Мы не вернёмся к зиме

Убивая Венцига Гольштина, Весемир хохотал. Ему стоило огромных трудов найти ту самую угольную шахту, где убили Габриса. За десяток лет деревенька Печи изменилась до неузнаваемости — жители соседних деревень говорили, что на неё по весне сошла сель, затопив шахты и погребя под собой людей заживо. Конечно, Весемир даже не сомневался в том, что Венциг Гольштин остался в живых. Таская его за собой на верёвке по камням среди остовов домов, ведьмак уже сомневался в том, что найдёт ту самую шахту. Он был готов удовольствоваться любой другой, или даже прирезать Гольштина прямо посреди руин, но вдруг заметил знакомый вход. Гольштин, больше не начальник шахты, но владелец борделя неподалёку, в Пасыме, брёл по камням и ревел, как огромный раскрасневшийся младенец. При взгляде на него Весемир испытывал отвращение и гадливость. — О святой огонь негасимый, помилуй меня, грешного, защити меня и направь меня, ооо, — запричитал толстяк, размазывая сопли об рукав бархатного камзола. Весемир хохотнул и дёрнул верёвку. Гольштин споткнулся. — Шевелись, злоебучая свинья! — рявкнул он, — думаешь, твой огонь спасёт тебя? Твой огонь спалил бы тебя дотла, поганый ты выблядок! Гольштин завыл. Он очень боялся смерти. Он очень боялся боли. Они вошли в тёмноту пещеры, в которую превратилась шахта. Весемиру не нужен был огонь — он прекрасно видел в темноте. Всхлипывания и подвывания Гольштина эхом отражались от чёрных маслянистых сводов. Ведьмак стал насвистывать песенку. — Ты демон! Демон из Пекла! — толстяк сменил пластинку, — Вечное Пламя пожрёт тебя! Меня будут искать! Тебя найдут и уничтожат! — Не будут тебя искать, Гольштин, — равнодушно отозвался ведьмак, — в Пасыме народ рад бы избавиться от тебя. Поймут, что ты сгинул — да и поднимут чекушку за избавление. Ты самая мерзотная тварь, какую я в жизни встречал, Гольштин, а уж этого дерьма я повидал много. — Ууууу… Весемир резко подтянул к себе верёвку и пару раз врезал толстяку по лицу. — Да завали ты ебало! Двинулись дальше. Совсем скоро ведьмак остановился и пинком повалил своего пленника на пол. — Смилуйся! — закричал тот, — пощади! Я отдам тебе всё золото… — …уже предлагал, — напомнил ведьмак. — Любых женщин, всё своё дело! Я никогда в жизни больше не скажу злого слова о ведьмаках… — …верно, не скажешь. — Я не буду больше красть у шахтёров! Распущу бордель! Хочешь, я уйду в монастырь, я раздам все свои деньги, только пощади, уууу! — Ни хера ты этого не сделаешь, Гольштин. Даже если я не прикончу тебя здесь. — Сделаю, клянуусь! Ну, неужели ты и правда демон из Пекла? Неужели в тебе не осталось ничего человеческого? Весемир расхохотался. — А что человеческое, а, Гольштин? Уж не убивать ли зелёного пацана ради забавы и по своему скудоумию? А? Ну-ка? Может, покупать из голодных домов десятилетних девчонок и отправлять их на панель? Может, забавиться с этими девчонками? А, Гольштин, это человеческое? — Они сами хотят! Я плачу им за это деньги! Я помогаю им заработать, они бы сдохли в… — Уууу, гнида! — Весемир врезал ему по лицу сапогом, — тебя б трахнуть черенком от лопаты, да лопату марать неохота. После удара Гольштин лежал, скорчившись на полу. Весемиру даже показалось, что он не рассчитал силу и Гольштин умер, но скоро услышал тихие всхлипы. — Ты знаешь, одна мудрая женщина отговаривала меня от того, чтобы убивать тебя, — сказал Весемир, — в конце концов, ты не знаешь, где находится Каэр Морхен. Она бы явно разозлилась, если бы узнала, как мы тут с тобой развлекаемся. Но её здесь нет. — По…послушай с-свою же-же-женщину, ве-ведьмак, — захлёбываясь соплями и кровью подполз к нему на коленях Гольштин, — прояви ми-милость! Весемир замолчал, будто обдумывая его просьбу и снова замычал песенку. — Знаешь песенку-то, а? — Неееет, — всхлипнул Гольштин. — Через ночку на восток В лунном серебре Гнал коней святой пророк Выкупать в заре Кони громами подков Будоража высь В даль заоблачных лугов Бешено неслись, — тихонько и ласково пропел ведьмак. Бывший начальник шахты притих и смотрел на него во все глаза. Ведьмак помолчал снова. — Мне её в детстве мамка пела, — сказал, наконец, Весемир, — а потом, когда эти пиздюки ревели и не могли уснуть по ночам, я им пел, чтобы заткнулись. Ты пел кому-нибудь колыбельные, а Гольштин? — Дочкам своим пел, — ответил тот. — Да не пизди, бегал ты от своих дочек ещё до дня их рождения. Ты знаешь, я же делаю это потому, что во мне ещё осталось что-то человеческое. Кажется, ты веришь в Вечное Пламя, Гольштин? Ну? — Д-д-да… — Знаешь литанию Святого Григория? Вечный Огонь, наполни моё сердце мужеством! — Вечный Огонь, избавь меня от мерзости! Вечный Огонь, сожги меня, если недостоин я! В пламени рождаемся мы, и в пламени умираем, — шепелявя сквозь выбитые зубы и сбиваясь с ритма, рьяно читал Гольштин, — Благословенны…благословенны… — …горящие в Вечном Огне, — подсказал Весемир. — Сталь закаляется в огне. Металл куется в огне. Вечный Огонь оградит нас от зла. Праведность наша и Жертва наша будет защитой нам. Вот верный путь: вначале самоотречением, затем очищением в Вечном Пламени будет достигнута благодать! — Amen, курвин ублюдок, — сказал Весемир, быстрым движением залил в себя эликсир и сложил руку в знак Игни. Гольштин, сгорая заживо в мгновенно занявшейся огнём каменноугольной шахте, кричал душераздирающе, валялся по горящему полу, пытаясь потушить себя. Весемир бежал по коридору с нечеловеческой скоростью. Взрыв прогремел за его спиной, когда он уже нёсся по склону горы через лес, к месту, где была привязана лошадь. Ведьмак успокоил испуганное животное, сел верхом и пустил лошадь лёгкой рысью по направлению к холму по соседству. На полянке, с которой открывался особенно хороший вид на бывшую деревеньку Печи, он остановился и наслаждался видом. Угольные залежи будут гореть ещё долго. Несколько зим — точно.