СОБОР. КНИГА I. ☨ ПОСТУЛАТ ЯДОВИТОГО ЯЗЫКА ☨

— Ты склонна верить словам маленькой девочки? — А почему нет? Что тебя так настораживает, Дженни? — Она может написать что угодно. Фрэнк выключает камеру и протирает объектив. По его молчанию я понимаю: Валери накинула нам на шеи удавки и готова сильно их затянуть. — В этом ты права. Доверять каждому слову маленькой девочки достаточно опрометчиво. Однако её записи интересно читать. Можно проследить развитие не только автора, но и тех, кто её окружал. — А она писала что-то… — Фрэнк обкусывает губы, — о… ну… — Об Энтони? — Валери листает тетрадь. — Лишь некоторые детали. Об Энтони мало записей. Скорее всего, Кейти больше интересовали люди, а не муж. Постельных подробностей, о которых тебе тяжело говорить, Кубрик, здесь не так много. Ещё чего не хватало. Читать о том, как маленькую девочку насилует взрослый мужчина. Думать об этом противно, не то что говорить. — Но вы — взрослые и умные люди, поэтому понимаете, что секс у них был. Дети всё-таки рождаются не от Святого Духа, а от удачного полового акта, — Валери вновь лезет в рюкзак и достаёт совсем тоненькую тетрадь. — Информацию, что я получала от Тауншендов и Спрингвейла, я записывала отдельно, а потом сопоставляла и проверяла с записями Кейти. Здесь, — Валери открывает тонкую тетрадь, — подробно расписаны расположение домов, описание семей, деятельности и быта Собора. У меня есть досье практически на каждого общинника. Я, как никто другой, знаю об этих людях всё. Да, звучит громко, но в Спрингвейле вам ничего подобного не расскажут. Я киваю на аппаратуру. Фрэнк проверяет, идёт ли запись. — Помимо дневника, в моё распоряжение прибыли ещё кое-какие бумаги. Дело в том, что главное хобби Кейти — рисование. Она рисовала то, что видела вокруг себя. Замечала то, что проходило мимо неё каждый день. Кейти рисовала людей, — Валери достаёт из дневника девочки отдельные листки. Это оказываются те самые рисунки. — С вашего позволения, самое сладкое я оставлю на десерт. Валери кладёт перед нами первый рисунок. Пожелтевший листок. Аккуратные серые линии. Кейти писала, как ребёнок, но рисовала, как художник. Здесь изображены десятки лиц, а я в свои годы человеческий нос не нарисую. — Это рисовала одиннадцатилетняя девочка? — поражается Фрэнк. — Сколько лет она проучилась в художественной школе? — Это Капелла Ману. Судя по записям, Кейти недавно исполнилось одиннадцать. — Это значит, что скоро она выйдет замуж за Энтони. — Верно, не красавица. Они помолвлены. Рисунок как фотография. Немного нечёткая, но очень достойная чёрно-белая фотография. Людей достаточно много, и всё же девочке удалось передать каждого на так называемом снимке. Я сразу понимаю, кто стоит в центре. Молодой мужчина с зализанными на бок волосами. На нём чёрный костюм священника и белая полоска под воротничком рубашки. У него что-то не так с глазами — они сильно закрашены чёрным карандашом. Энтони Санторе здесь тридцать лет. А он симпатичный, миловидный, не похож на деревенщину. По обе руки преподобного и за его спиной люди. Впереди, возле ног, на коленях стоят двое мужчин. Вдалеке видны очертания домов. Рисунок как фотография, но от него веет холодом. — «Запись № 51. 29 марта 1990, — Валери находит нужную запись в дневнике и проводит указательным пальцем. — Преподобный Энтони попросил нарисовать Капеллу Ману. Мне пришлось три часа сидеть и вырисовывать каждого жителя общины. В центре стоял сам преподобный. Я устала. В конце я совсем устала. Я устала от взгляда преподобного. Он не сводил с меня глаз». Три часа маленькая девочка сидела и рисовала, чтобы рассказать спустя десятилетия. Фрэнк берёт камеру и подносит к рисунку Капеллы. Снимает людей общим планом, а затем наводит объектив на лица. — А что со взглядом Энтони? — спрашиваю я. — У него что-то с глазами? — Они очень чёрные. Радужную оболочку и зрачок отделяет белый ободок. Довольно странная особенность. Чуть позже ты поймёшь, о чём я. Рот на лице Энтони похож на нечто среднее между улыбкой и ухмылкой. Губы расслаблены, но почему-то кажутся твёрдыми, как будто зубы сильно стиснуты. Руки вдоль туловища, плечи широкие. На фоне других у Энтони средний рост. — А теперь перейдём к деталям, — Валери отодвигает в сторону общий рисунок Капеллы, и в её руках оказывается новый. — Начнём со Свиты Энтони, — она кладёт перед нами изображение странной девочки. Скорее всего, это подросток. — Аврора Салливан. Правая рука пастора. Я беру картинку Капеллы и нахожу девочку. Она справа от Энтони. Длинные тёмные волосы, длинное до самой земли платье, вытянутое лицо. Что-то не так с её телом, что-то не так с её руками. Рассматриваю портрет. Рисунок в три четверти. Можно точно разглядеть детали. Черты лица очень выразительные. Скулы, губы, нос, большие карие глаза. Ей бы открывать модельный показ или блистать таким лицом на обложке модного журнала. Валери достаёт другой рисунок. Это снова Аврора, но взрослая. И… с другим лицом. — Кейти поступила очень интересно. Она рисовала сначала жителей Капеллы, а потом жителей Собора. То есть, мы можем наблюдать, как росли и менялись эти люди. Два рисунка лежат рядом. Фрэнк снимает. Черты Авроры стали точёными. Очень массивными. Гротескными. На первом рисунке она кажется мне мечтательной и нежной. На втором — холодной. Передо мной каменная глыба, айсберг. Женщина без каких-либо эмоций и чувств. Веки почернели, карие глаза стали глубже. Она — убийца. Да, такая женщина, не задумываясь, убьёт. — Сейчас Авроре около сорока лет. Её рост — два метра девятнадцать сантиметров, вес около шестидесяти кило, — Фрэнк от удивления выпучивает глаза. — Говоря по-научному, Аврора страдает синдромом Марфана. Отсюда такой рост и худоба. У неё очень длинные руки, пальцы, ноги, туловище. В Спрингвейле её часто называют великаншей или уродкой. Она совсем не уродливая. Во внешности Авроры есть запретное, таинственное, но в то же время притягательное. Она необычная, безумно необычная. Гротеск. Да, это слово отлично подходит ей. — А что за крест? — я указываю на шрамы вдоль носа и глаз. — Каждый в Соборе вырезал на теле крест. После выхода из тюрьмы Энтони принял другую веру. Он перевернул лотарингский крест с двумя перекладинами. В знак верности пастору общинники нанесли на кожу отметку. — Вот о каких крестах ты говорила с Шульцем. — Да. Именно по крестам мы отличаем горожан от деревенщин. Аврора вырезала крест от лба до носа: верхняя перекладина над глазами, нижняя — под глазами, основание — на носу. — Ты сказала, что Аврора — правая рука Энтони, — подаёт голос Фрэнк. — Что входит в её обязанности? — Она входит в Свиту Энтони. Это самые близкие к пастору люди. Их трое. Поэтому их ещё называют Святой Троицей. Каждый выполняет свою функцию во время погони и в повседневной жизни. Аврора — амбассадор. Она сопровождает Энтони в любой поездке, в любой вылазке из общины. Аврора также выходит на связь со Спрингвейлом от лица пастора. — Погоня? — осторожничаю. — Об этом позже, не красавица. Валери откладывает в сторону портреты Авроры Салливан. А перед нами уже лежит листок, на котором красуется молодой брюнет с квадратным массивным лицом. У него выразительные тёмные глаза и брови. Взгляд томный, пронзительный и чарующий. Волосы средней длины, почти до плеч, волнистые, как шерсть, убраны назад. Видно, что Кейти старалась, рисуя его. У парня в левом ухе кольцо. Про таких говорят: «Первый парень на деревне». Скорее всего, завидный жених, разбивший множество женских сердец. На рисунке Капеллы он стоит на одном колене слева от Энтони. Улыбается шире всех. — Калеб Баллер. Генерал. Левая рука Энтони. Его называют самым опасным в общине. Самый красивый и самый злой. Энтони отлично выбирает себе подчинённых. Валери кладёт другой рисунок Калеба. Уже повзрослевший и мужественный. Уже не парень, а мужчина. Шерсть на голове исчезла, появились слишком короткие, будто обрубленные, прилизанные в разные стороны волосы. Взгляд неизменный. Под носом густые чёрные усы, а на висках тонкие бакенбарды, переходящие на щёки. Образ Калеба изменился, стал резким и напряжённым. На кольце в ухе теперь висит аккуратное пёрышко. Интересно, кому в итоге достался первый парень на деревне? Кто получил такого грозного мужчину? На рисунке видны плечи и воротничок застёгнутой рубашки. На горле огромный шрам, уходящий под одежду. Это основание креста. — Калеб вырезал крест на шее. Перекладины у него на уровне ключиц. Я ещё раз вглядываюсь в отметку. Основание креста вдоль кадыка. Как же это было больно вырезать… — Калеб олицетворяет силу во всех её проявлениях. Военный? Такого человека я вижу с оружием в руках. Для него убийства стали неотъемлемой частью существования. Красивый, опасный, яркий, жестокий. Настоящий танк. — Калебу сейчас сорок девять лет. Рост — метр девяносто, вес более ста килограммов. Брюнет, синие глаза. Шкаф — одним словом. Его также прозвали забойщиком Энтони. Ещё в молодости Калеб хотел стать моряком, плавать на корабле, носить военную форму. Его мечты не сбылись, но кое-что он всё-таки приобрёл. Статус генерала и орудие. Одна представляет интересы пастора, переговорщик — проще говоря. Другой — силу. Один косой взгляд в сторону лидера, и генерал откроет огонь или изобьёт до смерти с такими-то физическими параметрами. — Третий в Свите Энтони, — Валери убирает рисунки с Калебом и кладёт новый. — Альфред Фейхтвангер. Судья. Лекарь. Молодой парень со взъерошенными волосами. Аккуратная бородка, что странно для деревни. Очки с толстыми линзами. Похож на студента медицинского вуза, белого халата не хватает. На рисунке Капеллы судья стоит на одном колене, как Калеб, но перед Энтони. — Альфред не является ни правой, ни левой рукой Энтони. Он отвечает за Сад Поражённых. Второй рисунок. Короткие волосы словно иголки. Вместо бородки — гладкое лицо. Вместо очков — крошечные круглые линзы на переносице. Вместо ровной кожи — морщины и крест. Свою верность Альфред вырезал на лице. Основание креста на носу и поперёк губ, перекладины: длинная — над верхней губой, короткая — на подбородке. Передо мной не студент. Теперь это безумный учёный. — Альфреду — пятьдесят один год. Живёт на окраине, рядом со скалами и Садом. Его дом — мастерская, в которой он изучает болезни и лекарства. Если кто-то в Соборе подхватил заразу, следует звать Альфреда. Он вылечит, а если нет… — Валери замолкает и потирает руки, — больной отправится в Сад под контроль доктора. — Сад — это что-то типа стационара в больнице? — спрашивает Фрэнк. — Да, только из него не выходят. Туда отправляют обречённых. Поражённых таким образом изолируют от общины. — И с какими болезнями туда уходят и не возвращаются? — Сепсис, заражение, грипп, обычная простуда. Тебя бы, Кубрик, тоже туда отправили. Если Альфреду не понравится прыщик, — Валери взмахивает рукой и присвистывает, — ты идёшь к скалам. — А лекарств у них вообще нет? Ну там… таблетка от головы, от живота? — Стандартный набор. Альфред раньше закупался в городе, теперь находит аналоги в природе. И кстати, неплохо получается. Безумный доктор, который работает в нечеловеческих условиях. Спаситель для соседей по общине. От такой деятельности можно сойти с ума, что, кажется, и произошло. Альфред — фанатик своего дела или же чокнутый, раз живёт поблизости с неизлечимо больными и заразными. — У Альфреда есть особенность, — Валери достаёт рисунок, но не с человеческим портретом. — В его распоряжении филин. Такая вот ручная птица. Её зовут Диора. Кейти нарисовала часть лица Альфреда и плечо, на котором сидит крупная сова с маленькими ушками и перьями, закрашенными разной штриховкой. Вероятно, птица разноцветная. — Зачем ему филин? — не понимает Фрэнк. — Кому-то нравятся собаки, кому-то — кошки. Альфред без ума от филинов. — Если он по сути доктор, почему носит титул судьи? — Альфред выносит приговор. Он решает, кому отправиться в Сад, а кому — нет. Помимо того… — Валери снова замолкает, — существуют не только Поражённые, но и Прокажённые. — А в чём разница? — Фрэнк яро заинтересовался темой. — Прокажённые — это люди, которых заражают намеренно. — Что? Док заражает своих? — Нет, — Валери качает головой. — Никогда. Альфред делает всё, чтобы жизнь больных людей не казалась Адом. А вот чужих… Он смешивает разные смертельные болезни и намеренно заражает незваных гостей. Они умирают очень долго, потому что Альфред не даёт им умереть. — Треш. Полный треш. — Тауншенды тебе это рассказали? — спрашиваю я. — Да. После того, как я прочитала запись в дневнике Кейти и назвала Нере и Фронто настоящие имена и звания Святой Троицы, тогда они рассказали мне о Саде Поражённых, — Валери поджимает губы, глаза трясутся. — Нейтан, Джейсон, Кеннет и остальные ребята стали Прокажёнными. Не знаю, кто из них сейчас жив, а кто — нет. Мы несколько лет не говорили с Тауншендами о них. Я не вынесу, если услышу, что Кеннет умер от страданий. — Но он же ещё может быть там! Валери, его можно спасти! — встряхиваю её за руку. — Восемь лет прошло, — она качает головой. — С туберкулёзными волдырями не живут так долго. — С туберкулёзными… волдырями? — переспрашивает Фрэнк. — Господи… — он смотрит на меня. — Ёбнутые… они там ёбнутые в Соборе! — Теперь вы понимаете, что из себя представляет Свита Энтони? Эти трое — самые опасные и самые фанатичные люди в Соборе. Беру по одному портрету Святой Троицы и раскладываю перед собой. Аврора, Калеб, Альфред. Они разные, они выполняют разные функции в общине, но связывает их одно: пастор. Фрэнк снимает Свиту крупным планом. Валери перелистывает страницы дневника Кейти и зачитывает очередную запись: — «Запись № 195. 21 февраля 1998… Это на следующий день, когда Энтони вышел из тюрьмы и впервые ступил на землю Собора. …Калеб вырезал крест на шее, перекладины касаются ключиц. Аврора вырезала крест на лбу. Альфи вырезал крест на лице. Основание на носу и рту, а перекладины над верхней губой и подбородке. Аврора получила кадило. Альфи получил маски. Калеб получил гарпун. Аврора — «Сиракузская Мадонна». Калеб — «Гарпунный Кайзер». Альфи — «Сифилисный Эскулап». Энтони назвал их своей Свитой». Следующая запись, — Валери опускает палец на жёлтой бумаге. — «Запись № 196. 21 февраля 1998. Аврора — правая рука Энтони. Калеб — левая рука Энтони. Альфи — спина Энтони». — А что за названия такие… дурацкие? Язык сломаешь. — Отличные имена для злодеев. Не находишь, Спилберг? Сиракузская означает «Чумная». Я запарилась и загуглила. Чумная от слова «Чума». Кайзер значит «Главный монарх», от слова «Цезарь». Не путать с лидером общины, — Валери грозит пальцем. — Это разные вещи. В случае, если на территории нет Энтони, общинники немедленно слушаются Кайзера. — И, к сожалению, здесь имеется в виду не салат, — грустно бормочет Фрэнк. — А третий? Асколоп или как там его? — Эскулап — это врач у римлян. Ну а сифилисный почему, объяснять, думаю, не стоит. Альфред не болен сифилисом. Он заражает чужаков не только туберкулёзом, но и сифилисом. Самые страшные болезни, которые вне больницы и без помощи мощных лекарств, просто так не вылечишь. А Энтони — умный человек. Подходит к простым вещам нестандартно. Он мог не давать новые имена подчинённым, но заморочился. Уверена, эта идея пришла в его больную голову, когда он сидел в тюрьме. Больную голову или мудрую? Не понимаю этого человека. Энтони вкладывает смысл не в слова, а в людей. Это точно продуманная идеология. Всё должно быть так, как придумал лидер. Фрэнк встаёт с лавочки и уходит к машине. Из салона вытаскивает две бутылки воды. Одну тут же ставит на стол. Валери немедленно делает большой глоток. Я следую её примеру. В отличие от Валери, я пью, потому что мне дико жарко в Спрингвейле, а она — потому что рот пересох рассказывать страшные тайны жителей лесов. — Что ещё раз вручил Свите Энтони? — переспрашивает Фрэнк. — Какие-то вещи. — Оружие. Символы. У Авроры — кадило. Знаете, что это такое? — Священники трясут ею в церкви. Оттуда ещё дым идёт. Я в кино видел. — Это металлический сосуд или чаша на цепочке. А дым — это курение ладана. Каждение — это как раз такое действие, при котором сжигают в кадиле ладан, проходит во время богослужения. Но Аврора использует кадило в иных целях. Также Аврора получила маски, чтобы скрыть уродливое лицо. Альфреду Энтони тоже вручил несколько масок. Самая известная — чумной доктор. Символично, с учётом того, что Альфред работает с Поражёнными. Но он носит и другие: противогаз без шланга, египетские лица. Калеб получил то, о чём мечтал с юности, — гарпун. И это поистине страшное оружие. В общине нет ничего огнестрельного, нет пуль. Но горожане продолжают бояться. Люди с пистолетами и автоматами боятся кучку фанатичных деревенщин. — Знаешь, — подставляю под подбородок кулак, — такие замечания кажутся смешными и ироничными, но кровь в жилах стынет. — Из-за чего? — не догадывается Фрэнк. — Наверное, потому, что перед нами рисунки и записи. Люди реальны, Фрэнк. О них говорят в городе, ими пугают. Но, — беру портрет Калеба, — разве ты можешь сказать про него, что это безумный убийца? — Ты что, втюрилась в него? Он похож на пирата, — Фрэнк стучит по нарисованной серьге. — Попугая на плече не хватает. Дженни, твой красавчик ходит с гарпуном! Знаешь, что делают гарпуном? Им убивают китов. Китов, Дженни! Не удивлюсь, если Калеб способен завалить и такую махину. — На этом портрете генералу нет ещё и тридцати, — Валери замечает, как я всматриваюсь в лицо Калеба. — Любишь брутальных мужчин, не красавица? Меня привлекают разумные, а не умные люди. Всезнающие, а не зазнающиеся. Умиротворённые, а не вспыльчивые. Калеб — бомба. Он способен поймать наркотический трип и ломануться в непробиваемую стену. Про таких говорят: «Секс-машина». Он нервный, непостоянный, ненасытный. Зверь, не человек. Ему снесёт башню, и пострадают все. Калеб — рок-звезда во время концерта. — Я не встречала в Бостоне таких мужчин, — признаюсь и кладу рисунок к остальным. — И хорошо, — Валери пригвождает меня взглядом. Справа от меня доносятся громкие звуки. — Ой, простите, это у меня, — Фрэнк хватается за живот. — Что, грибочки говоришь отличные? — усмехается Валери. — Ну да, было вкусно. Я бы повторил. А вы? — Ты опять есть хочешь? — Ага, проголодался. Что вам взять? — Фрэнк встаёт с места и проверяет камеру. — На свой вкус, — коротко отвечаю. — И лимонад. — Шоколадку, — просит Валери. — Сьюзи знает, какую. — Сьюзи? Какая Сьюзи? — Продавщица, Кубрик! Езжай в тот же магазин, в который мы заезжали. — Окей-окей, понял. Камеру оставляю на вас. Приеду через десять минут. Фрэнк заводит машину и уезжает. Мы остаёмся за столиком вдвоём. — Что тебя смущает, Дженни? О чём думаешь? — Я жду. — Чего? — Валери открывает бутылку и пьёт. — Ужасного. — Хочешь увидеть Энтони? У меня портрет двадцатилетней давности. Сейчас пастору где-то за пятьдесят. Ты видела его на общем снимке Капеллы. — Я видела молодого католического священника. Мы то и дело говорим об Энтони. Энтони сделал это, Энтони придумал это, Энтони пугает, все боятся Энтони. Я хочу увидеть человека, которого сподвигнули создать Собор. Я хочу увидеть человека, которого заставили быть ужасным. — Энтони женился на маленькой девочке. — Энтони женился на маленькой девочке, — повторяю за Валери, а она ждёт от меня пояснения. — Педофилами никого не удивишь в большом городе. Я видела педофилов, Валери. Это больные люди. Они опасные, но в них другая опасность. Энтони обладает чем-то иным, у него другие желания. — Трахать маленьких девочек — вот желания Энтони. Вначале я посмотрела его портреты. Подумала: интересный мужчина, что-то в нём есть загадочное и пленительное. А потом я прочитала дневник Кейти, и отношение кардинально поменялось. Появилось дикое отвращение. Всё в его внешности кажется аморальным, — Валери берёт стопку рисунков и перекладывает два листка в конец. — Ещё рано. Ты не повторишь мою ошибку. — Докажи мне, — наклоняюсь к ней. — Заставь меня возненавидеть Энтони. Валери перелистывает страницы дневника и твёрдым голосом зачитывает: — «Запись № 66. Когда Энтони расстёгивает перед моим лицом ремень своих брюк, он берёт меня за затылок и притягивает. Его короткие светлые волосы в паху колют мне губы и кожу вокруг рта. Энтони твёрдый. Энтони громко дышит. Его руки у меня под волосами на затылке. Он заставляет мой рот делать это быстрее, а когда меня начинает тошнить, Энтони прижимает мою голову сильнее. Я упираюсь руками в его бёдра, но он меня не отпускает. Начинает стонать. Он оставляет в моём рту кислоту, а я на нём — свои слюни. Энтони вытирает мне губы, но не себе пах. А потом целует в нижнюю губу. Он натягивает трусы, и ткань пропитывается моими слюнями. Умница. Он называет меня умницей». Наступает тишина. Птицы перестают щебетать. К площади подъезжает голубой Врангель. Фрэнк возвращается. — Ты не назвала дату записи, — отмечаю я. — 25 апреля 1990. Кейти Санторе — одиннадцать лет.