La Carbon

Карину Карбон посадили в La Conciergerie. Но, к счастью ее, или, к несчастью Макрона, одним Версальским терактом дело это не окончилось, и на долго она в заточении не оставалась. Однако, надо бы заметить, что и под суд ее не повели; этим распорядился Макрон, который между тем прекрасно понимал, что трагедия в Версальском дворце — лишь начало того беспредела, с коим он собрался бороться. Карбон нужна была ему под рукой; слишком много эта девченка могла знать, и он это понимал, потому как, в действительности, в продолжении следующего месяца таки были раскрыты преступные подробности о некоторых высокопоставленных лицах, которые были своевременно удалены из державного аппарата. От своего решения он не отрекся, своих идей он не предал. В последующие два месяца найдены были преступные группировки, сорваны были несколько контрабанд на юге, север Марселя был тоже придавлен полицией, сутенеров так же привлекали к ответственности. Таким, казалось, радостным событиям и достижениям в борьбе с криминалом и беззаконием тоже давался отпор. Настроения мафий менялось, в особенности те, кому удалось сбежать с Марселя на Корсику, а оттуда в Латинскую Америку, рассказывали, что обнюхивали каждый угол и дом, достали, буквально, из-под земли даже тех, кто сидел тише воды, ниже травы. В конце июля, то есть спустя два месяца после Версальского теракта история повторилась. В 12 часу ночи была совершена бомбежка Матиньонского дворца. Погибли трое людей. Весь Париж стоял на ушах, у людей была паника, а Макрону не было смысла врать, поэтому на всех интервью он говорил почти одно и тоже: Франции предстоят тяжелые времена, но зло будет побеждено. Однако, все же, чтоб успокоить народ, ним было замечено, и в общем-то по-честному сказано, что мирных жителей это никак пока не касается, и ,что все теракты совершаются против правительства. Но между тем, теракт этот был совершен в таком же стиле, как и предыдущий, потому полиция делала выводы, что это все совершается одной и той же групой бантитов, однако никто не мог понять какой, а разрушение государственных зданий только усложняло ситуацию, ибо улик практически невозможно было найти. Макрон решил немедленно привлекать к этому делу ту, которая может хоть как-то объяснить мотив или понять логику бандитов — Карину Карбон. Сразу же на следующий день после случившегося он поехал в La Conciergerie, где его один из надзирателей провел к камере, в которой сидела Карбон. Одетая в оранжевые мешковатые штаны и белую майку с большим вырезом, с волосами, собранными в пучек, она выглядела превосходно даже в тюремных условиях. Девушка лежала на кровати, мотыляя одной ногой, которая свисала, при этом пилила ногти, и, кажется, была в совершенно приподнятом настроении и бодром духе. Когда в коридоре послышались шаги Макрона, она даже не повернулась в его сторону, так как думала, что это вновь пришла надзирательница, над которой та нередко любила подшучивать. Но, когда Макрон подошел к решетке вплотную, та все же повернула голову и была очень довольна его видеть. Ухмыльнувшись, она встала и подошла к решетке. Мужчина увидел в ее лице то, что и предполагал. — Ты знала Та молчала, но улыбка на ее лице только усиливалась. — Мне нужна твоя помощь, — с горечью сказал Макрон, глотая последнее слово и преодолевая ужасную гордость. Карина засмеялась. — Моя помощь? — проговорила она тихим слащавым тоном, при этом смеясь. — Второй теракт вчера случился. На манеже все те же.... но никто...— тут он запнулся и помолчав пару секунд, продолжил,— никто не может найти. Я бы хотел... мне нужно, чтоб ты съездила туда и посмотрела, может.. ты сможешь что-то откопать или понять.... Девушка отошла от решетки, а затем села на прежнее место, скрестив ноги, и, смотря на Макрона. — Почему я должна Вам, — она сделала акцент на этом слове, —помогать, господин президент? — надменно произнесла та. — Ну, последними двумя словами ты ответила на свой вопрос. — Ха-ха! Таки тщеславие в тебе есть, а я то думала, ты такой миленький и невинный. Ей было смешно, и смех этот был даже не напускной, а, действительно, искренний. Когда она смеялась, нос ее дергался, а глаза становились темнее, что усиливало ее красоту и обаяние в миллионы раз. Пожалуй, при любых других обстоятельствах он бы вечно наблюдал за такой картиной, и, наверное, даже отдал бы все, чтобы не знать, что она убила Жана, только бы смотреть, смотреть и смотреть... на нее. Такая красота, казалось, замаливала ее грехи, за такую бледность кожи, острые скулы, тонкую шею и карие глаза можно забыть все то страшное и ужасное, что она натворила или могла натворить. Но не сейчас. Сейчас он понимал, что перед ним сидит убийца. Убийца, которая, возможно, единственная, кто сможет найти нить Ариадны в этом деле. Тот нахмурился и со всею волею, которую он попытался в себе собрать начал: — Послушай, мне не до смеха сейчас. Уже второй раз группа каких-то таинственных подонков устраивают бомбежку здания, где находилось правительство. Это после того, как я заявил, что намерен бороться с криминалом и подтверждаю заявление действиями. Это игра в кошки мышки. Но они действуют жестче. Никто не может поймать след: улик ноль. В первый раз ты говорила, что можешь вернуться на место — я не допустил. Сейчас ты нужна. Может, хоть ты сможешь пролить свет на это дело. Та внимательно слушала. Пока он говорил, она тщательно обсмотрела его с головы до ног, в особенности же уделила свое внимание его лицу, и как, бы сделав про себя какие-то выводы, ответила: — А чем же я могу помочь? А? Коль полиция тут не в силах, я то чем на то годна? — Да, черт возьми, я не знаю! — вспылил тот, не выдерживая напора и эмоций, — Но ты... ты же вроде их сорта человек, может тебе удастся найти что-то, на что они не обращают внимания, или какой-то шифр, да хоть что-то. Черт бы тебя побрал, ты — правнучка Поля Карбона! Твой дед такую хрень творил! Неужели ты не сможешь что-то да разъяснить? Помолчав с минуту, и, обдумывая его слова, она ответила: — А что мне за это будет? — и она встала с кровати и снова подошла к решетке, за которой стоял Макрон. — Твое дело замнут. Я об этом позабочусь и вытащу тебя отсюда взамен на то, что ты поможешь их найти. — Ха-ха-ха! Неужто так просто? Думаешь, я поведусь? — Отчего ж просто, тебя выпустят, да и только. Но ты будешь под контролем властей, и выезд за пределы Франции тебе запрещен. Она снова замолчала, но в итоге кивнула, закатив глаза, потому что и ей в общем-то надоело сидеть взаперти, а цели издеваться над Макроном как таковой и не было. Через час они подъезжали к территории резиденции премьер-министра. Машина остановилась, Макрон вышел первым, дабы открыть дверь Карбон, что сидела на заднем сидении, но, как только он подошел к ее двери, она тут же открыла ее сама и выскользнула, захлопнув ее перед носом недовольного такой бравадой мужчиной. Сама она сделала вид, что не заметила такого джентельменского жеста, и направилась быстрым шагом ко входу в полуразрушенное здание. Снаружи была охрана и сотрудники полиции, которые по всей видимости были в недоумении, видя здесь преступницу. Один из них прошел по направлению к Карбон и стал перед девушкой, загораживая путь к дворцу. Та на этот жест лишь поморщилась и закатила глаза, а потом сказала демонстративно, чтоб это услышал сзади идущий Макрон вместе с Лэсли: — Ну, ну, малыш, я вижу, что у тебя классный бронежилет. Сделай одолжение, раззуй глазки и увидь, что я здесь с пре-зи-ден-том, — это она проговорила еще громче, — дай дорогу, мальчик. Но “мальчик” на это ей ничего не ответил и смотрел прямо на подходящего Макрона. — Пропусти ее, она здесь для помощи, — сказал Эммануэль. Полицейский перевел взгляд на Карину, которая, услышав слова президента сразу же нагло ухмыльнулась, и с каменным лицом отошел, давая пройти ко входу в резиденцию. Внутри был пыльный воздух, валялось много обломков, царил ужас и разруха. Стены были пошарпаны, окна разбиты, а мебель, которая уцелела валялась непонятно как и не в том, где прежде находилась, месте. — Нехило, — девченка скорчила гримасу, выражающую удивление. Минут 15 она исследовала весь первый этаж, а далее поднялась на второй. Макрон лишь наблюдал за происходящим. Были там еще сотрудники полиции, но они только что-то фиксировали на бумаге, обсуждали, а некоторые так и вовсе чесали затылки, не зная, что в таком случае делать. Лэсли разговаривал с кем-то по телефону, очевидно, планируя тысяча и одну встречу Макрона с прессой, министрами и другими высокопоставленными лицами. На втором этаже особых успехов не было, но кое-что обнаружить все же удалось. Когда проходила она по длинному коридору, ведущему в левое крыло здания, то остановилась, не доходя пяти шагов до поворота в ту же сторону; взгляд ее зацепился за груду каменных обломков стены; она присела на корточки и начала отодвигать обломки, каждый раз вытерая руки от пыли и извести. Макрон заметил ее действия и подошел ближе. В руках она держала поднятую с пола сигару. — Есть у кого-то здесь зажигалка? — сказала она громко, так, что эхо разлетелось на весь этаж. Полицейские замешкались, вскоре их лица выражали отрицание. — Не курим, не положено-с. — крикнул с другого конца коридора один симпатичный молодой паренек с темными волосами и веснушками на щеках. — Да неужели же ни у кого не найдется зажигалки?! Господи, — закатывая глаза, недовольно выкрикнула та, — Чушь какая. Да хоть спички? Те еще покопались, и спички все же вытащил один парень лет 30-ти. — Ну! Глянь на них, сказочные придур.... кхм! — тут она на секунду помедлила, а затем, быстро сориентировавшись, и, спеша исправить ситуацию, сказала громче прежнего — спички у них есть, а зажигалки — нет! Она поднесла горящую спичку к сигаре и закурила. А потом, выдохнув сладкий дым, улыбнулась, мысленно радуясь, что предположение ее сбылось, как всякий человек, который радуется собственной правоте у себя в душе. — Латиноамериканцы, — та сделала еще одну затяжку и выдохнула. — Латиноамериканцы? — наконец прервал свое долгое молчание Макрон, стовший по правую руку от нее. — Мексиканский табак. Эти ребятки знают толк в сигарах. — Ты уверенна? Почему бы этих сигар не было у Корсиканцев или других представителей мафий во Франции? — Корсиканцы такое не курят. Этот табак слишком эксклюзивный, и латиноамериканцы такие скупые, что даже контрабандой его не поставляют. Тут нет сомнений. Та наконец потушила сигару, бросив ее на пол, и, потоптав кроссовком, а затем прошла за угол, в левую часть здания. — Черт бы побрал их, латиноамериканцы! Что теперь, высылать агентов, разведчиков? Как контролить то их? — обращался Макрон уже к Лэсли, — Как искать то их? И вообще, на кой черт им это нужно? Они то чем недовольны? Пока он, активно жестикулируя, обсуждал это с Лэсли, Карина блуждала по левому крылу. Ее внимание привлекла одна надпись возле окна: “4356”. Та выгнула бровь, а затем позвала всех остальных, прервав разговор Макрона с помощником. — 4356? Это что? — недовольно спросил Макрон. Недовольство его все же заключалось в том, что дело приобретало все еще более странный оборот; в особенности же еще он был зол на полицию, из-за которой пришлось доставать преступницу из тюрьмы без всяких разбирательств с убийством, которой, кажется, приносило невероятное удовольствие насмехаться над ним. Все это очень его злило, но злился он прежде всего на себя: как говорится, камень падает вследствие собственной тяжести. Хотя и это тут не совсем кстати, ибо, собственно, он ни в чем не был виновен, но как на это имеют привычку некоторые особенного сорта люди, особенного же, потому как злиться они привыкли на себя в какой бы то ни было ситуации. Как будто самопорицание приносило им какое-то облегчение. Так же поступал и Макрон. — Это старое, заброшенное казино —так и называлось цифрами — в Золотой капле, тот райончик, где много африканцев, индейцев и всякой бестолочи. — Что же, стоит ехать туда? — Ну, если тебе охота чего-то да добиться, то да, ибо никаких других улик здесь нет. Я вообще не понимаю, к чему они сигару эту кинули, цифры понаписывали. То, что они теперь тебе мстят за что-то, это то понятно, хотя в целом-то и непонятно за что. И то, что игру то они затеяли, которую тебе, господин президент, придется играть по их правилам. Но в самом деле они думали, что догадаешься ты... иль твои полицаишки? — последнее слово она произнесла с явным отвращением. — Не знаю. Ничерта не ясно в этом всем, но, стало быть, надо ехать. Карина ушла. Полиция тоже последовала вниз. Макрон с Лэсли немного помедлили. — Эммануэль, я знаю, я не должен вмешиваться, но.. Ты уверен, что это хорошая идея..? Эту... девушку.. доверять ей это дело? — Я не в чем не уверен. А идея паршивая. Ничего хуже не придумаешь. Но что поделать, если эта девченка может как-то прокопать до истины. Не знаю, тут в общем-то и впрямь аккуратно надо.. а впрочем, зачем ей обманывать, тут ее свобода на кону. Не знаю, Лэсли, я не знаю— сказал тот уже с раздражением от постепенно настарающей головной боли, котрая за последние несколько месяцев стала его сопровождать очень часто, — будет еще время об этом подумать. Лучше уж сделать что-то страшное, а потом жалеть, хотя и я на своей должности не могу так поступать. Черт, Лэсли, я хочу одержать победу. Зло не может победить. Я сделаю это любым путем, пускай таким мерзким.