СОБОР. КНИГА I. ☨ ПОСТУЛАТ ЯДОВИТОГО ЯЗЫКА ☨

— Куда мы едем?! Валери, ни в какой Собор я не поеду! Врангель несётся по крутой дороге через лес. Фрэнк следует маршруту Валери. — Не переживай, репортёрша. В Собор так просто не попасть. У них свои нюансы, но лазейка всё же есть. — Я не поеду! Я сейчас выскочу из машины! — Голову хочешь сломать на таких кочках? Сиди и успокойся. Мы едем в место, где уже много лет никто не живёт. Сквозь леса мы выезжаем на открытую поляну. Заросло всё, кроме песчаной дорожки. Вдалеке я вижу чёрные руины. — Кубрик, подъедь поближе, к развалинам. Чем ближе мы подъезжаем к руинам, тем отчётливее я различаю куски домов. Сгоревшая машина откуда-то появляется. Фрэнк паркует внедорожник и вылезает с камерой на плече. Я понимаю, куда мы приехали. Это Капелла Ману. Запаха гари в воздухе нет. Тишина. Птицы и те не летают над головой. Это мёртвая тишина. Повсюду развалившиеся чёрные дома в зарослях крапивы. Песок под ногами не жёлтый, а серый, похож на прах. Я смотрю на некогда бывшее поселение, в котором когда-то жили дети. Среди руин есть школа, я уверена. Есть церковь. Есть маленькие домики. Здесь жили люди, которые отреклись от города. Теперь этим местом овладела дикая природа. — Режиссёр, далеко не ходи в заросли. Тут могут быть змеи. Фрэнк ставит ногу в траву, под подошвой хрустит ветка: — Понял. Дальше не пойду. Тишина убивает. Можно хоть какой-либо звук? Урчащий живот Фрэнка подойдёт. — Ты говорила, что Капеллу уничтожили, но не сказала, что её сожгли. — Её сожгли позже. Где-то через месяц, как выжившие обосновались в дальних лесах, — Валери достаёт из рюкзака дневник Кейти. — «Запись № 90. 30 марта 1991. Они мертвы. Все, кто остался в общине, мертвы. Даже собаки умерли. Альфи плакал, когда обнаружил разорванного Гросса. Я видела трупы своих родителей. Мои родители умерли, а парализованный старик Тит выжил». Тит — это отец Авроры, а Гросс — филин Альфреда. Кейти потеряла родителей в 1991-м году. Она осталась одна с новорождённым ребёнком на руках. Ни матери с отцом, ни мужа. Маленькая девочка посреди погрома. — Что в итоге случилось? Фрэнк переводит камеру на нас с Валери. — Кейти толком ничего не пишет. Часть общины пошла на поле, а когда вернулась, обнаружила трупы. Они взяли всё необходимое и ушли прочь. — Их застрелили? — спрашивает Фрэнк. — Как можно избавиться от большого количества людей? — Я думаю, те, кто ушёл на поле, услышали бы выстрелы. Убийство произошло быстро и тихо. — Может, животные из леса? — Нет, — Валери качает головой. — Медведь не выйдет из леса просто так к людям. В городах они выходят, потому что еда заканчивается. Но эти леса полны пропитания. Лоси тоже не агрессивны. Кабаны? В любом случае от животного можно спрятаться в доме, на крайний — залезть на крышу. Да, старику будет трудно, но в Капелле были дети, много детей. Здесь что-то другое. Кто-то пришёл и совершил массовое убийство. Один человек не убьёт толпу. Горожане? Логичнее всего. Но как они провернули? — А где находится поле, куда пошли Кейти и другие? — спрашиваю я. — Далеко за лесом. Нужно пройти этот лес, — Валери указывает на страшный заросший лес позади бывшей общины, — чтобы попасть на поле. Если кто-то и проник в Капеллу, то только по дороге, по которой прибыли мы. — То есть, выжившие по-любому не видели приближение к общине? — Нет, Кубрик, не видели. Поэтому увиденное их сразило. — А поджёг? — «Запись № 111. 30 июня 1991, — Валери обращается к дневнику. — Вечером небо озарилось красным. Вдалеке виднелся дым. В той стороне Капелла. Безу вместе с отцом Джерома побежали в сторону красного неба. Капелла Ману сгорела». Они видели. Энтони просидел в тюрьме четыре месяца, когда половину Капеллы уничтожили. Ещё через три месяца Капеллу полностью сожгли. Я представляю, как люди берут самое необходимое и уходят прочь, не оглядываясь. О чём думает Кейти? Об умерших родителях? Выжившие бегут отсюда. Что движет человеком бросить всё и уйти прочь? Страх. Они боятся, что и за ними придут. Даже машиной не воспользовались. Их подгоняет запах смерти. Идти туда, не зная, куда. Главное — далеко и быстро. 1991-й год. Уже родились Гелла и Офелия Баллеры. Как минимум три маленьких ребёнка. Плюс к этому парализованный отец Авроры. Нужно спасти каждого. Кто взял бразды правления? Калеб ещё молодой. Альфред? Он — доктор, но не лидер. Скорее всего, в юном Калебе закипела кровь, и он повёл выживших к жизни. Именно тогда Калеб стал генералом. — Зачем сожгли Капеллу? — спрашиваю я. — Чтобы выжившие не могли вернуться. Тот, кто совершил массовое убийство, догадывался, что умерли не все. Слишком большая территория для небольшой кучки людей. Беглецам дали время, дабы они осознали, что произошло, а потом, когда все уже подзабыли о случившемся или смирились с участью, у них забрали символ. Поджог Капеллы означает, что сектантам здесь не место, им не дадут жить, их всегда будут преследовать. Через полгода, через год. Деревенские должны бояться. — Но в итоге боятся горожане. — Сами виноваты, — бурчит Фрэнк. — Спрингвейл думал, что связался с деревенскими дурачками, но это оказалось не так. Сектанты их обхитрили. Они выжили и создали новую общину ещё хуже предыдущей. Город сам обрёк себя на страдания. Вот вы знаете, каким бы Собор ни казался страшным местом, Энтони правильно поступил. Его людей загнали в угол, а теперь пастор терроризирует горожан особыми методами. Всё логично. — Да, — соглашаюсь с ним, — в действиях пастора больше логики, чем в поступках горожан. Энтони закрыл свою территорию от чужих, ведь он знает, чем чревато благосердие. — А как ты объяснишь отношение Энтони к совсем чужим людям, Дженни? Из других городов. Они не виноваты, что Спрингвейл когда-то обидел пастора. — Нет-нет, Валери, — отвечает за меня Фрэнк, — это не обида. Это разграничение приоритетов. У Энтони главная цель — стабильная и безопасная жизнь общины. Если на горизонте появится опасность, секта ликвидирует её. Неважно, чья нога ступила на проклятые земли. Собор — это не достопримечательность, не музей, в который можно прийти без приглашения. — Что такого сделал Кеннет? — Валери подходит к Фрэнку. — За что он заслужил такую участь, Кубрик? Я знаю Кеннета много лет, он никогда злого слова не произнесёт… — Я думаю, — вмешиваюсь в их разговор, — что Энтони вовсе перестал доверять людям. Он считает их одинаковыми. Все, кто живёт за калиткой Собора, несут за собой чёрные мысли. Ты права: пострадать от сектантов может невинный человек. Знаешь, почему так происходит? Знаешь, почему Собор безжалостен? Потому что убийцы не остановились перед маленькими детьми и стариками, когда уничтожали Капеллу. А теперь и Энтони всё равно, кого убивать. Они поменялись местами. — Это что-то типа психологической травмы, — поясняет Фрэнк. — Несколько придурков сглупили, совершили отвратительный поступок, и теперь Энтони считает, что все люди такие. — Защищаете Собор? — Валери между нами. — Встаёте на их сторону? А кто встанет на сторону людей, что гниют в Саду Прокажённых? Кто объяснит друзьям и родственникам пропавших, что на самом деле произошло? — Я не встаю на сторону Собора, — поднимаю руки, словно сдаюсь. — Мне не нравится Спрингвейл. Здесь люди грязные и продажные, алчные и мерзкие. — Дженни, одно дело, как ты представляешь горожан, а другое дело, почему ты так испугалась двух людей из Собора. Потому что они — убийцы и головорезы. Два молодых человека, совсем юных, им нет тридцати. Но они знают, как мучить и убивать. — Мы боимся Собор, — говорит Фрэнк, — потому что понаслышке знаем, на что они способны. Но, как оказалось, у горожан тоже рыльце в пушку. Лучше знать противника в лицо, чем неожиданно по-крысиному получить удар ножом в спину от друга. — Поехали в Собор, раз так хотите. Валери со злости машет руками и направляется к Врангелю. — Нет! — поворачиваюсь к Фрэнку и грожу пальцем. — Не смей слушаться её! Ни в какой Собор мы не поедем! — Да я и сам не горю желанием, Дженни, — шепчет он. — А чего так? — Валери открывает пассажирскую дверцу. — Вы же бесстрашные! Поехали, узнаем всё у Энтони! Так сказать от одного из действующих лиц. Тебе же так хочется, Дженни, увидеть его в реальности. Да, я хочу увидеть его, но в то же время мне страшно. Но Валери я этого не скажу. — Я хочу понять его, Валери. Он пострадал больше всех. — Пострадал?! В каком месте? — она сильно хлопает дверцей. — Ответь мне, не красавица, кто встанет на сторону маленькой девочки? Кейти сейчас было бы около сорока, но она не дожила до этих лет. — Она умерла не из-за мужа… — Он заделал Кейти ребёнка, когда ей было всего одиннадцать лет! В Бостоне за это кастрируют? А потом он заделал ей второго, больного. И вправду какой ребёнок может родиться от умалишённого отца? — Ты представляешь интересы Кэтрин Санторе? Думаешь, если получила её дневник и рисунки, значит можешь выступать от её лица? Ты говорила, что таковы законы общины, и городской суд не властен над этим. Прошло почти тридцать лет, Валери, ты не посадишь Энтони за насилие над ребёнком. У всего есть срок давности. — Я не посажу Санторе. Ты права, — она лезет в рюкзак за дневником. — Это сделает тот, кто убил Тауншендов. Потому что именно убийца представляет интересы Кейти. Он это затеял для того, чтобы правда всплыла наружу. Считаешь Энтони святым? Встаёшь на его сторону, хочешь понять его. Вот что тебе нужно знать о нём, — Валери открывает одну из первых страниц дневника. — «Запись № 60. 10 апреля 1990. Энтони запретил мне посещать школу. Жене преподобного это не надобно. Обучаюсь я дома. Энтони стал не только моим мужем, но и учителем. Мы читаем вслух художественную литературу. Но чаще язык Энтони перемещается в мой рот. Мы чертим треугольники. Но чаще пальцы Энтони соскальзывают с тетрадки на мои бёдра». Ей — одиннадцать лет, и они вместе делают уроки. Ей — одиннадцать лет, и они вместе делают то, что не делают в её возрасте. Энтони болен. Это психическое отклонение. Ненормально то, что он делает с маленькой девочкой. Энтони — святой для всех, но на самом деле — истинный грешник. Фрэнк кашляет и плюёт на траву: — Простите, — тяжёлый рвотный позыв, — я просто представил, как он суёт свой язык девочке в рот. — А ты представила? — спрашивает меня Валери. — Он совал ей язык не только в рот. Фрэнк бросает камеру и отходит чуть подальше в заросли. Блюёт, держась за куски когда-то деревянного дома. Солнце садится. Сожжённую Капеллу заливает закат. Красиво и одиноко, потому что вот уже тридцать лет на равнине лежат руины. — У меня вопрос, — Фрэнк проблевался слюнями с желчью, — почему Кейти не нарисовала родителей? Действительно почему? Первым делом я бы нарисовала именно тех, с кем живу под одной крышей — маму и папу. К тому же, с учётом того, что произошло в последующие годы, родители остались в памяти Кейти только на общем рисунке Капеллы. Почему она не нарисовала их портреты? — Как ты отнесёшься к родителям, которые отдают тебя в руки чужого взрослого мужчины? Родители, которые выгнали дочь из собственной кроватки в объятия тридцатилетнего мужчины. Кейти возненавидела их, поэтому Хьюитты старшие не удостоились портретов. Они до сих пор лежат здесь под слоем времени и сгоревших брёвен.