Пятьдесят оттенков Поттера: Свобода

      Я в ужасе смотрю на красные следы по всей груди. Засосы! У меня засосы! Повернувшись, я проверяю остальные части тела и в шоке задыхаюсь при виде своей задницы. Она тоже вся в засосах! Я замужем за одним из самых уважаемых бизнесменов и самым могущественным волшебником Великобритании, и он — черт возьми! — награждает меня этими треклятыми засосами. Но почему я ничего не почувствовал, когда он это делал? Ответ есть: Мистер Оргазм испытывал на мне свои доведенные до совершенства сексуальные приемчики.       Я смотрю на свое отражение в зеркале. На запястьях остались красные рубцы от наручников. Потом, конечно, появятся синяки. Перевожу глаза на лодыжки — тоже рубцы. Да уж, я выгляжу как жертва несчастного случая. Рассматриваю себя, пытаясь понять, что же собой представляю. За то время, что мы знакомы, я сильно изменился — подтянулся, окреп, волосы обрели блеск и хорошо подстрижены. Впервые в жизни я выгляжу ухоженным, за исключением этих отвратительных любовных укусов.       Думать о косметических уловках нет ни малейшего желания. Я зол как черт. Как он смел оставлять на мне такие ужасные отметины! Как какой-нибудь подросток. За то короткое время, что мы вместе, ничего подобного еще не случалось. А теперь мне даже смотреть на себя страшно. Впрочем, я знаю, зачем он это сделал. У него же все должно быть под контролем. Он на этом помешался. Верно! На этот раз Гарри зашел слишком далеко. Я выхожу из ванной и, не глядя в его сторону, иду в гардеробную. Снимаю халат, надеваю спортивные штаны и футболку. Потом беру с полки расческу и расчесываю спутанные пряди.       — Драко! — я слышу в его голосе беспокойство. — Ты в порядке?       Делаю вид, что не слышу. Нет, я не в порядке. После того, что он со мной сделал, я сомневаюсь, что смогу носить плавки, не говоря уже о том, чтобы снять футболку, до конца нашего медового месяца. При мысли об этом ярость вспыхивает с новой силой. Да как он смеет? Ладно, он еще узнает, в каком я порядке. Злость кипит, клокочет и плюется. Я тоже могу вести себя как подросток! Вернувшись в спальню, бросаю в него расческу, поворачиваюсь и ухожу, успев, однако, отметить и недоуменное выражение, и отменную реакцию — Гарри вскидывает, защищаясь, руку, и расческа, ударившись о предплечье, падает на кровать, не причинив существенного вреда.       Я вылетаю из каюты, взбегаю по трапу на палубу и решительно шагаю на нос яхты. Надо успокоиться. Ночь темна, воздух напоен тропическими ароматами. Легкий ветерок несет запахи моря, цветущего жасмина и бугенвилли. «Прекрасная леди» легко, без малейших усилий скользит по сонному, цвета кобальта, морю. Держась за деревянный поручень, смотрю на далекий берег, где перемигиваются крохотные огоньки. Я делаю глубокий целительный вдох и чувствую, как в меня входит покой. Еще не слышу шагов, но уже ощущаю его присутствие.       — Злишься, — шепчет он.       — Вы так догадливы, Шерлок!       — И сильно злишься?       — Примерно на пятьдесят по десятибалльной шкале. Соответствует, а?       — Это уже безумие, — он, похоже, удивлен.       — Да. От оскорбления действием, — цежу я сквозь зубы. Гарри молчит. Я поворачиваюсь с недовольной гримасой — он смотрит на меня настороженно и даже с опаской. Судя по тому, что не сделал даже попытки дотронуться, чувствует себя неуютно.       — Гарри, ты должен это прекратить. Не старайся подчинить меня в одностороннем порядке. Ты довел до меня свою точку зрения. На пляже. Очень показательно, насколько я помню.       Он молча пожимает плечами и обидчиво ворчит:       — Ну, ты больше не будешь снимать шорты.       И это оправдание того, что он сделал? Я испепеляю его взглядом.       — Мне не нравится, что ты оставляешь отметины. Тем более столько! Все, ввожу запрет!       — А мне не нравится, что ты раздеваешься на публике. И я тоже ввожу запрет!       — Вот и договорились. Посмотри! — задираю футболку, чтобы открыть грудь с темными полукружьями засосов. Гарри не сводит с меня глаз. Он еще не видел меня таким и, не зная, что делать и чего ожидать, держится настороженно. Неужели не понимает, что натворил? Неужели не понимает, насколько он нелеп и смешон? Мне хочется накричать на него, но я сдерживаюсь — не хочу слишком давить. Кто знает, как он поступит. В конце концов Гарри вздыхает и поднимает руки в примирительном жесте.       — Ладно, ладно. Я понял.       Аллилуйя!       — Хорошо!       — Извини, — он приглаживает ладонью волосы. — И, пожалуйста, не злись, — наконец-то раскаялся. И говорит моими же словами.       — Ведешь себя иногда как подросток, — вычитываю я упрямо, но уже беззлобно, и Гарри это чувствует. Подходит ближе, поднимает осторожно руку, убирает мне за ухо прядку.       — Знаю, — мягко соглашается он. — Мне еще многому предстоит научиться.       На память приходят слова доктора Дамблдора: «Драко, в эмоциональном плане Гарри — подросток. Он совершенно пропустил эту фазу своей жизни. Всю энергию он направил на достижение успеха в бизнесе и преуспел в этом выше всех пределов. Но в эмоциональном плане ему бы еще играть в салки».       Я немного оттаиваю.       — Не только тебе, нам обоим, — вздыхаю я и кладу руку ему на грудь. Гарри держится стойко, даже не вздрагивает, но напрягается. Кладет свою руку поверх моей, смущенно улыбается. Другая его рука ложится мне на грудь, и вдруг я чувствую, как на меня обрушивается волна его магии, и понимаю, что он только что убрал засосы. Мои глаза расширяются; я всегда недооценивал его магию.       — Я только сейчас узнал, что у тебя, Драко, верная рука и хороший глаз. Раньше я этого не замечал, но, с другой стороны, я постоянно недооценивал тебя. Ты постоянно меня удивляешь.       Я вскидываю бровь.       — Получил хорошую практику с Северусом. И метаю, и стреляю метко, так что вы возьмите это себе на заметку, мистер Поттер.       — Постараюсь, Драко. А еще позабочусь о том, чтобы все потенциальные метательные предметы были прибиты и у тебя не было доступа к чему-то более опасному, — он глуповато улыбается.       Я хитровато улыбаюсь в ответ.       — Что-нибудь придумаю. Я находчивый.       — Этого у тебя не отнять, — шепчет Гарри и, отпустив мою руку, обнимает меня за талию. Притягивает к себе, тычется носом в мои волосы. Я тоже обнимаю его и чувствую, как уходит напряжение.       — Прощен?       — А я?       Он улыбается.       — Да.       — И ты тоже.       Мы стоим, держа друг друга в объятьях. Злость прошла, обиды не осталось. Подросток или нет, пахнет он хорошо. Ну как тут устоишь?       — Голоден? — спрашивает Гарри чуть погодя. Я закрываю глаза и опускаю голову ему на грудь.       — Да. Умираю от голода. Такая… э-э… бурная ночь, вот аппетит и разыгрался. Вот только одет я для ужина неподходяще, — штаны и футболка определенно не то, в чем, по мнению моего мужа, следует появляться в столовой.       — По-моему, ты выглядишь вполне прилично. К тому же на этой неделе яхта наша, и мы можем одеваться, как хотим. Считай, что сегодня на Лазурном берегу вольный вторник. А еще я подумал, что мы могли бы поесть на палубе.       — С удовольствием.       Он целует меня, довольный тем, что заслужил прощение, и мы рука за руку идем к носу, где нас уже ожидает гаспачо.       Стюард подает крем-брюле и незаметно ретируется.       — Почему ты так любишь играть с моими волосами? — спрашиваю я из любопытства.       Мы сидим рядом, по одну сторону стола, и моя нога лежит на его ноге. Гарри тянется к десертной ложке, но, услышав вопрос, останавливается, смотрит на меня и хмурится.       — Не знаю, — говорит он негромко и ненадолго задумывается. — Наверно, привычка.       Брови его вдруг сползают к переносице, зрачки расширяются, в глазах вспыхивает тревожный огонек. Ему что-то вспомнилось? Но что? Наверняка что-то неприятное, болезненное. Что-то из детства. Я наклоняюсь, протягиваю руку, касаюсь его губ.       — Неважно. И мне это не нужно. Я только из любопытства спросил, — подкрепляю слова теплой улыбкой. Он смотрит на меня настороженно, потом заметно расслабляется. Я снова наклоняюсь и целую его в уголок рта.       — Люблю тебя, — он улыбается своей смущенной страдальческой улыбкой, и я таю. — И всегда буду любить.       — И я тебя, — тихо добавляет он.       — Даже если я буду непослушным? — лукаво спрашиваю я.       — Именно потому, что ты непослушный, — усмехается Гарри.       Прорубаю ложечкой корку из жженого сахара на десерте и качаю головой. Пойму ли я когда-нибудь этого человека? М-м-м, какое вкусное крем-брюле!       Стюард убрал тарелки, и Гарри достает бутылку розового и разливает по бокалам. Я оглядываюсь и, убедившись, что рядом никого нет, спрашиваю:       — А что ты имел в виду, когда говорил, что в туалет ходить не надо?       — Ты и вправду хочешь знать? — Гарри сдержанно усмехается, глаза его похотливо блестят.       — Так что? — глядя на него из-под ресниц, я подношу к губам бокал.       — Чем полнее мочевой пузырь, тем интенсивнее оргазм.       Я краснею.       — Да? Понятно, — ну что ж, это многое объясняет.       Он снисходительно, с видом знатока улыбается. Удастся ли мне обойти в чем-то этого Мистера Сексзнайку?       — Да. Ну тогда… — я отчаянно пытаюсь сменить тему, но не нахожу подходящего предмета.       Видя мое замешательство, Гарри сам приходит на помощь.       — Чем займемся вечером? Есть предложения? — спрашивает он с кривой усмешкой.       Решай сам, а я готов на все. Может, хочешь проверить на практике эту свою теорию? Пожимаю плечами.       — Я знаю, чего ты хочешь, — он отставляет свой бокал, поднимается и протягивает мне руку. — Идем.       Я встаю, и Гарри ведет меня в главный салон.       На журнальном столике, на подставке — его айпод. Гарри щелкает кнопкой и выбирает мелодию.       — Потанцуй со мной, — он привлекает меня к себе.       — Если настаиваешь…       — Настаиваю, мистер Поттер.       Мелодия плавная, яркая. Что-то латинское? Гарри начинает двигаться, подхватывает ритм и увлекает меня за собой. Мы кружим по салону.       У исполнителя теплый, тягучий голос, как сладкая карамель. Песню я точно знаю, но вспомнить название не могу. Гарри вдруг роняет меня, и я испуганно взвизгиваю и тут же смеюсь. Он улыбается, у него веселые, чуть лукавые глаза. Он снова подхватывает меня и кружит.       — Хорошо танцуешь, — говорю я. — Вот мне бы так.       Он загадочно улыбается, но ничего не говорит. Думает о ней, о миссис Робинсон, женщине, учившей его танцевать и… трахаться. Давненько я ее не вспоминал, наверное, со дня рождения Гарри. Насколько мне известно, деловых отношений они больше не поддерживают. Та еще училка, с неохотой признаю я.       Он снова роняет меня, но подхватывает и целует в губы.       — Мне будет недоставать твоей любви, — повторяю я вслед за сладкоголосым певцом.       — А мне еще больше, — говорит он и снова кружит меня по комнате, а у меня от его слов кружится голова.       Песня кончается, и Гарри смотрит на меня сверху. Глаза его уже не смеются — они темны и полны желания. Я не могу дышать.       — Пойдем в постель? — шепчет он с такой надеждой и мольбой, что у меня разрывается сердце.       «Ты ведь уже получил мое согласие на все две с половиной недели назад», — хочется сказать мне. Но я знаю: это он так извиняется и хочет еще раз убедиться, что после недавней ссоры у нас все в порядке.       Я просыпаюсь. В иллюминаторы светит солнце, по потолку прыгают, отскакивая от воды, солнечные зайчики. Гарри не видно. Я с улыбкой потягиваюсь. Я готов терпеть секс-наказание хоть каждый день, если за ним следует секс-макияж. Удивительно, как это — ложиться в постель с двумя разными мужчинами — злым Гарри и милым Гарри, который позволяет мне сделать это с тобой в любом случае, когда я могу. Сложно решить, кто из них мне нравится больше.       Поднимаюсь и иду в ванную. Открываю дверь — Гарри стоит перед зеркалом, голый, если не считать полотенца, обернутого вокруг талии. Он поворачивается и улыбается, ничуть не смущенный моим вмешательством. Я уже знаю, что Гарри, когда остается один, никогда не запирает двери. Наверняка у этого существует объяснение, но копаться в еще одной тайне у меня нет ни малейшего желания.       — Доброе утро, Драко, — говорит он, излучая благодушие.       — И тебе доброе утро, — я улыбаюсь в ответ, наблюдая, как он бреется. Мне нравится смотреть, как он бреется магловским способом. Я всегда просто использую заклинание. Гарри поднимает и выдвигает вперед подбородок, как выбривает его расчетливыми, длинными движениями. Я ловлю себя на том, что бессознательно подражаю ему: оттягиваю вниз верхнюю губу, провожу пальцем под носом. Он поворачивается — одна половина лица еще покрыта мыльной пеной — и подмигивает.       Наслаждаешься шоу? — спрашивает он.       Ох, Гарри, я мог бы любоваться тобой часами!       — Одно из моих любимых занятий, — признаюсь я, и он, наклоняясь, быстро целует меня, оставляя на щеке пятнышко пены.       — Еще разок, а? — грозно шепчет Гарри, поднимая бритву.       — В следующий раз воспользуюсь заклинанием, — я помню, как в Париже я пытался воспользоваться магловской бритвой, и Гарри пришлось залечивать все порезы на моем лице.       Что ты наделал? — восклицает Гарри, стоя в дверях ванной. Он не может сдержать своего ужасающего веселья. Он заходит в ванную и берет меня за подбородок. Сейчас раннее утро, и вчера я смотрел, как Гарри бреется. Я думал, что это будет легко. Я краснею под цвет гриффиндорского факультета и отвожу взгляд. Он хватает меня за руку, останавливая.       — Дрей!       — Я… э… побрился.       — Вижу. Но зачем? — он расплывается в широкой, от уха до уха, ухмылке.       Сгорая от стыда, отворачиваюсь, закрываю лицо ладонями. И чего я так смущаюсь?       — Эй, — Гарри бережно отнимает мою руку. — Не прячься, — он кусает губу, чтобы не рассмеяться. — Расскажи. Зачем? — в его глазах прыгают веселые искорки. Не понимаю, что тут такого забавного?       — Перестань надо мной смеяться.       — Я не над тобой смеюсь. Извини. Мне просто весело.       — А…       — Так зачем?       Я вздыхаю.       — Я смотрю, как ты это делаешь, и знаю, что ты предпочитаешь делать все по-маггловски. Поэтому я подумал, что попытаюсь приспособиться к этому. Я думал, что это будет легко… ты так легко это делаешь. Я думал, тебе понравится, если я буду делать больше магловских вещей, — мой голос переходит в шепот.       Гарри смотрит на меня, и глаза у него блестят, но не от радости — от любви.       — Ох, Драко… — он наклоняется и нежно целует меня в губы. — Ты очаровываешь меня, — шепчет он мне в губы и целует еще раз.       Затаив дыхание, он отстраняется и снова берет мое лицо в свои руки. Веселье вернулось.       — Думаю, мне все же стоит подкорректировать твою работу.       — Да. Пожалуйста.       Его руки все еще сжимают мое лицо, он наклоняется, целует меня снова, и я чувствую, как его магия окутывает меня. Все порезы мгновенно исчезают.       Ты не обязан делать все по-маггловски, Драко. Мне нравится магия. Мне нравится твоя магия. Первые четыре года своей жизни я воспитывался как магл. Я никогда особо не пользовался магией, это просто мой способ справляться с вещами. Но я не хочу, чтобы ты менялся, Драко.       Я улыбаюсь и поднимаюсь на носочки, целуя его.       Думаю, ты немного пропустил, — бормочет он, отстраняясь и потирая пальцами мой подбородок.       O… Мерлин, — бормочу я, прислонившись лицом к его плечу.       — У меня есть идея, — он берет крем для бритья, бритву и полотенце. — Иди сюда.       Нет. Нет. Нет, — пискнул я.       Мистер Поттер, если работа стоит того, чтобы ее делать, ее стоит делать хорошо. Поднимите подбородок, — его глаза светятся ярким зеленым светом.       Гарри! Ты не будешь меня брить.       Он склоняет голову набок.       — Почему нет?       — Потому что… — заикаюсь я.       — Ты мне не доверяешь? — ухмыляется он.       — Конечно, доверяю!       — Хорошо. Иди сюда.       О, какого черта. Я делаю шаг к нему, закатывая глаза. Он усмехается и быстро целует меня.       — Если тебе будет приятно, валяй. Ты такой чудной, — бормочу я, поднимая подбородок.       Я слышу журчание воды, когда он опускает кисточку для бритья в раковину, а затем мягкие завихрения в кружке с пеной для бритья. Он берет меня за волосы, улыбаясь, и держит мою голову неподвижно.       — Ты раньше это уже делал? — неуверенно спрашиваю я после того, как он наносит пену на мои щеки и подбородок.       — Нет.       — А-а. Хорошо, — я улыбаюсь.       — Еще одна новинка, мистер Поттер.       — М-м-м. Мне нравятся новинки.       — Мне тоже. Ну, поехали, — с удивительной для меня нежностью Гарри ведет бритвой по моей щеке. — Не шевелись, — бормочет он, и я вижу, что он полностью сосредоточился на выполняемой работе.       Несколько минут — и вот он уже берет полотенце и снимает излишки пены.       — Ну вот… как-то так, — говорит он, и я смотрю на него — Гарри отстранился и с удовлетворением рассматривает результат своих стараний.       — Доволен? — спрашиваю я севшим вдруг голосом.       — Очень, — он дерзко ухмыляется и медленно наклоняется для поцелуя.       — Да, было весело, — с легкой усмешкой говорит Гарри.       — Тебе — может быть, — я пытаюсь изобразить недовольство, но получается плохо: он прав — это было… здорово.       — Кажется, я помню, что последствия были очень приятными, — Гарри снова берется за бритву. Я смотрю на раковину, краснея при воспоминании о последствиях, когда Гарри нагнул меня и трахнул. Да, это было очень приятно.       — Эй, я же просто тебя поддразниваю. Так ведут себя все мужья, безнадежно влюбленные в своих партнеров, разве нет? — Гарри берет меня за подбородок, всматривается, стараясь понять, в каком я настроении, и в его глазах вдруг появляется настороженность.       Он проводит рукой по моей ноге до края боксеров и тянет меня к себе на колени, и я, чтобы сохранить равновесие, хватаю его за плечи. Какой он все-таки мускулистый.       — Куда бы мне тебя отвезти сегодня?       — То есть загорать не будем? — я чуть заметно вскидываю бровь.       Он нервно облизывает губы.       — Нет, сегодня не будем. Я подумал, что ты, может быть, предпочтешь прогуляться.       — Ну, после того, как ты разукрасил меня и ловко ушел в сторону, ничего другого и не останется, так?       Гарри благоразумно делает вид, что не заметил ноток язвительности.       — Придется немного прокатиться, но вид того стоит. Судя по тому, что я читал, там есть на что посмотреть. Деревушка называется Сен-Поль-де-Ванс. Там есть художественные галереи. Мы могли бы, если, конечно, найдем что-то по вкусу, купить несколько картин или скульптур для нашего нового дома.       Я отстраняюсь и смотрю на него. Картины или скульптуры… Он хочет покупать картины или скульптуры. Но как я буду покупать предметы искусства?       — Что такое? — недоуменно спрашивает Гарри.       — Я ничего не знаю об искусстве, Гарри.       Он пожимает плечами и снисходительно улыбается.       — Мы будем покупать только то, что нам понравится. О вложениях речь не идет.       Вложения? Мерлин!       — Что? — повторяет он.       Я качаю головой.       — Послушай, я знаю, что мы только на днях получили чертежи от архитектора, но посмотреть можно и сейчас, вреда не будет. Место древнее, средневековое…       Ах да, архитектор. Напомнил. Его зовут Габриэль Маттео. Друг Тео, работавший над домом Гарри в Аспене. Когда мы с ним встречались, он перед ним только что не стелился.       — Ну, что теперь? — нетерпеливо восклицает он. Я снова качаю головой. — Говори, не молчи.       Как я могу сказать, что мне не нравится Габриэль? Моя неприязнь к нему иррациональна и объяснению не поддается, а выставлять себя ревнивым мужем не хочется.       — Ты ведь не злишься на меня за вчерашнее? — он вздыхает и прижимается лицом к моей груди.       — Нет, просто проголодался, — бормочу я, зная, что это отвлечет его от нежелательных вопросов.       — Так почему раньше не сказал? — он сталкивает меня с колен и поднимается.       Сен-Поль-де-Ванс — средневековая горная деревушка, одно из самых живописных мест из всех, что я видел. Мы идем рука об руку по узким мощеным улочкам, и моя ладонь лежит в заднем кармане его шортов. За нами, на небольшом удалении, следуют Уизли и то ли Филипп, то ли Гастон — различать их я так и не научился. На обсаженной деревьями площади трое пожилых мужчин — все в традиционных беретах, несмотря на жару, — играют в петанк. Туристов здесь много, но рядом с Гарри я чувствую себя вполне комфортно. Посмотреть есть на что — узкие улочки и переулки, ведущие во дворы с искусными каменными фонтанами, старинные и современные скульптуры, занимательные бутики и лавочки.       В первой галерее Гарри рассеянно, покусывая дужку своих огромных очков, разглядывает представленные эротические фотографии. Все они — работа некоей Флоранс Делль и представляют застывших в разнообразных позах обнаженных женщин.       — Не совсем то, что я себе представлял, — говорю я неодобрительно, вспоминая коробку с фотографиями, которую нашел в его — то есть нашем — шкафу. Интересно, что он с ними сделал. Уничтожил?       — И я тоже, — Гарри усмехается, берет меня за руку, и мы идем к следующему художнику. Может быть, раздумываю я, и мне ему попозировать?       У следующего стенда какая-то женщина демонстрирует свои натюрморты — выполненные сочными, яркими красками фрукты и овощи.       — А вот это мне нравится, — я указываю на три картины с перцами. — Сразу вспоминается, как ты резал овощи в моей квартирке, — смеюсь. Гарри пытается остаться серьезным, но тоже не удерживается.       — А по-моему, я справился с заданием вполне компетентно, — бормочет он. — Разве что не очень быстро. И вообще, — он обнимает меня за плечи, — не отвлекай. Куда бы ты их повесил?       — Что?       Он покусывает губами мочку моего уха.       — Картины. Где бы ты их повесил?       — В кухне, — отвечаю я.       — Хм. Неплохая идея, мистер Поттер.       Смотрю на ценник. Пять тысяч евро каждая. Ничего себе!       — Слишком дорого!       — И что? — Гарри снова тянется к моему уху. — Привыкай, Драко, — он отпускает меня и идет к столику, из-за которого на него таращится одетая в белое женщина. Мне хочется закатить глаза, но я перевожу взгляд на картины. Пять тысяч евро… Мерлин.       После ланча расслабляемся за кофе в отеле «Сен-Поль». Вид отсюда открывается потрясающий. Виноградники и поля подсолнухов словно заплатки на равнине; то тут то там — аккуратные сельские домики. День прекрасный, ясный, так что с того места, где мы сидим, видно даже поблескивающее вдалеке, на горизонте, море.       — Ты спрашивал, почему я люблю играть с твоими волосами, — голос Гарри нарушает неспешное течение моих мыслей. Меня настораживает его почти виноватый тон.       — Да, — дело плохо.       — По-моему, она позволяла мне порой играть с ее волосами. Я уже не знаю, приснилось мне это или так оно и было на самом деле.       Ого! Он ведь имеет в виду свою биологическую мать.       Гарри смотрит на меня с каменным лицом, и сердце екает: что говорить, когда он вспоминает вот такое?       — Мне нравится, когда ты играешь с моими волосами, — неуверенно говорю я.       — Правда?       — Да, — я беру его за руку. — Думаю, ты любил ее. Свою биологическую мать.       В его лице ничто не меняется. Он смотрит на меня, но ничего не говорит.       Черт. Уж не зашел ли я слишком далеко?       «Скажи что-нибудь, пожалуйста», — мысленно умоляю я. Но Гарри упрямо молчит и только смотрит на меня непроницаемыми зелеными глазами. Молчание растягивается, он кажется совсем уж потерянным.       Бросает взгляд на мою руку в его руке. Хмурится.       — Скажи что-нибудь, — шепчу я, когда тишина становится невыносимой.       Гарри качает головой, глубоко вздыхает.       — Идем, — он выпускает мою руку и поднимается с застывшим, настороженным лицом. Неужели переступил грань? Не знаю. На душе тяжело. Я не знаю, как быть — сказать что-то или оставить все как есть. Выбираю второй вариант и послушно следую за ним из ресторана.       Мы выходим на прелестную узкую улочку, и Гарри берет меня за руку.       — Куда хочешь пойти?       Разговаривает! И не злится, слава Салазару. Я облегченно выдыхаю и пожимаю плечами.       — Я просто рад, что ты все еще говоришь со мной.       — Знаешь, не хочу больше об этом. Все, хватит. С этим покончено.       Нет, не покончено. От этой мысли становится грустно, и я спрашиваю себя, закончится ли это вообще когда-нибудь. Он всегда будет таким… моими Пятьюдесятью Оттенками. Хочу ли я, чтобы он изменился? Пожалуй, нет. Лишь бы чувствовал, что его любят. Бросаю взгляд украдкой: какой же он восхитительно красивый. И при этом — мой. Дело не только в том, что у него чудесное, прекрасное лицо и обворожительное тело. Меня влечет и манит то, что кроется за этим совершенством: тонкая, хрупкая, исковерканная душа.       Он смотрит на меня сверху вниз со своим особенным, наполовину удивленным, наполовину настороженным и абсолютно сексуальным выражением, а потом обнимает за плечи, и мы пробираемся через толпу туристов к тому месту, где Гастон (или Филипп) припарковал наш просторный «Мерседес». Я снова сую ладонь в задний карман его шортов, радуясь, что он не злится. Но, честно говоря, какой четырехлетний мальчик не любит свою мать, даже если она и не самая лучшая на свете? Я тяжело вздыхаю и прижимаюсь к нему теснее. Охранники где-то сзади, а вот успели ли они перекусить?       Гарри останавливается у небольшого ювелирного магазинчика и смотрит сначала на витрину, а потом на меня. Он берет мою свободную руку и проводит пальцем по едва заметной полоске от наручника.       — Уже не больно, — уверяю я. Гарри поворачивается, берет другую мою руку и поворачивает внутренней стороной запястья вверх. Здесь полоску скрывают платиновые часы «омега», которые он подарил мне за завтраком в наше первое утро в Лондоне. А какая на них надпись — голова кругом!       «Драко,       Ты мое все,       Моя любовь, моя жизнь.       Гарри»       Несмотря ни на что, вопреки всей его переменчивости, мой муж может быть таким романтиком. Я смотрю на бледно-розовую полоску на запястье. А может быть и таким дикарем. Он отпускает мою левую руку, берет за подбородок и с беспокойством всматривается в мое лицо.       — Не больно, — повторяю я. Он подносит мою руку к губам, запечатлевая на запястье нежный поцелуй.       — Идем, — он ведет меня в магазин.       — Вот, — Гарри раскрывает только что купленный изящный платиновый браслет, состоящий из небольших абстрактных цветов с крохотными бриллиантами, и защелкивает у меня на запястье. Довольно широкий, выполненный в форме наручника, браслет скрывает все красные отметины. И стоит около пятнадцати тысяч евро, думаю я, не поспевая следить за разговором на французском с продавщицей. Ничего настолько дорогого я никогда еще не носил.       — Вот так-то лучше, — говорит Гарри.       — Лучше? — шепчу я, глядя в его сияющие зеленые глаза. Худой продавец-консультант смотрит на нас ревнивым и неодобрительным взглядом.       — Ну, ты же знаешь почему, — неопределенно говорит Гарри.       — Мне это не нужно, — я трясу рукой. Браслет сползает и в какой-то момент попадает под струящиеся через витрину солнечные лучи. Отраженные бриллиантами, по стенам прыгают маленькие сияющие радуги.       — Мне надо, — на полном серьезе говорит он.       Зачем? Зачем ему это надо? Чувствует вину и хочет загладить? Вину за что? За эти отметины от наручников? За свою биологическую мать? За то, что не доверился мне? Ох уж эти Оттенки!       — Нет, Гарри. Тебе это тоже не надо. Ты и так много чего мне подарил. Волшебный медовый месяц — Рим, Париж, Лазурный берег… и самого себя, — шепотом добавляю я, и у него влажнеют глаза. — Мне так повезло.       — Нет, Драко, это мне повезло.       — Спасибо, — я приподнимаюсь на цыпочках, обнимаю его шею и целую — не за браслет, а за то, что он — мой.       В машине он снова уходит в себя, смотрит в окно на ярко-желтые подсолнухи, неторопливо покачивающие головами в ласковом послеполуденном солнце. За рулем кто-то из близнецов, по-моему, Гастон, Уизли сидит рядом с ним. Гарри о чем-то размышляет. Я наклоняюсь, беру его руку, легонько пожимаю. Он поворачивается, смотрит на меня, потом убирает мою руку и поглаживает меня по колену. На мне бело-голубые шорты и голубая приталенная рубашка без рукавов. На мгновение Гарри останавливается в нерешительности, и я не знаю, куда двинется его рука дальше — вверх, по моему бедру, или вниз, по голени. Я замираю в предвкушении его нежных прикосновений. Что он сделает? Гарри выбирает второе и вдруг хватает меня за лодыжку и подтягивает мою ногу себе на колено. Я поворачиваюсь к нему.       — Мне нужна и вторая.       Ой! Зачем? Я нервно оглядываюсь на Уизли и Гастона — их, похоже, интересует только дорога, — кладу ему на колени вторую ногу. Гарри дотягивается до какой-то кнопки на дверце, нажимает, и из панели перед нами выдвигается тонированный экран. Еще несколько секунд, и мы остаемся наедине. Ух ты! Теперь понятно, почему здесь такой просторный салон.       — Хочу смотреть на твои лодыжки, — негромко объясняет Гарри. Во взгляде беспокойство. Что теперь? Что его тревожит? Отметины от наручников? Я-то думал, что с этим мы разобрались. Если какие-то следы и остались, то их закрывают ремешки сандалий. Ничего такого я утром вроде бы не заметил. Он медленно проводит большим пальцем по подъему. Щекотно. Я ерзаю. Он довольно улыбается, ловко развязывает ремешок и тут же мрачнеет, увидев темно-красные полоски.       — Уже не больно, — шепчу я. Гарри смотрит на меня, и лицо у него печальное, а рот складывается в жесткую линию. Он кивает, словно показывая, что верит мне на слово. Я торопливо трясу ногой, и сандалия падает на пол. Но поздно: Гарри снова ушел в себя, в какие-то свои невеселые мысли, и смотрит в окно, хотя и продолжает рассеянно поглаживать мою ногу.       — Эй, ты чего ожидал? — негромко спрашиваю я.       Он поворачивается. Пожимает плечами.       — Не думал, что буду чувствовать себя вот так, увидев эти отметины, — что? То немногословный, скрытный, то вдруг открытый, откровенный. Сколько в нем всего. Пятьдесят! И как мне быть с ним?       — Что же ты чувствуешь?       Хмурый взгляд.       — Мне не по себе.       Что ж такое! Я расстегиваю ремень безопасности, придвигаюсь к нему поближе, но ноги не убираю. Так хочется забраться ему на колени, обнять. Я бы так и сделал, если бы впереди был только Уизли. Но там еще и Гастон, и от одного лишь его присутствия, пусть нас и разделяет стекло, у меня мурашки бегут по спине. Будь стекло потемнее… Я сжимаю руки Гарри.       — Мне только синяки не понравились. Все остальное… все, что ты делал, — я понижаю голос до шепота, — с наручниками, понравилось. Это… это было потрясающе. Ты можешь повторить все в любое время, когда только захочешь. Но если тебе действительно не нравятся следы, ты можешь их убрать.       Гарри мнется.       — Потрясающе?       — Да, — упираюсь пальцами ног в его твердеющую промежность и скорее вижу, чем слышу его резкий вдох.       — Тебе действительно следует пристегнуться, Драко, — тихо, с хрипотцой говорит он, и я снова шевелю пальцами. Глаза его темнеют, предвещая бурю. Он хватает меня за лодыжку. Хочет, чтобы я остановился? Или продолжил? Гарри молчит и только хмурится.       Что дальше?       Он достает из кармана «блэкберри», с которым, похоже, никогда не расстается, принимает входящий, смотрит на часы и хмурится еще больше.       — Барни.       Черт. Нам снова мешает работа. Я пытаюсь убрать ногу, но Гарри не пускает и только еще сильнее сжимает лодыжку и я чувствую его магию, убирающую следы.       — В серверной? — недоверчиво говорит он. — Активирована система пожаротушения?       Пожар! Я убираю ноги, и на этот раз Гарри не пытается меня удержать. Сажусь на место, пристегиваю ремень, нервно тереблю браслет за пятнадцать тысяч евро. Гарри снова нажимает кнопку на дверце, и матовый экран опускается.       — Кто-нибудь пострадал? — теперь к разговору прислушивается и Уизли. — Какой ущерб? Понятно… Когда? — Гарри снова смотрит на часы, приглаживает ладонью волосы. — Нет. Ни пожарных, ни полицию. По крайней мере пока.       Господи! Пожар? В офисе? Я растерянно смотрю на него. Уизли поворачивается, но ничего не говорит.       — Вот как? Хорошо… О’кей. Мне нужен подробный отчет с оценкой причиненного ущерба. И полная информация по всем, кто имел допуск за последние пять дней, включая уборщиков… Найди Андреа, пусть позвонит мне… Да, говорят, аргон так же эффективен, вот только обходится дорого.       Отчет с оценкой ущерба? Аргон? Что за чертовщина? Смутно вспоминается что-то из школьного курса химии. Кажется, какой-то химический элемент.       — Понимаю, что рано… Сообщи по мейлу через два часа… Нет, мне нужно знать. Спасибо, что позвонил, — Гарри дает отбой и тут же набирает номер.       — Лонгботтом… Хорошо… Когда? — он опять бросает взгляд на часы. — Тогда через час… Да… Двадцать-четыре-семь на удаленном хранилище данных… Хорошо.       Гарри убирает трубку в карман.       — Филипп, через час я должен быть на борту.       — Да, месье.       Черт, значит, это Филипп, а не Гастон. Машина резко прибавляет. Гарри поворачивается ко мне. Лицо его бесстрастно.       — Кто-то пострадал? — тихо спрашиваю я.       Он качает головой.       — Ущерб незначительный, — наклоняется, ободряюще похлопывает меня по руке. — Не беспокойся. Мои люди занимаются этим, — таков мой муж — исполнительный директор, человек, который держит все под контролем и ничуть не выбит из колеи.       — Где случился пожар?       — В серверной.       — В офисе?       — Да.       Отвечает коротко, значит, говорить об этом не хочет. Но почему?       — А почему ущерб незначительный?       — Серверная оснащена современной системой пожаротушения.       Конечно.       — Драко, пожалуйста… не беспокойся.       — Я и не беспокоюсь.       — Мы пока еще не уверены, имел ли место поджог, — говорит он, словно отвечая на мой невысказанный вопрос. Я испуганно вскидываю руку к горлу. Сначала мотоцикл, теперь это… Что дальше?