Полумейстер

      Тайвин Ланнистер с детства усвоил простую истину: мир состоит из идиотов.       Когда понимаешь, что единственный нормальный из тысяч и тысяч людей вокруг, жить, конечно, не легче — но в чём-то спокойнее. Нет лишних надежд, чрезмерных ожиданий, иллюзий... правда, иногда оказывалось, что идиоты гораздо тупее, чем казалось сначала.       Он до сих пор помнил, как отдал чёткий, простой приказ своим людям: по-тихому избавиться от дорнийки и её приплода.       По-тихому!       Мало ли что может случиться во время штурма города, кто-то может откуда-нибудь упасть, кого-то могут съесть собаки, тысячи интереснейших несчастий.       На сей раз он отдал простой приказ Квиберну: сделать что-нибудь презентабельное из трупа дочери.       Если тот сумел заставить Гору быть полезным даже после смерти — хотя от его отряда что-то давненько не было вестей — пусть заставит быть полезной и эту слабую на передок идиотку. Её рука всё ещё могла быть использована, как брачный приз, а если её матка сможет принять чьё-нибудь семя, например, семя молодого претендента... наивные, прекрасные планы.       Лысое чудовище с чёрными следами швов по всему телу было бы сложно выдать даже за пьяного Иронвуда — а эти, как говорят, не отличают женщину от козы.       — Триумф разума! — торжествующе квакал старикашка. — Неживое, способное творить жизнь!       Чудовище уронило челюсть и невнятно замычало.       — Меня интересуют только триумфы моего оружия, — наконец нашёл слова Тайвин. — А для них это совершенно бесполезно.       — Отчего же, моя девочка ещё и очень сильна, — возразил тот. — Не настолько, как мой мальчик, но вполне способна поднять пару пудов.       — Сила — атрибут мужчин. Она должна была быть не сильна, а хороша собой. Я собирался выдавать её замуж! — он почти сорвался на крик.       Почти.       Самоконтроль всё ещё позволил ему сдержаться, он гордился своим самоконтролем, он не позволит смеющейся ведьме торжествовать — не сегодня, никогда.       — Но она очень мила... — растерянно сказал ложный мейстер. — Если вас не устраивает моя девочка, нельзя ли излагать претензии конкретнее?       Он закончил излагать требования и претензии — письменно, чётким, разборчивым почерком, без помарок, чтобы ничтожный старикашка не смог притвориться, что чего-то недопонял — и потёр виски. От дочери всегда были только проблемы. Если бы только Джейме не ушёл на Стену... если бы он не отправился в проклятый поход, забравший его жизнь... Тайвин знал, что всё золото Кастерли не заставило бы сына отказаться от обетов, но это была та иллюзия, отказаться от которой он не мог.       — А, дед, — широким быстрым шагом в его комнату вошёл Джоффри, бросил на стол стопку карт и начал рыться в чертежах военных машин, набросанных Квиберном. — Не лезь под руку, а?       Сегодня он был в настроении хамить, читать и материться. Одно из двух его раздражающих настроений: во втором он хамил, капризничал и куксился, и это было куда хуже.       — Ты упустил шанс встретиться с матерью, — Тайвин хмыкнул.       — Она мне не мать. Долго я тут буду сидеть, как в плену?       Иногда мальчишка был не совсем безнадёжен. Например, понял, наконец, свою роль: почётного пленника, слишком важного, чтобы позволить ему сдохнуть или, не дай Отче, действовать самостоятельно.       — Вскоре мы отправимся на соединение с Его Величеством Эйгоном Шестым, — сообщил он. — Ты будешь должен принести ему присягу.       — Угу, — кивнул внук, взяв под мышку стопку чертежей. — Я с ними у себя посижу.       Тайвин благодушно кивнул. Пусть сидит, где пожелает: из Розовой Девы ему никуда не деться.

* * *

      Бринден закончил приготовления и коснулся белого ствола.       Духи могут бурчать, сколько угодно — на них не лежит ответственность за спасение целого мироздания от гибели в вечном ледяном аду. Они не видели синие глаза смерти, не смотрели в них десятилетиями, не врастали в дерево, потому что не было другого пути спасти всех.       Любая жертва, как говорил Трёхглазый, познаётся лишь в сравнении с тем, ради чего приносится — и как правило, оказывается не так уж и велика.       Если последний потомок бедолаги Эгга сможет кровью своего сердца купить весну, Бринден с удовольствием вырвет сердце у него из груди. Если эти идиоты думали, что побои и старческая брань сможет это изменить — они воистину идиоты.       Но сначала следовало получить его согласие. Жертва должна быть добровольной — этому тоже его научил Трёхглазый. Полное осознание, что делаешь, ради чего, зачем... полное ровно настолько, насколько оно сделает согласие неизбежным. Даже возможность отказа не должна существовать, потому что она превращает идеальный план в сомнительный.       Поэтому он предпочитал получать согласие во снах: там человеческий разум куда более уязвим. Тем более разум, недавно открывшийся тонкому миру.       Он увидел его почти сразу — на корабле посреди широкой реки, в объятьях молодой женщины с печатью смерти на челе. Следовало чуть изменить ткань сна, убрать всё лишнее...       ...но речная вода вдруг встала зелёной стеной, ударила Бриндена в грудь, сшибая с ног, унося прочь — и бросила откашливаться у корней чардрева, мокрого и жалкого.       У корней чардрева — и у ног Дейрона с его невыносимо заботливой улыбкой и Марии с длинной розгой в руке.