Walk Me Home

Количество теорий, которые может придумать перегруженный ум за несколько свободных часов, удивительно велико. До полудня Кейт придумала по меньшей мере четырнадцать объяснений отсутствия Елены, от совершенно асептических (в конце концов, она уходила каждое утро примерно в одно и то же время, так что, вероятно, это было связано с "работой", что бы это ни значило) до до глубины души сокрушительных. Как бы ни были они разнообразны, ее разум решил зацепиться за самое болезненное: Сожаление. Вероятно, Елена считала прошедшую ночь ошибкой и хотела стереть ее, исчезнув из жизни Кейт, чтобы больше никогда ее не видеть. Было бы несправедливо сказать, что Кейт была грустной в то утро, потому что ее эмоции в хаотичном танце колебались от самых низких до самых высоких. Ее отчаяние постоянно прерывалось воспоминаниями о тяжелом дыхании Елены на ее шее, влажности ее пальцев и невозможных звуках, которые она никогда не сможет забыть. Каждый раз, когда они настигали ее, Кейт приходилось опираться на ближайшую твердую поверхность, потому что ее колени слабели, а веки закрывались сами собой. Так же быстро, как приходили образы, они и уходили, сметая удовольствие и заменяя его всепоглощающей тоской. Она нуждалась в Елене так сильно, что чувствовала себя в ловушке бесконечного падения; между интенсивностью воспоминаний и реальностью ее отсутствия была пустота, и она погружалась прямо в нее. С течением дня она все больше "падала вниз" (как это обычно бывает с бесконтрольными мыслями). Ее разум справлялся с этим, заменяя пустоту гневом, который приносил гораздо больше удовлетворения, гораздо больше участия, чем просто боль. Она имела право злиться, говорила она себе. В конце концов, она не заслужила такого "призрака", несмотря на то, что была благодарна Елене за заботу. Чем больше она анализировала последние несколько дней, тем больше понимала, что русская контролировала каждую их встречу; появлялась без предупреждения и приглашения, когда ей вздумается, вторгалась в жизнь Кейт, в ее личное пространство. В ее чувства. Не то чтобы она этого не хотела, конечно, но дело было не в этом. Дело в том, что Кейт была намерена отныне все контролировать. Она пообещала себе, что они встретятся снова, и что это будет на ее условиях, которые были вполне разумными: они должны были встретиться при дневном свете, и они должны были общаться правильно, с помощью реальных слов. Это был не очень большой план, но это было все, что у нее было. Хорошо. Отлично. Фантастика. Только у нее не было никакого способа сделать так, чтобы это произошло; абсолютно никакой власти в этой ситуации, что как раз и сводило ее с ума. Единственное, что ей оставалось, это телефон (если он еще работал, о чем Кейт не могла знать, так как Елена не упомянула о своем первом сообщении), или сидеть и ждать, надеясь, что она появится снова, как это было каждую ночь. Первое голосовое сообщение, которое она оставила, было приглашением на ранний ужин. Оно было вежливым и несколько холодным, отстраненным, или, по крайней мере, именно таким оно было для Кейт. Затем она приняла душ, тоже холодный, и переоделась около тридцати семи раз, потому что маленький голосок внутри нее настаивал, что выбор брюк будет определяющим фактором в том, есть ли у нее шанс снова услышать эти восхитительные звуки с губ Елены. Фантазии о том, что может произойти, смешиваясь с воспоминаниями о том, что уже произошло, создавали новые и более сильные образы, работающие против нее. Когда она позвонила во второй раз, она каким-то образом убедила себя, что Елена возьмет трубку - это реальная возможность. Но когда она не ответила, ко всеобщему удивлению, второе сообщение Кейт стало немного менее вежливым. Возможно, играть в спокойствие - было не самым лучшим решением. Блондинка казалась очень откровенной, так почему бы ей не быть откровенной в ответ? Кейт удалось занять себя еще на тридцать минут до третьего и четвертого сообщений, между которыми прошло всего несколько секунд. Обычно звонки друг другу не были хорошей идеей, но она уже прошла этот этап. К пятому звонку она уже не приглашала русскую к себе, а прямо требовала, чтобы та "явилась, потому что нам действительно нужно поговорить, и я начинаю уставать от твоих исчезновений и загадочного бреда, и я не приму отказа". По правде говоря, через полчаса после того, как Елена обычно появлялась в ее квартире, Кейт была готова принять любой ответ. Конечно, наблюдать, как она влезает в окно в полном снаряжении Черной Вдовы, наставляет пистолет на ее голову и вышибает ей мозги, было бы гораздо лучше, чем эта безумная неопределенность. В то утро Елена не пошла пешком в своё убежище. Она телепортировалась. По крайней мере, именно так она чувствовала себя, когда оказалась у входной двери, крепко сжимая в кулаке ключи и совершенно не помня, как она туда попала. Открытые или закрытые глаза видели только Кейт, образы прошлой ночи неустанно проносились в ее мозгу. Как только она оказалась в безопасности между четырьмя стенами, она позволила им затопить ее, вместе с дикой волной чувств, которые сопровождали их. Все воспоминания о сияющих голубых глазах Кейт, которые она бережно собирала со дня их знакомства, начали вихриться, танцевать и переплетаться с восхитительными ощущениями прошедшей ночи, превращаясь в единый поток чувств, в котором невозможно было различить желание от любопытства, тоску, нежность, вину, восхищение, удивление, растерянность. Она не потрудилась приготовить завтрак и не сделала ни одной попытки заснуть. Ее желудок, казалось, был набит до краев, настолько переполнен чувствами, что в него невозможно было вместить ничего другого. Ходьба не принесла ей облегчения, но и сидеть спокойно она не могла. Эйфория была головокружительной. Она ожидала, что беспорядок в конце концов ослабнет под действием эффективной силы повторения. Именно так она всегда справлялась с самыми тяжелыми эмоциями, в основном с горем. Каждый раз, когда оно появлялось из-за угла, она находила время, чтобы противостоять ему, позволяя ему полностью омыть ее. Сдаваться было ключевым моментом, как она узнала на собственном опыте. Если она не отдаст все свои силы, весь процесс окажется пустой тратой времени. Поэтому она позволила горю полностью завладеть собой, пока оно не сломило ее, не сопротивлялась, пока оно не начало утихать. В конце концов, оно заползло обратно в свой аккуратный ящик, оставив ее в покое, пока жизнь, с ее жестокими путями, не решила снова напомнить ей о Наташе. Она знала, что это чувство никогда не исчезнет полностью, но если быть честной, Елена не хотела, чтобы оно исчезало. Оно было таким же сильным и настоящим, как и любовь, и это было единственное, что у нее осталось. Но эти "чувства Кейт", как она стала их называть, очевидно, не работали по тем же правилам, что и ее горе. Елена пыталась позволить им полностью завладеть собой, отдаться им, но вместо того, чтобы тихо отступить, они становились все сильнее и сильнее. Под всем этим она поняла, что ей хочется большего. Больше чувств. Больше Кейт. Кейт Бишоп, хорошей девочки, подражательницы супергероя, отличницы, раздражающе наивного ребенка с плакатом о привилегиях, который все еще верил в справедливость. Кейт, которая не могла быть более непохожей на нее. Сейчас ей было больно, но она быстро вернулась бы к спасению мира, если бы была в правильной компании. Кейт, которая умела быть человеком, которая была храброй и доброй, чьи глаза, несомненно, обладали силой исцелять, которая обладала красотой, о которой Елена даже не подозревала. Красота особого рода, которая впервые в жизни позволила Елене понять, как кто-то может верить в счастье. Кейт, которая была временно сломлена, но которая заслуживала того, кто не был сломлен навсегда. Она заслуживала лучшего; гораздо, гораздо лучшего, чем она. Елена прижалась спиной к стене, пока не почувствовала, что пол выдерживает ее вес. Ее слезы были незаметны, они не сотрясали ее тело и не сбивали дыхание. Они просто сползли к подбородку с тихой покорностью, когда осознание этого овладело всем ее существом. Елена верила в поступки, а не в слова. И она считала, что лучшее, что она может сделать для Кейт, - это навсегда убраться с ее пути. Уже почти рассвело, когда Кейт убедила себя, что Елена не собирается появляться. Столкнувшись с этой ночью в одиночестве, Кейт не могла не беспокоиться о приступах паники. Все ее мысли были заняты отсутствием Елены, боль и гнев боролись друг с другом за то, чтобы взять верх, чтобы отвлечь ее от невыносимого желания увидеть эти бездонные глаза, снова почувствовать ее кожу, получить хоть один шанс на поцелуй. К тому времени, когда солнце взошло над Манхэттеном, Кейт твердо решила забыть о Елене Беловой, женщине с именем, таким же опасным и загадочным, как заклинание. Она даже начала верить, что это возможно. Несмотря на очередную бессонную ночь, у нее был самый продуктивный день с момента возвращения от Бартонов. Любое занятие было полезно, лишь бы оно отвлекало ее от приятных воспоминаний о русской. Она не хотела думать о нежности, с которой та заботилась о ней все эти ночи, спасая ее из лап кошмаров. Она не хотела вызывать в памяти запах, который убаюкивал ее сон, несмотря на то, что ее самый страшный враг был прямо с ними в постели, засунутый ей между ушей. Она совершенно не хотела вызывать в памяти удовольствие, которое испытывала в её руках, когда на несколько коротких и прекрасных мгновений они обе уносили друг друга туда, где больше ничего не существовало. Вместо этого она решила сосредоточиться на том, как Елена отняла у нее все эти вещи, потому что это был единственный известный ей способ выжить. Еще один день закончился, и Кейт была готова встретить свою постель, когда она вернется. Только в этот момент, после двух дней активных попыток презирать ее, этот запах уже не был ни сладким, ни нежным. Он был оскорбительным. Он был навязчивым, агрессивным, нежелательным и несправедливым. Гнев всколыхнулся так быстро, что выплеснулся ядовитым потоком, прежде, чем она успела полностью воспринять образ Елены, стоящей перед ней, длинные светлые волны обрамляли ее склоненное лицо. "Нет." - Кейт покачала головой, и ей потребовались все ее силы, чтобы повторить это слово, потому что ее внутренности кричали "да". "Нет". "Кейт..." "Нет. Ты не можешь просто... появляться и исчезать без объяснений, когда тебе вздумается. Нет." Елена стояла, нахмурившись, не решаясь снова вторгнуться в душу Кейт. Еще одно молчание, еще один поединок взглядов, еще один из их тайных языковых разговоров. Только на этот раз они не были согласны ни в малейшей степени. "Кейт..." "Я сказала нет. Не смей. Ты знаешь, каким был сегодняшний день? А вчерашний вечер? На что была похожа эта... вся эта неделя, ожидание, гадание... Тебе ведь все равно?". Елена не ответила, потому что то, что ее волновало, было слишком велико для всех известных ей слов, и оно не поместилось бы ни в ее горле, ни на чердаке, где они стояли, ни во всем Нью-Йорке, если уж на то пошло. Кейт восприняла ее молчание как самый обидный ответ. "Уходи. Просто уходи. Пожалуйста". "Хорошо." Елена кивнула, но не сдвинулась ни на дюйм, а только еще крепче сжала челюсть. "Хорошо? И это все? Это все, что ты собираешься сказать?" Кейт рассмеялась сквозь боль, и звук был похож на лезвия, режущие нежную плоть. "Ты злишься". "Конечно, я злюсь, Елена!" "Я пришла сюда не для того, чтобы ругаться". "Верно. И почему ты... Это твоя фишка? Чинить сломанных людей, чтобы потом трахнуть их и идти дальше?" Кейт сразу же поняла, что зашла слишком далеко. Она поняла это по эху собственного голоса, но больше всего по внезапной перемене в выражении лица Елены. Ее мягкий тон только подтвердил это. "Так вот что ты обо мне думаешь?" "А что я должна думать?! Я даже никогда не видела тебя при дневном свете! Это как будто ты... как какой-то вампир, ты не разговариваешь со мной, заботишься обо мне и называешь "маленьким соколом", а потом просто забираешь все это, как какую-то хреновую игру за власть..." "Это не то, что я..." "Тогда что, что это, а? Я была для тебя каким-то экспериментом?" "Кейт..." Кейт могла поклясться, что лицо Елены стало очень опасным при слове "эксперимент", но она не могла, не хотела замолчать, не после целой недели воздержания от разговоров, сдерживания своих слов, чтобы не спугнуть Елену. И ради чего? "Я была недостаточно хороша для тебя? Так что ли? Поэтому ты даже не позволила мне поцеловать тебя? Ведь ты, кажется, получала огромное удовольствие, когда мы..." Это было последней каплей. Елена стремительно набросилась на нее, и Кейт ударилась спиной о стену с такой силой, что воздух выскочил из легких. Блондинка крепко прижала открытую ладонь к груди более высокой женщины, а другую - прямо возле ее уха, поддерживая ее вес на стене. Грудь Кейт билась о ее руку, а голубые глаза метнулись к запретным губам, и ее решимость ненавидеть Елену пошатнулась от их близости. Наконец она потеряла дар речи. Она ожидала, что хриплый голос русской обрушится на нее, как раскат грома, но вместо этого это был мягкий, нерешительный шепот. "Я никогда не делала этого раньше". Остатки гнева Кейт исчезли, на ее лице появилось растерянное выражение. "Подожди, что?" "То, что мы сделали. Я никогда." "С женщиной?" "Ни с кем". "О... оу.." Кейт открыла рот, чтобы что-то добавить, но вышло только молчание, и Елена отпустила ее, отвернувшись от нее. Ей было невыносимо видеть осуждение на ее лице, хотя его и не было. Кейт просто пыталась восстановить пазл их совместной ночи, с учетом этого непредвиденного контекста. Ее голос тоже понизился, эмоции рвались по швам. "Почему ты мне не сказала?" "Я... я ничего такого не планировала". "Я тоже, но это случилось. А потом ты ушла". Вот так, открыто, чтобы Елена услышала, Кейт впервые произнесла чистую правду с момента своего приезда. "А потом ты ушла". Боль, которую она содержала, была именно той причиной, по которой Елена вернулась, чтобы сделать все правильно, попрощаться, освободить Кейт и дать им обеим завершение того, что они не могли позволить себе начать. "Я должна была". "Но ты вернулась". Елена, медленно покачивая головой, пыталась подобрать нужные слова. Они у нее были, всего несколько минут назад, по дороге к Кейт, она их идеально подобрала. У нее ушло два полных дня и бессонная ночь, чтобы понять их, но они у нее были, только как только она снова увидела Кейт, они исчезли. "Я никогда не хотела, чтобы все это... Послушай, я пришла сюда на следующее утро после вечеринки. На Рождество, потому что хотела поблагодарить тебя. Вот и все. Но тебя не было, и тогда..." "Поблагодарить меня?" "Да. Потому что ты была права насчет Клинта Бартона". "Понятно. Значит, все это... - она показала на пространство между ними, - каждая ночь, все, что ты делала, было потому, что ты чувствовала... какой-то долг по отношению ко мне?" "Да. Нет. Я подумала, что тебе нужна помощь, и я тебе ее оказала. Вот и все". "Понятно." - Кейт смотрела в пол, надежда исчезла, она пыталась сохранить хоть немного достоинства. "Я никогда не просила тебя о помощи". "Вообще-то, ты, вроде как, попросила". "Прости? Ты просто продолжала врываться, без объяснений, когда я вообще..." "В твоем голосовом сообщении. Я была в Огайо, когда услышала его, поэтому вернулась. Я могу читать между строк, Кейт, я не дура". "Подожди... ты имеешь в виду... на Новый год? Ты... ты прилетела обратно в Огайо? Из-за моего сообщения?" И снова эта часть информации изменила все, что она думала, что знала об их взаимодействии, и разум Кейт не успевал за темпом всех этих новых откровений. "Послушай, Кейт... Я не знаю, что ты думаешь об этом, - она имитировала жест Кейт, указывая на них обеих и воздух, стоящий между ними, - но это не сработает, поверь мне, я пыталась решить это и..." "Решить? Как будто это проблема, головоломка?" "Я не знаю, что это такое, но этого не может быть". "Но ты начала это, той ночью, когда ты... ты хочешь сказать, что это тоже была услуга? Когда мы... ты говоришь, что мы переспали, потому что ты хотела мне помочь? Потому что ты жалела меня?" "Я не... я... мне нужно идти". "Нет, нет, пожалуйста, не делай этого, не убегай снова, просто, просто поговори со мной!" "Я не могу, хорошо? Я не могу!". Кейт знала, что слова - это проигрышная игра с ней, поэтому она сделала единственное, что могла. Она закрыла расстояние между ними и крепко обняла ее, как Елена обнимала ее, когда она нуждалась в этом больше всего. Когда она достигла дна. И они дышали вместе. Как они делали это много раз. Только теперь все было по-другому. От того, как их тела прилегали друг к другу, до потребностей, которые они не могли скрыть друг от друга. И Кейт прижалась щекой к щеке Елены, лаская ее, как огненное перо. Их дыхание участилось, как и сердцебиение, не останавливаясь. И их руки сжались еще крепче, потому что не было никакой возможности избежать утешения, в котором они так отчаянно нуждались друг от друга. И губы Кейт прижались к виску Елены, затем прикоснулись к ее закрытому веку, а затем коснулись кончика носа. И вот, наконец, они прижались к губам Елены. Елену никогда не целовали, но даже если бы целовали тысячу раз, она все равно не была бы готова к тому, что рот Кейт на ее губах пробудит все остальное тело. Когда мягкость, тепло и покалывание превратились во влажность, скольжение и жажду, Кейт отстранилась, задыхаясь. Елена не могла открыть глаза. Это было оно. Теперь все было так ясно. Все эти "чувства Кейт", которые мучили ее вопросами несколько дней, были так просты, на самом деле. И Елене, которая не была человеком, привыкшим к хорошим событиям, вдруг показалось, что у нее есть все. Пока Кейт не прошептала ей на ухо. "Елена... послушай, как бы я ни хотела... я не могу этого сделать, если ты не пообещаешь мне, что утром ты всё ещё будешь здесь". Елена по-прежнему не открывала глаз, отступая. Сначала ее лицо, потом руки, наконец, все тело, сделав шаг назад, сразу же оплакивая потерю. "Я не могу дать такое обещание". "Тогда... мне жаль, но я тоже не могу..." И с этими словами Кейт поставила на стол все оставшиеся у нее фишки, сделав последнюю ставку. Ее руки дрожали в ожидании. Карие. Глаза Елены были карими. Но они больше не говорили с ней. Они обе стояли в тишине, как это было много раз. И никто из них не говорил. Они просто дышали вместе, хотя никогда еще не чувствовали себя так далеко друг от друга.