Полумейстер

      Бринден начинал понимать Эйгора с его нелюбовью к Деймону и любовью скрежетать зубами. Вот чем больше смотрел на то, как близнецы обнимают своего призрачного папашку, тем больше хотелось скрежетать и ненавидеть. А они, семейка идиотов, даже не трудились вести себя скромно и с достоинством — нет, обжимались, вопили, трещали не затыкаясь, кто там как в семье отличился за прошедшие годы...       Бесило.       Потому что сын, всё так же неразлучный со своим вороном, даже не подошёл к нему — остался стоять на краю богорощи, глядя печально и строго. Потом развернулся — и исчез в холодном семерянском свете, потому что даже веру у него отняли, не позволили вернуться к корням и стать частью семейного дерева, над которым кружатся вороны. Эйгор наверняка таким образом мстил — за провал на Краснотравном, за поражения потом, за то, что молодой Бринден когда-то зачал сына его женщине...       Он сам знал, что это чушь, но продолжал её себе твердить, потому что иначе пришлось бы признавать куда менее приятную правду. Правду, что он обещал безопасность и не дал её; правду, что кучка заговорщиков смогла отрезать гостю голову под носом у всесильного Десницы. Правду, что он отправился на Стену не во имя грядущей войны, а чтобы заткнуть чувство вины.       Трёхглазый Ворон говорил — древовидец всегда одинок. Его жена, его дети, его родители, сёстры и братья — всё это жертва, которую он приносит за возможность быть одновременно в прошлом и будущем, знать всё настоящее и помнить то, что другие забыли. Когда-то молодой и глупый Бринден считал, что сможет преодолеть одиночество, сохранить своих близких и сохранить дар. Теперь он понимал, что жертва не только неизбежна — она необходима, потому что если не пожертвовать земными связями, то...       — Ты опять думаешь какую-то ересь, Бринден. Я это вижу по твоему лицу.       — Да, у тебя всегда именно такие глаза, когда ты пытаешься убедить себя в том, во что не веришь сам.       ...то от родни не будет ни отбоя, ни спасения, и весь мир будет страдать от того, что королева Нейрис, дурак Деймон или малышка Гвис осуждают человеческие жертвоприношения.       Он перехитрил их, он изображал смирение достаточно, чтобы его свободно отпускали в богорощу. Это не слишком помогало — пока что. Следующими после третьего Визериса по степени легитимности шли братья Баратеоны. Увы, с ними ничего не вышло.       Старший вовсе не пожелал ничего слушать и сразу взялся за молот, стоило начать объяснять ему про Обетованного Принца — с криком «Я покажу, как меня Таргом делать!».       Средний выслушал внимательно, но заявил, что он послушен своему долгу и не собирается переходить дорогу старшему брату.       Младший с энтузиазмом принял предложение стать королём, но и только — на Стене, по его мнению, было слишком скучно и безлюдно, никаких массовых мероприятий, а зачем быть королём, если не ради балов и турниров?       Что до девчонки Ширен, она просто натравила на него толпу каменных драконов. Он не успел сказать ни слова, но судя по всему чем-то её напугал.       Ещё он попробовал подступиться к другой девчонке, сестре короля Визериса. У неё был дракон, она была правильного происхождения... к сожалению, она была ещё и чудовищно упряма и на все попытки подступиться требовала обращаться или к брату, или к мужу — она, как хорошая девочка, сама такие вещи решать не могла. Кто эту оторву назначил хорошей девочкой, Бринден не знал, но тактику не мог не оценить как крайне действенную.       В итоге он получил синяк во всю грудь, укус во всю задницу и лютую головную боль, а жертвенный король был так же далёк от выполнения своего долга, как и накануне. И теперь он сидел под деревом и грустил под бдительным взором сестричек, пока Деймон, мерзавец, никак не мог намиловаться с сыновьями и дочкой.       — Он опять чем-то таким занимался, — сказала Гвис сокрушённо.       — Как будто не понимает, что это ему вредно! — поддержала её Мия.       — Папа Эйгор нужен, — изрёк Скрипач. — И чардревная табуретка. Так принц Мейкар сказал, когда лорд Риверс хотел меня принести в жертву.       — Ты хотел принести в жертву моего сына?! — ужаснулся Деймон.       — Мы это уже обсуждали, это был эксперимент! Он не удался! — быстро сказал Бринден.       — Хотел, хотел. "Кровь короля, не знавшего женщины", — Мейкар опять заменял Дейрона, потому что тот, видите ли, устал и нуждался в отдыхе на том свете. Как будто Бринден — это какая-то тяжёлая работа. И почему тогда не послать быть королём Эйриса?       Он, по крайней мере, понимал, что такое научный поиск и чем может быть полезен Враг — общие интересы заставляли его давать крайне ценные рекомендации... что-то, впрочем, подсказывало Бриндену, что именно поэтому Эйриса к нему и не подпустят. Ещё начнёт помогать спасать этот трижды проклятый мир!..       — Может, хватит уже, брат? Ты что, мало потерял, идя по этой дорожке? — спросила Гвенис. — Вспомни, кем ты был. Посмотри, кем ты стал.       Он был затравленным, вечно больным мальчишкой с большими мечтами и косяком за пазухой. Он стал величайшим чародеем и древовидцем этого мира.       — Ты был общим любимцем, и ты любил нас, — поддержала Мия.       — Даже меня, — согласился Деймон. — Я помню, ты помогал мне видеться с моим ненаглядным.       — Хорош любимец, которого били по любому пустяку, — сквозь зубы процедил Бринден.       Он хорошо помнил, старшие братья наслаждались, унижая его побоями. Гвенис, правда, смотрела на него своими огромными глазами, словно не помнила ничего такого.       — Я помню, как с тобой нянчился Эйгор, — мягко заметила королева Нейрис. — Бранился и нянчился.       — Он всегда так! — хихикнула Кира. — Ругается, обещает с три короба небесных кар, но на самом деле заботится. Он стал нам хорошим отцом, когда лорд Риверс убил папу.       — Деймон меня простил! — крикнул Бринден и понял, как жалко это прозвучало.       Деймон вообще всех всегда красиво прощал. За это его били, но ему не сильно помогло.       Вспомни, кем ты был — и кем ты стал!       Мальчишка смотрел на него из древесных ветвей — с золотыми руками хирурга, с умными глазами, с луком за спиной, мальчишка с большими мечтами и любимой женщиной, готовый на подвиг или на приключение, любимый всеми — от старших братьев и до маленького сына.