Пятьдесят оттенков Поттера: Свобода

      — Как бы мне ни хотелось целовать тебя весь день, но твой завтрак остывает, — бормочет Гарри у моих губ. Он с нежностью смотрит на меня, теперь довольный и улыбающийся, лишь в потемневших глазах — чувственный блеск. Господи. Он опять переключился. Мой мистер Переменчивость!       — Ешь, — мягко приказывает он. Я сглатываю (реакция на его тлеющий взгляд) и осторожно отодвигаюсь назад, чтобы не задеть капельницу. Он подвигает ко мне поднос. Овсянка остыла, но блины под крышкой в самый раз. Вкусные, просто объедение.       — А знаешь, — бормочу я, — Комочек может быть девочкой.       Гарри ерошит рукой волосы.       — Маленькая женщина? — тревога вспыхивает у него на лице, чувственность пропадает из глаз.       Черт.       — У тебя есть предпочтение?       — Предпочтение?       — Мальчик или девочка.       Он хмурится.       — Лишь бы был здоровый, — тихо говорит он, явно в замешательстве от вопроса. — Ешь, — бурчит он, и мне совершенно ясно, что он пытается избежать этой темы.       — Да ем я, ем… не выпрыгивай из штанов, Поттер.       Я исподволь наблюдаю за ним. Беспокойство залегло в уголках его глаз. Он сказал, что постарается, но я знаю, что ребенок его все еще пугает. Ох, Гарри, я тоже боюсь. Он садится в кресло рядом со мной и берет «Ежедневный пророк».       — Вы опять попали в газеты, мистер Поттер, — тон горький.       — Опять?       — Писаки просто пересказывают вчерашнюю историю, но факты, похоже, изложены довольно точно. Хочешь прочесть?       Я качаю головой.       — Почитай ты мне. Я ем.       Он ухмыляется и читает статью вслух. Коротко говорится о похищении Луны, моем участии в ее спасении, а также упоминается тот факт, что мы с Томом находимся в одной больнице. Как пресса раздобыла всю эту информацию? Надо будет спросить Пэнси.       Когда Гарри заканчивает, я прошу:       — Пожалуйста, почитай еще что-нибудь. Мне нравится тебя слушать.       Он подчиняется и читает мне репортаж о процветающем бизнесе по продаже бубликов на аллее Диагон и о том, что «Сканторпские стрелы» вынуждены отменить свой следующий матч. Гарри хмурится, пока читает. Но я слушаю его успокаивающий голос, умиротворенный сознанием того, что со мной все хорошо, Луна — в безопасности, мой маленький Комочек — цел и невредим, а я сам наслаждаюсь драгоценными минутами покоя, несмотря на все то, что случилось в последние дни.       Понимаю, что Гарри напуган из-за ребенка, но не могу постичь глубины его страха. Я решаю как-нибудь еще поговорить с ним об этом. Посмотреть, сумею ли облегчить его тревоги. Озадачивает меня то, что у него ведь перед глазами был положительный пример его родителей. И Лили, и Джеймс — прекрасные родители, по крайней мере, так кажется. Может, это вмешательство педофилки нанесло ему такой вред? Надо бы это обдумать. Но, говоря по правде, мне кажется, это идет от его биологической матери, хотя и миссис Робинсон помогла. Я торможу свои мысли, когда мне почти вспоминается услышанный разговор. Проклятье! Он завис на краю памяти о том времени, когда я был без сознания. Гарри разговаривает с Лили. Но нет, воспоминания растворяются, расплываются, словно в тумане. Какая досада.       Интересно, признается ли Гарри когда-нибудь сам, почему он пошел к ней, или мне придется вытягивать это из него. Я уже собираюсь спросить его, когда раздается стук в дверь.       Старший аврор Робардс с извиняющимся видом заходит в палату. Он прав, что чувствует неловкость, — сердце падает, когда я его вижу.       — Джентльмены. Я не помешал?       — Помешали, — сердито бросает Гарри.       Робардс не обращает на него внимания.       — Рад видеть, что вы идете на поправку, мистер Поттер. Мне надо задать вам несколько вопросов насчет четверга. Простая формальность. Сейчас вам удобно?       — Конечно, — бормочу я, хотя мне совсем не хочется оживлять в памяти события четверга.       — Мой муж должен отдыхать, — ощетинивается Гарри.       — Я буду краток, мистер Поттер. И чем скорее мы сделаем это, тем скорее я отстану от вас.       Гарри встает и предлагает Робардсу свое кресло, затем садится рядом со мной на кровать, берет меня за руку и подбадривающе сжимает.       Через полчаса Робардс закругляется. Я не узнал ничего нового, но пересказал ему события четверга прерывающимся, тихим голосом, наблюдая, как Гарри в некоторые моменты бледнеет и морщится.       — Жаль, что ты не прицелился выше, — бормочет он.       — Возможно, он оказал бы всем услугу, если бы сделал это, — соглашается Робардс.       Что?       — Благодарю вас, мистер Поттер. У меня пока все.       — Вы ведь больше не выпустите его, нет?       — Не думаю, что ему в этот раз удастся выйти под залог.       — А нам известно, кто внес за него залог? — спрашивает Гарри.       — Нет, сэр. Это было конфиденциально.       Гарри хмурится, но, мне кажется, у него имеются свои подозрения. Робардс как раз поднимается, собираясь уходить, когда входит целитель Сингх и двое интернов.       После тщательного осмотра целитель Сингх объявляет, что я могу ехать домой. Гарри облегченно обмякает.       — Мистер Поттер, если головные боли усилятся, а перед глазами будет пелена, вы должны сразу же вернуться в больницу.       Я киваю, пытаясь сдержать свою радость от предстоящей встречи с домом.       Когда целитель Сингх уходит, Гарри спрашивает, можно ли ему переговорить с ней в коридоре. Он оставляет дверь приоткрытой, задавая ей свой вопрос. Она улыбается.       — Да, мистер Поттер, с этим все в порядке.       Он расплывается в улыбке и возвращается в палату куда счастливее.       — Про что ты спрашивал?       — Про секс, — отвечает он, сверкнув озорной улыбкой.       Ой. Я краснею.       — И что?       — Тебе можно, — он ухмыляется.       Ну Гарри!       — У меня болит голова, — усмехаюсь я в ответ.       — Я знаю. Какое-то время нам придется подождать. Я просто проверял.       Подождать? Я хмурюсь, тут же почувствовав укол разочарования. Не уверен, что хочу ждать.       Приходит сестра Нора, чтобы отсоединить капельницу, и сердито зыркает на Гарри. Кажется, она одна из немногих известных мне женщин, которая остается равнодушна к его красоте. Я благодарю ее, и сестра Нора уносит штатив с капельницей.       — Отвезти тебя домой? — спрашивает Гарри.       — Я бы хотел вначале увидеть Северуса.       — Конечно.       — Он знает о ребенке?       — Я подумал, ты захочешь сам сказать ему. Твоим родителям я тоже не говорил.       — Спасибо, — я улыбаюсь, благодарный, что он не лишил меня этого удовольствия.       — Моя мама знает, — добавляет Гарри. — Она видела твою карточку. Я рассказал своему отцу, но больше никому. Мама сказала, это нормально для пары подождать до двенадцати недель или около того… чтобы убедиться, — он пожимает плечами.       — Я уверен, что готов рассказать Северусу.       — Должен предупредить тебя, что он страшно сердит.       Какие-то смутные воспоминания об услышанном разговоре брезжат у меня в мозгу. Да, Сев был здесь, пока я лежал без сознания…       Он подмигивает мне.       — Вот, Уизли привез тебе чистую одежду. Я помогу тебе одеться.       Как и предупреждал Гарри, Северус вне себя. Я не помню, чтобы он еще когда-то был так зол. Гарри мудро решает оставить нас одних. Такой неразговорчивый обычно, Сев обрушивает на меня целый поток нелестных выражений, ругая за мое безответственное поведение. Мне опять двенадцать лет.       Ох, Сев, пожалуйста, успокойся. Тебе вредно так нервничать.       — И мне пришлось иметь дело с твоими родителями, — ворчит он, раздраженно взмахивая руками.       — Прости.       — И бедный Гарри! Я никогда его таким не видел. Он прямо постарел. Мы оба постарели на добрый десяток лет за эти пару дней.       — Сев, мне очень жаль.       — Твои родители ждут твоего звонка, — говорит он уже чуть спокойнее.       Я целую его в щеку, и он наконец смягчается.       — Я позвоню им. Мне очень жаль. Но спасибо тебе… за все.       Мгновение он взирает на меня с неуместной родительской гордостью.       — Я рад, что ты в порядке, — ворчливо говорит он. — А теперь поезжай домой и отдохни.       — Ты хорошо выглядишь, Сев, — я стараюсь сменить тему.       — А ты бледный, — его страх внезапно становится очевидным. Взгляд точно такой же, какой был у Гарри этой ночью, и я хватаю его за руку.       — Я в порядке. Обещаю, что больше не сделаю ничего подобного.       Он стискивает мою ладонь и обнимает.             — Если бы с тобой что-то случилось… — шепчет он хрипло.       Слезы обжигают мне глаза. Я не привык, что мой крестный проявляет чувства.       — Со мной все хорошо. Ничего такого, чего не исцелить горячим душем.       Мы выходим через заднюю дверь больницы, чтобы не встречаться с папарацци, столпившимися у входа. Уизли ведет нас к поджидающей машине.       Гарри молчит, когда Томас везет нас домой. Я избегаю взгляда Томаса в зеркале заднего вида, чувствуя себя неловко из-за того, что последний раз видел его в банке, когда улизнул от него. Я звоню маме, она всхлипывает в трубку. Почти всю дорогу мне приходится ее успокаивать, но удается это лишь тогда, когда я обещаю, что мы скоро ее навестим. На протяжении всего разговора Гарри держит меня за руку, большим пальцем поглаживая костяшки. Он нервничает… что-то произошло.       — Что случилось? — спрашиваю я, когда наконец завершаю разговор с мамой.       — Меня хочет видеть Лонгботтом.       — Лонгботтом? Зачем?       — Он раскопал что-то про этого ублюдка Риддла, — Гарри злобно кривит губы, и холодок страха пробегает по мне. — Не захотел говорить мне по телефону.       — Ой.       — Он приедет сегодня днем.       — Думаешь, он нашел какую-то связь?       Гарри кивает.       — Как считаешь, что это?       — Понятия не имею, — он озадаченно хмурит лоб.       — Рад, что дома? — спрашивает он.       — Да, — шепчу я. Но когда я оказываюсь внутри знакомой обстановки, чудовищность того, через что я прошел, обрушивается на меня, и меня начинает трясти.       — Эге… — Гарри обнимает меня и привлекает к себе. — Ты дома. Ты в безопасности, — говорит он, целуя меня в волосы.       — Ох, Гарри! — плотину в конце концов прорывает, и я начинаю всхлипывать.       — Ну, ну, — шепчет Гарри, прижимая мою голову к своей груди.       Но уже слишком поздно. Не в силах сдержаться, я рыдаю ему в рубашку, вспоминая жестокое нападение Тома, «Это тебе за LIP, паршивая сука!», как говорю Гарри, что ухожу, «Ты уходишь от меня?», и свой страх за Луну, за себя, за маленького Комочка…       Гарри берет меня на руки, как ребенка, и несет в фойе. Я обвиваю его руками за шею, прижимаюсь к нему и тихо плачу.       Он несет меня прямо в ванную и мягко усаживает на стул.       — Ванна? — спрашивает он.       Я качаю головой. Нет… нет… не как Дафна.       — Душ? — голос его пронизан беспокойством.       Киваю сквозь слезы. Мне хочется смыть с себя всю грязь последних дней, смыть воспоминание о нападении Тома. Я всхлипываю, закрыв лицо руками, когда шум льющейся в душе воды гулким эхом отскакивает от стен.       — Эй, — нежно воркует Гарри. Опустившись передо мной на колени, он отнимает мои руки от залитых слезами щек и берет лицо в свои ладони. Я смотрю на него, смаргивая слезы.       — Ты в безопасности. Вы оба, — шепчет он.       Комочек и я. Глаза мои опять наливаются слезами.       — Ну, будет тебе. Мне невыносимо видеть, как ты плачешь, — голос у него хриплый. Он большими пальцами вытирает мне щеки, но слезы все равно текут.       — Прости меня, Гарри. Прости за все. За то, что заставил тебя беспокоиться, за то, что рисковал всем, за то, что сказал.       — Тише, детка, пожалуйста, — он целует меня в лоб. — Ты тоже прости меня. Танго танцуют вдвоем, Драко, — он криво улыбается мне. — Ну, по крайней мере, так всегда говорит моя мама. Я говорил и делал то, чем не могу гордиться, — его зеленые глаза печальные, но кающиеся. — Давай тебя разденем, — мягко говорит он. Я вытираю нос тыльной стороной ладони, и он снова целует меня в лоб.       Гарри проворно раздевает меня, очень осторожно стаскивая майку через голову. Но голова у меня уже не так болит. Заведя меня в душ, он в рекордное время сбрасывает с себя одежду, и мы вместе ступаем под благословенную горячую воду. Он привлекает меня в свои объятия и держит так очень долго, пока вода стекает по нашим телам, успокаивая нас обоих.       Он дает мне поплакать у него на груди, время от времени целует в волосы, но не отпускает, только мягко покачивает под струями теплой воды. Я наслаждаюсь ощущением его кожи на моей, волос у него на груди под своей щекой… Мужчина, которого я люблю, сомневающийся в себе, прекрасный мужчина, которого я мог потерять из-за своего безрассудства. Я чувствую пустоту и щемящую боль от этой мысли, но радуюсь, что он здесь, все еще здесь, несмотря на то что произошло.       Ему предстоит еще многое объяснить, но единственное, чего я хочу, — это упиваться ощущением его успокаивающих, защищающих рук, обнимающих меня. В эту минуту я понимаю: любое объяснение с его стороны должно исходить от него. Я не могу вынуждать его — он сам должен захотеть рассказать мне. Я не желаю быть «пилой», постоянно пристающей к мужу с расспросами. Я знаю, он любит меня больше, чем кого-либо другого, и пока что этого достаточно. Осознание этого приносит облегчение. Я перестаю плакать и отступаю назад.       — Лучше? — спрашивает он.       Я киваю.       — Вот и хорошо. Дай мне посмотреть на тебя, — говорит он, и я не сразу понимаю, что он имеет в виду.       Но он берет ту мою руку, на которую я упал, когда Том меня ударил, и внимательно осматривает. На плече у меня — синяки, а на локте и запястье — царапины. Он целует каждую. Потом хватает с полочки мочалку и гель для душа, и знакомый сладкий аромат жасмина наполняет мне ноздри.       — Повернись, — он мягко начинает мыть мою ушибленную руку, потом шею, плечи, спину и другую руку. Чуть поворачивает меня и проводит вниз по моему боку своими длинными пальцами. Я морщусь, когда они скользят по большому синяку на бедре. Глаза Гарри твердеют, а губы плотно сжимаются. Гнев его осязаем, когда он резко втягивает воздух сквозь стиснутые зубы.       — Не больно, — бормочу я, чтобы успокоить его.       Пылающие зеленые глаза встречаются с моими.       — Мне хочется убить его. И я чуть не убил, — загадочно шепчет он.       Вид у него такой мрачный, что я невольно ежусь. Он выдавливает еще геля на мочалку и с непередаваемой, щемящей нежностью моет мне бок и спину, потом, опустившись на колени, ноги. Приостанавливается, чтобы осмотреть коленку. Прежде чем он возвращается к мытью моих ног и стоп, губы его касаются синяка. Я глажу Гарри по голове, пропускаю мокрые волосы сквозь пальцы. Он поднимается и очерчивает пальцами синяк у меня на ребрах, где Том пнул меня ногой.       — Ох, детка, — стонет он, голос полон муки, глаза потемнели от ярости.       — Со мной все в порядке, — притягиваю его голову к себе и целую в губы. Он колеблется, отвечать ли, но когда наши языки встречаются, не может скрыть реакции своего тела.       — Нет, — шепчет он у моих губ и отстраняется. — Давай вымоем тебя дочиста.       Лицо его серьезно. Черт… он не шутит. Я надуваю губы, и атмосфера между нами сразу же делается легче. Он ухмыляется и быстро целует меня.       — Вымоем, — подчеркивает он, — не запачкаем.       — Мне нравится быть запачканным. Тобой.       — Вы мне тоже нравитесь таким, мистер Поттер. Но не сейчас, не здесь, — он берет шампунь и, не позволяя переубедить его, моет мне голову.       Мне тоже нравится ощущение чистоты. Я чувствую себя свежее и бодрее и не знаю, то ли это оттого, что принял душ, то ли оттого, что поплакал, то ли что решил ничего не выпытывать у Гарри.       Он заворачивает меня в большое полотенце, еще одним оборачивается сам, пока я осторожно сушу волосы. Голова болит, но это тупая, непрекращающаяся боль, которую вполне можно терпеть. У меня есть болеутоляющие от целителя Сингх, но она просила меня не пить их без особой надобности.       Вытирая волосы, я думаю о Комраке.       — Я до сих пор не понимаю, зачем Комрак спутался с Томом.       — А я понимаю, — мрачно бормочет Гарри.       Вот это новость. Я хмурюсь, глядя на него, но тут же отвлекаюсь. Он вытирает волосы полотенцем, грудь и плечи все еще покрыты капельками воды, блестящими в галогеновом свете. Он приостанавливается и ухмыляется.       — Любуешься видом?       — Откуда ты знаешь? — спрашиваю я, пытаясь не обращать внимания на свое смущение из-за того, что Гарри заметил, как я пялюсь на него.       — Что ты любуешься видом? — поддразнивает он.       — Нет, — ворчу я. — Про Комрака.       — Робардс намекнул.       Я взглядом прошу его рассказать больше, и в памяти всплывает еще одно воспоминание из времени, когда я лежал без сознания. Робардс был у меня в палате. Хотел бы я вспомнить, что он говорил.       — У Риддла были видео. Видео со всеми ними. На нескольких флешках.       Что? Я хмурюсь, кожа у меня на лбу натягивается.       — Видео, на котором снято, как он трахает его и всех своих помощников.       О боже!       — Именно. Материал для шантажа. Он любит жесткий секс.       Гарри хмурится, и я вижу, как замешательство на его лице сменяется отвращением. Он бледнеет, когда это отвращение обращается на него самого. Ну конечно, Гарри тоже любит жесткий секс.       — Не надо, — непроизвольно вырывается у меня.       Он мрачнеет еще больше.       — Что не надо? — он цепенеет и смотрит на меня с опаской.       — Ты не такой, как он.       Глаза Гарри ожесточаются, но он ничего не говорит, в точности подтверждая, что именно это он и подумал.       — Ты не такой, — горячо настаиваю я.       — Мы сделаны из одного теста.       — Нет, — решительно возражаю я, хотя понимаю, почему он так думает. Его отца убили в пьяной драке. Его мать спилась. Ребенком он переходил из одной приемной семьи в другую, попал в дурную компанию, которая занималась в основном грабежами машин. Какое-то время провел в колонии для несовершеннолетних. Я вспоминаю информацию, которой Гарри поделился в самолете, когда мы летели в Аспен.       — У вас обоих было неблагополучное прошлое, и вы оба родились в Суррее, но это все, Гарри, — я стискиваю руки в кулаки.       — Драко, твоя вера в меня трогательна, особенно в свете последних нескольких дней. Мы узнаем больше, когда Лонгботтом будет здесь, — он прекращает этот разговор.       — Гарри…       Он останавливает меня поцелуем.       — Довольно, — выдыхает он, и я вспоминаю данное себе обещание не вытягивать из него информацию.       — И не дуйся, — добавляет он. — Идем, я высушу тебе волосы.       Я понимаю, что тема закрыта.       Облаченный в спортивные штаны и майку, я сижу между ног Гарри, а он сушит мне волосы.       — Значит, Робардс рассказал тебе что-то еще, пока я был без сознания?       — Нет, насколько я помню.       — Я слышал некоторые из твоих разговоров.       Щетка замирает у меня в волосах.       — Да? — спрашивает он нарочито безразлично.       — Да. С Северусом, с твоим отцом, с моими родителями, с Робардсом… с твоей мамой.       — И с Пэнси?       — Пэнси приходила?       — Забегала ненадолго. Она тоже зла на тебя.       Я поворачиваюсь у него на коленях.       — Может, хватит уже этого «все злы на Драко», а?       — Просто говорю тебе правду, — отзывается Гарри, озадаченный моей вспышкой.       — Да, это было безрассудно, но ты же знаешь, что твоя сестра была в опасности.       Лицо его вытягивается.       — Да. Была. Спасибо, — говорит он, удивляя меня. — Но больше никакого безрассудства. Потому что в следующий раз я отшлепаю тебя так, что мало не покажется.       Я возмущенно охаю.       — Ты этого не сделаешь!       — Сделаю, — он серьезен. Вот черт. Совершенно серьезен.       Да он дразнит меня! Я бросаюсь на него, и он изворачивается так, что я падаю на кровать и в его руки. Когда я приземляюсь, боль прошивает грудную клетку, и я морщусь.       Гарри бледнеет.       — Веди себя прилично! — в сердцах выговаривает он мне.       — Прости, — бормочу я, гладя его по щеке.       Он трется о мою ладонь и нежно целует ее.       — Ей-богу, Драко, у тебя напрочь отсутствует инстинкт самосохранения, — он тянет вверх край моей майки, затем пальцы его ложатся мне на живот. Я перестаю дышать. — А ведь ты теперь не один, — шепчет он, водя кончиками пальцев вдоль края резинки моих спортивных брюк, лаская кожу. Желание, неожиданное, горячее и тяжелое, взрывается у меня в крови. Я тихо ахаю, и Гарри напрягается, пальцы его останавливаются, и он с нежностью взирает на меня. Рука его поднимается и убирает локон волос мне за ухо.       — Нет, — шепчет он.       Что?       — Не смотри на меня так. Я видел синяки. И ответ «нет», — голос его тверд, и он целует меня в лоб.       Я ерзаю.       — Гарри, — хнычу я.       — Нет. Ложись в постель. — он садится.       — В постель?       — Тебе нужно отдыхать.       — Мне нужен ты.       Он закрывает глаза и качает головой, словно это требует от него огромного усилия воли. Когда снова открывает их, глаза его горят решимостью.       — Просто сделай так, как тебе говорят, Драко.       Я испытываю соблазн снять с себя всю одежду, но потом вспоминаю синяки и понимаю, что ничего у меня не выйдет.       Неохотно киваю.       — Ладно, — и намеренно преувеличенно надуваю губы.       Он улыбается.       — Я принесу тебе ланч.       — Будешь готовить? — удивляюсь я.       Он, к его чести надо сказать, смеется.       — Разогрею что-нибудь. Добби наготовил целую кучу еды.       — Гарри, давай я. Я прекрасно себя чувствую. Уж если я хочу секса, то стряпать точно смогу, — я неуклюже сажусь, стараясь не морщиться от боли в ребрах.       — В постель! — глаза Гарри вспыхивают, и он указывает на подушку.       — Присоединяйся ко мне, — бормочу я, жалея, что не одет во что-нибудь более соблазнительное, чем спортивные штаны и майка.       — Драко, ложись давай. Быстро.       Я сердито смотрю на него, встаю и даю штанам бесцеремонно упасть на пол, при этом сверля его сердитым взглядом. Он откидывает одеяло, и уголок его рта весело подергивается.       — Ты слышал, что сказала целитель Сингх. Она сказала — отдых, — голос его мягче.       Я забираюсь в постель и в расстройстве складываю руки.       — Лежи, — говорит он, явно довольный собой.       Я недовольно хмурю брови.       Куриное рагу Добби, без сомнения, одно из моих любимых блюд. Гарри ест вместе со мной, сидя со скрещенными ногами посреди кровати.       — Это было очень хорошо разогрето, — я улыбаюсь, и он улыбается в ответ. Я наелся до отвала, и меня клонит в сон. В этом и состоял его план?       — Ты выглядишь уставшим, — он убирает мой поднос.       — Я и правда устал.       — Хорошо. Спи, — он целует меня. — Мне надо поработать. Я буду здесь, если ты не против.       Я киваю, безуспешно борясь со сном. Кто бы мог подумать, что куриное рагу может быть таким утомительным.       За окном, когда я просыпаюсь, сумерки. Бледный розоватый свет заливает комнату. Гарри сидит в кресле, наблюдая за мной, его зеленые глаза светятся в угасающем свете.       Он сжимает какие-то бумаги, лицо мертвенно-бледное.       О господи!       — Что случилось? — тут же спрашиваю я, садясь и не обращая внимания на протестующие ребра.       — Лонгботтом только что ушел.       Черт.       — И?       — Я жил с этим подонком.       — Жил? С Томом?       Он кивает, глаза широко открыты.       — Вы родственники?       — Нет. Слава богу, нет.       Я подвигаюсь и откидываю одеяло, приглашая его ко мне в постель, и, к моему удивлению, он не колеблется. Сбрасывает туфли и забирается в кровать. Обняв меня одной рукой, сворачивается и кладет голову мне на колени. Я потрясен. Что это?       — Я не понимаю, — бормочу я, теребя его волосы и глядя на него. Гарри закрывает глаза и хмурит брови, словно пытается вспомнить.       — После того как меня нашли со шлюхой-наркоманкой, но прежде, чем я стал жить с Джеймсом и Лили, я находился на попечении Министерства. Временно жил в приемной семье. Но я ничего не помню о том времени.       У меня голова идет кругом. Еще одна приемная семья? Это новость для нас обоих.       — Как долго? — шепчу я.       — Месяца два. Я не помню.       — Ты говорил об этом со своими родителями?       — Нет.       — Быть может, стоит. Возможно, они могли бы заполнить пробелы.       Он крепко обнимает меня.       — Вот, — он вручает мне бумажки.       Оказывается, это две фотографии. Я протягиваю руку и включаю прикроватную лампу, чтобы как следует рассмотреть их. На первом снимке — обветшалый дом с желтой дверью и большим остроконечным окном в крыше. У него еще крыльцо и маленький дворик. Ничем не примечательный дом.       На втором фото запечатлена семья, на первый взгляд обычное семейство «синих воротничков» — муж с женой, как мне кажется, и их дети. Взрослые оба одеты в застиранные синие футболки. Им, должно быть, за сорок. У женщины зачесанные назад светлые волосы, а у мужчина подстрижен под «ежик», но они оба тепло улыбаются в камеру. Мужчина обнимает за плечи недовольную девочку-подростка. Я смотрю на каждого из детей: двое мальчиков-близнецов лет по двенадцати, оба с рыжими волосами, широко улыбаются в камеру; еще один мальчик, поменьше, рыжевато-русый, сердито насупился; а за ним прячется зеленоглазый малыш с медными волосами. С большими испуганными глазами, одетый в разномастную одежду и сжимающий грязное детское одеяльце.       О господи.       — Это ты, — шепчу я, и сердце мое подскакивает к горлу. Я знаю, что Гарри было четыре года, когда умерла его мама. Но этот ребенок выглядит меньше. Должно быть, он сильно недоедал. Я заглушаю всхлип, когда на глазах выступают слезы. Ох, мой милый Пятьдесят Оттенков!       Гарри кивает.       — Да, я.       — Лонгботтом привез эти фотографии?       — Да. Я ничего этого не помню, — голос его ровный и безжизненный.       — Не помнишь? Что же тут удивительного, Гарри? Ты же был еще совсем маленьким. Тебя это беспокоит?       — Но я помню какие-то куски до этого и после. Когда познакомился со своими мамой и папой. Но это… как какой-то огромный провал.       Сердце мое переворачивается, и до меня доходит. Мой муж, который любит все держать под контролем, любит, чтобы все было на своих местах, вдруг узнает, что кусок мозаики отсутствует.       — Том есть на этой фотографии?       — Да, — глаза Гарри по-прежнему плотно зажмурены, и он цепляется за меня, как за спасательный круг.       Я пропускаю его волосы сквозь пальцы и разглядываю старшего мальчика, зло, дерзко и надменно глядящего в камеру. Да, вижу, что это Том. Но он всего лишь ребенок лет восьми-девяти, за враждебностью скрывающий свой страх. Мне в голову приходит мысль.       — Когда Том позвонил мне сказать, что Луна у него, он заявил, что будь все иначе, это мог бы быть он.       Гарри прикрывает глаза и передергивается.       — Вот подонок!       — Думаешь, он делал все это, потому что Поттеры усыновили тебя, а не его?       — Кто знает? — тон Гарри горький. — Плевать я на него хотел.       — Возможно, он знал, что мы встречаемся, когда я пришел на собеседование по поводу работы, и с самого начала планировал соблазнить меня, — желчь подступает к горлу.       — Сомневаюсь, — бормочет Гарри, открыв глаза. — Он начал собирать информацию о моей семье только примерно через неделю после того, как ты начал работать в LIP. Барни знает точную дату. И, Драко, он переспал со всеми своими помощницами и записал это на пленку, — Гарри закрывает глаза и снова крепко сжимает меня.       Подавив охвативший меня трепет, я пытаюсь припомнить разговоры с Томом, когда начинал работать в LIP. В глубине души я знал, что он дерьмо, но не обращал на свое чутье внимания. Гарри прав: я не забочусь о собственной безопасности. Мне вспомнился наш спор из-за того, что я собрался с Томом в Нью-Йорк. Бог ты мой, а ведь он вполне мог тогда изнасиловать меня и записать это на пленку. От этой мысли меня тошнит. И тут я некстати вспоминаю снимки сабмиссивов Гарри, которые он хранит.       Вот черт. Мы сделаны из одного теста. Нет, Гарри, ты совсем не такой, как он.       Он по-прежнему лежит, свернувшись вокруг меня, как маленький мальчик.       — Гарри, я думаю, тебе стоит поговорить со своими родителями, — мне не хочется беспокоить его, поэтому я пододвигаюсь на кровати так, чтобы мы лежали лицом к лицу. Смущенные зеленые глаза встречаются с моими, напоминая мне о ребенке на фотографии.       — Давай позвоним им, — шепчу я. Он качает головой. — Ну пожалуйста, — умоляю я. Гарри смотрит на меня, в глазах отражаются боль и сомнение, пока он обдумывает мою просьбу. Ох, Гарри. Пожалуйста.       — Я позвоню им, — шепчет он.       — Вот и хорошо. Мы можем вместе поехать к ним или ты съездишь сам. Как хочешь.       — Нет. Лучше пусть они приедут сюда.       — Почему?       — Тебе пока нельзя никуда ездить.       — Гарри, я вполне способен выдержать поездку на машине.       — Нет, — голос его тверд, но в нем слышится ироническая улыбка. — В любом случае сегодня субботний вечер, и они, вероятно, на каком-нибудь приеме.       — Позвони им. Эта новость явно тебя расстроила. Возможно, они прольют некоторый свет, — я бросаю взгляд на электронный будильник. Почти семь вечера.       С минуту он бесстрастно смотрит на меня.       — Ладно, — говорит он, словно я бросил ему вызов. Сев, берет с тумбочки телефон.       Я обнимаю его и кладу голову ему на грудь, пока он звонит.       — Папа? — отмечаю его удивление тем, что Джеймс ответил на звонок. — Драко хорошо. Мы дома. Лонгботтом только что ушел. Он обнаружил связь… Приемная семья в Суррее… Я ничего этого не помню, — голос Гарри чуть слышно бормочет последнее предложение.       Сердце мое вновь сжимается. Я обнимаю его, а он стискивает мое плечо.       — Да… приедете?.. Отлично, — он отключается. — Они скоро будут, — в его голосе я слышу удивление и осознаю, что он, по-видимому, никогда не просил их о помощи.       — Хорошо. Мне надо одеться.       Гарри обнимает меня крепче.       — Не уходи.       — Ладно, — я вновь прижимаюсь к его боку, потрясенный тем, что он только что так много рассказал о себе — и совершенно добровольно.       На пороге гостиной Лили мягко заключает меня в объятия.       — Драко, Драко, — шепчет она. — Спас двух моих детей. Как я смогу отблагодарить тебя?       Я краснею, в равной степени тронутый и смущенный ее словами. Джеймс тоже обнимает меня и целует в лоб.       Потом Луна хватает меня в охапку, сдавливая ребра. Я морщусь и охаю, но она не замечает. Гарри сердито хмурится.       — Луна! Осторожно! Ему же больно.       — Ой! Прости.       — Ничего, — бормочу я облегченно, когда она отпускает меня.       Ральф подходит следом и быстро обнимает, удивляя меня.       — Большое спасибо, — шепчет он.       Я улыбаюсь им всем. Луна выглядит прекрасно. Необыкновенно одетая, в голубые джинсы с подворотами, бледно-розовую блузку с рюшами, радужные носки и конверсы. Луна может выглядеть великолепно, наряжаясь на мероприятия, но это определенно больше в ее стиле.       Подбежав к Гарри, Луна горячо его обнимает.       Он без слов протягивает Лили фотографию. Она ахает и зажимает ладонью рот, чтоб сдержать свои эмоции, когда сразу же узнает Гарри. Джеймс обнимает ее за плечи, тоже разглядывая снимок.       — Ох, дорогой, — Лили гладит Гарри по щеке.       Появляется Уизли.       — Мистер Поттер? Паркинсон Кавана, ее брат с Клэр, и ваш брат поднимаются, сэр.       Гарри хмурится.       — Спасибо, Уизли, — бормочет он, сбитый с толку.       — Я позвонила Тео и сказала ему, что мы едем к тебе, — Луна улыбается. — Устроим импровизированную семейную вечеринку.       Я украдкой бросаю сочувственный взгляд на своего бедного мужа, а Лили и Джеймс сверлят Луну раздраженными взглядами.       — Тогда нам лучше собрать что-нибудь на стол, — заявляю я. — Луна, ты мне поможешь?       — С удовольствием.       Мы с ней идем в кухню, а Гарри ведет родителей в свой кабинет.       Пэнси пылает праведным гневом, нацеленным на меня, на Гарри, но главным образом на Тома и Кормака.       — О чем ты только думал, Драко? — кричит она на меня, заставив всех в комнате обернуться и удивленно воззриться на нас.       — Пэнси, прошу тебя, не начинай еще и ты! — огрызаюсь я.       Она сверлит меня негодующим взглядом, и на минуту мне кажется, что сейчас предстоит выслушать лекцию Пэнси Паркинсон на тему: «Как не уступать похитителям». Но вместо этого она заключает меня в объятия.       — Иногда ты забываешь, для чего бог дал тебе мозги, Малфой, — шепчет она и целует меня в щеку, а на глазах у нее слезы. — Я так переживала за тебя.       — Не плачь, а то и я расклеюсь.       Она отступает назад и, смутившись, вытирает глаза, потом делает глубокий вдох и берет себя в руки.       — И более позитивная новость: мы назначили дату нашей свадьбы. Мы подумали: в следующем мае?       — Ох… Пэнси… здорово. Поздравляю! — ах ты черт… Комочек… Старшенький!       — Что такое? — спрашивает она, неправильно истолковав мое смятение.       — А… просто я так счастлив за тебя. Хорошая новость для разнообразия, — я тепло обнимаю ее. Черт, черт, черт. Когда должен родиться Комочек? Мысленно высчитываю дату. Целитель Делакур сказала, что у меня четыре или пять недель. Значит, где-то в мае? Черт.       Тео вручает мне бокал шампанского.       Ох ты господи!       Гарри выходит из кабинета ужасно бледный и входит вслед за своими родителями в гостиную. Глаза его расширяются, когда он видит в моей руке бокал.       — Здравствуй, Пэнси, — сдержанно приветствует он ее.       — Здравствуй, Гарри, — она не менее сдержанна. Я вздыхаю.       Тео обнимает своего брата, затем Гарри приветствует Итана и Клэр.       — Ваше лекарство, мисстер Поттер, — он окидывает взглядом бокал в моей руке.       Я прищуриваюсь. Проклятье. Я хочу выпить. Лили улыбается и присоединяется ко мне на кухне, по пути взяв у Тео бокал.       — Глоточек можно, — шепчет она, заговорщически подмигнув мне, и поднимает свой бокал, чтобы чокнуться со мной. Гарри сверлит нас обеих грозным взглядом, пока Тео не отвлекает его новостями с последнего матча между «Пушки Педдл» и «Кенмарскими коршунами».       Джеймс подходит к нам, обнимает нас обоих, и Лили целует его в щеку, после чего подсаживается к Луне на диван.       — Как он? — шепотом спрашиваю я у Джеймса, когда мы с ним стоим в кухне и наблюдаем за семейной идиллией на диване.       — Потрясен, — так же шепотом отвечает Джеймс, брови нахмурены, лицо серьезное. — Он так много помнит о своей жизни с биологической матерью; много такого, чего бы ему лучше не помнить. Но это… — он замолкает. — Надеюсь, мы помогли. Я рад, что он позвонил нам. Он сказал, это ты ему посоветовал, — взгляд Джеймса смягчается. Я пожимаю плечами и делаю поспешный глоток шампанского.       — Ты так замечательно ему подходишь. Он больше никого не слушает.       Я хмурюсь. Сомневаюсь, что это так. Непрошеный призрак миссис Робинсон угрожающей тенью маячит у меня в голове. Я знаю, Гарри говорил и с Лили. Я слышал. И снова я испытываю минутную досаду, пытаясь вспомнить их разговор в больнице, но он по-прежнему ускользает от меня.       — Иди присядь, Драко. Ты выглядишь уставшим. Уверен, ты не ожидал всех нас здесь сегодня.       — Это так здорово — всех увидеть.       Улыбаюсь, потому что это действительно здорово. Я, единственный ребенок, вышел замуж в большую и общительную семью, и мне это нравится. Я устраиваюсь рядом с Гарри.       — Один глоток, — шипит он и забирает бокал из моей руки.       — Слушаюсь, сэр, — хлопаю ресницами, полностью обезоруживая его. Он обнимает меня за плечи и возвращается к разговору о квиддиче с Тео и Итаном.       — Мои родители считают тебя святым, — бормочет Гарри, стаскивая с себя футболку.       Я лежу, уютно свернувшись в кровати, и смотрю какое-то музыкальное представление по телевизору.       — Хорошо, что ты так не думаешь, — фыркаю я.       — Ну, не знаю, — он стягивает джинсы.       — Они заполнили для тебя пробелы?       — Некоторые. Я жил с Кольерами два месяца, пока мама с папой ждали, когда будут готовы документы. Они уже получили разрешение на усыновление из-за Тео, но закон требовал подождать, чтобы убедиться, что у меня нет живых родственников, которые хотят забрать меня.       — И что ты чувствуешь в связи с этим? — шепчу я.       Он хмурится.       — Ты имеешь в виду, что у меня нет родственников? Да и черт с ними. Если они такие, как моя мамаша-наркоманка… — он с отвращением качает головой.       Ох, Гарри! Ты был ребенком, и ты любил свою маму.       Он надевает пижаму, забирается в постель и мягко привлекает меня в свои объятия.       — Я кое-что начинаю вспоминать. Помню еду. Миссис Кольер умела готовить. И, по крайней мере, мы теперь знаем, почему этот подонок так зациклился на моей семье, — он свободной рукой приглаживает волосы. — Черт! — неожиданно восклицает Гарри и удивленно смотрит на меня.       — Что?       — Теперь до меня дошло! — глаза его полны понимания.       — Что?       — Мальчик, который жил. Мальчиком-Который-Выжил, счастливчиком, что остался жив. Она заботилась обо мне и молилась за меня.       Я хмурюсь.       — И что до тебя дошло?       — Записка, — говорит он, глядя на меня. — Записка о выкупе, которую оставил этот ублюдок. Там было что-то вроде «Ты знаешь, кто я? Потому что я знаю, кто ты, Мальчик-Который-Выжил».       Мне это ни о чем не говорит.       — Это из детской книжки. Бог ты мой. У Кольеров она была. Она называлась… «Ты моя мама?» Черт. Она говорила мне, что я напоминаю ей мальчика из книги, и что я через многое прошел, но выжил. Она говорила, что моя жизнь сложится замечательно, — глаза Гарри расширяются. — Мне нравилась та книжка.       Ой. Я знаю эту книжку. Мое сердце екает: Пятьдесят Оттенков!       — Миссис Кольер, бывало, читала ее мне.       Я просто не знаю, что сказать.       — О боже. Он знал… этот подонок знал.       — Ты расскажешь полиции?       — Да, расскажу. Кто знает, что Робардс сделает с этой информацией, — Гарри качает головой, словно пытаясь прояснить мысли. — В любом случае спасибо за этот вечер.       Ну и ну! Вот так новость.       — За что?       — За то, что в один момент собрал всю мою семью.       — Не благодари меня. Скажи спасибо Добби за то, что всегда держит в кладовой солидный запас продуктов.       Он качает головой с досадой. На меня? Почему?       — Как ты себя чувствуешь?       — Хорошо. А ты как?       — Отлично, — он хмурится, не понимая моей озабоченности.       А… в таком случае… Я веду пальцами вниз по его животу. Он смеется и хватает меня за руку.       — Ну нет. Даже и не думай.       Я дуюсь, и он вздыхает.       — Драко, Драко, ну что мне с тобой делать? — он целует меня в волосы.       — Есть у меня парочка идей, — я соблазнительно ерзаю возле его бока, но морщусь, когда боль растекается по телу от ушибленных ребер.       — Детка, тебе надо как следует окрепнуть. Кроме того, у меня есть для тебя сказка на ночь.       Да?       — Ты хотел знать… — он не договаривает, закрывает глаза и сглатывает.       Все волосы на моем теле становятся дыбом. О господи!       Он начинает тихим голосом:       — Представь себе подростка, ищущего, как подзаработать деньжат, чтобы и дальше потакать своему тайному пристрастию к выпивке.       Он поворачивается на бок, чтобы мы лежали лицом друг к другу, и смотрит мне в глаза.       — Так я оказался на заднем дворе дома Лестранжей, убирая какой-то мусор из пристройки, которую только что построил мистер Лестранж.       Ох, черт побери… Он говорит.