СОБОР. КНИГА I. ☨ ПОСТУЛАТ ЯДОВИТОГО ЯЗЫКА ☨

Она не звонит мне. Не будет ждать моего согласия. Позвонить ей? Поговорить по-человечески? Нет, она не будет меня слушать. Мы давно перестали общаться на одном языке. Она приняла решение, а моё согласие ей не нужно. Джой сказал, что это барбитурат. Его вводят в вену, но убийца так не сделал. Два стакана и бутылка пива. Она опоила их. Она поила Тауншендов долго, пока барбитурат не подействует. Она срезала кожу обыкновенным ножом. Она распиливала Тауншендов обыкновенным ножом. Глаза вытаскивала пальцами. Отпечатков нет. Её руки были в перчатках. Крови в номере было слишком много, но она ушла абсолютно чистой, все капли остались в первой комнате. Переоделась? Обувь тоже сменила? Наверняка она куда-то выкинула грязную одежду. Это кто-то иной. Это не Собор. Энтони прав: зачем убивать своих на чужой территории? Подставить горожан? Разве мучения неродившегося плода достойны такой подставы? Энтони жесток. Собор — жестокий храм. Однако у деревенщины существуют табу. Спрингвейлу хорошо бы поучиться манерам Собора. Звонит сотовый. Эстер? Я смотрю на дисплей и, к сожалению, это отец. — Тебе пять лет, Томми?! — орёт в трубку Шульц старший. — Мне казалось, пошёл шестой десяток! — Да, пап… — Так скажи, какого хера я звоню тебе, а не ты мне?! — Пап, я собирался тебе набрать… — Не нужно собираться, Томас! Нужно брать и делать без моих напоминаний! Он всегда так поступает со мной. Он разговаривал так со мной, когда мне было шестнадцать, продолжает вести себя так, когда мне — пятьдесят три. Я — взрослый человек, у меня у самого ребёнок, но в общении с Гаретом Шульцем я не чувствую себя взрослым. Я никем себя не чувствую. — Долго ждать, Томас? Когда он называет меня «Томасом» — он злится. Когда он называет меня «Томми» — он издевается. Только один раз отец назвал меня «Томом». Пятнадцать лет назад. И после этого его отношение ко мне поменялось. Он словно забыл, что мы — семья. — Барбитурат. Их опоили и убили. — Не удивительно. — Пап, это бред… — Это Амелия! Какого хрена ты сидишь на жопе ровно? Три часа дня, Томас! Деревенская шлюха уже давно должна сидеть в полицейском участке! — Это не она. Она практически слепая. Она слабая. — Мне плевать! — отодвигаю от уха мобильник. Отец не умеет спокойно разговаривать. — У тебя есть имя убийцы! Ты знаешь, где она живёт! Так иди и выполняй свою работу, Томми! — В Соборе нет Амелии, её спрятали. — Откуда знаешь? — Энтони сказал. — Когда ты с ним разговаривал? — Пару часов назад Энтони с Авророй приехали за телами. Сейчас он заорёт и порвёт связки. Вот сейчас. Иначе отец не сможет отреагировать на мой поступок. — Хм. Интересно, — на удивление, спокойно отвечает Шульц старший. — Что именно? — Он даёт возможность поймать себя. — С чего ты взял? — Ты тупой, Томас?! Он пришёл на нашу территорию, в полицейский участок. Он развязал тебе руки. Гарет Шульц знает пастора Санторе гораздо дольше, чем я. Он помнит его как преподобного. Я знаком с Энтони последние пятнадцать лет. Я привык к выходкам Санторе. В какой-то степени мы нашли общий язык. Он, к сожалению, понимает меня или просто издевается надо мной. Лояльное отношение ко мне — это месть мэру Шульцу? Ведь именно Гарет Шульц посадил преподобного Энтони Санторе за решётку. Я не сообщаю отцу, что пастор фактически ждёт меня на собственной территории. За тридцать лет мэр знает Энтони, как свои десять пальцев. — Он приехал забрать своих людей. Не более того, — отстаиваю позицию. — Он уже победил, Томас. Он приехал в участок, чтобы ты понял это. — Тогда к чему Келлер? Зачем журналисты из Бостона? — Потому что мир не любит педофилов. Когда Новацки выйдет в эфир с репортажем, Санторе растерзают на куски. Келлер добьётся своего. Спустя столько лет битья головой о непробиваемую стену. — Сколько раз ты пересекался с Келлер? — Достаточно, — сухой ответ. — Ожидаешь бостонских гостей в особняке? — Лишняя слава мне не помешает. Действительно. Любой мэр маленького городка желает засветиться в масштабных новостях. Особенно, если эти новости не порочат его репутацию. — Утром мне звонила Эстер. — Она звонила мне вчера вечером, — признаюсь. — Я в курсе. — Что ей было нужно от тебя? — Она сообщила мне своё решение. — И ты его принял? — Я сказал, чтобы вы оба разбирались со своей семьёй сами. — Тебе плевать на судьбу Киры? Ты отрекаешься от внучки? — Томас, это твоя семья, а не моя. — Я говорил, что ничем хорошим твоя затея не закончится. Я говорил тебе, что не хочу этот брак… Гарет Шульц бросает трубку. Отец никогда не признает вину. Мужчина с гвоздями в голове, что живёт в Соборе. Почему я думаю о нём?