. Джем такое предложение определённо обрадовало, заставляя забыть о любых возможных тревогах. — Может, хочешь сходить со мной за чаем? Раз уж намечается бессонная ночь, мне кажется, что чаепитие — неплохой способ скоротать время. О-о-о, ещё и сладостей можно взять! Ты их очень любишь, я заметила. Дворянка уже спрыгнула с кровати, накинула халат на плечи и в правую руку взяла канделябр. — Пойдешь со мной? — спросила она снова. — Н-но если тебе плохо, то я... Аффогато сейчас готов идти хоть на край света с кем угодно, лишь бы не оставаться одному. — М-мне хорошо с тобой.