Я затаил дыхание. Хочется ли мне это слышать? Гарри закрывает глаза и сглатывает, а когда открывает их снова, они сверкают, но по-другому, полные тревожащих воспоминаний.
— День был летний, жаркий. Я пахал по-черному, — он фыркает и качает головой, потом неожиданно улыбается. — Работенка была та еще, таскать всякий хлам, даже с помощью магии — я был не так хорош, как сейчас. Я был один, и тут неожиданно появилась Бел… миссис Лестрейндж и принесла мне лимонаду. Мы поболтали о том о сем, у меня с языка сорвалось какое-то грубое словцо… И она дала мне пощечину. Врезала будь здоров, — он бессознательно дотрагивается рукой до лица и поглаживает щеку, глаза его затуманиваются от воспоминаний. О господи!
— Но потом она меня поцеловала. А после поцелуя опять ударила, — он моргает, явно до сих пор сбитый с толку, даже после стольких лет.
— Меня никогда раньше не целовали и не били так.
Ох. Она набросилась на ребенка.
— Ты хочешь это слушать? — спрашивает Гарри.
Да… нет.
— Только если ты хочешь рассказать мне, — тихо отзываюсь я, лежа лицом к нему. Голова идет кругом.
— Я пытаюсь дать тебе какое-то представление о том, как обстояло дело.
Я киваю, как мне кажется, поощрительно, но подозреваю, что похож на застывшую статую с широко раскрытыми от потрясения глазами.
Он хмурится, глаза его вглядываются в мои, пытаясь определить мою реакцию. Потом он переворачивается на спину и устремляет взгляд в потолок.
— Я, естественно, был озадачен, зол и чертовски возбужден. То есть когда знойная взрослая женщина так набрасывается на тебя… — он качает головой, словно до сих пор не может в это поверить.
Знойная? Мне делается нехорошо.
— Она ушла назад в дом, оставив меня на заднем дворе. И вела себя как ни в чем не бывало. Я остался в полной растерянности. Поэтому продолжил работу, сгружал хлам в мусорный бак. Когда в тот вечер я уходил, она попросила меня прийти на следующий день. О том, что случилось, ни словом не обмолвилась. Поэтому на следующий день я пришел опять. Не мог дождаться, когда снова увижу ее, — шепчет он так, словно признается в чем-то порочном… впрочем, так и есть.
— Она не прикасалась ко мне, когда целовала, — бормочет он и поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. — Ты должен понять… Моя жизнь была адом на земле. Я был ходячей эрекцией, пятнадцатилетний юнец, слишком высокий для своего возраста, с бушующими гормонами.
Он замолкает, но я могу себе представить: напуганный, одинокий, но привлекательный подросток. Сердце мое сжимается.
— Я был зол, так чертовски зол на всех, на себя, на своих предков. У меня не было друзей. Мой тогдашний врач был полным болваном. Родители держали меня в строгости, они не понимали, — он снова устремляет взгляд в потолок и проводит рукой по волосам.
Мне очень хочется тоже пропустить его волосы сквозь пальцы, но я лежу тихо.
— Я просто не мог вынести, чтобы кто-то дотронулся до меня. Не мог. Не выносил никого рядом с собой. Я дрался… черт, как я дрался! Мало какая пьяная драка обходилась без меня. Меня исключили из пары школ. Но это был способ выпустить пар. Вытерпеть определенного рода физический контакт, — он вновь замолкает. — Что ж, ты получил представление. И когда она поцеловала меня, то только ухватила за лицо. Больше нигде не прикасалась ко мне, — голос его чуть слышен.
Должно быть, она знала. Возможно, Лили ей рассказала. Ох, мой бедный Пятьдесят Оттенков! Мне приходится сунуть руки под подушку и положить на нее голову, чтобы удержаться и не обнять его.
— Ну так вот, на следующий день я вернулся в дом, не зная, чего ждать. Я избавлю тебя от грязных подробностей, но то же самое повторилось. Так и начались наши отношения.
О черт, как же больно это слышать!
— И знаешь что, Драко? Мой мир сфокусировался. Стал четким и ясным. Во всем. Оказалось, что именно это мне и требовалось. Она была глотком свежего воздуха. Она принимала решения, избавляла меня от всего этого дерьма, давала мне дышать.
О господи.
— И даже когда все закончилось, мир устоял, не рухнул. И так было до тех пор, пока я не встретил тебя.
Что, черт возьми, я должен на это сказать? Гарри неуверенно убирает прядь волос мне за ухо.
— Ты перевернул мой мир с ног на голову, — он закрывает глаза, и когда открывает их снова, все чувства в них обнажены. — Мой мир был упорядоченным, размеренным и контролируемым, но тут в мою жизнь вошел ты со своим дерзким ртом, своей невинностью, своей красотой и со своей безрассудной смелостью… и все, что было до тебя, потускнело, стало пустым и серым… стало ничем.
О боже!
— Я полюбил, — шепчет он.
Я перестаю дышать. Он гладит меня по щеке.
— Я тоже, — тихо выдыхаю я.
Глаза его смягчаются.
— Знаю.
— Правда?
— Да.
Аллилуйя! Я робко улыбаюсь ему. Шепчу:
— Наконец-то.
Он кивает.
— И это помогло мне увидеть все в истинном свете. Когда я был моложе, Беллатриса была центром моей вселенной. Для нее я готов был на все. И она много сделала для меня. Благодаря ей я перестал пить. Стал хорошо учиться… Знаешь, она дала мне уверенность в себе, которой у меня никогда раньше не было, позволила мне испытать то, что, как я думал, никогда не смогу.
— Прикосновения, — шепчу я.
Он кивает.
— Некоторым образом.
Я хмурюсь, недоумевая, что он имеет в виду.
Он колеблется, видя мою реакцию.
«Расскажи мне!» — безмолвно побуждаю я его.
— Если ты растешь с резко негативным представлением о себе, считая себя изгоем, недостойным любви дикарем, ты думаешь, что заслуживаешь быть битым.
Гарри… ты совсем не такой.
Он замолкает и нервным жестом проводит рукой по волосам.
— Драко, намного легче носить свою боль снаружи… — и снова это признание.
Ох.
— Она направила мой гнев в русло, — рот его угрюмо сжимается. — По большей части внутрь, теперь я это сознаю. Дамблдор одно время неоднократно говорил об этом. И только недавно я увидел наши отношения такими, какими они были на самом деле. Ну, ты знаешь… на моем дне рождения.
Меня передергивает от встающей перед глазами картины: Беллатриса и Гарри словесно выворачивают друг друга наизнанку.
— Для нее эта сторона наших отношений означала секс, контроль и возможность одинокой женщины позабавиться с живой игрушкой.
— Но тебе нравится контроль, — шепчу я.
— Да, нравится. И так будет всегда, Драко. Таков уж я есть. На короткое время я уступил его. Позволил кому-то другому принимать за меня все решения. Я не мог делать этого сам — не годился для этого. Но несмотря на мое подчинение ей, я обрел себя и обрел силы изменить свою жизнь… стать хозяином своей жизни и самому принимать решения.
— Стать доминантом?
— Да.
— Это твое решение?
— Да.
— А бросить Хогвартс?
— Тоже мое, и это лучшее решение, что я когда-либо принял. До встречи с тобой.
— Со мной?
— Да, — губы его изгибаются в мягкой улыбке. — Мое самое лучшее в жизни решение — это жениться на тебе.
О Мерлин!
— Не основать компанию?
Он качает головой.
— Не научиться летать?
Он опять качает головой.
— Ты, — говорит он одними губами и гладит меня по щеке костяшками пальцев. — Она знала.
Я хмурюсь.
— Что знала?
— Что я по уши влюбился в тебя. Она подбила меня поехать в Францию увидеться с тобой, и я рад, что она это сделала. Она думала, что ты испугаешься и сбежишь. Что и случилось.
Я бледнею. Не хочется вспоминать об этом.
— Она полагала, что я нуждаюсь во всех атрибутах той жизни, которую вел.
— Как доминант? — шепчу я.
Он кивает.
— Это помогало мне не подпускать никого близко к себе, давало власть и достаточную степень отстраненности. Так, по крайней мере, я думал. Уверен, ты уже понял почему, — мягко добавляет он.
— Из-за твоей биологической матери?
— Я ни за что на свете больше не хотел повторения той боли. А потом ты ушел, — чуть слышно говорит он. — И я пропал.
О нет.
— Я так долго избегал интимности — я не знаю, как это бывает.
— У тебя прекрасно получается, — бормочу я, обводя его губы указательным пальцем, и он целует его. — Ты разговариваешь со мной.
— Ты скучаешь по этому?
— По чему?
— По тому образу жизни.
— Да, скучаю.
Ох!
— Но только по той власти, которую он дает. И, если честно, твоя глупая выходка, — он спотыкается, — что спасла мою сестру… — его голос наполнен облегчением, благоговением и неверием: — Помогла понять.
— Понять?
— По-настоящему понять. Что ты любишь меня.
Я хмурюсь.
— Правда?
— Да. Потому что ты стольким рисковал… ради меня… ради моей семьи.
Я хмурюсь еще сильнее. Он протягивает руку и проводит пальцем посередине моего лба к носу.
— У тебя тут такая галочка между бровей, когда ты хмуришься, — бормочет он. — Так и хочется ее поцеловать. Я так ужасно вел себя… и все же ты здесь, со мной.
— А почему тебя это удивляет? Я же сто раз говорил тебе, что не уйду.
— Из-за того, как я повел себя, когда ты сказал мне, что беременный, — он гладит пальцем мою щеку. — Ты был прав. Я подросток.
Вот черт… я и вправду так сказал.
— Гарри, я наговорил много такого, чего не следовало.
Он прикладывает палец к моим губам.
— Ш-ш. Я все это заслужил. Кроме того, это моя сказка, — он снова переворачивается на спину. — Когда ты сказал мне, что беременный… — он замолкает. — Я полагал, что какое-то время будем только мы вдвоем — ты и я. Я думал о детях, но только как о чем-то абстрактном. У меня была смутная мысль, что у нас будет ребенок когда-нибудь в будущем.
Только один? Нет… не один. Не как я. Но, быть может, сейчас не лучшее время говорить об этом.
— Ты еще такой молодой и достаточно честолюбивый.
Честолюбивый? Я?
— В общем, ты выбил почву у меня из-под ног. Боже мой, это было так неожиданно. Никогда в жизни, спрашивая тебя, что случилось, я не ожидал услышать, что ты беременный, — он вздыхает. — Я так жутко разозлился. На тебя. На себя. На всех. И ко мне снова вернулось чувство, когда я ни над чем не властен. Мне надо было выйти, уйти куда-нибудь. Я пошел к Дамблдору, но он оказался в Хогвартсе, — Гарри делает паузу и изгибает бровь.
— Смешно, — шепчу я, и он согласно усмехается.
— Поэтому я шел, шел и шел и… обнаружил, что пришел в салон. Белла уходила. Она удивилась, увидев меня. И, по правде говоря, я и сам удивился, что очутился там. Она увидела, что я зол, и спросила, не хочу ли я выпить.
Черт. Мы подходим к самому главному. Сердце мое колотится в два раза быстрее. Действительно ли я хочу знать?
— Мы пошли в тихий бар, и я взял бутылку вина. Она извинилась за то, как вела себя, когда мы последний раз виделись. Ее сильно задевает, что моя мама больше не желает ее знать — это сильно сузило для нее круг общения, — но она понимает. Мы поговорили о бизнесе, который идет прекрасно, несмотря на спад в экономике… Я упомянул, что ты хочешь детей.
Я хмурюсь.
— Я думал, ты рассказал ей, что я беременный.
Он смотрит на меня открытым взглядом.
— Нет, не рассказал.
— Почему же ты мне это не сказал?
Он пожимает плечами.
— Не было возможности.
— Разумеется, была.
— На следующее утро я не мог найти тебя, Драко. А когда нашел, ты был так зол…
О да.
— В общем, в какой-то момент, примерно на середине второй бутылки, она наклоняется, чтобы прикоснуться ко мне. И я цепенею, — шепчет он, прикрывая рукой глаза.
О боже.
— Она увидела, что я отшатнулся от нее. Это потрясло нас обоих, — голос его тихий, слишком тихий.
Гарри, посмотри на меня! Я тяну его руку, и он опускает ее, поворачивается и смотрит мне в глаза. Черт. Лицо у него бледное, глаза широко открыты.
— Что? — выдыхаю я.
Он хмурится, потом сглатывает.
Ох… чего он мне не говорит? И хочу ли я знать?
— Она попыталась… соблазнить меня, — вижу, он потрясен.
Мне нечем дышать, как будто кто-то выкачал у меня из легких весь воздух, и мне кажется, сердце остановилось. Эта проклятая ведьма!
— Это был момент, словно застывший во времени. Она увидела выражение моего лица, и до нее дошло, как далеко она переступила грань. Я сказал… нет. Я уже много лет не думал о ней в этом смысле, и, кроме того, — он сглатывает, — я люблю тебя. Я сказал ей, что люблю своего мужа.
Я с нежностью смотрю на него. Не знаю, что сказать.
— Она сразу же пошла на попятный. Извинилась еще раз, обратила все в шутку. Я имею в виду, сказала, что счастлива с Айзеком, и довольна бизнесом, и не держит ни на кого из нас зла. Сказала, что скучала по моей дружбе, но понимает, что моя жизнь теперь связана с тобой. И как это было неловко, учитывая то, что произошло в последний раз, когда мы все были в одной комнате. Я был с ней полностью согласен. Мы с ней распрощались — окончательно. Я сказал, что больше мы видеться не будем, и она ушла.
Я сглатываю, страх сжимает мне сердце.
— Вы целовались?
— Нет! — кричит он. — Подобная близость с ней была для меня невыносима.
А-а. Хорошо.
— Я чувствовал себя несчастным. Мне хотелось пойти домой, к тебе. Но… я знал, что вел себя ужасно. Я остался и прикончил бутылку, потом принялся за бурбон. Пока пил, я вспомнил, как ты как-то сказал мне: «А если б это был твой сын…» И я стал думать о Джуниоре и о том, как мы с Беллой начали. И почувствовал себя… неуютно. Я никогда раньше не думал об этом с такой точки зрения.
Воспоминание всплывает у меня в мозгу — разговор шепотом, который я слышал в больнице, когда лежал в полубессознательном состоянии. Голос Гарри:
«Но после встречи с ним я наконец увидел все в новом свете. Ну, ты знаешь… в отношении ребенка. Впервые я почувствовал… то, что мы делали… это было неправильно». Он говорил с Лили.
— Это все?
— Пожалуй.
— А.
— А?
— Значит, все закончилось?
— Да. Все закончилось еще тогда, когда я впервые увидел тебя. В ту ночь я наконец осознал это, и она тоже.
— Прости, — бормочу я.
Он хмурится.
— За что?
— За то, что так злился на тебя на следующий день.
Он фыркает.
— Детка, злость мне понятна, — он замолкает и вздыхает. — Понимаешь, Драко, я хочу, чтоб ты принадлежал мне одному. Не хочу ни с кем тебя делить. Хочу быть центром твоей вселенной, по крайней мере какое-то время.
О-о. Гарри.
— Ты и есть центр моей вселенной. И это не изменится.
Он улыбается мне снисходительной, печальной, смиренной улыбкой.
— Дрей, — шепчет он, — но это же неправда.
Слезы обжигают мне глаза.
— Как такое может быть? — бормочет он.
Да нет же.
— Черт… не плачь, Драко. Пожалуйста, не плачь, — он гладит меня по лицу.
— Прости, — нижняя губа у меня дрожит, и он водит по ней большим пальцем, успокаивая меня.
— Нет, Драко, нет, не извиняйся. У тебя будет еще кого любить. И ты прав. Так и должно быть.
— Комочек тоже будет любить тебя. Ты будешь центром вселенной Комочка-Джуниора, — шепчу я. — Дети любят своих родителей бескорыстно, Гарри. Такими они приходят в мир. Запрограммированными любить. Все дети… даже ты. Вспомни детскую книжку, которая нравилась тебе, когда ты был маленьким. Ты до сих пор нуждаешься в своей маме. Ты любил ее.
Он хмурит лоб и убирает руку, сжав ее в кулак на подбородке.
— Нет, — шепчет он.
— Да, — слезы уже свободно текут у меня по лицу. — Конечно, любил. Это не было выбором. Поэтому ты так страдаешь.
Он смотрит на меня с болью в глазах.
— Поэтому ты можешь любить меня, — бормочу я. — Прости ее. У нее хватало собственной боли. Она была плохой матерью, но ты все равно любил ее.
Он смотрит и ничего не говорит, взгляд, терзаемый воспоминаниями, которые я даже представить не берусь.
Пожалуйста, только не молчи.
В конце концов он говорит:
— Она была плохой матерью, — голос чуть слышен.
Я киваю, и он закрывает глаза.
— Я боюсь, что буду плохим отцом.
Я глажу его дорогое лицо. Ох, мои Пятьдесят Оттенков!
— Гарри, ты хоть на минуту можешь представить, что я позволю тебе быть плохим отцом?
Он открывает глаза и смотрит на меня, кажется, целую вечность. Потом улыбается, когда облегчение медленно освещает его лицо.
— Пожалуй, нет, — он гладит мое лицо костяшками пальцев, в изумлении глядя на меня. — Бог мой, а ты сильный, Драко. Я так тебя люблю, — он целует меня в лоб. — Не знал, что смогу.
— О Гарри, — шепчу я, пытаясь сдержать свои эмоции.
— Ну, сказка на ночь закончилась.
— Та еще сказочка…
Он тоскливо улыбается, но, думаю, испытывает облегчение.
— Как твоя голова?
— Голова? Вот-вот лопнет от всего, что ты мне рассказал!
— Не болит?
— Нет.
— Хорошо. Думаю, теперь тебе надо поспать.
Спать! Как он может спать после всего этого?
— Спи, — строго говорит он. — Тебе нужен отдых.
Я дуюсь.
— У меня один вопрос.
— Да? Какой же? — он настороженно смотрит на меня.
— Почему это ты ни с того ни с сего стал таким… разговорчивым, если не сказать больше?
Он хмурится.
— Рассказываешь мне все это, когда обычно выудить у тебя хоть что-нибудь — дело, прямо скажем, не из легких.
— Да?
— Ты сам знаешь, что да.
— Почему я стал разговорчивым? Не могу сказать. Может, оттого, что увидел тебя, практически мертвого, на холодном цементе. Или причина в том, что я буду отцом. Не знаю. Ты сказал, что хочешь знать, и я не желаю, чтоб Беллатриса встала между нами. Она не может. Она — прошлое, и я говорил тебе это много раз.
— Если б она не заигрывала с тобой… вы по-прежнему были бы друзьями?
— Это уже больше чем один вопрос.
— Прости. Можешь не отвечать, — я краснею. — Ты и так рассказал мне больше, чем я когда-нибудь надеялся от тебя услышать.
Глаза его смягчаются.
— Нет, не думаю, но с моего дня рождения она была как незавершенное дело. Она переступила черту, и я покончил с ней. Пожалуйста, поверь мне. Я больше не собираюсь видеться с ней. Ты сказал, что она за пределом того, что ты можешь стерпеть. Это я могу понять, — говорит он с тихой искренностью.
Ладно. Я постараюсь больше не думать об этом.
— Спокойной ночи, Гарри. Спасибо за поучительную сказку, — я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, и наши губы коротко соприкасаются, но он отстраняется, когда я пытаюсь углубить поцелуй.
— Не надо, — шепчет он. — Мне нестерпимо хочется заняться с тобой любовью.
— Так займись.
— Нет, тебе нужен отдых, и уже поздно. Так что спи давай, — он выключает прикроватную лампу, погружая нас в темноту.
— Я люблю тебя бескорыстно, Гарри, — бормочу я, уютно устраиваясь у него под боком.
— Знаю, — шепчет он, и я чувствую его застенчивую улыбку.
Я просыпаюсь. Вдруг и сразу. Свет заливает комнату, и Гарри нет в постели. Я бросаю взгляд на часы и вижу, что сейчас семь пятьдесят три. Делаю глубокий вдох и морщусь, когда мои ребра протестуют, хотя уже не так сильно, как вчера. Пожалуй, я мог бы пойти на работу. Работа, да. Я хочу на работу.
Сегодня понедельник, и весь вчерашний день я провел, валяясь в постели. Гарри позволил мне только коротко увидеться с Северусом. Честно сказать, он все тот же властный тиран. Я с нежностью улыбаюсь. Мой любимый тиран. Он был внимательным, любящим, разговорчивым… и не притрагивался ко мне с тех пор, как я приехал домой. Я недовольно хмурюсь. Придется что-то с этим сделать. Голова у меня не болит, боль в области ребер уменьшилась, хотя, честно признаться, смеяться приходится с осторожностью — но я в отчаянии. По-моему, так долго без секса я не был с… ну, с первого раза.
Думаю, мы оба уже восстановили душевное равновесие. Гарри гораздо более расслаблен, его длинная сказка на ночь, похоже, похоронила некоторых призраков, как его, так и моих.
Посмотрим.
Я быстро принимаю душ и, вытершись, внимательно просматриваю свою одежду. Мне хочется чего-нибудь сексуального. Чего-нибудь, что может подтолкнуть Гарри к действию. Кто бы подумал, что такой ненасытный мужчина может демонстрировать такой жесткий самоконтроль? У меня нет желания задумываться над тем, где и как Гарри так вымуштровал свое тело. После его признания мы больше не говорили о педофилке. Надеюсь, больше никогда не будем. Для меня она мертва и похоронена.
Я выбираю свои самые узкие черные джинсы и белую шелковую рубашку. Надеваю мокасины и подхожу к зеркалу. Немного туши и блеска для губ, чтоб выглядеть естественно, и после энергичного расчесывания я оставляю волосы распущенными. Да. Вот так.
Гарри завтракает за барной стойкой. Его вилка с омлетом замирает на полпути ко рту, когда он видит меня. Между бровями у него пролегает хмурая морщинка.
— Доброе утро, Драко. Куда-то собираешься?
— На работу, — я мило улыбаюсь.
— Вот уж не думаю, — насмешливо фыркает Гарри. — Целитель Сингх сказала: неделя отдыха.
— Гарри, я не собираюсь один валяться в кровати. Так что я вполне могу поехать на работу. Доброе утро, Добби.
— Мистер Поттер, — Добби слегка улыбается. — Не желает позавтракать, сэр?
— Да, пожалуйста.
— Гранолу?
— Я бы предпочел омлет с белым тостом.
Добби улыбается, а Гарри не скрывает своего удивления.
— Хорошо, сэр, — говорит Добби.
— Драко, ты не идешь на работу.
— Но…
— Нет, никаких «но». Не спорь.
Гарри непреклонен. Я смотрю на него и только в этот момент замечаю, что он в тех же пижамных штанах и майке, что и накануне вечером.
— А ты едешь на работу? — спрашиваю я.
— Нет.
Я что, схожу с ума?
— Сегодня ведь понедельник, правильно?
Он улыбается.
— Был, когда я последний раз смотрел.
Я сужаю глаза.
— Ты прогуливаешь?
— Я не оставлю тебя здесь одного, чтоб ты опять попал в какой-нибудь переплет. И целитель Сингх сказала, что приступить к работе ты сможешь только через неделю. Помнишь?
Я забираюсь на барный табурет с ним рядом. Добби ставит передо мной чашку чаю.
— Ты хорошо выглядишь, — говорит Гарри. Я кладу ногу на ногу. — Очень хорошо. Особенно вот здесь. — Он проводит пальцем по моему бедру. Пульс мой учащается. — Эти джинсы очень узкие, — бормочет он с легким неодобрением в голосе, когда глаза его следуют за пальцем.
— Правда? Я не заметил.
Гарри устремляет на меня взгляд, рот его кривится в чуть насмешливой, чуть раздраженной усмешке.
— В самом деле, Драко?
Я краснею.
— Не уверен, что этот наряд годится для работы, — бормочет он.
— Ну, поскольку я не иду на работу, то это вопрос спорный.
— Спорный?
— Спорный, — повторяю я одними губами.
Гарри опять ухмыляется и возвращается к своему омлету.
— У меня есть идея получше.
— Вот как?
Сквозь длинные ресницы он устремляет на меня взгляд потемневших зеленых глаз. Я резко втягиваю воздух. О Мерлин. Давно пора.
— Мы можем поехать посмотреть, как идет дело у Тео с домом.
Что? Да чтоб тебя! Я смутно припоминаю, что мы собирались сделать это до того, как Северус попал в аварию.
— С удовольствием.
— Вот и хорошо, — в его улыбке лучится довольство.
— А разве тебе не надо работать?
— Нет. Гермиона вернулась с Тайваня. Там все прошло хорошо. И сегодня все отлично.
— Ты ведь тоже собирался на Тайвань.
Он опять фыркает.
— Дрей, ты был в больнице.
— А-а.
— Вот именно. Так что сегодняшний день я с пользой проведу со своим мужем, — заявляет он и делает глоток кофе.
— С пользой? — мне не удается замаскировать надежду в голосе.
Добби ставит передо мной омлет, снова тщетно пряча улыбку.
Гарри ухмыляется.
— С пользой, — он кивает.
Я слишком голоден, чтобы и дальше заигрывать с мужем.
— Приятно видеть, что ты ешь, — бормочет он. Поднявшись, наклоняется и чмокает меня в волосы. — Пойду приму душ.
— Э… можно я приду потру тебе спинку? — невнятно бормочу я с полным ртом.
— Нет. Ешь.
Отойдя от стойки, он на ходу стаскивает через голову майку, демонстрируя мне свои идеально вылепленные плечи и голую спину. Я перестаю жевать. Он делает это нарочно. Зачем?
В дороге Гарри спокоен и расслаблен. Мы только что оставили Северуса и мистера Забини, которые рассказывали о своих днях в Хогвартсе.
После нашего «разговора по душам» Гарри стал таким спокойным! Как будто сбросил с себя тяжкий груз. Тень миссис Робинсон больше не нависает над нами, может, потому, что я решил оставить ее в прошлом, — или потому, что он так решил, не знаю. Но сейчас я чувствую себя ближе к нему, чем когда-либо раньше. Быть может, потому, что он наконец доверился мне. Надеюсь, он будет делать так и дальше. И ребенка он тоже воспринимает спокойнее. Пока еще не побежал покупать кроватку, но я на это уповаю.
Я любуюсь им, пока он ведет машину. Он выглядит небрежным, модным… сексуальным с растрепанными волосами, в пиджаке в полоску, белой рубашке и джинсах.
Он бросает на меня взгляд и кладет ладонь мне на ногу выше колена, мягко поглаживая пальцами.
— Я рад, что ты не переоделся.
Его рука задерживается у меня на колене. Я накрываю его ладонь своей.
— Будешь и дальше дразнить меня?
— Может быть, — Гарри улыбается.
— Почему?
— Потому что могу, — он по-мальчишески ухмыляется.
Пальцы его мучительно дразняще скользят вверх по бедру.
— Ты сам напросился, Дрей, — его улыбка делается шире.
Я беру его руку и возвращаю на колено.
— Не распускай руки.
Он ухмыляется.
— Как пожелаете, мистер Поттер.
Проклятье. Доигрался.
Гарри сворачивает на подъездную дорожку к дому. Он останавливается у кнопочной панели, набирает какой-то номер, и белые металлические ворота распахиваются. Мы едем по аллее под кронами деревьев зеленого, желтого и медно-красного цветов. Высокая трава на лугу уже желтеет, но в траве еще виднеются полевые цветы. День чудесный. Светит солнце, и в воздухе витает аромат наступающей осени. Место здесь такое тихое и прекрасное. И подумать только, у нас здесь будет дом.
Аллея изгибается полукругом, и открывается наш дом. Спереди припаркованы несколько грузовиков с надписью «Поттер констракшн» на боку. Дом обшит лесами, и несколько рабочих в касках трудятся на крыше.
Гарри останавливается перед портиком и выключает зажигание. Я чувствую его радостное возбуждение.
— Давай найдем Тео.
— Он здесь?
— Надеюсь. Я достаточно ему плачу.
Я фыркаю, и Гарри улыбается, когда мы выходим из машины.
— Эй, братец! — откуда-то кричит Тео. Мы оба озираемся.
— Я здесь! — он на крыше, машет нам обоим и улыбается от уха до уха. — Давно пора вам тут появиться. Оставайтесь там. Я сейчас спущусь.
Я бросаю взгляд на Гарри, он пожимает плечами. Через несколько минут у входной двери появляется Тео.
— Привет, братишка, — он пожимает Гарри руку. — А как ты, малыш? — он хватает меня и кружит.
— Лучше, спасибо, — я смеюсь, и мои ребра протестуют. Гарри хмурится, но Тео не обращает на него внимания.
— Пойдемте-ка в строительный офис. Вам понадобится вот это, — Он стучит пальцем по своей каске.
Дом — один каркас. Полы покрыты каким-то твердым волокнистым материалом, похожим на мешковину; некоторые стены исчезли, а на их месте появились новые. Тео ведет нас по дому, объясняя, что делается, а повсюду трудятся рабочие — мужчины и несколько женщин. Я с облегчением вижу, что каменная лестница с резной кованой балюстрадой по-прежнему на месте и полностью накрыта белыми простынями.
В главной гостиной заднюю стену убрали, чтобы вместо нее, по проекту Габриэля, возвести стеклянную стену, и начали работы на террасе. Несмотря на хаос, вид по-прежнему потрясающий. Новая работа близка по духу и вписывается в старомодное очарование дома… Габриэль потрудился на славу. Тео терпеливо растолковывает суть работ и называет приблизительные временные рамки для каждой. Он надеется, что мы сможем вселиться к Рождеству, хотя Гарри считает, что это чересчур оптимистично.
Класс! Не могу дождаться! Меня переполняет бурный восторг. Я представляю, как мы наряжаем большую елку, а маленький черноволосый мальчик радостно прыгает вокруг.
Тео заканчивает экскурсию на кухне.
— Оставляю вас самих побродить. Будьте осторожны. Это все-таки стройка.
— Конечно. Спасибо, Тео, — бормочет Гарри, беря меня за руку. — Нравится? — спрашивает он, как только Тео оставляет нас одних. Я смотрю на пустые стены и прикидываю, куда повешу натюрморт с перцами, который мы купили во Франции.
— Очень. А тебе?
— И мне тоже, — он улыбается.
— Хорошо. Я думал, куда повешу натюрморт.
Гарри кивает.
— А я хочу повесить в этом доме твои портреты работы Блейза. Тебе надо решить где.
Я краснею.
— Где-нибудь, где я нечасто буду их видеть.
— Ну-ну, — журит он меня, большим пальцем поглаживая мою нижнюю губу. — Это мои любимые фотографии. Одну я хочу повесить у себя в офисе.
— Не представляю зачем, — бормочу я и целую подушечку его пальца.
— Чтобы иметь возможность весь день любоваться твоим красивым лицом. Проголодался? — спрашивает он.
— Смотря что ты имеешь в виду, — шепчу я.
— Еду, Драко, — он награждает меня быстрым поцелуем в губы.
Я притворно надуваю губы и вздыхаю.
— Да. В последние дни я все время хочу есть.
— Мы втроем можем устроить пикник.
— Втроем? Кто-то к нам присоединится?
Гарри наклоняет голову набок.
— Месяцев через семь или восемь.
А… Комочек. Я глупо улыбаюсь.
— Я подумал, тебе захочется поесть на воздухе.
— На лугу? — спрашиваю я.
Он кивает.
— Конечно, — мой рот снова расплывается в улыбке.
— Это прекрасное место, чтобы растить детей, — бормочет он, с нежностью глядя на меня.
Детей! Не одного, а нескольких? Решусь ли я упомянуть об этом сейчас?
Он кладет ладонь мне на живот. О господи. Я затаиваю дыхание и накрываю его руку своей.
— Трудно поверить, — шепчет он, и впервые я слышу в его голосе благоговение.
— Знаю. Ой, у меня же есть доказательство! Снимок.
— Правда? Первая улыбка ребенка?
Я вытаскиваю из бумажника ультразвуковое изображение Комочка.
— Видишь?
Гарри с минуту внимательно разглядывает снимок.
— О… Комочек. Да, вижу, — говорит он рассеянно, с трепетом.
— Твой ребенок, — шепчу я.
— Наш ребенок, — возражает он.
— Первый из многих.
— Многих? — глаза Гарри в испуге расширяются.
— По меньшей мере двух.
— Двух? — он словно пробует слово на вкус. — Может, не будем спешить и сначала родим одного?
Я улыбаюсь.
— Конечно.
Мы выходим на улицу, в теплый осенний день.
— Когда ты скажешь своим родителям? — спрашивает Гарри.
— Скоро, — бормочу я. — Хотел было рассказать Северусу сегодня утром, но там был мистер Забини, — я пожимаю плечами.
Гарри кивает и открывает багажник «R-8». Внутри — плетеная корзинка для пикника и плед.
— Пошли, — говорит Гарри, одной рукой беря корзину и плед, а вторую протягивая мне. Вместе мы идем на луг.
— Конечно, Гермиона, действуй.
Гарри заканчивает разговор. Это уже третий звонок, на который он отвечает за время нашего пикника. Он снял туфли и носки и наблюдает за мной, положив руки на согнутые колени. Пиджак его брошен поверх моей куртки, мы нежимся на солнышке. Я лежу рядом, вытянувшись на одеяле, и со всех сторон нас окружает высокая золотисто-зеленая трава, защищая от шума и скрывая от любопытных глаз строителей. Мы — в собственном буколическом раю. Гарри кладет мне в рот еще одну клубничину, и я с удовольствием жую и посасываю ее, глядя в его потемневшие глаза.
— Вкусно? — шепчет он.
— Очень.
— Больше не хочешь?
— Клубники — нет.
Его глаза вспыхивают опасным блеском, и он ухмыляется.
— Добби приготовил просто шикарный ланч, — говорит он.
— Да, — шепчу я.
Внезапно он ложится так, что его голова оказывается у меня на животе, и с довольным видом закрывает глаза. Я вплетаю пальцы ему в волосы.
Он тяжело вздыхает, затем недовольно хмурится и смотрит номер на дисплее своего вибрирующего телефона. Закатывает глаза и отвечает на звонок.
— Лонгботтом, — отрывисто говорит он, потом напрягается, слушая секунду-другую, затем внезапно резко садится. — Двадцать четыре на семь… Спасибо, — говорит он сквозь стиснутые зубы и отключается.
Перемена в его настроении мгновенна. Бесследно исчез мой подшучивающий, игривый муж, а на его месте — холодный, расчетливый хозяин вселенной. На секунду глаза Гарри сужаются, и от холодной улыбки у меня по спине бежит озноб. Он берет свой «блэкберри» и нажимает кнопку быстрого набора.
— Гермиона, сколько у нас акций в «Лестрейндж Тимбер»? — он садится на колени.
Меня охватывает нехорошее предчувствие. Да что случилось?
— Значит, переведи нашу долю в холдинг «Поттер Энтерпрайзес», потом уволь совет директоров… кроме генерального… плевать мне… я тебя слышу, просто сделай это… спасибо… держи меня в курсе, — он отключается и с минуту бесстрастно смотрит на меня.
Боже! Гарри в ярости.
— Что случилось?
— Родольфус, — бормочет он.
— Родольфус? Бывший муж Беллатрисы?
— Он самый. Это он внес залог за Риддла.
Я потрясенно таращусь на Гарри. Его рот сжат в жесткую линию.
— Что ж… он будет выглядеть идиотом, — в смятении бормочу я. — Я имею в виду, Риддл ведь совершил еще одно преступление после того, как был отпущен под залог.
Глаза Гарри сужаются, и он ухмыляется.
— Справедливо подмечено, мистер Поттер.
— Что ты сейчас сделал? — я привстаю и сажусь на колени лицом к нему.
— Я разорил его.
Ой!
— Хмм… это кажется несколько импульсивным, — бормочу я.
— А я вообще импульсивный парень.
— Мне это известно.
Глаза его сужаются, а губы плотно сжимаются.
— Я уже некоторое время держал этот план про запас, — признается он.
Я хмурюсь.
— Правда?
Он с минуту молчит, похоже взвешивая что-то. Потом делает глубокий вдох.
— Несколько лет назад, когда мне было двадцать один, Родольфус сильно избил свою жену. Он сломал ей челюсть, левую руку и четыре ребра, потому что она трахалась со мной, — глаза его ожесточаются. — И теперь я узнаю, что он внес залог за человека, который пытался убить меня, похитил мою сестру и избил моего беременного мужа. С меня хватит. Думаю, пришло время расплаты.
Я бледнею. О господи.
— Справедливо подмечено, мистер Поттер, — шепчу я.
— Да, Драко, это так. Обычно я не руководствуюсь местью, но это не могу ему спустить. То, что он сотворил с Беллой… в общем, ей надо было заявить на него в полицию, но она этого не сделала. Это было ее право. Но с Риддлом он зашел слишком далеко. Преследуя мою семью, Родольфус сделал это личным делом. Я раздавлю его, уничтожу его компанию прямо у него под носом и продам по частям по самой высокой цене. Я обанкрочу его.
Ой…
— Кроме того, — ухмыляется Гарри, — мы сделаем на этом хорошие деньги.
Я заглядываю в горящие зеленые глаза, которые внезапно смягчаются.
— Я не хотел тебя напугать, — шепчет он.
— Ты и не напугал, — лгу я.
Он насмешливо выгибает бровь.
— Ты просто застиг меня врасплох, — говорю я, потом сглатываю. Временами Гарри меня действительно пугает.
Он легко касается моих губ своими.
— Я сделаю все ради твоей безопасности. Ради безопасности моей семьи. И этого малыша, — бормочет он, осторожно кладя руку мне на живот.
Ох… я перестаю дышать. Гарри с нежностью смотрит на меня, глаза его темнеют. Губы приоткрываются, когда он делает вдох, и жестом отчаяния кончики его пальцев касаются моего члена.
О господи! Желание взрывается, как снаряд, воспламеняя мою кровь. Я хватаю его за голову, вплетая пальцы в волосы, и рывком притягиваю к себе для поцелуя. Он охает, удивленный моим напором, давая моему языку свободный доступ в рот. Он стонет и отвечает на поцелуй изголодавшимися губами и языком, и на несколько бесценных мгновений мы поглощены друг другом, затерявшись в сплетении языков, губ и дыханий и сладком, сладком ощущении, пока заново открываем друг друга.
Как же я хочу этого мужчину! Как же давно мы не любили друг друга! Я хочу его здесь, сейчас, среди бела дня, на лугу.
— Дрей, — выдыхает он, словно завороженный, и ладонь его скользит по моим ягодицам. Я начинаю расстегивать его рубашку ставшими вдруг неуклюжими пальцами.
— Эй, Драко… остановись, — он отстраняется, стиснув зубы, и хватает меня за руки.
— Нет, — мягко прикусываю его нижнюю губу и тяну. — Нет, — повторяю я, с нежной страстью глядя на него, потом отпускаю. — Я хочу тебя.
Он резко втягивает воздух. Он разрывается, нерешимость отчетливо светится в его горящих зеленых глазах.
— Пожалуйста, ты нужен мне, — каждая клеточка моего существа умоляет.
Он стонет, признавая свое поражение, когда рот его находит мой, и наши губы сливаются. Одна рука придерживает мою голову, а другая бежит по телу к талии, и он опускает меня на спину и вытягивается рядом, не прерывая поцелуя.
Потом поднимает голову и с нежностью смотрит на меня.
— Ты такой красивый, Драко.
Я ласкаю любимое лицо.
— Как и ты, Гарри. Душой и телом.
Он хмурится, и мои пальцы обводят морщинку у него на лбу.
— Не хмурься. Для меня ты лучший на свете, даже когда злишься, — шепчу я.
Он снова издает стон и завладевает моим ртом, укладывая меня на ложе из мягкой травы под пледом.
— Я так соскучился, — шепчет он, мягко покусывая мой подбородок и скулу. Мое сердце воспаряет.
— Я тоже соскучился. О Гарри, — одной рукой я стискиваю его волосы, а другой сжимаю плечо.
Его губы перемещаются мне на шею, оставляя за собой нежные поцелуи, а за ними следуют пальцы, ловко расстегивая пуговицы рубашки. Расстегнув ее, он целует мою грудь. Он урчит от удовольствия и тихо бормочет что-то одобрительное, и эти звуки растекаются по моему телу до самых потайных мест.
— Твое тело меняется, — шепчет он. Большой палец дразнит сосок, пока тот не затвердевает. — Мне нравится, — добавляет он.
Я наблюдаю, как его язык пробует на вкус и проводит между моими сосками, дразня и поддразнивая меня. Он ласкает мой сосок носом, заставляя его морщиться от его прикосновения и от прохлады легкого осеннего ветерка. Губы Гарри смыкаются вокруг меня, и он глубоко, с наслаждением посасывает.
— А-а! — стону я, резко втягивая воздух, и морщусь, когда боль растекается от ушибленных ребер.
— Драко! — восклицает Гарри и сердито хмурит брови. Морщинки озабоченности прорезают лицо. — Вот об этом я и говорил, — ворчит он. — Ты совсем не думаешь о себе. Я не хочу причинить тебе боль.
— Нет… не останавливайся, — умоляю я.
Он смотрит на меня, переживая внутреннюю борьбу.
— Пожалуйста.
— А ну-ка, — он приподнимает меня и усаживает на себя верхом. — Вот так-то лучше, и я могу любоваться видом, — он дразнит меня, потягивая и перекатывая соски, пока я не вскрикиваю, потом садится так, что мы с ним оказываемся лицом к лицу, и пожирает меня своими жадными зелеными глазами. Он целует меня, пальцами продолжая ласкать и дразнить. Я нащупываю его рубашку, расстегиваю первые две пуговицы, и это как сенсорная перегрузка — мне хочется целовать его везде, раздеть его, немедленно заняться с ним любовью.
— Эй… — он мягко берет меня за голову и оттягивает назад, глаза темные и полные чувственного обещания. — Нет никакой спешки. Не торопись. Я хочу насладиться тобой.
— Гарри, я так соскучился, что просто не могу ждать, — жалуюсь я, тяжело дыша.
— Медленно, — шепчет он, и это приказ. Он целует меня в правый уголок рта. — Медленно, — целует в левый. — Медленно, детка, — тянет мою нижнюю губу зубами. — Давай продвигаться медленно.
Он разжимает пальцы в моих волосах, удерживая меня, когда язык его покоряет мой рот, ища, вкушая, успокаивая… воспламеняя. Да уж, мой муж умеет целоваться.
Я глажу его лицо, пальцы мои нерешительно скользят вниз к подбородку, потом на шею, и я снова расстегиваю пуговицы его рубашки, пока он целует меня. Медленно распахиваю рубашку, обвожу пальцами ключицы, лаская теплую, шелковистую кожу. Я мягко толкаю его, пока не укладываю на спину. Усевшись сверху, с нежностью любуюсь им, сознавая, что ерзаю на его растущем возбуждении. Обвожу пальцами губы, спускаюсь по подбородку на шею, через кадык к маленькому углублению у основания горла. Мой красавец муж. Я наклоняюсь, и поцелуи следуют за кончиками моих пальцев. Зубами легонько провожу по скуле, потом целую шею. Он закрывает глаза.
— А-а, — стонет он и запрокидывает голову, открывая мне доступ к своей шее, рот его расслаблен и приоткрыт в безмолвном благоговении. Гарри, затерявшийся в чувственном блаженстве, такой пьянящий и возбуждающий.
Мой язык скользит вниз по его груди, кружа в шелковистой поросли. М-м. Он такой вкусный. Так хорошо пахнет. Просто голова идет кругом. Я целую вначале один, потом второй из его маленьких круглых шрамов, и он стискивает мой таз. Мои пальцы замирают у него на груди, когда я устремляю на него взгляд. Дыхание резкое и свистящее.
— Ты хочешь этого? Здесь? — выдыхает он, глаза затуманены пьянящей смесью любви и вожделения.
— Да, — бормочу я, и мои губы и язык скользят по его груди к соску. Я мягко тяну и катаю его между зубами.
— Ох, Дрей, — горячо шепчет он, потом берет за талию и приподнимает, расстегивая пуговицу и ширинку, чтобы освободить себя. Потом вновь сажает меня на себя, и я трусь о него, наслаждаясь ощущением его горячей, твердой плоти. Он проводит руками по моим бедрам, останавливаясь, невербальной магией избавляя меня от брюк, руками рисуя маленькие дразнящие круги на моей коже, чтобы кончики пальцев касались меня… касались там, где я больше всего этого жажду. Я резко втягиваю воздух.
— Я надеюсь, это не твои любимые, — бормочет он и опаляет меня диким взглядом. Его пальцы скользят по животу вдоль резинки трусиков, затем ныряют внутрь, дразня меня, потом Гарри крепко хватает трусы и просовывает большие пальцы сквозь тонкое кружево. Ткань рвется. Его ладони распластаны на моих бедрах, а большие пальцы снова касаются моего члена. Он выгибается и трется о меня.
— Я чувствую, какой ты влажный, — голос его пронизан плотским удовольствием. Внезапно он садится, вновь обвивая меня рукой за талию, и мы снова — лицом к лицу. Он трется носом о мой нос.
Его руки перемещаются к моей заднице, и прежде чем я успеваю осознать, он вводит в меня три пальца, и медленно двигает ими.
— Мы будем продвигаться медленно, Драко. Я хочу почувствовать тебя, — он приподнимает меня и с невозможно медленной, изысканной легкостью опускает на себя. Я чувствую его каждый благословенный дюйм, наполняющий меня.
— А-а, — издаю я стон, сжимая его руки. Хочу приподняться, чтобы ощутить долгожданное восхитительное трение, но он меня удерживает.
— Всего меня, — шепчет он и приподнимает таз, входя до конца. Я откидываю голову назад и испускаю сдавленный вскрик чистейшего наслаждения.
— Дай мне услышать тебя, — бормочет он. — Нет… не двигайся, просто чувствуй.
Я открываю глаза, рот мой застыл в безмолвном «Ах!», и его пылающие зеленые глаза под тяжелыми веками вглядываются в мои изумленные серые. Он двигается, покачивая тазом, но удерживает меня на месте.
Я стону. Его губы целуют мою шею.
— Это мое любимое место. Глубоко внутри тебя, — бормочет он у меня на коже.
— Пожалуйста, двигайся, — умоляю я.
— Медленно, Драко, — он вновь приподнимает таз, и удовольствие волнами растекается по мне. Я беру его лицо в ладони и горячо целую.
— Люби меня, Гарри. Пожалуйста.
Его зубы скользят по моей скуле к уху.
— Давай, — шепчет он и приподнимает меня вверх-вниз.
Толкаю его на землю и начинаю двигаться, смакуя ощущение его во мне… себя на нем. Держа меня руками за талию, он вторит моему ритму. Я так соскучился по этому… по головокружительному ощущению его подо мной, во мне… Солнце пригревает мне спину, в воздухе стоит сладкий запах осени, а мягкий осенний ветерок обдувает наши разгоряченные тела. Ах, этот пьянящий сплав ощущений: прикосновений, вкуса, запаха, вида моего любимого мужа подо мной!
— О, Дрей! — он стонет, глаза закрыты, голова откинута, рот приоткрыт.
Ах… как же я обожаю это!.. И блаженство внутри меня нарастает… нарастает… поднимается выше. Руки Гарри ложатся мне на бедра, большие пальцы нежно прижимаются к их основанию — и в следующий миг я взрываюсь, рассыпаясь на тысячи осколков, и падаю ему на грудь, и он тоже достигает вершины и выдыхает мое имя с любовью и радостью.
Он прижимает меня к своей груди, нежно держит мою голову. Закрыв глаза, я наслаждаюсь ощущением обнимающих меня рук. Под своей ладонью чувствую ровное биение его сердца, которое замедляется и успокаивается. Я целую и трусь о него; мне трудно представить, что еще не так давно он не позволял мне делать этого.
— Лучше? — шепчет он. Я поднимаю голову. Он широко улыбается.
— Намного. А тебе? — я расплываюсь в не менее довольной улыбке.
— Я соскучился по тебе, Драко, — говорит он, посерьезнев.
— Я тоже.
— Больше никакого героизма, хорошо?
— Хорошо, — обещаю я.
— Ты всегда должен всем делиться со мной, — шепчет он.
— А ты — со мной.
Он ухмыляется.
— Справедливо подмечено. Я постараюсь, — он целует меня в волосы.
— Думаю, мы будем счастливы здесь, — шепчу я, снова закрывая глаза.
— Да. Ты, я и… Комочек. Кстати, как ты себя чувствуешь?
— Отлично. Спокойно и счастливо.
— Хорошо.
— А ты?
— Так же, — бормочет он.
Я вскидываю на него глаза, пытаясь понять, о чем он думает.
— Что? — спрашивает он.
— Знаешь, ты ужасно деспотичный, когда мы занимаемся сексом.
— Ты жалуешься?
— Нет. Просто интересно. Ты сказал, что скучаешь по этому.
Он затихает, глядя на меня.
— Иногда, — признается шепотом.
— Что ж, посмотрим, что можно с этим сделать, — бормочу я и легко целую его в губы, обвиваясь вокруг него как лоза.
Перед мысленным взором мелькают картинки: мы в игровой комнате; я на столе, на кресте, прикован к кровати… Мне нравится секс с вывертами — наш с ним секс с вывертами. Да. Это я могу. Могу делать это для него, с ним. Могу делать это для себя. Кожу мою приятно покалывает, когда я вспоминаю стек.
— Мне тоже нравится играть, — бормочу я и, подняв глаза, встречаю его застенчивую улыбку.
— Знаешь, мне бы очень хотелось испытать твои пределы, — шепчет он.
— Пределы чего?
— Наслаждения.
— О, думаю, мне это понравится.
— Что ж, может, когда приедем домой, — шепчет он, оставляя это обещание висеть между нами.
Я снова с нежностью потираюсь о него. Как же я его люблю!
После нашего пикника прошло два дня. Два дня с тех пор, как было дано обещание. Гарри по-прежнему обращается со мной, будто я сделан из стекла. Он все еще не разрешает мне ездить на работу, поэтому я работаю дома. Откладываю в сторону пачку писем с отзывами, которые читал, и вздыхаю. Мы с Гарри не были в комнате для игр с тех пор, как я произнес стоп-слово. И он сказал, что скучает по этому. Что ж, я тоже… особенно сейчас, когда он хочет испытать мои пределы. Я краснею, размышляя, что это может подразумевать. Бросаю взгляд на бильярдный стол… да, не могу дождаться, когда узнаю.
Мои мысли прерываются тихой лирической музыкой, которая наполняет комнату. Гарри играет на рояле — не одну из своих обычных жалобных песен, а какую-то нежную, приятную мелодию, полную надежды. Она знакома мне, но я никогда раньше не слышал, чтобы он ее играл.
Я на цыпочках подхожу к дверному проему, ведущему в гостиную, и любуюсь Гарри за роялем. За окном сумерки. Небо розовато-серое, и свет отражается от блестящих медных волос моего мужа. Не замечая моего присутствия, он сосредоточен на игре, и от его красоты у меня, как всегда, захватывает дух. Последние дни он был таким открытым, таким внимательным, знакомя меня со своими делами, позволяя заглянуть в свои мысли, свои планы. Как будто плотину прорвало, и он заговорил.
Я знаю, через несколько минут он придет посмотреть, как я, и это подает мне идею. В волнении я прокрадываюсь назад, надеясь, что он не заметил меня, потом бегу в нашу спальню, на ходу снимая с себя одежду, пока не остаюсь только в бледно-голубых кружевных трусиках. Нахожу такого же цвета рубаху и быстро ее надеваю. Она скроет мои синяки. Нырнув в шкаф, выуживаю из ящика линялые джинсы Гарри — джинсы для игровой комнаты, мои любимые. С прикроватной тумбочки беру свой телефон, аккуратно складываю джинсы и опускаюсь на колени возле двери в спальню. Дверь приоткрыта, и я слышу звуки еще одного произведения, которого не знаю. Но мелодия снова красивая и полная надежды. Я быстро пишу послание.
_______________
От: Драко Малфой
Тема: Наслаждение моего мужа
Дата: 21 сентября 20:45
Кому: Гарри Поттер
Господин! Я жду ваших указаний. Всегда ваш мистер П.
_______________
Нажимаю «отправить».
Через несколько секунд музыка резко обрывается. Сердце мое екает в груди и начинает колотиться как безумное. Я жду и жду — и наконец мой «блэкберри» вибрирует.
_______________
От: Гарри Поттер
Тема: «Наслаждение моего мужа» — мне нравится это заглавие, детка
Дата: 21 сентября 20:48
Кому: Драко Малфой
Мистер П.! Я заинтригован. Отправляюсь на твои поиски. Будь готов.
Гарри Поттер, весь в предвкушении генеральный директор холдинга «Поттер Энтерпрайзес»
_______________
Будь готов! Сердце мое пускается вскачь. И я начинаю считать. Через тридцать семь секунд дверь открывается. Я смотрю вниз, на его босые ноги, когда они приостанавливаются в дверях. Гм. Он молчит. Молчит целую вечность. О черт. Я борюсь с желанием посмотреть на него и держу глаза опущенными.
Наконец он наклоняется и поднимает свои джинсы. Все так же молча направляется к большому платяному шкафу, я же остаюсь недвижимым. Боже мой. Сердце колотится как безумное, адреналин бурлит в крови. Я ерзаю, когда мое возбуждение растет. Что он со мной сделает? Через минуту он возвращается, уже в джинсах.
— Значит, ты хочешь поиграть? — бормочет он.
— Да.
Он не отзывается, и я осмеливаюсь скользнуть быстрым взглядом вверх по его джинсам, по обтянутым мягкой тканью бедрам, по выпуклости под ширинкой, по расстегнутой пуговице на поясе, по полоске волос, по пупку, по плоскому животу, по волосам на груди… к зеленым сверкающим глазам. Он склоняет голову набок и изгибает бровь. О черт.
— Что да? — шепчет он.
— Да, господин.
Взгляд его смягчается.
— Хороший мальчик, — бормочет он и гладит меня по голове. — Думаю, сейчас нам лучше отвести тебя наверх, — добавляет он. Внутренности мои плавятся, и мышцы живота восхитительно подводит.
Он берет меня за руку. И мы идем через квартиру и поднимаемся по лестнице. Перед дверью в игровую комнату он останавливается, наклоняется и нежно целует, потом крепко хватает за волосы.
— Знаешь… — бормочет он у моих губ.
— Что? — я не понимаю, о чем он говорит.
— Не волнуйся. Я смогу с этим жить, — насмешливо шепчет он, проводит носом вдоль моей скулы и мягко прикусывает мочку уха. — Когда войдем, встань на колени, как я тебе показывал.
— Да… господин.
Он смотрит на меня, в глазах светится любовь, изумление и порочные мысли.
Мерлин… Жизнь с Гарри никогда не была скучной и никогда не будет. Я люблю этого мужчину — моего любовника, отца моего ребенка, время от времени моего повелителя… мои Пятьдесят Оттенков.
